— Не знаю, что ты будешь с ней делать, — Леня скривил ему рожу. Тебе, дураку говорили, чтоб не брал, а ты взял, теперь расхлебывай.
— А ты на ней не катался? — злобствовал «генерал», всего несколько минут назад почти замочивший штаны в бюро.
— Катался, и ты катался, что я могу поделать…
— Нужно ее убрать, — теперь Юра пел уже более конструктивынм голосом.
— Куда? В лес или в пруду утопить?
Это проблема. Мы ее еще часик попытались порешать. Каждый из нас посчитал своим долгом предложить Юре штук пять разных вариантов, все это было лишь для прикола, по делу никто высказываться не пожелал, а Юра страшно злился и всех называл идиотами. Потом подошло время и все разошлись обедать.
Море неудовольствия, которое обуревало мою душу в связи с утренним недосыпанием, хоть частично компенсировалось обедом. Все дело в том, что в нашем лагере еду не готовили, а лишь разогревали привозимую откуда-то. Существовал строгий график подачи не всегда хорошо разогретого обеда. В каждый день недели выдавали строго определенный паек, не такой, как в другие дни, и таким образом мы могли разнообразить желудок семью разными блюдами в неделю. Но, если быть точными, то получали разное основное блюдо, а гарнир всегда один и тот же — рис.
Сегодня «день куриной ножки», это «сытый» день для доброй половины азюля. В среду, когда нашему брату перепадает свиной шницель, арабы, бангладешцы, пакистанцы — все, кто считает себя верным последователем пророка Магомета, едят только рис. Что касается меня, то мои дни, в свою очередь, не очень сытые, как раз из-за этого риса. Я его не очень люблю, может даже не люблю, но здесь в терминах разобраться сложно, ибо я его просто не ем. Тем более без приправ, тем более каждый день. А при отсутствии другого гарнира приходится довольствоваться усиленной порцией мяса, доедая за Катей и Машей. Сегодня Бог меня решил вознаградить за утренние муки и послал неожиданно много макарон. За это искреннее спасибо. Настроение заметно улучшилось.
Ближе к вечеру Катя с Машей отправились навещать афганцев. Мне ничего не осталось, кроме как идти в тридцать третий. Там, размеренно, бездельничая сидела все та же компания. Молчали, каждый под своим предлогом. Я приссоединился к обществу и замолчал о своем. Стук в дверь прервал благодатную тишину и наш, бесспорно глубокофилософский полет мысли. Пришел Петя.
— Мужики! Филипп сказал, что у вас пиво есть. У него закончилось, так я хочу у вас взять.
Это прогремело, как гром среди ясного неба, ибо все уже давно потеряли надежду. Борис, как с катапульты соскочил со своей верхней полки и засуетился, вытаскивая поспешно две банки.
— П-п-пожалуйста! Сколько?
— Да пару штук.
Петя взял банки, протянул две марки и, поблагодарив, ретировался. Мы принялись бурно обсуждать события, а Юра даже заявил, что Петя будет теперь нашим постоянным клиентом.
Где-то через минут сорок в дверь опять постучали и вошел высокий, и худой, как палка, негр. Он начал вести переговоры на английском и заявил, что требуется пиво, причем десять банок, так как он там что-то негритянское празднует, а другой русскмй коллега не продает. Бог знает, почему он столь избирателен во вкусах и хочет совершить покупку именно у русских. Может это связано с воспоминаниями детства, когда в его стране все товары имели ярлык «Made in the USSR», может с тех же времен у него осталось в голове, что «все советское — все отличное». Впрочем пиво наше вполне, не хуже советского. В обмен на бумажку в десять марок, ему торжественно вручили десять банок вместе с пакетом, куда пиво сложили. Пакет сошел за бесплатный подарок фирмы.
Итак, дело пошло. Это был грандиозный и ошеломляющий успех. Даже Боря такому повороту событий страшно удивился и под торжественные взгляды вычеркнул долги из записной, а мне выдал аж две банки пива. Я протянул ему еще две марки и сказал, что всех угощаю. Банки выдали, правда Боря угостил сам себя.
Пиво пошло, хорошо подгоняемое чуством общей удовлетворенности. Я занял остальных обычными рассуждениями о полезности обладания немецким паспортом. Юра бил себя в грудь, утверждая, что его паспорт уже выписан. Лене в свою очередь на него по фигу. Боря ухмылялся, как обычно. Прескучившись и этим занятием, мозг выдал новую идею…
— Боря, — обратился я к нему, — а ты, случаем, в преферанс не играешь?
— Отчего ж, — с энтузиазмом ответил он. — Давай, но нужен третий.
За неимением более достойных кандидатов, обратились за помощью к Юре с Леней, находившимся под боком. Юра заявил, что играл в преферанс очень много, хорошо, ни разу не проиграл, но с нами играть не будет. Леня уломался посоперничать, хоть играть и не умел. Обучение коллеги Лени превратилось в маленький цирк, но, помучавшись час, мы что-то втолковали ему и заявили, что быстрее всего учишься, когда играешь на деньги. Он по неопытности своей и поверил. Быстро расписали пульку в двадцать, Леня умудрился проиграть пять марок, хоть и ставили по пфенингу за вист. Чтобы всадить столько денег, нужно играть виртуозно скверно, но он с задачей справился. Боря страшно обрадовался, хоть и выиграл чуть-чуть. Я довольно потирал руки.
— Ну что, еще по одной? — оптимистичный Боря уговаривал Леню, но тот не поддавался. — Ладно, давай, я всех угощаю! — последний аргумент убедил, и мы продолжили.
Новая игра пошла с новой силой. Теперь решили писать пульку в пятьдесят. Инициатива пришла от Бори и я его честно предупредил, что сам был против. Потом у него оказалось достаточно причин жалеть о своем предложении. Но пока мы играли. Играли серьезно. Леня от партии к партии играл все хуже и хуже. Все повеселели от пива, я радовался, что решил вначале угостить, вспомнил своего друга, призывавшего быть щедрым, потом, мол, отплатится…
— Давай, Боря за мой счет еще по паре! — махнул я рукой. — Пить, так пить!
У моего коллеги Бори стукнуло в голову пиво и счастье от такого количества полученных денег. Не знаю, что подействовало больше, но он обалдел здорово. Просто сложно представить, что можно так набраться с пары-тройки банок легкой бурды, которую по традиции в азюле кличат пивом. Хмель возымел просто роковое действие на качество Бориной игры. Все мои самые скромные ожидания были превзойдены в несколько раз. Он оказался разгромлен совершенно жестоко. Даже несмотря на выпитый алкоголь, после игры, в особенности после подсчета результатов у него совершенно испортилось настроение. Довольный успехом, я взял у Бори на весь его долг полтора десятка банок пива, которое немедленно было всеми выпито.
«Домой» я вернулся глубокой ночью и имел увлекательную и несомненно полезную беседу со своей женой на тему о пользе трезвой жизни и вреде алкоголя и игры в преферанс. Также нам удалось, несмотря на поздний час обсудить конкретный график возвращения домой после полуночи. Она пыталась определить вермя, после которого домой уже можно не возвращаться. При этом мы обменялись мнениями и узнали много нового о своих родственниках и личных качествах каждого. Потом Катя заснула, а мне еще полчаса лезли в голову мысли про азюль и про то, что мои мозги начинают просто дуреть от бесконечных пьянок. Я согласился, что пить вредно, решил больше не пить и на этом, удовлетворенный заснул.
Суббота стала знаменательной тем, что Боре не дали еду. Официально выдают ее до часу дня. Он пришел без десяти, а раздача уже закрылась. Хотя мой уважаемый коллега и не имеет больших познаний и практики в немецком языке, но голод погнал его куда-то ругаться. Дежурный начальник заявил, что уже поздно, и, вообще, Боря, мол — азюлянт, он должен радоваться, что его тут держут, а он еще и есть просит… Немец этот у нас только по выходным работал и опыта большого в общении с азюлянтами не имел. Думал, наверное, что он — с паспортом, может их, которые без паспорта, голыми руками взять. Но, если с каким азюлянтом такое бы и прошло, то с Борей достойным претендентом на гражданство, не тут то и было.
Собрав весь возможный лексический запас, тот частично на пальцах, частично словами поведал страшную по своим подробностям историю. Заключалась она в том, что утром видел, как добрая тетушка, обычно раздающая обед, перенесла из столовой к себе в машину два ящика, плотно набитых коробками с молоком. Кстати сказать, это была чистая правда. Я сам тоже видел. И вот сейчас он, Боря хочет поинтересоваться у лагерного начальства, кто это молоко конкретно недополучил. Дежурный начальник скривил удивленную физиономию и нахмурился. Однако, подумав, все же пришел к правильному выводу, пошел в столовую, вынес аж три порции обеда и отдал Боре. Тот в свою очердь решил, что справедливость восторжествовала и отправился их съедать. Вот так! По версии моей жены то самое молоко утром носилось на самом деле в машину дежурного, но это только ее версия.
Вслед за этим время медленно, но верно катилось, ускоряемое мелкими событиями лагерной жизни, попойками и еще чем-нибудь. Подошли Рождественские праздники. Трудно сказать, что кто-то из нас уже успел в рекордно короткий срок перекрестится в католики, но по выражению Филиппа, людей неудобно обижать, не уважая их праздники, а значит нужно отмечать. Нас такие проблемы особо не волновали, но возможность напиться пропускать никто не хотел. Денег на мелкие расходы так пока и не выдали, пришлося мне с Юрой и Леней новый абгемахт делать. Согласно ему, на праздник все покупаю я, а потом мы поделим стоимость и они отдадут с получки.
Нынешний поход в магазины не оказался ничем примечательным. Скупив по-быстрому десять литров пива и закуски к нему, мы отправились ловить тачку в обратную дорогу. Вскоре я и Юра уехали со всей снедью, а Леня, не поместившись, остался ждать дальше.
Поскольку наша комната больше тридцать третьей, то прздновать решили у нас. Филипп зван в качестве главного повара, Юра присутствовал за главного трепача. Я с Катей за хозяев, ну а Боре досталась роль гостя, так как все остальные уже распределили. Филипп принес какие-то продукты, Боря поставил пять банок пива. Все пиво висело в «холодильнике», сконструированном в виде сумки, вывешенной наружу.
Мы резали, варили; Филипп традиционно пропускал по-русски вместе со мной и Борей. Предусмотрительно я на этот раз не доверил никому выбор спиртного и мог его хлестать, хоть без закуса. Прошло полчаса, потом сорок минут, но Леня не появлялся. По всем, самым растянутым срокам, он уже давно должен был быть здесь. В общем, человек достаточно взрослый, чтобы за него волноваться, но всех интриговало, куда он мог дется. К тому же не терпелось начать праздновать.
Настроение падало, как барометр в бурю, лица серели. Когда стали уже звереть и казалось, что каждый вот-вот примется грызть стенку, то дверь наконец-то и открылась. Леня появился. Он вошел с видом, с которым имеют обыкновение появляться лишь пророки, созревшие возвестить миру о новом чуде. В его руках почивал картонный ящик, из которого нагло торчали три бутылки «Горбачева», три или четыре куска разной колбасы, какие-то коробки с чипсами, печеньем и всякое прочее. Принеси он и покажи нам свой немецкий паспорт, в этот момент мы не удивилсь бы больше, чем этому морю еды.
Немая сцена, встретившая блудного сына азюля, выглядела явно не менее впечатляюще, чем в Гоголевском «Ревизоре». Даже молния, ударившая в середину нашего стола поразила бы меньше, чем вид Лени, груженного продуктами.
— Мы думали, что ты уже погиб, — дар речи вернулся раньше всех к Филиппу. — Ты что, взял банк или бакалейную лавку?
— Ресторан! — усмехнулся Леня бодро. Весь его таинственный вид был покрыт плотным налетом заслуженной гордости.
Положив ящик на стол, наш друг принялся повествовать, как казалось, удивляясь тому, что сам рассказывал. Но история, судя по его реакции, была правдой.
— Ну… вы когда уехали, я еще тормозил пару минут, вдруг останавливает мне новый «Гольф», синий. Мужик спрашивает «куда», потом я залез и он повез. Разговорились, кто, откуда, женат… Потом спрашивает меня, не тяжело ли жить, что там с деньгами… Я сказал, что тяжело. Вижу он поддатый. Спрашивает меня, есть ли у меня время. А мне что? Я ему в ответ, что времени, как дерьма. Ну хорошо, короче, везет он меня в Бад Зоден — маленький городок, минут двадцать езды. У мужика там ресторан свой. Он мне эту коробку дал и еще чуть-чуть денег и сюда отвез. К Рождеству подарок — сказал. Потом телефон свой оставил, сказал, чтобы звонил. Пообещал через две недели приехать.
Да… Мы напряженно помолчали и пошаривали взглядом вокруг. Каждый думал общую думу. Потом Юра, все лицо которого пылало от зависти, с дрожью в голосе сказал в сердцах:
— Ну вот! Везет дуракам! — чуть не расплакался, бедный.
— Дурак — дурак, а вот подарочек-то к Рождеству получил, справедливо рассудил я. — А ты получил?
Но тот был безаппеляционен:
— А я все и так получу! Мне ничего не надо! Я могу пойти и взять!
— Да-а, ребятки, — Филипп тоже покачал головой и сказал банальность. — Это тебе, Леня, крупно повезло.
— А т-ты, Леня ему не сказал, что у тебя еще друзья есть? — Боря дал понять, что явно тоже готов получить подарок.
Компания замерла, клацнув зубами от зависти. Одна только Катя разумно подошла к вопросу и усмехнувшись посетовала.
— Да, Леня. Ты б ему сказал, что если он нам каждому по такому ящику даст, то мы могли бы целый месяц питаться.
Пока суть да дело, поразвлекались мы пустым трепом, но «голод не тетка» да и «соловья баснями не кормят». Порезали пару Лениных колбас и компания дружно решила пить водку. Этому я в тайне был страшно рад, ибо предпочитаю водке пиво и тут же прикинул, что мне его на долго хватит. Наше собрание принялось усиленно упражнятся в произнесении тостов и в скорости быстро нажраться. После традиционных бокалов за Рождество, за нас с вами и за то с ними, других тостов, не менее достойных, Филипп принялся за рассказ очередной притчи. Это уже стало стойкой традицией любого заседания нашего клуба.
— В одном очень очень далеком государстве жил король и была у него дочь — прекрасная царевна. Все у них хорошо, царствовали они себе на славу, вот только одна проблема царя томила: дочка его не хотела выходить замуж.
— Может ее никто не брал? — предположил Боря. — Сегодня жених пошел с запросами.