- Это они с усмирения ворочаются, - сказал один из пассажиров" (10, кн. 2, 152).
Не случайно, что самым волнующим событием в жизни Успенского 80-х гг. явился присланный ему по случаю 25-летия его литературной деятельности (1887) адрес от 15 рабочих, участников тифлисского кружка "Рабочий союз". В лице рабочих Успенский признал того действительного читателя-друга, которого он с такой тоской ждал.
Явления капиталистической действительности представлялись Успенскому в образах живых цифр. Так возник в 1887 г. замысел очерков "Живые цифры". Успенский обладал потрясающим искусством в изображении тех людей-дробинок, которые кишат в живой жизни ("Четверть лошади", 1887; "Квитанция", "Дополнение к рассказу "Квитанция"", "Ноль целых!", 1888). Рассказ "Квитанция" Короленко охарактеризовал как "сплошной вопль лучшей человеческой души". [18] Успенский считал, что цифрами говорит "сущая правда", что быть десятичной дробью, потерять самое малейшее представление о праве на существование, напоминающее "целое", есть удел трудящихся в условиях капиталистического общества. Писатель в цифрах разгадывал драму народной жизни. Он исследовал "нолики", и его "прошибала слеза". "Три ужасных нуля" - так Успенский назвал один из своих очерков, в котором живыми и страшными встают эти нули, характеризующие положение деревни: на учебную часть - ноль, на больницы - ноль, на благотворительную часть - ноль!
8
Воспроизведение и анализ широких картин народной жизни у Глеба Успенского сопровождались воплем боли и страха, смятения и недоумения. Воспроизводя и анализируя жизнь, размышляя над нею, он порой впадал в морализирование по поводу изображаемых им фактов, начинал взывать к совести и разуму тех, от кого зависел ход народной жизни. Художник-публицист порой говорил о необходимости науки "о высшей правде". С высоты этой науки он пытался в 70-80-е гг. судить о жизни, о ее добре и зле. Социально-экономические вопросы превращаются иногда под пером писателя в болезни сознания и совести, приобретают в некоторых случаях даже религиозную окраску. Но, с другой стороны, он тонко, проницательно и неумолимо иронизирует над собственными страхами и болями. Осознает автор и бессилие моральных сентенций против неправды жизни.
Оригинальность наследия Успенского состоит в том, что его очерковые циклы 70-80-х гг. очень часто начинаются с недоуменных и скорбных вопросов, с растерянности и страха перед изображаемым ("Крестьянин и крестьянский труд", "Власть земли"). По последующий анализ жизни "снимает" недоумения, обнажает суть явления, ведет художника к устойчивым выводам и ясным убеждениям. Они в свою очередь могут смениться новыми сомнениями, которые заставляют художника продолжать исследование жизни и искать решения терзающих его разум и сердце вопросов. И весь этот как бы бесконечный процесс все более углубляющегося вхождения в действительность осуществляется порой в пределах одного и того же очеркового цикла. Успенского нельзя называть лишь взволнованным наблюдателем Главное в его творчестве - активное .вторжение в жизнь, энергичное объективирование своей личности в типический образ убежденного демократа, не только недоуменно наблюдающего и взволнованно воспроизводящего жизнь, но и действенно, страстно пропагандирующего социалистический идеал, ищущего опоры в народных массах.
В идейно-художественной концепции произведений Успенского велика роль образа автора-рассказчика. Этот образ возник не только в результате желания приобщить читателя к процессу своего мышления и творчества, своих исканий, с тем чтобы убедить его в обоснованности своих наблюдений и раздумий, повеет его за собой, пробудить в нем те чувства и мысли, совесть и боль, которые захватили и повествователя. Следует учитывать и другую сторону этой важнейшей проблемы. Образ автора-рассказчика присутствует у Г. Успенского не только, так сказать, в лирических, но и в эпических произведениях. И здесь он выступает не только с исповедью, как он шаг за шагом разгадывал смысл, тайну крестьянской жизни, а и в другой - и очень характерной для Успенского - роли: в роли проповедника коллективных форм земледельческого труда. Исповедальный тон, "истерическая лирика" сменяются иной тональностью, другим способом выражения авторского отношения к жизни. Призывная, ораторская фраза, формулирующая обязанности и задачи, резка осуждающая неправду, воодушевляющая на действия, на служение народу - все это составляет существенную примету художественно-публицистического стиля Успенского. Писатель начинает преодолевать стихийность своих эмоций, свои сомнения и страхи, все чаще и решительнее иронизирует над ними и стремится найти твердую почву для понимания действительности. Меняется и предмет повествования. В произведениях Успенского второй половины 80-х гг., когда он убедился в бесплодности социалистической пропаганды в деревне и обратился к изображению "бродячей Руси", образ автора-рассказчика также присутствует, но уже не играет прежней принципиальной роли. Теперь на первом плане у художника - желание узнать, как и чем живут бродячие толпы вчерашних крестьян.
Таким образом, в повествовании Успенского всегда возникают два потока. С одной стороны, объективная картина жизни - скорбная летопись "народного горя", "горя сел, дорог и городов", "горя деревенской избы", "лошадиного и бесплодного труда"; с другой - исповедь автора в своих "адских муках". Эти два потопа органически сливаются, придавая произведениям Успенского неповторимое своеобразие.
Нарастание публицистики в творчестве Успенского 70-80-х гг. проистекает под воздействием широких запросов русской, именно народной жизни. Писатель видел, что трудящиеся нуждаются в том, чтобы их вели к свету, разъясняли, где настоящая правда и в чем заключается подлинное счастье. Интеллигенция, обязанность которой состоит в том, чтобы работать для народа и в народе, ждет сильного, искреннего, воодушевляющего и сердечного слова, способного пробудить и поднять на общественное служение, на подвиг, на самопожертвование. В соответствии с этим, говоря словами Щедрина ("Господа ташкентцы"), художник обязан стать в прямые отношения к читателю. Успенский 70-80-х гг. убеждается, что для лучшего освещения "злобы дня" необходимо создание произведений особого типа, в которых художественный образ и публицистика свободно сливаются, взаимно обогащая и усиливая друг друга.
Успенский нарисовал исчерпывающую картину трагического положения крестьянских масс в условиях капитализма и крепостнических пережитков. Ошеломленный результатами собственных исследований народной жизни, Успенский должен был прийти и пришел к признанию безысходности положения крестьянства. То, что ему было особенно дорого, с чем он связывал свои идеалы, трудящееся крестьянство - получило у него безотрадную оценку. Это явилось одним из источников духовной драмы писателя. Не могли радовать ею и результаты революционной борьбы интеллигенции. "В течение десятилетий после 1861 года русские революционеры, геройски стремясь поднять народ на борьбу, оставались одинокими и гибли под ударами самодержавия". [19]
"Постоянно остаешься в пустыне и один, не с кем сказать слова", признается Успенский, откликаясь на арест близких и дорогих ему людей (13, 394).
Перед Успенским возникал мучительный для пего вопрос. Он благоговел перед активными борцами со злом, преклонялся перед красотой самопожертвования. Но спрашивал себя: революционер ли он сам, способен ли он побороть в себе успокоительное желание "не соваться" и от слов перейти к делу, пожертвовать собой? Или же он "напуган", предпочитает сидеть в Чудове и "пописывать"? (14, 23-24). Писатель глубоко скорбел, что не пожег быть с теми, кто с оружием в руках борется за счастье народа. "...все у меня расхищено: осталась одна виновность пред всеми имя (революционерами, - II. П.), невозможность быть с ними, невозможность неотразимая, - осталась пустота, холод и тяжкая забота ежедневной нужды..." (13, 398).
Глубоко страдая от неудач революционеров, хороня с их провалом и гибелью свои лучшие чувства и заветные надежды, Успенский вместе с тем убеждался в слабости сил, которые вели борьбу за освобождение народа. "А душа-то народа опустошается, да, опустошается. А как бороться? II есть ли такая сила? Я сейчас не вижу, не вижу...". [20]
Угнетающе действовало на писателя "мерзкое настоящее" - политическая реакция 80-х гг., ренегатство интеллигенции, ее измена идейному наследию 60-70-х гг., всесилие мещанских вкусов и воззрений в журналистике и искусстве, в общественном поведении. В письмах Успенского конца 80-х и начала 90-х гг. постоянно встречаются жалобы на тяжелое нравственное состояние. "Нехорошо, мучительно жить в России теперь, и я не посоветовал бы такой жизни врагу" (14, 91). Успенского давила и терзала цензура, которую он сравнивал с тюрьмой или полицейским участком. "Россия и русская жизнь и русская мысль заперты в душном чулане..." (там же). Порой писателя охватывало "тупое отчаяние". Он порывался бросить изнурительную литературную работу на "лавочку", оставить тяготившую его своим "эгоистическим началом" семью, уехать в Сибирь и поступить там на службу, опомниться от повседневной суеты. Но ему так и не пришлось опомниться. Он чувствовал, что у него уже нет сил и условий для такой работы, которая была бы, по его понятию, достойна больших и сложных задач, поставленных жизнью. Это еще более усиливало его страдания. Ему "тошно и жутко", "сухо и холодно" жить на свете: "...ничего путного уже не напишу, нет источника..."; "...писать нечего, кроме повести о лютых скорбях"; нот "литературного уюта", "холодно, одиноко и скучно".
Непосредственным источником душевной катастрофы писателя явился потрясший его голод двадцати приволжских губерний в 1891-1892 гг. Успенский принимал горячее участие в сборнике "Помощь голодающим" (1892), следил за сбором средств. Голодовка, как он говорил, "затмила" все его темы. В произведениях, посвященных голоду, писатель рассказывал о "последней странице" в истории истощения всех хозяйственных средств крестьянства ("Бесхлебье", "Плачевные времена", "Что-то будет дальше?" и др.).
1 июля 1892 г. Успенский был помещен в петербургскую психиатрическую лечебницу, а затем переведен в Колмовскую больницу, недалеко от Новгорода. Последние два года своей жизни Успенский провал в Новознаменской больнице около Петербурга. Скончался он 24 марта (6 апреля) 1902 г. Похоронили писателя па Волновом кладбище рядом с М. Е. Салтыковым-Щедриным и Н. В. Шелгуновым.
Успенский пробыл в больницах с незначительными перерывами десять лет. Однако его популярность и в эти годы оставалась очень большой. На смерть писателя откликнулась вся Россия. Похороны вылились в политическую демонстрацию. В. В. Тимофеева, близкий друг семьи Успенских, рассказывает: "Церковь, улицы, кладбище - все было полно. И какая странная, как будто на подбор стекавшаяся толпа... Нервные, одухотворенные, но болезненно-усталые или угрюмо-ожесточенные лица, изможденные, бледные... и как-то царственно-горделивые ...> Одеты все одинаково, в черном и темпом, в простом, без притязаний на моду и без заботы о том, как и во что одеты. Разговоры тоже как будто бы странные: воспоминания о Сибири, тайге и тюрьме... Толпа каких-то разночинцев - из "благородно-голодных", как тот, которого хоронили без чинов и без титулов, но с отметкой полиции: "неблагонадежный", "административно-сосланный", "помилованный"... преступник в прошедшем и, может быть, в будущем... не узнанный беглый, бесстрашно явившийся отдать последний долг "печальнику горя народного", под угрозой поимки и задержания, - вот из кого главным образом состояла эта многотысячная толпа! Точно особая какая-то нация, - с своим культом, с своими заветами и преданиями, с своим таинственным языком, непонятным для не посвященных в их тайны...". [21]
Автору "Нравов Растеряевой улицы" и "Власти земли" пришлось мучительно блуждать в поисках правды и справедливости. Он жил и творил в эпоху утопического социализма. Но свои творческие итоги он подводил в годы, когда крестьянскому демократизму как самостоятельной идеологии приходил конец, когда на смену ей шла научно-социалистическая идеология пролетариата. В этом начавшемся размежевании демократических сил России писатель оказался не в оппортунистическом лагере мнимых "друзей народа", а с темп, кто остался до конца предан трудящимся массам и начал поиски "новой веры". Духовная драма Успенского поучительна для тех, кто искал новое мировоззрение, иные правила жизни, другой идеал. И сам писатель не встал на нигилистическую позицию в оценке судеб своей родины, не впал в тот мрачный, безысходный пессимизм, который все более захватывал русскую интеллигенцию 80-х гг. и нашел свое яркое выражение в статье Владимира Соловьева "Россия и Европа". [22] Пессимизму и скептицизму философа Успенский противопоставил идею исторического прогресса. Писатель жил и творил, сохраняя "великие надежды", "великие идеи", "великие мысли о будущем". Поглощенный скорбной летописью народных страданий, он не измерил своей мечте о гармонической, выпрямленной личности, о торжестве прекрасного в жизни и в литературе. "Наше время, писал он, - печально, а писатели выражают чувства избранных. Но ото не долго продлится ...> это не последнее слово человечества в деле поэзии и искусства ...> Придет время, когда к поэзию снова станут заносить неоцененные моменты радости, часы счастия ...> родится искусство, которое будет служить оправой для этих моментов, как бы бриллиантов, и тогда они будут издали ярко сверкать как в книгах, гак и в жизни" (12. 488).
----------------------------------------------------------------------
[1] Успенский Г. И. Полн. собр. соч. в 14-ти т., т. 14. М.-Л., 1954, с. 23. (Ниже ссылки в тексте даются по этому изданию).
[2] Г. И. Успенский в русской критике. М.-Л., 1961, с. 50.
[3] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 10-11.
[4] См.: Ленинский сборник, т. 19, М., 1932, с. 279.
[5] Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т., т. 19, кн. 2. М., 1977,с. 37.
[6] Горький М. История русской литературы. М., 1939, с. 256-257.
[7] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 24, с. 334.
[8] Фигнер В. Н. Полн. собр. соч. в 7-ми т., т. 5. М., 1932, с. 469.
[9] Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 6. М., 1955, с. 431.
[10] Горький М. Собр. соч. в 30-и т., т. 24. М., 1953, с. 476.
[11] Там же, т. 25, с. 347.
[12] Горький М. История русской литературы, с. 258.
[13] Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15-ти т., т. 13. М., 1949, с. 247.
[14] Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 30. М, 1955, с. 144.
[15] Богине любви и красоты Афродите был посвящен храм в городе Пафосе на острове Кипр, "Пафосская страсть" - любовная страсть.
[16] Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т, т. 13. М., 1972, с. 284.
[17] Ленин В. И. Полн. собр. соч, т. 21, с. 196.
[18] Г. И. Успенский в русской критике, с. 345.
[19] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 141.
[20] См.: Леткова Е. Про Глеба Ивановича. - В кн.: Звенья, т. 5. М.-Л., 1935, с. 698.
[21] Глеб Успенский в жизни. М -Л . 1935, с. 545.
[22] Вести Европы, 1888. № 2, с. 742-761.
Глава двадцать первая
М. Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН
Среди классиков русского критического реализма XIX в. М. Е. Салтыков-Щедрин (1826-1889) занимает место непревзойденного художника слова в области социально-политической сатиры. Этим определяется оригинальность и непреходящее значение его литературного наследия. Революционный демократ, социалист, просветитель по своим идейным убеждениям, он выступал горячим защитником угнетенного народа и бесстрашным обличителем привилегированных классов. Основной пафос его творчества заключается в бескомпромиссном отрицании всех форм угнетения человека человеком во имя победы идеалов демократии и социализма. В течение 50-80-х гг. голос гениального сатирика, "прокурора русской общественной жизни", как называли его современники, громко и гневно звучал на всю Россию, вдохновляя лучшие силы нации на борьбу с социально-политическим режимом самодержавия.
Идейно-эстетические воззрения Салтыкова формировались, с одной стороны, под воздействием усвоенных им в молодости идей Белинского, идей французских утопических социалистов и вообще под влиянием широких философских, литературных и социальных исканий эпохи 40-х гг., а с другой - в обстановке первого демократического подъема в России. Литературный сверстник Тургенева, Гончарова, Толстого, Достоевского, Салтыков-Щедрин был, как и они, писателем высокой эстетической культуры, и в то же время он с исключительной чуткостью воспринял революционные веяния 60-х гг., могучую идейную проповедь Чернышевского, дав в своем творчестве органический синтез качеств проникновенного художника, превосходно постигавшего социальную психологию всех слоев общества, и темпераментного политического мыслителя-публициста, всегда страстно отдававшегося борьбе, происходившей на общественной арене.
1
Михаил Евграфович Салтыков родился 15 (27) января 1826 г. в селе Спас-Угол Тверской губернии в богатой помещичьей семье. В отличие от И. С. Тургенева или Л. Н. Толстого он не вынес из своего "дворянского гнезда" отрадных впечатлений. Обстановка в доме Салтыковых была суровой, мрачной, безрадостной. В родительской усадьбе, как и вообще в той провинциально-помещичьей среде, где прошли первые десять лет жизни Салтыкова, будущий писатель видел все ужасы вековой кабалы в их отвратительной наготе. "Крепостное право, тяжелое и грубое в своих формах, сближало меня с подневольною массой, - писал он впоследствии, вспоминая годы своего деревенского детства, - ...только пережив все его фазисы, я мог прийти к полному, сознательному и страстному отрицанию его". [1] Эти строки из предсмертной "Пошехонской старины" поясняют, как глубоко запали в душу даровитого и впечатлительного мальчика картины крепостнического произвола и в каких условиях началось его формирование как непримиримого борца против всех форм рабства.
Восьмилетнее пребывание Салтыкова в привилегированных учебных заведениях - в Московском дворянском институте и в Царскосельском лицее (1836-1844), помимо того что в них он получил основательное гуманитарное образование, имело и еще одно важное значение для будущей деятельности сатирика. Он в совершенстве изучил весь процесс официального воспитания царских сановников, и это ему пригодилось, когда он впоследствии высмеивал их в сатирических образах "помпадуров", "градоначальников", "ташкентцев".
Уже в лицейские годы Салтыков проявил влечение к литературе, испробовал свои силы в стихотворных опытах и испытал на себе сильное влияние статей Белинского. В период начавшейся после окончания Лицея четырехлетней службы в Петербурге(1844-1848) тяготение Салтыкова к литературной деятельности усилилось. Важным событием в идейной жизни Салтыкова этого времени явилось его участие в кружке революционно настроенной молодежи, руководимом М. В. Петрашевским. Члены кружка увлекались идеями утопического социализма Фурье, Сен-Симона и других французских мыслителей, вели шумные и живые беседы по политическим и нравственным вопросам. "От этих бесед, - вспоминал Салтыков, - новая жизнь проносилась над душою, новые чувства охватывали сердце, новая кровь сладко закипала в жилах" (4, 273).