[13] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т, 16, с. 43.
[14] Гоголь Н. В. Полн. coбp. соч., т. 8. [М.-Л.], 1952, с. 483.
[15] Белинский В. Г. Полн. собр. соч , т. 1. М., 1953, с. 299.
[16] Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Соч., т. 14, с. 253.
[17] Горький М. История русской литературы. М,. 1939, с. 270.
[18] Луначарский А. В. Собр. соч. в 8-ми т., т, 1. M., 1963, с, 285.
[19] Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Письма, т. 10. Л., 1965, с. 91.
[20] Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 63. М., 1934, с. 308.
[21] Горький М. История русской литературы, с. 270.
[22] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 48, с. 89.
[23] Горький М. История русской литературы, с. 273-274.
Глава двадцать вторая
Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ
1
Творчество Федора Михайловича Достоевского (1821-1881), [1] как и младшего современника его Льва Толстого, - одна из вершин истории не только русской, но и всей мировой литературы. Каждый из этих писателей необъятно раздвинул границы изображения действительности в искусстве слова, обогатил самые его возможности. Под пером Толстого и Достоевского литература, в особенности роман, обрели новые масштабы. Если в конце XVIII в. даже такие выдающиеся умы, как Гете и Шиллер, еще были склонны считать романиста лишь "наполовину" братом гомеровского певца, [2] то о Толстом и Достоевском можно сказать, что они подвели итоги тому историческому перевороту в развитии литературных жанров, который начался в России и за рубежом с начала XIX в. В лице двух национальных гениев повествователь и романист по художественной мощи, глубине и широте воспроизведения жизни сравнялись с Гомером и Шекспиром. Это имело определяющее значение для дальнейших исторических судеб литературы также и в нашем XX веке.
Достоевский рано почувствовал под влиянием еще утопической социалистической мысли своего времени, с которой он познакомился в молодые годы, что современная ему культура стоит на пороге великого исторического перелома, равного по значению крушению античной цивилизации, а может быть, и превосходящего его. Зачатки этой идеи, ставшей во многом определяющей для творчества великого русского писателя, можно уловить в тревожных размышлениях о грядущих судьбах Западной Европы. Они получили отражение в показаниях Достоевского на процессе петрашевцев, по делу которых он был осужден в 1849 г. Но особенно отчетливо мысль об историческом рубеже, перед которым стоит старая цивилизация, возникла перед Достоевским в 60-х гг., после его возвращения из Сибири.
Сознание необходимости коренного перелома в социальных и нравственных судьбах человечества, ощущение исчерпанности его прежних исторических путей, насущности утверждения новых социальных и нравственных норм, которые сдвинули бы человеческое общество с мертвой точки, по-разному испытывают и выражают герои романов Достоевского: Раскольников в "Преступлении и наказании"; Мышкин, Ипполит Терентьев, Лебедев в "Идиоте"; Кириллов и Шатов в "Бесах"; Версилов и Аркадий Долгорукий в "Подростке"; старец Зосима, Дмитрий, Иван и Алексей Карамазовы в последнем романе писателя.
В своих романах и повестях Достоевский разработал особый тип философского, психологически углубленного реализма, основанного на обостренном внимании к наиболее сложным и противоречивым формам бытия и общественного сознания его эпохи, на умении достоверно раскрыть в них отражение ее основных, глубинных противоречий. Подвергая беспощадному анализу болезни ума и совести индивидуалистически настроенного интеллигента, преступника, самоубийцы, Достоевский гениально умел проследить в любых самых сложных и "фантастических" (по его определению) фактах душевной жизни отражение общих процессов исторической жизни человечества, обусловленных развитием буржуазного общества в России и Западной Европе.
При этом очень рано Достоевский верно понял, что восстание против старой буржуазной морали посредством простого выворачивания ее привычных ценностей наизнанку никогда не вело и не может привести ни к чему хорошему. Призывы "убей!", "укради!", "всё дозволено" могут быть субъективно, в устах тех, кто их проповедует, направлены против лицемерия буржуазного общества, превращающего человека в ничтожную "вошь". Но объективно все эти и другие подобные лозунги представляют собой апологию зла, т. е. еще более злобную и агрессивную форму той же буржуазности, глубоко враждебной трудящемуся человеку. Поэтому один из величайших поэтов человеческой личности в мировом искусстве - Достоевский стал не менее страстным обличителем своеволия буржуазной личности, любых - пусть самых утонченных - форм индивидуализма и анархизма. Великий русский писатель верно почувствовал, что для честного и мыслящего человека нет и не может быть иной исторической программы действий, кроме пути воссоединения с широкими массами, с народом, хотя в условиях своей эпохи Достоевский и не мог предугадать те реальные пути, которые могли и могут на деле привести к их единению.
Достоевский жил в переходную эпоху, которой, по словам Маркса, несмотря на блестящие успехи промышленности и культуры, были свойственны признаки "упадка, далеко превосходящего все известные в истории ужасы последних времен Римской империи". [3] Нужен был талант, равный Шекспиру, чтобы ощутить и адекватно выразить на языке искусства эти черты новой, буржуазной эры. Особые свойства дарования Достоевского, его отмеченные еще Белинским чуткость к трагическим сторонам жизни и отзывчивость к человеческому страданию сделали русского писателя Шекспиром своего времени. В созданном им жанре романа-трагедии Достоевский воплотил для будущего с потрясающей силой многие трагические черты русской и западноевропейской жизни не только своей эпохи, но и последующих десятилетий.
Как свидетельствуют романы и повести Достоевского, его внимание как человека и художника с первых шагов литературной деятельности и вплоть до конца жизни было обращено к центральным вопросам общественной жизни его эпохи. Достоевский называл себя художником, одержимым "тоской по текущему" (13, 455), [4] его романы были неизменно обращены к современности. И вместе с тем - "текущая" действительность рассматривалась Достоевским как критическая, переломная эпоха в жизни России и Европы, эпоха, подводящая итоги одной и служащая прологом другой, новой эпохи общественно-исторического и культурного развития.
Достоевский не стоял па той точке зрения, модной в наше время среди философов общественной реакции и регресса, что история человечества не имеет единого общего направления, что она состоит из ряда повторяющихся, неизменных в своей основе явлений. Великий русский романист был горячо убежден, что основной смысл его эпохи состоит в перерождении "человеческого общества в совершеннейшее" (XII, 201), т. е. в поисках путей и форм осуществления таких реальных, земных форм человеческого общежития, которые были бы основаны на справедливости и братстве. В этом отношении общественный идеал Достоевского, как верно понял осудивший его за это К. Н. Леонтьев, до конца жизни писателя совпадал с общим идеалом социалистов и революционеров его и нашей эпохи, а не с воззрениями представителей тогдашней и современной реакции.
Достоевский не создал пи одного произведения на историческую тему, хотя, как мы знаем, он несколько раз задумывал такие произведения. Все его писательское внимание было отдано "текущей" действительности, ибо именно здесь, с точки зрения Достоевского, бился главный нерв человеческой истории, подводились итоги всему прошлому и определялись пути будущей жизни человечества.
Большой город, классическими романистами которого на Западе в XIX в. явились Бальзак и Диккенс, а в России - Достоевский, был для литературы не только повой темой в ряду других. Как гениально почувствовал каждый из названных великих романистов, новый уклад городской жизни, который возник в XIX в., оказал влияние на самые основы поэтической образности. Весь характер общественных отношений, темп и ритм человеческой жизни изменился под влиянием тех социально-экономических причин, которые Маркс и Энгельс охарактеризовали в "Манифесте Коммунистической партии". Не только в литературе, но и в самой действительности возникли новые измерения общественного бытия и человеческого сознания.
"Человек на поверхности земной не имеет права отвертываться и игнорировать то, что происходит на земле, и есть высшие нравственные причины на то", - писал Достоевский, защищая свой суровый реализм (П., II, 274). И Достоевский стал новым Данте, не побоявшимся спуститься в самые глубокие и мрачные круги ада души человека буржуазной эпохи и взявшего на себя изучение его нравственных язв. Чем более "фантастичен" и бесчеловечен окружающий человека мир, тем горячее, по убеждению Достоевского, в нем тоска человека по идеалу и тем более велик долг художника "найти в человеке человека", показать без всяких искусственных прикрас, "при полном реализме", не только господствующие в мире уродства и "хаос", но и скрытый в "душе человеческой" порыв к идеалу, стремление к "восстановлению погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков" (XIII, 526).
Мир, изображаемый Достоевским, - это мир, где, по замечанию Ленина, относящемуся к пореформенной эпохе русской жизни, в различных слоях населения с особой силой проявился бурный подъем чувства личности. [5] В том царстве "мертвых душ", которое изображал Гоголь, отдельный человек был подавлен и обезличен, превращен существующим помещичьим и чиновничьим строем в простое колесико бюрократической машины, подобно Поприщину или Акакию Акакиевичу. Достоевский же еще в "Бедных людях" и других первых своих произведениях, как понял Добролюбов, изобразил пробуждение человеческой личности даже у самого обезличенного и обкраденного жизнью человека-"ветошки". [6] В романах и повестях Достоевского нет ни одного вполне пассивного и обезличенного человека, в котором так или иначе - пусть в изломанном и исковерканном виде - не проявилось бы "выламывающееся" из традиционных, сословных форм поведения и мышления личное начало. В сложный процесс неуспокоенности, движения и нравственных искании у Достоевского втянуты чиновники Девушкин и Голядкин, студент Раскольников и маляр Миколка, "праведник" - князь Мышкин, "камелия" Настасья Филипповна и купеческий сын Рогожин, скептик Иван Карамазов, его брат - "ранний человеколюбец" Алеша и подросток-"нигилист" Коля Красоткин.
Художественный мир Достоевского, так же как и его творец, - "весь борьба". Это мир мысли и напряженных исканий. Те же социальные обстоятельства, которые в эпоху буржуазной цивилизации разъединяет людей и порождают зло в их душах, активизируют, согласно диагнозу писателя, их сознание, толкают его героев на путь сопротивления, рождают у них стремление всесторонне осмыслить не только противоречия современной им эпохи, но н итоги и перспективы всей истории человечества, пробуждают их разум и совесть.
У Шекспира несходные персонажи - короли и шуты - каждый на своем особом языке, в соответствии с уровнем своих понятий то возвышенно, то низменно выражают общее для людей той эпохи убеждение, что мир трагически "вывихнут" и нуждается в изменении. Так и у Достоевского внутренне активны, ощущают по-разному свое собственное "неблагообразие" и "неблагообразие" окружающего общества Мармеладов и Раскольников, Мышкин и Лебедев, Федор Павлович и Иван Карамазовы. Все эти герои - хотя и в разной степени - одарены совестью и сознанием, каждый по-своему умен и наблюдателен в меру своего практического и теоретического жизненного опыта и участвует в общем диалоге, затрагивающем и освещающем с разных сторон центральные, "больные" вопросы исторической жизни человечества, его прошлого и будущего.
Отсюда насыщенность романов Достоевского неуспокоенной, пытливой философской мыслью, близкая людям нашего времени и родственная лучшим образцам литературы XX в.
Достоевский сознавал, что повседневная будничная жизнь общества его эпохи рождает не только материальную нищету и бесправие. Она вызывала к жизни также в качестве их необходимого дополнения различного рода фантастические "идеи" и идеологические иллюзии - "идеалы содомские" - в мозгу людей, не менее гнетущие, давящие и кошмарные, чем внешняя сторона их жизни. Внимание Достоевского, художника и мыслителя, к этой сложной, "фантастической" стороне жизни большого города позволило ему соединить в своих повестях и романах скупые и точные картины повседневной, "прозаической", будничной действительности с таким глубоким ощущением ее социального трагизма, с такой философской масштабностью образов и силой проникновения в "глубины души человеческой", какие лишь редко встречаются в мировой литературе.
Но не только тема внутренней противоречивости, "иррациональности" внутреннего мира личности, живущей в обществе, вся повседневная жизнь которого подчинена неуловимым и безличным, темным законам, враждебным живому человеку, получила в творчестве Достоевского глубочайшее трагическое отражение. В них ярко выразилась и противоположная тенденция общественной жизни XIX и XX вв. - неизмеримо выросшая но сравнению с прошлыми временами роль идей в жизни общества. В своих повестях и романах Достоевский каждый раз испытывал на прочность не только различные типы людей, но и распространенные в его время или рождавшиеся па его глазах настроения и идеи. При этом, как писатель, бывший в молодости свидетелем крушения системы Гегеля, Достоевский разделяет тот скептицизм по отношению к возможностям довлеющей самой себе "абсолютной идеи", который по-разному проявился у всех выдающихся людей 40-60-х гг. Любые абстрактные идеи Достоевский всегда стремится проверить практикой жизни живого человека и больших человеческих масс. Романы Достоевского и являются, в сущности, каждый раз грандиозной художественной лабораторией, где испытываются на прочность различные социальные и философские идеи прошлого и настоящего и при этом выявляются не только их явные, но и скрытые потенции, их "pro" и "contra".
2
Достоевский начал свой путь романом "Бедные люди" (1846), который был воспринят В. Г. Белинским, а вслед за ним - А. И. Герценом и Н. Г. Чернышевским как произведение программное для всего демократического, гоголевского направления русской литературы. Но уже в этом первом произведении молодого романиста ярко обозначились и те новые для 40-х гг. черты его писательской индивидуальности, которые получили полное развитие позднее.
В письмах 60-х гг., романе "Подросток" (1875) и "Дневнике писателя" 1876-1877 гг. Достоевский несколько раз настойчиво стремился разъяснить читателю свое понимание исторических судеб русской литературы середины ХТХ в., желая обосновать таким образом свои взгляд на роль современной ему прозы и те художественные задачи, которые он ставил как повествователь и романист. По мысли Достоевского, русская литература после Пушкина и Гоголя, творчество которых он оценивал чрезвычайно высоко, остро нуждалась - и в эстетическом, и в общественно-историческом отношении - в "новом слове". Большинство представителей литературы 50-60-х гг. - Тургенев, Гончаров, Толстой развивали в своем творчестве лишь одну из линий, намеченных Пушкиным для его учеников и продолжателей. Все они были по преимуществу бытописателями русского "средневысшего" дворянского общества с его исторически сложившимися лучшими сторонами и в своих романах художественно совершенно запечатлели для будущего тот круг идейно-тематических мотивов, который Пушкин в "Онегине" обозначил как "преданья русского семейства". Между тем, с одной стороны, внешняя стройность, гармоническая "законченность" и "красота форм", свойственные в прошлом жизни лучшего, образованного слоя русского дворянского общества, постепенно отходили в прошлое (см.: 13, 453-455), а с другой - в двери литературы все более настойчиво стучался "русский человек большинства" [7] со всей неустроенностью и сложностью очертаний своего внешнего и внутреннего бытия. Потребность русского общества в "новом слове", которое было бы "уже не помещичье" (П., II, 365), остро выразили в своих произведениях, по оценке Достоевского, Н. Успенский, Помяловский, Решетников и другие беллетристы-демократы 60-х гг. Творчество их. однако, Достоевский оценивал лишь как важный симптом, но не как способный удовлетворить его в художественном отношении ответ на эстетические и. нравственные вопросы, поставленные эпохой. Сознание необходимости дать в литературе голос русскому человеку "большинства", выразить предельно полно и всесторонне, без всяких прикрас как неупорядоченность и хаос его внешнего существования, так и скрытую за ними сложность его духовных - интеллектуальных и нравственных переживаний - такова руководящая пить, которая, по мысли самого Достоевского, служила ему ориентиром в работе над его произведениями.
Эта творческая программа была отчетливо сформулирована Достоевским в 60-70-х гг. Но зародыши ее угадываются уже в ранних его произведениях. В "Бедных людях" Достоевский, но верной оценке В. Г. Белинского (сохраненной для нас П. В. Анненковым), создает первый в русской литературе 40-х гг. опыт "социального романа". [8] Вслед за Гоголем и авторами других многочисленных "чиновничьих" повестей 40-х гг. молодой писатель избирает своим героем бедного и некрасивого пожилого чиновника-переписчика Макара Алексеевича Девушкина. Но герои "Шинели" и "Записок сумасшедшего" были так обкрадены и задавлены окружающей общественной жизнью, что могли реализовать свои человеческие возможности один - в фантастическом финале, где бессловесный и робкий Акакий Акакиевич неожиданно становился грозным мстителем, а его мученическая история вырастала до размеров "жития", другой - в монологе сумасшедшего. У Достоевского же тема бедного человека получает иной поворот. Его главные герои - чиновник Девушкин и спасенная им от рук сводни девушка-швея Варвара Алексеевна - ведут двойную жизнь. Униженные и обкраденные в своем внешнем существовании, они обретают бесконечное богатство и полноту жизни в своей переписке, перед читателем которой раскрываются неизвестные окружающему миру сокровища их души и сердца. Не случайно Достоевский избирает для своего первого реалистическою романа эпистолярную форму, которая в предшествующую эпоху сентиментализма и романтизма получила широкое распространение в литературе, так как давала повествователю и романисту возможность противопоставить поэтическое богатство и сложность внутренней жизни героев внешней, прозаически обыденной коре их существования. Так же как позднее обращение к формам записок, исповеди, различного рода "признаний", обращение к жанру переписки позволило Достоевскому в первом его романе совершить по отношению к Гоголю своего рода "коперниковский" переворот, превратить небольшой роман из истории внешнего общения двух героев в историю глубоко личного, хрупкого общения их душ.
Макар Алексеевич, Варенька, отставленный по ложному обвинению многосемейный чиновник Горшков, студент Покровский и его жалкий пьяница-отец, верная прислуга Вареньки Федора, ставшая в дни ее бедствий ее верным другом, опорой и покровительницей, - всего лишь "парии общества" (пользуясь позднейшим выражением Достоевского - XIII, 526), если смотреть на них глазами помещика Быкова, сводни Анны Федоровны или ростовщика Маркова. Но несмотря на то, что они физически и нравственно унижены, приравнены внешне в глазах общества к той рваной "ветошке", о которую обтирают грязь, налипшую на их сапоги, департаментские чиновники (см.: 1, 79), души каждого из них излучают сияние, которое ярко освещает окружающий мрак. Макар Алексеевич - не только забитый жизнью бедняк, но и поэт, мыслитель, глубокий и чуткий наблюдатель окружающего мира. Во время странствований по городу, которые он описывает в своих письмах, перед его взором возникает широкая панорама Петербурга, его богатства и бедности, великолепия и нищеты. Случайные встречи с нищим мальчиком, шарманщиком, ростовщиком, разговор с департаментским сторожем всякий раз дают толчок непрерывно совершающейся в нем работе ума и сердца. Каждый поворот в судьбе героя пробуждает в нем новые вопросы, выводит наружу накопившиеся в его груди недоумения, вызванные ненормальностью и несправедливостью не только его личного бытия, но и всего склада существующих общественных отношений, основанных на неравенстве людей, их черствости и эгоистическом равнодушии друг к другу.
Таким образом, Макар Алексеевич - и мыслящий наблюдатель окружающего мира со всеми противоречиями последнего, и человек глубокого сердца, отзывчивый к страданиям окружающих и при этом бесконечно деликатный по отношению к каждому другому бедняку. Несмотря на впитанные им под влиянием среды сословные предрассудки, заставляющие его настаивать на том, что он "чиновник", "дворянин", и именовать слуг "мужичьем", Макар Алексеевич смутно чувствует, что каждый из встречающихся на его пути бедных людей - особая индивидуальность, целый неповторимый - хотя и малый - мир сложнейших человеческих идей, чувств, привязанностей. И этот сложный мир он ощущает не только в других, но и в себе, а потому готов в любую минуту встать на его защиту от внешних посягательств.
Чувство одинокого старика-чиновника к Вареньке, раскрывающееся в их переписке, глубокая признательность девушки-сироты своему спасителю и покровителю за его робкое чувство - это своеобразный микрокосм, где существует особый язык знаков, понятный только для "заговорщиков" и недоступный окружающим. Полуспущенная или поднятая занавеска в окне Вареньки, поставленный ею на окно горшок с балъзаминчиками и многие другие, казалось бы, незначительные детали жизни героев наполняются для них огромным и емким смыслом. "Малый мир" чувства отодвигает для Макара Алексеевича на время на второй план окружающий, враждебный ему "большой мир". Но последний постоянно дает себя знать, наступая на этот "малый мир", и в конце концов жестоко мстит обоим героям за попытку на время уйти от него, воздвигнуть для себя в любви и взаимном доверии действительность более достойную их, как и всякого жаждущего любви и участия простого человека.
Гоголевский принцип типизации был методом предельно выразительных, рельефных, но вместе с тем устойчивых, неизменных социально-нравственных характеристик. Действующие лица "Ревизора", "Шинели", "Мертвых душ" даны вне внутреннего движения и развития. Каждый из них - типическая разновидность определенного разряда людей: их "чин", ранг, склад психологии обусловлен существующей чиновничье-иерархической системой (или строем крепостнических социальных отношений). И в то же время все эти гоголевские герои лишены подлинно человеческого лица, а потому и индивидуальности, личностного начала в собственном смысле слова (какое свойственно, например, Пискареву в "Невском проспекте" или князю в "Риме"). Поэтому-то движение в гоголевском художественном мире могло быть лишь внешним, механическим движением (приезд и отъезд Хлестакова или Чичикова), при внутренней неподвижности и мертвенности более глубокого, общего социального фона. У Достоевского мы видим иное. Уже героям первого его романа свойственно особое, повышенное чувство личности. Девушкин - не просто бедный чиновник-переписчик, представитель целого разряда титулярных советников, как это было у Гоголя и его первых учеников, но личность, у которой человеческое лицо постоянно пробивается сквозь любую - надетую обществом или избранную им самим внешнюю маску. И внутренняя жизнь героев, и жизнь общества в целом у Достоевского даны в отличие от Гоголя не под знаком трагического оцепенения, но под знаком огромной напряженности, выливающейся в глубоких противоречиях и катастрофах. Поэтому гоголевскую статику у него сменяет лихорадочная динамика, полное противоречий диалектическое движение, порождающее "странные", внезапные и неожиданные трансформации, трагические подъемы и срывы, углубляющееся в себя сложное, спиралеобразное развитие отдельного человека, общества, цивилизации в целом. Переход от мира социальной и нравственной статики к миру трагического напряжения и внутренней динамики отчетливо ощутим уже в "Бедных людях".
Нападки противников Белинского и "натуральной" школы не смогли помешать успеху "Бедных людей", которые покорили широкого читателя, сделав имя Достоевского известным мыслящей России. Тем не менее для самого автора, несмотря на успех "Бедных людей" и горячее признание Белинского, следующий период после создания первого его романа оказался трудным и даже трагическим. Достоевский сознает в себе множество "новых идей" (П., I, 78), для воплощения которых и ему самому и всей русской литературе нужно выработать новые формы и средства выражения. Напряженные искания, вызванные потребностью уяснить самому себе и обществу эти "новые идеи", отыскать для их воплощения адекватные формы, ведут молодого Достоевского не только к победам, но и поражениям. Этой сложностью развития Достоевского во многом объясняется постепенно углублявшийся на всем протяжении периода после создания "Бедных людей" и вплоть до смерти критика идейно-эстетический конфликт молодого писателя с Белинским и его кругом.
После "Бедных людей" он сразу же печатает вторую повесть- "Двойник", принятую Белинским вначале также весьма сочувственно, но уже вскоре пробудившую в нем тревогу за дальнейшую судьбу автора. Последовавшие за ними повести "Господин Прохарчин" (1846) и в особенности "Хозяйка" (1847) вызвали разочарование критика.
Обнаружившийся с выходом "Двойника" и углубившийся в следующие годы конфликт между Достоевским и Белинским исследователи долгое время склонны были всецело объяснять идеологическими расхождениями. Такие расхождения действительно имели место - и притом нередко принимали острый характер; но конфликт между писателем и критиком имел и другие, более специфические причины. Он был вызван в значительной мере своеобразием литературно-эстетической программы молодого Достоевского, которая, как обнаружили "Двойник", "Господин Прохарчин" и "Хозяйка", лишь частично совпадала с программой натуральной школы.
Как и другие близкие к Белинскому писатели 40-х гг., Достоевский в "Бедных людях" выступил с горячей защитой человеческого достоинства скромного трудящегося человека и его равного с другими людьми права на счастье. Но уже здесь - хотя более слабо - звучит и другой мотив, не замеченный Белинским и не привлекший его внимания. При всей любви автора к Макару Алексеевичу и Вареньке, они в его изображении - двойственные натуры, "добро" сложным образом сочетается в них со "злом", чистота чувства и отзывчивость к людям - с повышенной "амбицией", с эгоистической погруженностью каждого в свой - чуждый другому - внутренний мир. Их разрыв подготовляют не только материальные условия, - в известной мере он психологически неизбежен, так как возвышенный порыв героев к братству, к слиянию двух "родственных" душ наталкивается на внутреннюю разобщенность, на невозможность полного взаимного понимания. Эту психологическую сложность взаимоотношений Вареньки и Девушкина в критике 40-х гг. тонко почувствовал В. Н. Майков.
Социально-психологические мотивы эгоистической замкнутости "бедных" людей, их взаимной "непроницаемости" друг для друга, сложного сочетания в одном и том же современном человеке, в том числе самом приниженном, рядовом и заурядном "добра" и "зла" - мотивы, которые в зародыше содержатся уже в "Бедных людях", - получат развитие в следующих повестях молодого Достоевского. Герой "Двойника", господин Голядкин - скромный чиновник, скопивший небольшой капитал и собирающийся жениться на дочери начальника. Брак этот неожиданно расстраивается из-за вмешательства генерала, сватающего невесту Голядкина за своего племянника. Лишившийся внезапно невесты и. протекции Голядкин выброшен из "хорошего" общества, оказывается в его глазах, как он мучительно сознает, не более чем грязной "ветошкой", о которую вытирают свои сапоги департаментские чиновники. Однако ужас состоит не только в этом. Сошедший с ума робкий и честный Голядкин при свете потрясенной совести отшатывается от себя, так как обнаруживает в себе психологические зачатки также и тех неприглядных, подлых свойств чиновничьей души, сгустком которых для него становится его фантастический "двойник" психологический антипод Голядкина. Другой герой-чиновник молодого Достоевского, господин Прохарчин, носит в душе тайну, которую обнаруживает для окружающих лишь его смерть. Нищий обитатель ночлежки, он из страха перед непрочностью своего положения и из своеобразного протеста против давящих и обезличивающих сил окружающего мира копит в своем тюфяке кипы ассигнаций и предается в душе гордым "наполеоновским" мечтаниям.
Характеризуя наследие русских демократов-просветителей 40-60-х гг. XIX в., В. И. Ленин в статье "От какого наследства мы отказываемся" отметил, что вопросом, который стоял в центре внимания главных представителей тогдашней передовой литературы, был вопрос о борьбе с крепостным правом, его проявлениями в политической, социальной и культурной жизни страны. Внимание же Достоевского - и это определило особое, исключительное положение его творчества среди творчества писателей середины XIX в. - уже с первых шагов его деятельности было в первую очередь отдано вопросу о том, каковы потенциальные силы и возможности, скрытые в груди того "маленького человека", за освобождение которого столь искренно и горячо ратовала передовая литература 40-х гг. Достаточно ли, для того чтобы построить новое, справедливое общество, уничтожить старые, крепостнические порядки и учреждения? Не таится ли опасность для светлого будущего людей не в одних лишь сословно-крепостнических путах, но и в том формально "свободном", по существу же своему буржуазном человеке, который в результате Великой французской революции XVIII в. освободился на Западе от средневековых стеснений я борьба за освобождение которого стала актуальной проблемой в XIX в. также и в России? - вот вопрос, к размышлению над которым жизненный опыт Достоевского подвел его уже в молодые годы.
И на Западе, ж в России развитие капитализма несло с собой подъем чувства личности. Но подъем чувства личности при капитализме мог принимать исторически неизбежно самые противоречивые формы. Освобожденная личность могла стать в этих условиях в равной степени и великой созидательной, и отрицательной, разрушительной силой. И именно эту вторую - деструктивную тенденцию, свойственную буржуазной свободе личности, никто в мировой литературе не выразил с такой трагической глубиной и силой, как Достоевский - художник и мыслитель.
Другие писатели реалистической "натуральной школы" 40-х гг., изображавшие вслед за Гоголем жизнь бедного чиновника (и вообще жизнь рядового бедняка императорской столицы), склонны были подчеркивать в первую очередь материальную нищету, забитость, юридическое бесправие. Достоевский же особенно остро почувствовал и выразил другую сторону социальной драмы своих героев - глубокое каждодневное оскорбление в условиях дворянско-крепостнического общества их личного человеческого достоинства. Мысль о том, что самое страшное унижение для человека - пренебрежение его личностью, заставляющее его чувствовать себя ничтожной, затертой грязными ногами "ветошкой", выражена с огромной впечатляющей силой уже в "Бедных людях", "Двойнике" и других произведениях молодого писателя.
Но если мстительность, злоба, мрачные "наполеоновские" или "ротшильдовские" мечты (до поры до времени никем не замеченные) могут таиться в мещанине, обывателе, "маленьком человеке" большого города, то насколько большую социальную опасность может представлять для человечества то же мрачное и уродливое "подполье", если оно гнездится на дне души не "маленького", забитого и робкого, а развитого, интеллигентного, мыслящего человека. А отсюда следует, что буржуазная свобода, индивидуализм и аморализм несут человечеству не меньшую опасность, чем стеснение и угнетение личности. Ибо нет такого зла, которого не могло бы породить своеволие "свободной" личности: часто ей свойственны не только дикие, бессмысленные, капризные фантазии, вспышки раздраженного самолюбия, - она способна на самый жестокий, разнузданный деспотизм по отношению к другим людям. Будучи доведенной до предела, искусственно преувеличенная идея свободы личности превращается, как остро чувствует Достоевский, в свою противоположность. В таком уродливом виде она не только рвет нормальные, естественные связи личности с обществом, нацией, мирозданием, но неизбежно ведет к нравственному разрушению и деградации самой же "свободной" буржуазной личности. Этот круг сложных социально-исторических п философских вопросов, которые Достоевский позднее поставит в своих больших романах 60-70-х гг., впервые намечен уже в ранних его произведениях, объединенных фигурой петербургского "мечтателя". Впервые намеченный в повести "Хозяйка" образ "мечтателя" становится с этого времени сквозным, центральным для большинства произведений, написанных Достоевским в 1847-1849 гг., в период его участия в кружках петрашевцев (цикл фельетонов "Петербургская летопись", 1847; "сентиментальный роман" "Белые ночи", 1848; незавершенный роман "Неточка Незванова", 1849).
Повести Достоевского о чиновниках по истокам жанра восходят к "Запискам сумасшедшего" и "Шипели", образы и мотивы которых подвергнуты в них переосмыслению и психологическому углублению. Точно так же тема петербургского "мечтателя" в его творчестве развивает традицию пушкинского "Медного всадника" и "Пиковой дамы", "Невского проспекта" Гоголя, незаконченного лермонтовского "Штосса", а отчасти романтических повестей Н. А. Полевого и В. Ф. Одоевского (отзвуки внимательного чтения последнего налицо уже в "Бедных людях" и "Двойнике", но особенно они дают себя знать в "Хозяйке" и "Неточке Незвановой"), причем петербургский "мечтатель" для молодого Достоевского - не просто один из многих социально-психологических типов, характеризующий текущий момент русской жизни. Категория "мечтателя" для Достоевского - категория и социально-психологическая, и более универсальная, философско-историческая. Его "мечтатель" - это тип "петербургского", "императорского" периода русской истории, а вместе с тем воплощение общих противоречий мыслящего сознания современного человека в широком смысле слова.