Моя подруга — законченная стерва. Притом стерва успешная, благополучная и счастливая. Хотя на то, чтобы отвоевать свое право на счастье, она и потратила немало усилий и времени. Все наши общие знакомые, ее родня, да и моя тоже — мы дружим с детских лет — годами пытались ее разубедить и доказать, что «так не надо, а надо по-другому». Инка только смеялась: «Надо по-своему! И никогда — иначе!» Сознаюсь, долгое время я не понимала, почему она не желает обзаводиться семьей и детьми. Дети ее обожают. Когда она преподавала в частной школе, даже на переменах за ней хвостом ходили ученики и разинув рты слушали ее рассказы о чем угодно: хоть о глобальном похолодании, хоть о пирамиде Хеопса. Если мы собираемся в доме, где есть ребенок или несколько, через некоторое время малышня кучно собирается вокруг нее и приходится Инне развлекать всех — придумывать игры, травить байки, словом, работать нянечкой «на общественных началах». При этом она честно признается: на материнство у нее не хватит ни способностей, ни терпения, ни, главное, желания.
«Я по натуре не мама, — говорит она, — Ну, разве что училка-гувернантка из меня неплохая. К тому же главное мое направление определилось еще в младые годы: карьера, карьера, карьера. Так что мне детеныш не нужен — а я ему, поскольку в мамы человеческому детенышу не гожусь по всем показателям. Я соблюдаю свои собственные принципы, которые никому не хочу навязывать. Я и создала эту систему не для всей вселенной, а просто для того, чтобы обустроить свой мир, свою сферу жизни». Кстати сообщаю тем, кто уже сделал вывод, не отличающийся оригинальностью: у моей подруги нет никаких подсознательных страхов перед беременностью, родами, трудным детством и трениями в семье — у Инки имелись (да и сейчас имеются) и мама, и папа, и бабушки, и дедушки, и куча тетушек-дядюшек, сестер и братьев (двоюродных, ибо в своей ячейке общества она была единственная умница и баловница). Все родственники были неплохие и любящие, даже, как ни странно, гордились Инной. Правда, лишь к тридцатилетнему юбилею ближние-дальние поняли простую вещь: у их Иночки нет проблем с психикой, а есть… другие приоритеты. А к тридцатипятилетнему рубежу ее приоритеты удостоились уважения.
Я представляю, как тяжело Инке было рушить устоявшиеся стереотипы, навеянные бесконечным нытьем СМИ на тему Предназначения, Долга и Живоплодящего Нутра. В ее добром, на многодетность запрограммированном семействе одна Иночка оказалась не склонна действовать «по традиции». Но, слава Богу, ее приняли такой, какая она есть — поэтому она стерва, но вполне гармоничная.
Я согласна со своей подругой-карьеристкой: главное — захотеть чего-то и добиваться. Жизнь нельзя отложить «на завтра», словно недоеденный торт. Сегодня, дескать, я выполню то, что от меня требуют родные, а завтра начну исполнять свои прихоти и потакать своим желаниям. В человеческой судьбе «завтра» никогда не наступает. Есть только вечно длящееся «сегодня». Поэтому самый лучший советник для себя — вы сами.
Предположим, что лично вы, дорогая читательница, принадлежите к той части нашего пола, которая искренне хочет иметь семью и ребенка — и даже не одного. «Конечно!» — слышу я, — «Я ведь так люблю детей!» А вы уверены? Как вы себе представляете такое чувство, как «любовь к детям»?
Надо признать, что безоглядная любовь к какой-нибудь возрастной категории «в целом» — штука довольно нелепая. Как можно любить миллиарды совершенно разных, в различной степени развитых, зачастую довольно обременительных и необаятельных, а заодно не слишком понятных и не слишком понятливых существ? Безусловно, детей необходимо защищать — они малы, зависимы, хрупки. К тому же им принадлежит мир. Воспитав поколение ожесточенных волчат, мы рискуем с возрастом оказаться в окружении волчьей стаи, а не в цивилизованном обществе. Следовательно, уважение, понимание и забота — вот оптимальный «набор» чувств, которые стоит проявлять по отношению к детям вообще. А на любовь может претендовать ваш собственный ребенок, а также дитятко подруги, соседки, пасынок, падчерица, племянник, внук, младший брат, бедная сиротка и т. п. — то есть те детишки, которые лично вам знакомы и чем-то завоевали ваше сердце.
Ведь любовь — чувство слишком тесное, родственное и, сознаюсь, небезупречное в плане корректности обращения. При таком эмоциональном потрясении до небес возрастает опасность субъективного отношения: то нам глаза застит безграничное всепрощение, то всю душу пронизывает страшное разочарование из-за пустяка, то спать не дает вспышка мнительности, то повергает в эйфорию слепая самоуверенность… Предположим, что по отношению к родному человеку подобный тайфун эмоций более ли менее… ну, если не оправдан, то хотя бы объясним. А почему это должны терпеть представители возрастной категории от 0 до… До скольки? В каком возрасте ребенок перестает быть ребенком и любящие его люди с удивлением — а то и с ужасом — видят, что они слепили своей любовью. Кстати, вы уверены, что дети хотят от вас именно любви?
И в основе этой «всеохватной любви», как ни странно, лежит чувство довольно эгоистическое: ничем не обоснованная уверенность в том, что у ребенка собственной личности не имеется. И, значит, эту «емкость» можно наполнить чем угодно и придать ей какую угодно форму. Мы, взрослые люди, когда становимся родителями, пытаемся использовать своих чад, как средство демонстрации успеха. включить их в сферу своей личности, словно дополняя и компенсируя то, чего у нас нет. За счет успехов наших близких мы пытаемся повысить самооценку, «отчитаться» перед окружающими в успехах, которых достигли не мы — ну, не совсем мы или даже совсем не мы. Вот и считают взрослые всякое дитятко «ангелочком», у которого нет ни личных интересов, ни, следовательно, эгоизма, чтобы оные отстаивать. Похоже, будь мамаша хоть самим Сатаной во плоти — все равно в своем аду она желает иметь послушных ангелочков. Притом, что подобное отношение к ребенку может ему здорово навредить.
Казалось бы, чего проще? Люби своего ребенка, и все у вас получится! Проблема в том, что для многих людей любовь — это безумная страсть, а не взаимопонимание и не взаимное уважение. Вот почему наше обращение с «возлюбленными» нередко становится собственническим. Мы не просто любим их, восхищаемся ими — мы начинаем ими… отчитываться перед окружающими.
В такую ситуацию попадали все, кто хоть раз в жизни забежал на огонек к любящим родителям. Придешь, бывало, в гости к детной подруге, а она тут же начинает тебе рассказывать, что ее «масенька» превзошла всех Эйнштейнов и Паганини в творческих и научных достижениях, и потом, в качестве подтверждения, ставит вундеркинда пред светлы очи гостей и велит ему декламировать нечто сентиментально-избранное. И ребенок, произнося набор слащавых глупостей и понимая, что имеет дело с толпой благостно настроенных простофиль, принимается ломать камедь: губки бантиком сложит, ресницами хлопает — аж сквозняк по комнате, слова нараспев произносит и еще картавит «для умилительности». «Мамоська, мозьно мне конфетоську?», «Сяся хосет ням-ням!», «А мы пойдем сиводня в зоопайк?» Ну как тут не потрафить златокудрой, голубоглазой сюсеньке? Родители — настолько простые устройства, что ими могут управлять даже дети. Глазом моргнуть не успеешь, как родня принимается танцевать вокруг любимого чада ритуальные танцы поклонения и обожания. И все, конец вашему с подругой нормальному общению, за которым, собственно, вы и шли.
Присутствовать при оргии материнской любви всегда неловко — любовная оргия вообще штука интимная, посторонних на нее не приглашают. К тому же, как уже было сказано, тему «святости материнства» особенно охотно муссируют дамы, которым хвастать, кроме плодов чрева своего, нечем. И начинается расширение зоны интимного «до самых до окраин», захватывая и подминая все более неподходящую «публику». А пока маленький паршивец подыгрывает восхищенному кваканью родни, выцыганивая конфетки и походы в зоопарк — у зрителя возникает вопрос: что из него со временем получится? Уже сейчас «невинная крошка, святая душа» уверена в собственном «центровом» положении. Вокруг дитяти, судя по поведению маменек, вся вселенная вращается. Попав в школу, самоуверенный недоросль первым делом получит по шее за наивные убеждения, «вцелованные» близкими: в жестокой подростковой иерархии с ним никто церемониться не будет. После зашеин он замкнется, или приболеет душой, или примется подличать, или превратится в шута при лидере группы — словом, попадет в дурную компанию и приживется там на самых низменных ролях. Есть еще путь «мамсика», незнакомого с реальным миром. Некоторым родителям удается избаловать ребенка до безобразия, превратить его в бессовестного манипулятора и самовлюбленного болвана — и все это без единой попытки понять, кто у тебя растет! А там уж «что выросло, то выросло»!
Собственно, поведение в духе «детоцентризма» и умиленно-придурковатое отношение к детям — ноу-хау конца XIX — начала XX столетия. А заодно — своеобразный «откат» к противоположному полюсу — если сравнивать с предшествующим стандартом воспитания младшего поколения. Все начиналось с того, что человечество с трудом и перегибами принялось осваивать «индивидуальное», не родовое и не кастовое отношение к личности. В том смысле, чтобы и встречать, и провожать по уму, а одежку вообще превратить в способ самовыражения оригинального мышления. А в XX веке дедушка Фрейд помог изменить представление о детях и детстве, рассказав кучу страшилок о том, как детская психотравма или недостаток теплоты и ласки оставляют на всю жизнь рубцы на психике в виде истерии, шизофрении, фобии и недержания. До сего всплеска гуманизма родители и слыхом не слыхивали, чтобы тащить гостей в детскую и демонстрировать визитерам своих многоталантливых чад. В те далекие времена система воспитания была куда более жесткой, если не жестокой.
Еще в XIX столетии было неприлично для дамы, «качаясь на ветке, пикать: «Милые детки!», словно персонаж из стихотворения Саши Черного «Сиропчик». На протяжении «золотого века русской классики» детишек в несознательном возрасте опекали нянюшки-мамушки где-то «на антресолях», пока на первых этажах дома кипела светская жизнь. А подростков взращивали по так называемому «нормативному принципу»: не заморачиваясь раскрытием личных талантов воспитанника, гувернеры без особой деликатности обтесывали юное созданье согласно нормам хорошего светского поведения.
Такой метод был немалым испытанием для любого ребенка. Если ученик стеснялся, наставники не давали возможности постепенно перебороть обычный для тинейджеров «зажим», а заставляли управлять собой и контролировать собственные комплексы. В.А.Жуковский, воспитывавший наследника престола, вспоминал: «Нынче на бале императрица послала великого князя вальсировать. Он вальсирует дурно оттого, что, чувствуя неловкость, до сих пор не имел над собою довольно сил, чтобы победить эту неловкость и выучиться вальсировать как должно. Будучи принужден вальсировать и чувствуя, как смешно быть неловким, он в первый раз вальсировал порядочно, потому что взял над собою верх и себя к тому принудил. Самолюбие помогло». Какая уж тут гиперопека — главная черта современных сумасшедших мамаш (и некоторых папаш тоже)? В XIX столетии все было иначе: родная маменька без околичностей приказывала своему чаду при всех сделать именно то, чего оно — чадо — особенно боялось. А как бы, спрашивается, подросток мог освоить правила великолепного светского куража и превратиться в отменного кавалера, если бы до самых седин мог лелеять свои детские фобии?
Девицам прошлого тоже приходилось несладко: не полагалось глупо жеманничать и выказывать слабость. Екатерина Мещерская описывала, как ее мать, княгиня Мещерская, после революции 1917 года вынуждена была устроиться в рабочем поселке поварихой. Обе они жили в бараке, спали на голых досках. Однажды маленькая Катя занозила ухо и расплакалась — не столько от боли, сколько от отчаянья, ощущения нищеты и безнадежности. Мать тут же отреагировала «в духе светского героизма»: «Я не знала, что у меня дочь такая плакса, — почти равнодушно сказала мать, — Откуда такое малодушие?.. Чтобы я больше никогда не видела ни одной твоей слезы…» И потом, когда Екатерина знала, что мать не спит и «мучается воспоминаниями», девочка до боли кусала себе язык, «чтобы не заговорить и не расплакаться в жалобах». Выходит, что черты «человека из общества», которые в «продвинутых» произведениях рубежа XIX–XX веков описывались как светская фальшь, стремление не быть, а казаться — все это для многих поколений служило отличным приемом освоения окружающей действительности и… выживания в жестоком мире.
Хотя самодисциплина и жесткие рамки этикета, конечно, не позволяли никому излишне потакать своим индивидуальным наклонностям — зато общение с хорошо воспитанным и предсказуемым человеком было вполне комфортным времяпрепровождением. Не требовалось беспокоиться о том, какие комплексы в вашем собеседнике оставили детские переживания, нет ли у него, часом, медвежьей болезни, анорексии или заикания. И уж тем более не надо было нервничать, что как раз вам и придется выслушать подробный рассказ о протекании невроза, энуреза и педикулеза. Пустопорожние, но в целом приятные дни и скучные, но блестящие вечера, которым посвящали себя не одни только красавчики Бруммели (всемирно известный денди) — конечно, не самый верный путь к тому, чтобы оставить несмываемый след в истории. Да вот многие ли годятся для великих дел? Чем на пустую голову воображать себя помесью Шекспира с Парацельсом, лучше научиться вести себя как приличный человек.
Разумеется, первейшая обязанность гувернера — зудеть над ухом: «Держите спину!», «Говорите грамотно!», «Ешьте медленно!», «Сделайте умное лицо!» — сегодня любящим маменькам не по силам. Воспитание переместилось к противоположному полюсу, в «зону обожания». И в большинстве случаев матери предпочитают ежеминутно восторгаться всеми проявлениями юного дарования, создавая собственный Эдем «в отдельно взятой семье»: море тепла и ласки, будто в массажном кабинете, сочувствие и внимание висят в воздухе плотным облаком и окутывают «деточку» вплоть до сорокалетнего юбилея. И «перелюбленный» ребенок, точно так же, как и «недолюбленный», приобретает целый набор психологических изъянов.
Если не научиться вовремя анализировать трудности и бороться с ними, то и способность открыто заявлять о своих промахах никогда не проявится. Зато оттачивается техника поиска виновного, тактика приписывания кому-либо и чему-либо своих ошибок. Во взрослом возрасте такое «обожаемое чадо» во всех прегрешениях винит супруга, детей, обстановку в стране, глобальное потепление и магнитные бури. В крайнем случае приписывает себе несуществующие недуги, чтобы никто не мог упрекнуть «болящую» за неверные действия. Застряв на стадии «опекаемого и недееспособного существа», человек может испытать серьезные проблемы при создании собственной семьи: у него сформируется стойкая иллюзия, что смена партнера улучшит его жизнь, потому что предыдущий супруг (супруга) ведет себя отвратительно. Есть же где-то «мой человек»! Я найду его, и все у нас будет замечательно — не то, что с этим чудовищем! Увы. Вероятность того, что смена партнера изменит положение дел к лучшему — минимальная. Потому что корни проблемы — внутри «залюбленного малыша», который никак не повзрослеет…
Кстати, неудивительно, что такой ребеночек, становясь подростком, которому осточертели «утютюсеньки» аж весь дымится от негативизма. Все кругом ему обязаны, но никто не способен вести себя «правильно»! И тогда он начинает метаться от одной связи к другой, не находя нигде «качественных» отношений. Не умея признать свои отрицательные черты, инфантильное созданье само себя обрекает на одиночество и депрессию. Конечно, реакция может принять и другую форму: со временем дитятко смиряется, а потом даже удовольствие находит в чрезмерной опеке. К тому же можно подрабатывать шантажом и манипуляциями, направляя бестолковое окружение в «верное русло»… И, как писала Тэффи в «Банальной истории»: «Линочка подходила к нему мягкой кошечкой и шепелявила: «Папоцка! Дай Линоцке тлиста фланков на пьятице. Линоцка твой велный длуг!» И что-то было в ее глазах такое подлое, что папочка пугался и давал». С чего бы это?
Разумеется, верная воспитательная методика не у полюса находится, а посередине. Если «жесткий тренинг» научит ребенка «держать удар», наносимый жестокой действительностью, но при этом подчистую уничтожит его как личность — такую потерю не смогут компенсировать даже самые распрекрасные манеры. Но ребенок, остающийся до седых волос беспомощным, зависимым и склонным к шантажу существом, вряд ли станет полноценным человеком. Американский психоаналитик Абрахам Брилл верно подметил: «Слишком послушные сыновья никогда не достигают многого». О дочерях можно сказать то же. И о том, чего достигают «слишком послушные» отпрыски, читайте в следующем разделе.
В книге «Дао дэ цзин», созданной великим китайским философом Лао-цзы в IV веке до н. э., говорится: «Когда великий Путь утрачен — появляются «добро и долг». Вместе с остротой ума рождается и великое притворство. Когда шесть родичей (отец и дети, старшие и младшие братья, мужья и жены — Е.К.) не ладят — появляются «сыновняя почтительность» и «родительская любовь». Когда в государстве смута — возникают «верноподданные». К сожалению — или к счастью, это уж кому как — но словами, даже самыми убедительными, ничего не изменишь, не оправдаешь, не приукрасишь, не выправишь и не выстроишь. Даже манипулируя друг другом, люди пользуются не только демагогией. Им часто приходится принимать более действенные меры, чем сотрясение воздуха, дабы достичь своей цели — например, многие прибегают к слежке или к шантажу, а то и к еще более непрезентабельным средствам. И не только для того, чтобы занять более высокое социальное положение — стать президентом или партнером того-сего, получить должность, кресло, звание, награду. Есть же такая вещь, как семейный статус. Его тоже не всегда получают честным путем, и он не всегда соответствует личным заслугам.
Большинству из нас семья представляется сообществом людей, которые любят друг друга априорно. При этом личностные «нестыковки» и разница в мировоззрении в расчет не принимаются. Отдельные люди выглядят, словно неотъемлемые, но крошечные и покорные компоненты «фамильной мозаики». Как, скажите на милость, этот «мизерабль» осмелится становиться на пути у своих близких, мешать родне, препятствовать «клановым» решениям? Но если бы время от времени что-либо подобное не случалось в любой семье, дорасти от индивида до индивидуальности могли бы только некоторые сироты. Все, у кого есть родственники, приносили бы себя в жертву семейному Молоху.
Почему именно семейные конфликты переживаются сильнее всего? Потому, что подсознательно от близких ждешь только хорошего — помощи, ласки, поддержки. Эта иллюзия постепенно разрушается, доставляя человеку массу тяжелейших стрессов. А все из-за того, что семью принято идеализировать. При слове «семья» в мозгу рождается утопическая картина: множество людей, между которыми царят отношения из жизни голубей. И то не настоящих голубей, а символических — кротких, нежных, вечно целующихся птичек. Естественно, если вы не японец. На Дальнем Востоке голубь олицетворяет собой похотливость, изворотливость, предательство и еще много чего несимпатичного. Во всяком случае, прислушаемся к мнению проницательного писателя Сергея Довлатова — он писал, что «семья — не ячейка государства. Семья — это государство и есть. Борьба за власть, экономические, творческие и культурные проблемы. Эксплуатация, мечты о свободе, революционные настроения. И тому подобное. Все это и есть семья».
Максим был младшим ребенком в семье. Детство у него было счастливым. Любовь родителей, покровительство и защита старшего брата. Максим чувствовал, что ему есть на кого опереться в этой жизни, у него есть «тылы». Да и сам был готов жизнь отдать за близких людей. И, соответственно, рассчитывал на такое же отношение к себе. Не то, чтобы Макс постоянно думал об этом — скорее, он просто жил с этим чувством и считал такое положение дел чем-то само собой разумеющимся. Как говорила птица Феникс: «Тихое сча-астье…»
Родители не скупились на образование для сыновей: и Максим уехал изучать финансовое дело в один из университетов США. Когда Макс вернулся на родину, то сразу оказался весьма привлекателен как специалист для многих учреждений. Максим получил хорошую работу, женился. Вместе с женой подумывал о ребенке, но тут его вызвали на семейный совет. Семья решила, что времена нынче неспокойные, значит, нужно наладить собственный бизнес в Европе. И потому отец Максима купил фешенебельный отель на небольшом европейском курорте. Поручить новое дело семья решила Максику. На первый взгляд, полный хэппи-энд. Но в реальности это значило бросить перспективную работу, друзей, отложить планы на обзаведение ребенком, а заодно сломать карьеру жене. И все для того, чтобы молодому семейству вместо осуществления собственных планов отправиться за границу и там управлять отелем. Хуже всего было чувство беспомощности: в гостиничном бизнесе ни Максим, ни его жена ничегошеньки не понимали. Но и это не остановило родителей Макса: они настойчиво требовали от сына безоговорочного подчинения и моментального согласия — и они его получили.
Три года, последовавших за «семейным ареопагом» и проведенные в благополучном европейском государстве, показались Максиму и его жене форменным адом. Пришлось учить не только новый язык, но еще и диалект, на котором говорили жители курортного местечка. А также пришлось вникать в законодательство незнакомой страны и заново налаживать работу гостиницы, которую, собственно, бывшие владельцы и продали только потому, что отель превратился в убыточное предприятие. День Макса и его супруги начинался в шесть утра, а заканчивался с уходом последнего посетителя из ресторанчика при отеле — то есть глубоко за полночь. Максим с женой едва сводили концы с концами, но сделать это заведение доходным было невозможно.
Через три года молодая семья с трудом продала отель и возвратилась в Россию. Все шишки посыпались на них: они-де ленивые, бездарные, безмозглые, не сумели оценить добра родительского и т. д. Никто из родных не вспомнил, что злополучный отель и куплен-то был не Максимом, а его родителями. Так же, как и «небольшую» деталь насчет карьеры, которой Максу и его жене пришлось пожертвовать ради прогарного дела. Максим не возражал родителям. Ему было больно и обидно, но он стерпел. Он подумал: ведь папа с мамой искренне хотели осчастливить молодоженов! Зачем же теперь им указывать на совершенные некогда промахи?
Следующий удар долго ждать себя не заставил. Старший брат нашел Максиму руководящее место в своей фирме — уже и то хорошо, что не метрдотелем, а по специальности. Макс был благодарен: работа ему была очень нужна. Вступив в должность, он обнаружил фирму с, мягко говоря, запущенными делами. Настоящие авгиевы конюшни, где царил устойчивый запах криминала. А наградой за работу в этом заведении была верная перспектива каторжного труда лет на пять-десять, но уже не в Европе, а в регионе с более прохладным климатом. Полученные знания Макса не подвели, и он, к счастью, вовремя отказался от братского подарка. Родня снова выразила острое недовольство поведением «плохого мальчика» Максима. Пришлось начинать с нуля. Макс пошел брокером на биржу. Постепенно его дела стали налаживаться. Помощи от родителей и брата он больше не принимал.
Прошло несколько лет, прежде чем Макс восстановил отношения с близкими. Ему многое пришлось пережить, чтобы понять: если ты маленький и слабый, то родные тебя будут не только защищать. Тебе дарят подарки, но тобою же и манипулируют. Тебя балуют по своей прихоти, но тебя по своей прихоти можно бросить грудью на амбразуру. Ты — младший, тобой привыкли управлять, а твою доверчивость расценивают как слабость. Макс снова стал общаться с родителями и братом только тогда, когда стал независим. Ему от них ничего не было нужно, и садиться себе на шею он больше не давал. Родителям Макса тоже пришлось поостыть и пересмотреть свои отношения с сыном. Вначале они пророчили: мол, этот засранец еще на коленях приползет и умолять будет. Но, увидев, что сын спокойно ходит на своих двоих и ползком передвигаться не собирается, призадумались. Им пришлось понять, что их Максим хоть и младший сын, но уже взрослый и самостоятельный человек. Родителям пришлось учиться уважать своего ребенка.
Представим себе несколько возможных вариантов развития сюжета: Максим не смог бы продать отель, а просто-напросто потерял бы его в ходе банкротства; Максим выступил бы в роли «председателя-сидельца» Фукса, того самого, который «мотал срок» за учредителей контор типа «Рога и копыта»; Максим не смог бы себя обеспечить и вечно оставался в приживалах у родни, вызывая всеобщее презрение и опускаясь все ниже. Согласитесь: все перечисленные «ужасные участи» кажутся вполне вероятными. Притом, что Макс был упорным, трудолюбивым и неглупым малым. За что же ему такое? За любовь к родным?
Нет, за неумение делать самостоятельный выбор. А также за неумение взглянуть правде в глаза: не всегда предложенное родителями, братьями, сестрами, дядями и тетями есть наилучший выход для тебя. Каждый из твоих родственников, подталкивая тебя к определенным поступкам, может думать исключительно о своей выгоде, но никак не о твоей судьбе. Родня считала Макса инфантильным до придурковатости, а также безвольным и доверчивым слабаком. В общем, полагали, что перед ними законченное ничтожество, а потому и попытались вертеть «младшеньким», словно куклой. И наверняка ни один из «любящих родственников» не задавался вопросом: что же мы творим с парнем? Зачем мы ломаем ему жизнь? И не только ему, но и его жене? Впрочем, невестка тем более не в счет, когда семейные отношения перерастают в «семейное пользование».
«Какие ужасные люди!» — скажете вы. Почему «ужасные»? Обычные. Нередко я слышу истории о том, как после школы подросток заявляет: хочу поступить в такой-то вуз, а родители ему в ответ: «Что-о-о?!! Спятил! А ну быстро иди куда сказано!» — и тычут пальцем в совершенно другое заведение. Может, оно ближе находится, или у родителей там «железный блат», или оно надежнее в плане трудоустройства… Но ведь вчерашнему школьнику необходима другая профессия! Это его жизнь. Стоило бы послушать его мнение! Но нехитрое правило, выведенное Янушем Корчаком: «Детей нет, есть люди», почему-то не срабатывает в рамках «семейного совета». И все движется по накатанной — сначала молодого человека запихивают в профессию, которая ему неинтересна, затем дожимают на предмет женитьбы и обзаведения потомством, после чего наступает время новых психологических игр под общим названием «Разведи его (ее)»… Знакомая картина, не так ли? Вы говорите: «Ужас!» — а я отвечаю: «Рутина!». Английский писатель Кингсли Эмис иронизировал на сей счет: «Не удивительно, что люди так ужасны, если им приходится начинать жизнь детьми». Ну, а если вам хотелось бы выслушать на сей счет более «христианскую» точку зрения, то извольте — мать Тереза: «Легко любить дальних, но не так-то легко полюбить ближних». Многие не справляются.
Добавьте конфликты «внутри» младшего поколения. Каждый из нас хотя бы раз в жизни слышал печальные повести о сестрице-змеюке, о братце-паразите, чьи усилия вечно направлены на одну цель — причинить неприятности рассказчику. Слушаешь и понимаешь: вот она, реинкарнация семейства Борджа. Всех бы вас в мешок — да в воду! Может, в следующий раз родитесь акулами или морскими змеями. Хоть сушу от вас избавлю. Но если разобраться в каждой отдельно взятой ситуации, приходит понимание причинно-следственной связи: очень разные люди с самыми различными системами ценностей вынуждены были провести полтора-два десятка лет бок о бок — чего от них ждать, кроме взаимной родственной неприязни? Вот разъедутся, поживут отдельно, займутся своими делами, перестанут перемывать кости какому-нибудь отъявленному сорванцу, «позору семьи» — глядишь, общение и наладится. А пока не разорвана «пуповина родственных отношений», они через эту «пуповину» непрерывно травят друг друга всевозможными «психологическими токсинами». И, между прочим, насчет рассказчика: не судите человека по его родне — не он ее выбирал.
Судите сами: единственная возможность, благодаря которой вы сможете держать заботливых родичей в рамках, и вместе с тем не превратиться в enfante terrible, в «позор семьи» — это любить себя. Фридрих Ницше советовал: «Любите, пожалуй, своего ближнего, как самого себя. Но прежде всего будьте такими, которые любят самих себя». Но как узнать, насколько мы себя любим? Ну, хотя бы при помощи следующего теста.
Ваши коллеги собираются все вместе отправиться в театр, а про вас… будто забыли. Вы:
а) уверены, что это — недоразумение, и собираетесь пойти вместе со всеми;
б) несете на работу большой красивый торт, чтобы завоевать сердца сослуживцев;
в) не подаете виду, что обижены, по при удобном случае вы им покажете.
Проводив вас до дома после первого свидания, при расставании кавалер вас нежно целует в щеку. Вы думаете, что:
а) он — придурок;
б) он — гей;
в) он по вам с ума сходит.
Подводя итоги года, начальство вам заявило, что ждет от вас более значительных успехов. Вы:
а) холодеете от страха;
б) просите разъяснений, чтобы обратить особое внимание на свои просчеты;
в) злитесь на то, что вас хотят уволить, и едете отдыхать.
Вы пошли на курсы иностранного языка. Преподаватель замечает, что у вас «хромает» произношение. Вы:
а) в течение недели каждый вечер шлифуете свой «прононс», пока не добьетесь совершенства;
б) выясняете, в чем именно ваша ошибка;