Втроем с Юрой и Леней двинули в магазины. Немцы, поленившееся скупиться раньше и оставившие это дело на последний момент, явно пожалели о своей недальновидности. Сегодня, в последний день перед праздником в супермаркетах безраздельно хозяйничал наш брат азюлянт, только получивший содержание и стремившийся как можно быстрее оставить выручку в обмен на выпивку и закуску. Во всех трех магазинах, где мы побывали, шумел рой черно-бело-коричневой людской массы. Несчастные сотрудники сбивались с ног, пытаясь успеть уследить за всеми покупающими и ворующими. Однако, это наврядли удавалось.
Среди нас, профессиональных искателей способов бесплатно поесть не было, но любитель имелся. Им был Леня. По простоте душевной, он считал, что несправедливо обделять себя яствами, если денег не хватает, тем более в праздник. А так как праздник у него длится бесконечно, то частенько из наших походов в магазин, он приносил всякие банки, свертки, бутылки с деликатесами. Нас он тоже угощал, и потому никто не спешил схватить его за руку по немецкой привычке, и вести закладывать в полицию. Мастерства у парня особого не было, но вот «техническая оснащенность» имелась. Носил он на себе куртку необъятных размеров. В нее по общему мнению можно три таких Лени еще засунуть, но он предпочитал засовывать туда съестное. В огромных карманах этой куртки свободно помещалась бутылка спиртного, причем так, что никому и в голову не прийдет его проверять. Сегодня даже я, обычно противящийся такому способу приобретать продукты, сказал ему, чтоб он постарался. На всякий случай пришлось пояснить, над какими вещами стоит постараться особо. Леня заказы выполнил с тщательностью. Никому из работников разных суперов и в голову не могло прийти, что высокий, статный парень, с приятной внешностью является в данный момент ходячим складом продуктов, принадлежащих в какой-то степени магазину.
Итак, к празднику подготовились, как могли. Новый год — один из самых великих праздников для нас. Отнятое коммунистами Рождество еще не прижилось, отнятые демократами майские и ноябрьские утратили свою праздничность, став просто красным днем календаря. А Новый год остался все тем же, не связанным ни политическими, ни религиозными путами праздником, когда просто провожаешь старый год, оставляя в нем все нехорошее, и торжественно встречаешь новый, приветствуя его доброй улыбкой. Даже здесь хотелось сделать все «по-нашему».
В 33-м, где стоял телевизор, накрыли всякой едой праздничный стол, каждый вырядился во что мог. С подачи Филиппа посыпались тосты, зазвенели бокалы, пошел разговор. Для меня Новый год — очень символичный праздник. С самого детства мне нравится торжественность момента вступления в права наступающего года. По телевизору показывают бой Курантов, мы считаем удары. Когда прозвучит последний раз, уже знаешь, что живешь в новом времени. Играет гимн, и чувствуешь происходящее великое действо. Старый год принес мне много разного и приятного и неприятного, но я верю в будущее, хорошее будущее.
Куранты в Германии не бьют, но двенадцать часов, несмотря на это, наступают и шампанское выбивает пробку из бутылки и льется по стаканам. Минутная стрелка дошла до часовой, и мы пьем уже за следующий, 1993 год. За надежду, каждый за свою, каждый за свою мечту.
Как оказалось, в этих местах нет только Курантов, а гимн есть, правда, не наш, а Европейского Сообщества, но на худой конец он тоже сойдет. Можно пить и за него.
В самом разгаре веселья раздался стук в дверь, что становится стойкой традицией наших гулянок. Осторожно, стараясь, чтобы дверь не рассыпалась, огромная черная рука открыла ее, и вошел Заир.
— О-о! Руссишь! Айн водка, битте? — ноющим голосом громила попросил нас. Он уже порядочно навеселе, но Новый год есть Новый год и наливаем ему тоже.
— Пей, Заир! За Новый год! Happy New Year! — Филипп протянул ему.
— О-о! New Year! Good!
Он выпил, закусил и вовсе не собрался уходить, как мы на то надеялись, а продолжал сидеть. Огромные глаза светились пьяным умоляющим блеском.
С негром никто из нас Новый год еще не встречал, но экзотики и так очень много. Сегодня героем оказался Филипп, который и избавил нас от негритянской напасти. Он взял большую кружку, налил туда водку, потом положил на тарелку закуску и дал ему и то и то.
— Иди, Заир, с Богом. — Филипп махнул ему рукой, и тот, десять раз поблагодарив на заирском, наконец убрался.
Филипп чувствовал себя героем спасения русских от засилия негров, был уже вполне хорош, и из его уст полились обычные притчи, слышанные уже раз по…дцать. Мы его перебивали, хлопали, меняли тему, но не помогало. Потом неожиданно он вспомнил чего-то и уставился в мою сторону.
— Так что там у вас с работой вышло? — он лукаво ухмыльнулся.
Мне эта тема была неприятна. Поиски работы, которые мы недавно предприняли с Борей, завершились полным провалом. Это был именно тот случай, когда тебе в течении нескольких дней практически все подряд дают понять, что ты — последнее дерьмо.
— Что работа… — я отмахнулся. — Были мы на бирже. Там нам сообщили, что пока мы в лагере, работать категорически запрещается, потому что мы азюлянты. Если будем работать, то вплоть до высылки из страны грозит. Когда переведут на трансфер, в более постоянное место, то нам в бумажку влепят общее разрешение на работу. Но это еще не все. Потом наша задача эту работу найти. За этим на бирже будут шесть недель ждать и проверять не хотят ли немцы занять ето место. Если вдруг никто не соизволит, то нам повезло. В любом случае тетка добавила, что шанса такого нет, потому что мы — самая низшая из жизненных форм на земле по имени азюлянты и работать не имеем права. Мы можем лишь получать свою подачку и ждать, когда нас выгонят отсюда.
Народ помолчал. В моей голове стало кипеть шампанское и злость продолжила изливаться.
— К тому же это еще не все. Мы как азюлянты не имеем права отдаляться от этого лагеря болеьше чем на тридцать километров, иначе — будут неприятности. А в оптимальном случае нам вообще следует сидеть по комнатам и не дышать. Немцам проще нас содержать, чем разрешить работать.
— А чего же вы не искали черную? — Филипп проникся сочуствием к моему негодованию.
— Отчего ж не искали, — злобно ответил я. — Еще как искали! Только два мужика нам дали понять, что раз мы не казахи — немцы советские, то удел наш — идти воровать, а не на их фермах дерьмо за коровами подбирать.
Народ замолк окончательно, пока вдруг Филипп не встрепенулся и не начал сам о чем-то о новом.
— Ребятки! Чего вы сюда приехали? Работать что ли? — в его пьяном тоне прозвучало нескрываемое пренебрежение нашей глупостью.
— Ну-у, это сложно, — потянули мы ему в ответ. Кто был еще в «порядке» недоуменно переглянулись друг с другом.
— Не-ет, ребятки, это нехорошо. Нам нужно что-то такое сделать, какое-нибудь дельце!
О-о! Началось! (Моя любимая тема, потому решил ее поскорее сбить.) Я быстро встал и ему:
— Это хорошо! Мысль верная! Нужно приступать немедлено, а то будет хуже! Пойдем!
— Куда? — недоуменно посмотрел он, но привстал на всякий случай.
— Как куда? Делать дело!
— Не-ет, подожди! — он почесал лоб. — Как это? Его нужно обмозговать.
— Э-э, Филипп, пока мы обмозговывать его будем, как что делать, так у меня уже штаны мокрые будут.
— Тьфу! Да я не о том деле…
— А у меня оно сейчас самое насущное.
Когда я вернулся, Филипп уеж перешел от частностей к общей части и вещал, будто агитирует пару сотен тысяч человек спасти нацию, активно подключившись к спекуляции.
— Ну вы же молодые, у вас только опыта маловато, — он вещал уверенным пьяным голосом, и казалось, что себя этим он убеждал больше всех. — Вон я! В Югославию еду, везу на продажу, обратно еду — тоже. Отсюда из Германии сам Бог велел. Отсюда машины гонять надо — золотое дно!
— Да, — согласился я, — только с дыркой, которую тебе в Чопе объединенный рэкетно-таможенный отряд проделает.
— Э-э! Тут нужно места знать.
Мужики загорелись идеей и тут же порешили, что завтра утром, или максимум в понедельник начнут делать дело. Я предложил выбрать Филиппа зиц-председателем, а свою кандидатуру двинул в кассиры. Однако организационные вопросы тоже отложили.
Новый год медленно вступал в свои права, и, несмотря на великий праздник, у нас все проходило тихо. Мои крутые партнеры по столу уважали только водку. Они умудрились здесь даже накупить «Московскую» в экспортном варианте, хоть она и стоит дороже всех других водок. Все шампанское досталось мне. Я спокойно потягивал золотистую жидкость. Она по происхождению итальянская и весьма популярная. «Asti chinzano» пахнет приятно манго и в нем много сахара. Оптимально его к сладкому столу, но в наших экстремальных условиях, и свининой закусывается вполне хорошо.
Я думал о людях, о себе, о своих новых знакомых, и вообще… Судьба это очень хитрая штука. Она каждого носит из стороны в сторону, иногда делая такие повороты!
Из всех русских, бывших в лагере, только мы с Катей приехали сознательно, чтобы остаться здесь. Остальные попали волей глупости или случая. Компания у нас подобралась пестрая: от рабочего строителя с незаконченным средним до бывшего завлаба.
Огромная, грязная, шумная, бросающая всем и вся вызов волна «свободы» вышвырнула сюда самых средних, ничем не выдающихся. Выбросила и оставила лежать, как мутную пену на побережье.
На следующий день Боря, вернувшийся накануне ранним утром, рассказывал историю своих похождений по Франкфурту. Мы уже проспались и медленно опохмелялись пивом.
Праздник там ему очень понравился. Шикарные фейрверки озаряли небо всю ночь. По всему городу стоял совершенно дикий грохот, будто преисподняя поднялась на пару часов во Франкфурт. Люди по-настоящему веселились. Выражалось это по-разному. Кто носился и орал неугомонно, одетый в дьявольские костюмы. Кто кидался в толпу петардами, разрывавшимися под ногами и приводившими окружающих в полное смятение. Кто просто полеживал в сторонке, переваривая принятый алкоголь.
Самая большая достопримечательность по его словам — это огромный шатер в центре города. Там собрался весь цвет местной публики из числа бомжей, бродяг и наркоманов — самая заметная часть горожан. Городские власти позаботились о своих согражданах и из этой части общества, и им выдавали бесплатный глинтвейн. Точнее никакой избирателиности не было, просто никто из представителей других, менее уважаемых властями слоев общества шатер не посетил. Дорвавшись, наконец, до питья на дурняка, Боря провел парочку часов, простояв несколько раз в очереди за своим стаканчиком.
— Что меня удивило, так это порядок. Они все выстроились очень чинно и следили за спокойствием сами, — рассказывал участник этого действа Боря, явно к таким сценам не привыкший еще. — И никогда не думал, что бомжи способны на такое. Ни криков, ни ругани, очень чинно. Вот что значит Германия! Публика, правда, еще та…
Чтож, таков наш удел, у простых русских азюлянтов: не хочешь Новый год с негром встречать, значит бери себе в компанию наркоманов…
Второго января настал предел.
Не вообще предел, но предел моему терпению! Я закончил читать третью — последнюю книжку, из тех, что мне удалось провезти контрабандой от жены сюда, и больше заняться было нечем. Юра предложил абгемахт, чтобы я пива поставил, но меня почти вывернуло наружу от одного упоминания о такой возможности. Все тело и душу тошнило от действительности. Я попробовал было помечтать о паспорте, но тупость сковала настолько, что даже это не утешило.