"Прежде, нежели войти к нам, ты должен заранее убедить себя в доброте системы, всякой вообще, какая бы ни была тебе предложена, и потом совершенно подчинить ей все свои действия и мысли", [15] - поучает Бобырева опытный чиновник Набойкин. Драматург конкретно рисует условия, в которых оказывается его герой. Его пьеса не только реалистична, она документально точна. Речь идет не о реакционной политике вообще, а об историческом моменте, особенно наглядно раскрывшем агрессивно-реакционную сущность правительственной администрации. Действие "Теней" развертывается в начале 60-х гг. Общественный подъем, грозивший перейти в революционный кризис, поставил правительство перед необходимостью лавировать и идти на известные уступки. Проведение реформ сопровождалось "подмораживанием" общества, террором против передовых его сил и политическим и моральным развращением государственных чиновников. Разочарование целого поколения деятелей, видевших крах диктатуры Николая I и испытавших духовный подъем, расцвет надежд на демократизацию политических порядков и чудовищный обман - подмену подлинной перестройки жизни более хитрыми формами порабощения, - все эти явления жизни начала 60-х гг. явились почвой сатирико-трагедийных ситуаций пьесы. Без их осознания нельзя понять подлинное содержание истории маленького чиновника, вставшего на путь карьеризма. Рассказать о времени, нравах, сложившихся в политической обстановке эпохи, Салтыков "поручает" бюрократу, занимающему одно из ключевых мест в государственном аппарате, не только применившемуся к новым условиям и извлекающему из них выгоды для себя, но активно насаждающему эти условия, - Клаверову и его верному клеврету Набойкину.
Позиции феодальной аристократии не ослаблены проводимыми реформами, и Клаверов утверждает, что государственная машина служит интересам высшей знати: "О господа либералы, вам нечем хвалиться ...> перед нами бюрократами! Мы не только сходимся о вами (в ненависти, - Л. Л.), но даже далеко вас превосходим!.. Вы подумайте только, что ведь мы сплелись с этими людьми, что вся наша жизнь в их руках, что мы можем дышать только под условием совершенной безгласности". [16]
Этот монолог, в котором герой "соглашается" с мнением либералов, по сути дела направлен против стереотипа либерального монолога. Циничные признания Клаверова и других бюрократов Салтыкова-Щедрина обличают правительственную политику. Их содержанием является не утверждение того, что "старое зло" легко преодолимо и что красноречивый монолог сам по себе есть акт очищения, а страшная правда о засилии лицемерия и лжи, пронизывающих всю современную политическую жизнь страны и охраняющих омертвевшие формы правления, в законность которых не могут уже верить даже их служители. Самый тот факт, что истину о современной жизни произносит не идеальный благородный герой, а растленный чиновник, имел важное смысловое значение. Не от чиновника ждал писатель спасения общества и не в декларациях видел путь к очищению. Любопытно отметить, что, рисуя реальную современную жизнь в ее конкретности и бытовых проявлениях, Салтыков усматривал в ее течении сходство с драматургическими формами определенного рода: "Это какой-то проклятый водевиль, к которому странным образом примешалась отвратительная трагедия", [17] - определяет он жизнь устами Клаверова. Однако "Тени" политическая сатирическая пьеса, которая, хотя и соединяет элементы драмы и комедии, все же в жанрово-стилистическом отношении не воплощает те черты "драматургии" бюрократической жизни, которые переданы в этих словах.
Сценически воплотил подобный стиль жизни Сухово-Кобылин, во второй и третьей частях своей драматической трилогии, причем если в драме "Дело" комические и трагические элементы разделены - трагедия семьи Муромских глубоко трогает, водевильная беготня Тарелкина от кредиторов смешит, - то в "Смерти Тарелкина" "отвратительная трагедия" и "проклятый водевиль" взаимно проникают друг в друга. Соответственно в "Деле" сосуществуют трагически обличительные монологи Сидорова и Муромского, с одной стороны, и пародийные монологи Тарелкина - с другой. В "Смерти Тарелкина" трагедия и водевиль слиты в монологах Тарелкина, в которых все чувства выражены искаженно, переходят в свою противоположность, все мысли превращены в чудовищную карикатуру.
Сухово-Кобылин, яркий и самобытный драматург-сатирик, начал, как и Щедрин, с социально-бытовой комедии. В первой его пьесе - Комедии "Свадьба Кречинского" ощущается близость к драматургии Островского начала 50-х гг. ("Не в свои сани не садись"). Вместе с тем для Сухово-Кобылина в большей мере, чем для Островского, а тем более Щедрина, существенна ориентация на опыт драматургии первой трети XIX в. В "Свадьбе Кречинского" можно усмотреть органическую связь с творчеством Грибоедова, комедиями Крылова и Шаховского, с "Маскарадом" Лермонтова и драматургией Гоголя, которого Сухово-Кобылин высоко чтил. Усвоение достижений общественной комедии Гоголя и глубокое, самобытное переосмысление ее начал сказались в полной мере в последующей драматургии Сухово-Кобылина, когда в творчестве этого писателя особо важное значение приобрели мотивы обличения государственного аппарата, бюрократии. Эволюция творчества Сухово-Кобылина во многом характерна для драматургии 60-х гг. в целом: усиление сатирической направленности, углубление критики действительности, нарастание экспрессии, гротеска, вторжение трагического начала в комические жанры. У Сухово-Кобылина эти особенности развития драматургии эпохи нашли свое наиболее яркое и последовательное воплощение.
Разнообразие форм сатиры и тенденция объединения всего этого разнообразия в целостную структуру, в цикл, являясь характерной особенностью творчества Сухово-Кобылина, также отражают общие тенденции драматургии 60-х гг.
Каждая часть трилогии Сухово-Кобылина, написанная как законченное, целостное произведение, составляла этап в творчестве писателя. Вместе с тем, отражая логику развития автора, они выступали как звенья единого, последовательно развертывающегося художественного замысла.
Первая часть трилогии - "Свадьба Кречинского" - социальная комедия, основанная на столкновении представителей патриархального провинциального дворянства со столичным дворянином, разорившимся и ставшим авантюристом.
Человек новой эпохи, Кречинский, затевая женитьбу на богатой невесте, по сути дела маскирует сватовством попытки ограбления наивного сельского жителя Муромского, присвоения его богатства. Все свои достоинства - хорошее воспитание, светский лоск и обаяние, связи в высшем обществе Петербурга Кречинский, игрок и авантюрист, использует как крапленые карты в нечистой игре - афере обмана Муромских. Любящей его девушке - Лидии Муромской - он уготовил печальную участь приложения к приданому, ограбленной и униженной жертвы. Муромский и Нелькин - практические провинциалы старого дворянского типа, бессильны разгадать его интриги и сопротивляться ему. Только случай помогает Нелькину разрушить хитро сплетенную Кречинским вокруг Муромских паутину.
Появление полиции подводит черту под событиями пьесы, а восклицание Кречинского "Сорвалось!" окончательно разоблачает его. Этим восклицанием обозначается не только конец действия, но и конец личности Кречинского. Из светского человека, пользующегося если не полным доверием, то некоторым кредитом, принятого в клубе и в обществе, он превращается в преступника.
Законченность пьесы "Свадьба Кречинского", исчерпанность ее основного конфликта находит свое выражение в "исчерпанности" личности главного героя, который вплотную подводится к грани полной деградации. Но если Кречинский в комедии низводится сначала из ранга порядочных людей, пусть даже и небезупречных (игрок), в разряд аферистов, а в конце действия оказывается исключительным и из числа талантливых, удачливых ("маг и волшебник") мошенников, то иначе построена характеристика героини. По ходу действия комедии Лидочка Муромская "вырастает". Наивная, даже "глупенькая" в начале пьесы, она в конце ее выступает как личность, способная на большие, серьезные переживания и порыв самоотвержения.
Писатель показывает общественную и моральную деградацию столичного дворянства. Он не скрывает своей симпатии к помещикам-провинциалам, которые сохраняют патриархальные традиции культуры и быта. Вместе с тем на протяжении всей пьесы семейство Муромских рисуется комическими чертами. Доверчивость, провинциальная неприспособленность к столичной жизни и немалая доля тщеславия делают их легкой добычей лощеного хищника. В последней сцене Муромские в своем искреннем горе вызывают сочувствие, и именно здесь, противопоставив их высокие чувства - доброту, взаимную любовь, честность грызне Кречинского с купцом Щебневым, с ростовщиком Беком, с сообщником-прихлебателем Расплюевым, драматург выражает свою симпатию к людям подобного типа. Авторская точка зрения выражается в развязке пьесы еще в одной на первый взгляд не очень заметной детали. Заступничество Лидочки за Кречинского сводит на нет значение полицейского чиновника, явившегося в развязке пьесы. Пострадавшие не пожелали опереться в защите своих прав на представителя закона. Появление полицейского чиновника, таким образом, в пьесе Сухово-Кобылина не имеет того значения символа справедливого возмездия, которое подобному лицу предназначено в "Ревизоре". Здесь сказалось непримиримо отрицательное отношение автора "Свадьбы Кречинского" к бюрократии.
Проблема бюрократии, ее места в жизни общества и становится главной в двух последующих пьесах Сухово-Кобылина.
Появление чиновника в развязке первой пьесы, не включенное органически в ее структуру, оказывается сюжетным истоком и структурной "завязью" трилогии, элементом, соединяющим первую ее часть с остальными.
В драме "Дело" (1861) отсутствует главный герой "Свадьбы Кречинского" и на передний план выступает семейство Муромских, которому опять угрожают разорение ж позор, как и в первой комедии. В качестве грабителей, аферистов и шантажистов, набросившихся на беззащитных и безгласных жертв, выступают официальные лица - чиновники государственного аппарата. Появившийся в последней сцене "Свадьбы Кречинского" чиновник в системе трилогии выступает как первый "подсыл", "наводчик", выискивающий жертвы для полицейской провокации.
"Свадьба Кречинского" - пьеса, рисующая конфликт внутри дворянской среды, - содержит много юмористических, чисто комедийных эпизодов, но развязка ее драматична.
"Дело" - драма, трактующая взаимоотношения частных лиц и государства, она трагична. Трагическая экспрессия в ней нарастает от действия к действию, но конец ее носит гротескно-фарсовый характер.
В драме "Дело" взаимно противопоставляются две среды: с одной стороны, среда "частных лиц" - людей, наделенных всеми чувствами, присущими человеку (тут и помещики Муромские и Нелькин, и крестьяне - Иван Сидоров и его односельчане); с другой стороны, среда бюрократии, развращающая всех, кто в нее вступает. Изображая эти два противостоящих лагеря, Сухово-Кобылин пользуется совершенно разными художественными средствами. Соединение в одной пьесе психологического реализма, изображения мира тонких и сложных человеческих чувств "частных лиц", страдающих от произвола, с гротескным сатирическим воссозданием механических действий служителей государственной машины, водевильно упрощенно осуществляющих свои бессмысленные функции, составляло своеобразие драмы "Дело".
Проблема бесправия граждан и беззаконий, злоупотреблений, господствующих в правительственном аппарате, - проблема политическая, и политические мотивы имеют важное значение в драме "Дело". Выводы, к которым приходит автор в отношении современной ему политической системы, глубоко трагичны. Драма оканчивается торжеством зла, гибелью всего благородного, человечного, попранием справедливости.
На протяжении всего действия пьесы нарастает трагический накал в сценах, рисующих страдания рядовых людей, "частных лиц", и усугубляются элементы комического гротеска в картинах жизни канцелярий и ведомств. Отношения в этом мире сами по себе гротескны, действия механистичны, и Сухово-Кобылия предписывает театру нарушающую правдоподобие условность: он хочет осуществления на сцене тех метафорических образов, тех гиперболических сравнений, при помощи которых Щедрин передавал в сатирических повествовательных произведениях суть бесчеловечной и антинародной бюрократии но которых он не вводит в пьесы.
По смелости и экспрессии гротескных обличительных образов и ситуаций, по резкости комизма, родственного народным фарсовым представлениям, драматургия Сухово-Кобытана - уникальное явление в русской: драматургии.
Особенно ощутимо и полно выразилась стихия комизма, присущего художественной системе Сухово-Кобылина, в последней части его драматической трилогии - комедии "Смерть Тарелкина" (1868). Пьеса эта содержит много фарсовых сцен, и вместе с тем это наиболее пессимистическая часть трилогии. Ею завершается цикл драматических произведений Сухово-Кобылина, и в ней наиболее ощутима авторская позиция.
Если в первой комедии Сухово-Кобылина, названной "Свадьба Кречинского", свадьбы не происходит, а самое сватовство оказывается мошеннической проделкой, то в последней его комедии "Смерть Тарелкина" подлогом, чудовищной аферой оказывается смерть. Действие пьесы развертывается в среде администраторов-бюрократов, в которой трагическое оборачивается смешным, а смешное - трагичным в общечеловеческом смысле. В этой пьесе Сухово-Кобылин затрагивает вопрос о политических процессах и способах их фальсификации, здесь он рисует образ общества, терроризированного Расплюевым и иже с ним; таким образом, злободневные в пореформенную эпоху, наиболее жгучие политические вопросы делаются неотъемлемою частью ее содержания.
Соединив все свое драматургическое творчество в цикл - в трилогию, Сухово-Кобылин придал в этой единой системе каждому из своих произведений дополнительный исторический и политический смысл.
Тенденция к циклизации, присущая прозе 60-х гг., в драматургии Сухово-Кобылина нашла чрезвычайно интересное и художественно значительное воплощение, однако в этом отношении: автор "Свадьбы Кречинского" не является исключением в среде драматургов.
Островский в преддверии 60-х гг. задумал написать ряд пьес, объединенных в цикл "Ночи на Волге". В цикл должны были войти исторические хроники и произведения, изображающие современную русскую жизнь. С этим замыслом связаны такие пьесы, как "Гроза", "Козьма Захарьич Минин-Сухорук", "Воевода" и др. Хотя Островский не довел до конца формирование цикла, нетрудно понять, какие дополнительные возможности для создания поэтического образа родной страны, для выражения идеи исторической преемственности в жизни и культуре народа открывались в случае, если бы Островский осуществил эту идею. Некрасов с энтузиазмом одобрил оригинальный и смелый замысел цикла "Ночи на Волге".
Островскому не удалось осуществить этот замысел. Написанные им одна за другой "волжские" пьесы не слились в единый цикл. Не образовали цикла и исторические пьесы Островского, несмотря на то что все они изображали русскую жизнь и народные движения XVII в. Тенденция к циклизации драматических произведений в 60-х гг. в творчестве Островского выразилась в другой форме - в объединении нескольких пьес вокруг одного героя, наделенного ярким социально-типическим характером. Так, независимые друг от друга по сюжету, написанные в разные годы пьесы "В чужом пиру похмелье" (1856) и "Тяжелые дни" (1863) объединяются тем, что в них действуют Тит Титыч Брусков, имя которого стало нарицательным обозначением самодура, его жена Настасья Панкратьевна, сын Андрей. Обрез умного и циничного адвоката, практикующего среди купцов, Досужева объединяет "Тяжелые дни" с "Доходным местом".
Стяжавший не меньшую популярность, чем Тит Титыч Брусков, образ Бальзаминова объединил три комедии: "Праздничный сон - до обеда" (1857), "Свои собаки грызутся, чужая не приставай" (1861) и "За чем пойдешь, то и найдешь" (1861).
Эти произведения представляют собою прочно сформированный сатирический цикл с единым сюжетным стержнем, со сквозным действием. Единство цикла обеспечивается стилистической его целостностью и единообразием построения входящих в него пьес, которые, как эпизоды кумулятивной сказки, повествуют о похождениях глупого, но удачливого героя.
Тенденция к циклизации пьес - типичное ж своеобразное явление драматургии 60-х гг. При этом следует отметить разнообразие принципов циклизации драматических произведений этих лет.
Трилогия Сухово-Кобылина была объединена общей авторской концепцией. Писатель готов был видеть в своем цикле художественное воплощение гегелевской триады: "Действительности и Диалектике любезное число Три". [18] В его трилогии "логикой мотивов" [19] оказались объединены пьесы разных стилей и жанров - комедия, драма и фарс, самостоятельные в сюжетном отношении.
Первый задуманный Островским цикл "Ночи на Волге" должен был строиться как комплекс пьес разных родов, соединение прозаических и стихотворных произведений.
"Балъзаминовский цикл" Островского по своей простоте и органичности близок к фольклорным образцам, в частности к сказке.
Наиболее традиционный для драматургии принцип циклизации воплощен в трилогии А. К. Толстого. Уже исторические хроники Шекспира, а затем и знаменитый "Валленштейн" Шиллера явились образцами драматических циклов, передающих цепь последовательных исторических событий, каждое из которых представляет самостоятельное законченное действие, завязывающее, однако, новое действие. Именно так образуется единство трех пьес А. К. Толстого, рисующих следующие друг за другом политические события русской истории на рубеже XVI и XVII вв. - "Смерть Иоанна Грозного" (1866), "Царь Федор Иоаннович" (1868) и "Царь Борис" (1870).
5
Одной из характерных черт литературы 60-х гг. является расцвет исторической драматургии. Это имело свои причины. Социальный перелом, который переживало общество, побуждал к осмыслению прошлого, ослабление цензурного гнета привело к публикации большого количества исторических материалов. К 60-м гг. в русской науке утвердилась и получила широкое распространение так называемая государственная школа, связывавшая историческое развитие страны с историей государства и основывавшая периодизацию быта русского общества на представлении об эволюции государства. Наряду с этим направлением, исходившим из переосмысления гегелевской концепции, согласно которой сильное государство - высшее выражение исторической жизни народа, в трудах ряда ученых была сформулирована мысль об истории как проявлении активности народных масс, об особом значении народных движений в социальном прогрессе.
В исторической драматургии соответственно преимущественный интерес писателей привлекали к себе две эпохи: конец XVI в. - эпоха Ивана IV, монарха, всеми средствами насаждавшего неограниченное единодержавие, сильное феодальное государство, и начало XVII в. - эпоха "многих мятежей", крестьянских войн и движений народа против гнета государства, феодалов и закрепощения крестьянства.
Среди обильной исторической драматургии, в развитии которой в 60-х гг. принимали участие многие писатели, - в их числе Д. В. Аверкиев (1836-1905), Н. А. Чаев (1824-1914), А. Ф. Писемский и другие известные литераторы, хроники А. Н. Островского и трагедии А. К. Толстого выделяются художественным своеобразием и глубиной проникновения авторов в прошлое народа а государства. А. К. Толстой и А. Н. Островский изобразили в своей драматургии явления, близкие но времени. Однако то, чем А. К. Толстой заканчивает свое драматическое повествование, что, как пугающий призрак возмездия за политические ошибки и попрание человечности, возникает на историческом горизонте в финале его трилогии, непосредственно составляет содержание хроник Островского. В народном сопротивлении властям, движении крестьян и горожан, защищающихся как от внешних врагов, так и от закрепощения и насилий власть имущих, Островский видел не катастрофу, не распад общественных связей, а одно из закономерных проявлений исторической жизни.
Подобно ученым государственной школы, А. К. Толстой рассматривает ослабление высшей власти как проявление опасной анархии, но в отличие от историков этого направления он не считает, что укрепление единодержавия обеспечивало прогресс Русского общества. Напротив, возвышение Москвы, формирование абсолютизма московских князей, ставших самодержцами всей Руси, А. К. Толстой расценивал как отступление от более демократичных форм государственности Киевского периода, разрыв с культурными традициями древней Руси под влиянием нравов Золотой орды. Симпатии драматурга не на стороне Ивана Грозного - идеолога и защитника неограниченной власти монарха, а на стороне сопротивляющихся его политике старинных княжеских родов и жителей Пскова и Новгорода, отстаивающих остатки своих вольностей.
Однако этими историко-политическими вопросами не исчерпывается проблематика трагедий А. К. Толстого. Историческая обстановка, драматические конфликты которой составляют содержание всех трех его пьес, служит событийной основой, на которой ставятся психологические и этические вопросы. Важнейшие из них - соотношение политических и нравственных оснований поступков государственных деятелей и этических и политических критериев их оценки, психология и нравственное "самочувствие" личности, получившей неограниченное право господства над множеством жизней, над целой страной.
В подобном подходе к историческому материалу эпохи А. К. Толстой имел предшественника в лице Л. А. Мея (1822-1862). Мей, серьезно изучавший в течение ряда лет исторические источники и размышлявший над вопросами русской истории, уже в 1849 г. создал драму "Царская невеста", изображавшую семейные отношения, частную жизнь грозного царя, первого русского самодержца, который, однако, в действии непосредственно не участвует. Вслед за этим он задумал пьесу "Псковитянка", которую, однако, закончил лишь через десятилетие (опубл. в 1860 г.). Активизация работы Мея над этим замыслом и завершение пьесы в начале 60-х гг. закономерны. Оживление интереса к вопросам истории вселяло надежду на то, что пьеса будет встречена с вниманием и сочувствием, а изображение напряженного момента истории - борьбы псковских жителей за свои древние свободы и подавления их сопротивления должно было вызывать эмоциональный отклик в аудитории, захваченной политическими интересами. Вместе с тем бурные политические столкновения в "Псковитянке" являются лишь фоном, на котором изображается драма нескольких лиц, оказавшихся в средоточии исторического конфликта, прежде всего царя Ивана и его побочной дочери - псковитянки, узами родства связанной с покорителем Пскова ;и разделяющей вместе с тем интересы, убеждения и судьбу псковичей. Передавая исторический конфликт через его семейно- бытовое выражение, Мей оказался в традиционной для европейской литературы колее. На первый план выступила широко разрабатывавшаяся драматургией классицизма ситуация: необходимость пожертвовать личным чувством ради исполнения долга. Эта необходимость, подчиняя себе волю героя, придает его победе значение трагического подвига, самоотречения.
В изображении действующих лиц ощущалась заданная абстрактная схема, накладывавшая на картину русской жизни четкую и традиционную "сетку" "обязательного" условного поведения драматических героев. Сентиментальные чувства царя Ивана Грозного к дочери, которой он не знал до похода на Псков, мало соответствовали реальному характеру изображенного в драме исторического лица.
К. Толстой сумел найти более творческое, самостоятельное выражение единства историке-политической и психологической проблематики в драматургии, чем Мей.
Проблема, которая находится в центре внимания автора трилогии, соотношение политического и нравственного начал в деятельности крупной личности, решения и поступки которой влияют на положение всего народа. Эта проблема ставится драматургом в трех трагедиях, изображающих три царствования, характеры трех царей.
Иван Грозный превыше всего ставит свои политические идеи, и прежде всего идею единодержавия. Самая суть этой идеи, подразумевающая божественное происхождение царской власти и "неподсудность" монарха людскому мнению, освобождает его от сознания нравственной ответственности. Иван Грозный в пьесе А. К. Толстого-человек, которого его политические убеждения, его понимание своего высокого назначения утверждают в уверенности, что он имеет право не быть человеком. Трагедия изображает последние дни жизни самодержца и показывает разрушение всего его дела.
Противопоставленная человечеству политика и абсолютизация воли одного человека, возведенного в ранг божества, подрывают благополучие народа и самый авторитет правления. Мысль о божественности власти развязывает властолюбие не только царя, но и его приближенных. В обстановке рабства нравственный инстинкт общества притупляется, общественное мнение, контролирующее поведение личности и регулирующее его, уничтожается. Таким образом, сам обожествленный правитель теряет опору. Он не может верить придворным, не имеет объективного материала для оценки людей и событий. Отсюда панический страх и - при недоверии к реальным источникам, из которых можно почерпнуть сведения о происходящих событиях, - безграничная вера в сверхъестественное знание ведунов. Разумная государственная деятельность, которая невозможна без объективной оценки обстановки, сменяется фантастическим метанием в мире пугающих призраков и обнадеживающих химер. Между тем потребности государства не удовлетворяются и страна оказывается на краю катастрофы. Ситуация, изображенная в трагедии "Смерть Иоанна Грозного", ассоциировалась с событиями конца царствования Николая I, и пьеса воспринималась в 60-х гг. как политически актуальное, острое произведение.
Во второй трагедии цикла - "Царь Федор Иоаннович" - перед необходимостью решать все оставленные ему "сильным" монархом вопросы оказывается его слабый наследник.
Если Иван Грозный ставил себя над человечеством, его сын Федор, как изображает его А. К. Толстой, - прежде всего человек. Его трагическая вина состоит в том, что он не может встать на государственную точку зрения, но его сила в том, что он не поступается нравственным чувством. Его моральная чистота лишает его способности к практическому компромиссу, но и придает ему прозорливость. Однако и для Федора разумное, справедливое правление оказывается неосуществимым. Он видит, что впасть, которой он облечен, неминуемо вовлекает его в зло действо, и он передает фактически свои права честолюбцу, наделенному государственным умом, - Борису Годунову, уходя в частную жизнь, как в схиму, и предавая миссию, возложенную на него историей.
Государственная деятельность - призвание Годунова. Этому призванию он приносит в жертву и жизнь людей и собственное "я", свою личность. По натуре прямой и честный, он становится коварным, жестоким и лживым. Но он уверен, что берет кормило власти в свои руки ради блага страны. В лице Бориса Годунова А. К. Толстой изобразил деятеля, противопоставляющего принципу наследования высшей власти в государстве новый принцип выдвижения по способностям. Явная неприспособленность наследовавшего престол Федора помогает Годунову утвердить этот принцип.