«У меня нет доказательств, - ответил я Сабине. - Я ничем не могу подтвердить свои догадки. Десятая планета существует. Я чувствую, и я готов поспорить на это».
Ученые никогда не заключают пари. Они всегда имеют дело только лишь с достоверными фактами и утверждениями, которые могут быть подкреплены экспериментами и наблюдениями. Пари - это всего лишь претензия на то, что ты уверен в том, что ты прав, ты веришь в то, что говоришь, и готов рискнуть ради этого чем-то стоящим, если вдруг ошибешься. В пари нет ничего, что могло бы быть связано с наукой, даже наоборот. Если бы в прежние далекие годы ученые ставили бы на кон свой домик против «большого взрыва», эволюции или квантовой механики, они бы оставались без крыши над головой.
Все же в пари есть особое обаяние. Как я уже говорил, у меня нет никаких доказательств за десятую планету, тем не менее обрывки различных фактов и наблюдений каким-то образом столкнулись и зародили во мне это чувство. Я не мог доказать это научно, но был более чем уверен в своей правоте. Да, я не мог доказать этого, но готов был держать пари.
Мы с Сабиной поспорили на то, что к 31 декабря 2004 года кто-нибудь обнаружит новую планету. Выигравший пари получит пять бутылок шампанского, чтобы отпраздновать преодоление границ в изучении космоса или же чтобы залить свою скорбь о том, что человеку нечего больше искать в Солнечной системе.
Так мы просидели некоторое время, вглядываясь в телескоп и думая о планетах.
«Есть небольшая проблема, - сказал я. - Мы никогда не узнаем, кто выиграет пари».
«Что? - переспросила Сабина. - Почему мы не сможем узнать, кто выиграл? Разумеется, весь мир сразу же об этом услышит. Это же очевидно».
«Хорошо... - ответил я. - Тогда скажи мне, что такое планета?»
Мне было необходимо знать ответ, потому что я хотел найти планету сам.
Как и большинство других людей, о том, что такое планета, я знал уже, когда мне было года четыре или пять. Где-то в 1970-м. Что такое Луна, я узнал еще раньше. Вырос я в городе Хантсвилл, штат Алабама, - городе ракетостроителей. Отцы всех моих друзей, включая моего отца, имели отношение к строительству космического корабля «Аполлон», который должен был доставить американцев на Луну. Будучи ребенком, я некоторое время считал, что, когда маленькие мальчики вырастают, они обязательно становятся ракетостроителями, а девочки обязательно выходят замуж за ракетостроителей, но, как оказалось, жизнь могла сложиться иначе. Когда я увидел, как ступил Нил Армстронг на Луну, я уже знал, кем стану, когда вырасту. Я рисовал взрывающиеся на орбите Луны ракеты, командные отсеки, вращающиеся вокруг Луны, космические модули, опускающиеся в гигантские кратеры на ее поверхности и вмиг раскрывающиеся парашюты за секунду до приводнения космического корабля.
Ко второму классу я уже достаточно узнал о Луне, чтобы понять, что те самые гигантские кратеры, которые я раньше рисовал, возникли в результате ее столкновения с метеоритами. Я также выяснил, что похожие кратеры я запросто мог сделать и другим способом: к примеру, пойти на задний двор и, включив воду из шланга, превратить землю в темно-бурое месиво, а потом бросать булыжники, но вот если бросать камни немного сбоку, кратеры получались овальные, точь-в-точь как на картинках.
Хотя Луна была моей любимицей, я интересовался и другими планетами. Однако они казались мне менее реальными: ведь в небе их не видно, да и к тому же никто еще не побывал ни на одной из этих планет и даже не сделал ни одной фотографии. С первого класса и по сей день на стене в моей комнате висит плакат - копия работы какого-то художника, изобразившего на нем Солнечную систему. Я с трудом осознавал тогда, что космические корабли уже побывали на Марсе, Венере и Меркурии и планеты были изображены довольно детально. (Тогда я и понятия не имел о существовании таких космических кораблей, поскольку, как я вам уже говорил, все в Хантсвилле были заняты созданием «Аполлона» и Луной. К тому же исследованием планет с помощью роботов занимались в Пасадене, находившейся на другой стороне континента, да я, признаться, и названия такого никогда не слышал.) На моем плакате Меркурий был больше похож на Луну - его поверхность сплошь испещрена кратерами от падения метеоритов, Венера представляла собой лишь скопление облаков, пейзаж Марса составляли гигантские вулканы и глубокие каньоны. Внешняя же часть Солнечной системы была прорисована нечетко, поскольку никто еще не знал, что там находится, однако на плакате было видно, что Юпитер окружают непонятные облака, а на его поверхности виднелось какое-то огромное красное пятно, вокруг Сатурна были кольца, а за Ураном и Нептуном следуют свои собственные свиты лун. Плутон, однако, интересовал меня больше остальных, очень уж он отличался от других планет.
Нужно сказать, что, даже когда я был первоклассником, моих знаний было достаточно для того, чтобы заметить, что траектория движения Плутона вокруг Солнца совсем не такая, как у других планет. На плакате было изображено, как Плутон пересек орбиту Нептуна, но это был лишь небольшой участок его траектории. Внешний круг орбиты был настолько сильно удален, что, для того чтобы совершить полный круг, Плутону пришлось бы вылететь далеко за границы моего плаката: на стену, затем - в окно, на полпути пересечь дворик и добраться до улицы и лишь потом развернуться и вернуться назад, к Солнцу. Мне казалось странным, что орбита Плутона представляла собой совсем не идеальную окружность, как у остальных планет, а наоборот: она отклонялась почти на двадцать градусов. Изображения планет на плакате были точно скопированы со снимков, сделанных из космоса, однако Плутон - только Плутон - был изображен так, как если бы вы стояли на его поверхности и оглядывались на крохотное тусклое Солнце. Поверхность Плутона художник изобразил сплошь покрытой ледяными шпилями. Разумеется, сейчас я понимаю, что в то время, когда была нарисована эта картина, художники и понятия не имели, как выглядит Плутон, и, возможно, хотели показать зрителю нечто необычное, изобразив на нем возвышающиеся ледяные пики. Когда я учился в первом классе, я был твердо убежден в том, что Плутон иначе и выглядеть не мог, а Нил Армстронг мог бы легко расколоть эту ледяную, хрупкую конструкцию на миллионы маленьких осколков одним лишь своим прикосновением. В том, что Плутон сильно отличался от других планет, сомнений не было: он хранил в себе множество тайн и, вероятно, поэтому казался таким хрупким. К отведенному мне сроку я бы добавил еще лет тридцать пять, чтобы выяснить, насколько хрупким он был.
В третьем классе мы окончательно изучили все планеты. Большинство людей используют так называемые мнемонические фразы для запоминания порядка следования планет: My very excellent mother just served us nine pizzas[2] (букв.: «Моя замечательная мама только что приготовила нам девять пицц»), что соответствует порядку планет: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон. Тогда же мы выучили еще одну поговорку, которую я раньше никогда и не слышал: Martha visits every Monday and just stays until noon. Period (букв.: «Марта приходит к нам каждый понедельник и как раз остается до полудня. Точка»), Союз «и» (and), стоящий в предложении между Марсом и Юпитером символизирует пояс астероидов, находящийся как раз между ними, хотя я всегда подозревал, что это было всего лишь совпадение. Слово «точка» (Period) в конце предложения показалось мне каким-то странным еще в третьем классе. Разумеется, эти мелочи не дают повода считать Плутон особенным, в отличие от других его свойств, которые выделяют Плутон среди остальных планет.
Как бы странно это ни звучало, будучи ребенком, интересующимся планетами, я никогда не заглядывался на само звездное небо. Бесспорно, я мог бы назвать самые известные созвездия и небесные тела, как то: Большая Медведица, созвездие Ориона, Полярная звезда. Я также мог показать на небе Млечный Путь, который каждый мог легко увидеть в ночном небе над Алабамой, и я даже мог убедить других детей в том, что то, что они привыкли считать облаками, на самом деле был Млечный Путь. Однажды я даже увидел настоящую комету в бинокль. Это случилось холодной зимой 1973 года. Тогда ночью мой отец буквально вытащил меня из постели и отвез на вершину горы понаблюдать за полетом кометы Когоутека. Я ожидал увидеть нечто захватывающее, волнующее, но вместо этого увидел лишь подрагивающее пятно света, и как же я хотел тогда вернуться обратно в постель! Нужно сказать, что никогда в жизни я не относил себя к числу тех детей, кто однажды соберет свой собственный телескоп, по кусочку подбирая для него зеркала, или тех, кто наизусть помнит координаты спрятавшихся среди созвездий туманностей, или тех, кто может с точностью вам сказать, что мерцающая точка перед самым закатом вовсе не самолет, а Венера. Для меня было удовольствием рассказывать о кольцах Сатурна, лунах Юпитера, скалах Марса и, разумеется, ледяных пиках Плутона. Тем не менее тот факт, что этот мир был так далеко от меня, не определял мое к нему отношение. Например, когда я думаю об Антарктиде, в моей голове возникают пейзажи, я сразу представляю себе ее поверхность, но никогда мне не приходила мысль о том, что если бы я запрыгнул в лодку и держал курс на юг, я бы скорее всего там и оказался.
Когда я учился в третьем классе, мне на Рождество подарили телескоп, и, по-видимому, это был лучший подарок для мальчишки вроде меня, но у меня никак не получалось заставить его работать. Мой брат отлично собирал различные конструкции из «Лего», тщательно подбирал цвета и делал все это так аккуратно, что модели получались идеально ровными, как уменьшенные копии. Он легко собирал бальзовый самолет, который мог даже летать. Верхом же моего мастерства были фигурки, которые хотя бы не разваливались и были собраны из более или менее одинаковых цветов. Мои попытки создания бальзовых самолетов заканчивались обычно тем, что я убеждал себя в том, что на самом деле хотел собрать самолет, потерпевший крушение, и было бы здорово поджечь все это безобразие. Время шло, и я начал потихоньку разбираться в том, как заставить работать мой телескоп. Нужно было точно установить зеркала, зафиксировать штатив и настроить окуляры, но у меня снова ничего не вышло. Правда, я думаю, что однажды я даже увидел звезду хотя, учитывая, как должна выглядеть звезда, когда ты смотришь на нее через такой маленький телескоп, а в моем случае еще и шатающийся из стороны в сторону, вполне возможно, что я увидел всего лишь свет от фонаря.
Однажды поздней осенней ночью, мне было 15 лет, я поймал себя на том, что искал в небе созвездие Ориона, тогда это было для меня единственное по-настоящему родное, если можно так сказать, место в том зимнем ночном небе, и вдруг я кое-что заметил. Созвездие Ориона само по себе очень яркое, и даже дилетант смог бы легко разглядеть в небе три звезды, составляющие пояс Ориона, небольшой крест из звезд чуть ниже и остальные звезды, очерчивающие основную часть созвездия. Звезды, составляющие созвездие Ориона, настолько яркие, что не заметить их просто невозможно. Однако немного выше и чуть левее его я заметил две звезды, яркостью не уступающие звездам созвездия, и могу поклясться, что никогда их раньше не видел. Не могу сказать, что я обладал фотографической памятью, и поэтому решил, что, возможно, просто не замечал их раньше. Точно так же я мог бы не заметить свои ботинки, лежащие посреди комнаты. Тем не менее шли месяцы, а с теми двумя звездочками происходило нечто необычное. Они двигались! Вы бы никогда не смогли заметить этого, наблюдая за ними одну ночь или даже неделю, однако спустя несколько месяцев можно было легко понять, что они медленно приближались друг к другу. Зима сменилась весной, а две звезды удалились и теперь двигались друг вокруг друга в тщательно продуманном небесном танце, в то время как остальные звезды созвездия оставались недвижимыми. Во мне появилось непреодолимое желание каждую ночь наблюдать за звездами. Зимой мне приходилось долго не ложиться, пока звезды не появятся в небе, но весной они появлялись сразу после захода солнца.
Я ни с кем не заговаривал о движущихся звездах, а лишь молча отслеживал их путь. Той весной я каким-то образом наткнулся на одну короткую статью в газете, в которой говорилось о том, что каждые двадцать лет орбиты двух самых больших планет - Юпитера и Сатурна - соединяются, и кажется, будто две огромные звезды блуждают возле созвездия Ориона. Это были планеты! Странно, что тогда я был так шокирован. Как же я мог не знать! Что же это еще могло быть? Как, будучи в возрасте 15 лет, столкнувшись с чем-то мне неизвестным, я даже не попытаться узнать, что это было такое?
Сдается мне, никто вообще не говорил о том, что в небе можно увидеть планеты. Тем не менее, как только я узнал, что те перемещающиеся звезды были на самом деле планетами, все сразу стало ясно: планеты были не только воображением художника на том моем плакате, и даже не только снимками, сделанными с космического корабля, а яркими пятнами, которые двигались среди других звезд. Представьте, будто всю свою жизнь вы посвятили изучению геологического строения Большого каньона, который видели лишь на картинках, но затем вы оказались в экспедиции, и это был ваш первый рафтинг. А однажды, когда вы думали, что этот день ничем не будет отличаться от других, вы вдруг завернули за угол и неожиданно увидели обрыв каньона, пропасть и чуть не провалились в нее. Ну разве не охватило бы вас пылкое желание исследовать каждый уголок каньона, каждую долину, узнать все, что только можно об этом чуде на вашем - глубоко личном - внутреннем дворике.
С тех пор я уже не мог думать ни о чем, кроме настоящих планет, я практически влюбился в них. Каждый год я стал отслеживать траектории движения Юпитера и Сатурна, и каждый год они удалялись все дальше на восток, каждая по своей траектории вокруг Солнца. Сатурн находится очень далеко и двигается настолько медленно, что для завершения полного круга своей орбиты ему требуется тридцать лет. Сейчас, почти тридцать лет спустя с тех пор, когда я впервые заметил в небе Сатурн, он почти завершил свой круг, это и есть целый год, такой, каким бы он был на Сатурне. Когда сейчас я смотрю в небо, то вижу, что Сатурн почти вернулся на то самое место, где я впервые его увидел. Тогда я был еще подростком и думал, что же это за танцующие звезды там наверху... Если повезет, я еще раз увижу, как Сатурн проделает свой путь по небу и остановится в этой же точке, но, вероятно, всего один раз.
Юпитер находится ближе к Солнцу и поэтому двигается сравнительно быстрее. Чтобы пройти полный круг по небу, ему требуется всего 12 лет. Когда Юпитер вернется в то место, откуда начал свой путь, Сатурн еще не завершит свой круг, таким образом потребуется еще восемь лет, то есть всего 20 лег для того, чтобы Юпитер мог наконец-таки догнать Сатурн и приблизиться к нему так близко, как тогда, когда мне было 15 лет. На самом деле, я часто думал о времени, которое потребуется для того, чтобы эти две планеты опять встретились. Если бы я родился несколькими годами ранее, то к моим 15 годам Юпитер еще не догнал бы Сатурн и я увидел бы лишь одну ярко сверкающую планету, двигающуюся рядом с созвездием Ориона, вместо двух. Заметил бы я тогда их прекрасный танец и стал бы тем, кем есть, тем, кто, прогуливаясь ночью по улице, всегда инстинктивно смотрит вверх, наблюдает, проверяет звезды, ищет планеты, определяет местонахождение Луны? Невозможно знать наверняка, но мне тяжело бороться с ощущением, что, возможно, первые астрологи были правы: может, моя судьба была предопределена положением планет на звездном небе в момент моего рождения?
Управляют планеты моей судьбой или нет, но одно было для меня очевидно: я знал, что такое планета. Будучи ребенком, я знал о планетах благодаря моему плакату, когда я был подростком, я знал о них, наблюдая за ними в свой телескоп, позже я знал о них, когда писал свою докторскую диссертацию. Никто никогда не смог бы изменить мое представление о планете. Несомненно! Тогда почему, когда мы вместе с моей подругой Сабиной одной облачной и дождливой ночью сидели под куполом Паломарской обсерватории у телескопа Хейла и заключали пари о том, обнаружит ли кто-нибудь когда-то новую планету, случилось так, что вдруг астрономы по всему миру начали спорить о том, что же в действительности означает слово «планета»? Почему? даже я начал сомневаться в том, что знал?
Как ни удивительно, но слово «планета» сбивало с толку ученых не только в конце двадцатого века. Это слово существует уже не одну тысячу лет. И все это время его значение постоянно изменялось в соответствии с представлениями человека о космосе. За это время в истории познания Вселенной произошло несколько очень значимых событий, которые кардинально изменили такую науку, как астрономия.
Первоначально у древних греков слово «планета» означало «странник», или объект, который свободно блуждал в космосе. Когда я был подростком и впервые увидел в небе Юпитер и Сатурн, движущиеся в прекрасном танце среди звезд, я увидел небо таким, каким его видели люди тысячу лет назад; я замечал небесные тела, которые выделялись на фоне остальных и двигались как-то по-другому, они были особенными. Тысячелетие назад древние астрономы верили, что небо движется медленно и непрерывно в течение всего года; звезды остаются в неизменном положении, в то время как планеты двигаются каждая сама по себе и заметны тогда, когда проходят через зодиакальные созвездия. Древним грекам и римлянам были известны семь небесных тел: пять видимых планет - Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн, которые легко можно было увидеть в небе, если, конечно, ты знаешь, когда и куда нужно смотреть - плюс Солнце и Луна, которые также двигаются по небу и по определению являются планетами.
Должно быть, в те времена, когда люди еще не знали о существовании электрического света и не имели понятия об урбанизации общества, они находились в более тесной связи со звездным небом и планетами. Меркурий и Венера расположены ближе всего к Солнцу и поэтому бывают видны в небе либо рано вечером, либо рано утром, и в наши дни частенько сбивают с толку самолеты. Даже я порой путаю их. Но, если забыть об искусственном свете в небе, каждое наступление заката или появление в небе утренней звезды всегда будет важным и по-настоящему прекрасным событием, которое мы не в силах пропустить. Даже для невооруженного глаза ярко-красный диск Марса отчетливо заметен в вышине неба. Нет ничего удивительного в том, что самые ранние сведения, сохранившиеся в записях ученых-астрономов, были как раз связаны с местоположением планет. В те времена каждый мог ответить на вопрос «Что такое планета?». Планеты играли не последнюю роль в жизни людей. И нет ничего удивительного, что фундаментальные основы понятия единиц времени связаны со звездным небом: Солнце совершает полный круг по небу за период времени, равный нашему земному году, в то время как месяц[3] равен пути, который Луна успевает пройти вокруг Земли. Можно заметить, что все дни недели названы в честь небесных тел. Sunday (воскресенье, созвучно слову Sun - Солнце), Mo[o]nday (понедельник, созвучно слову Moon - Луна), Satur[n]day (суббота, созвучно слову Saturn - Сатурн) - более чем понятны, тогда как Tuesday (вторник) и Friday (пятница) не так очевидны. Слово Tiw означает древнего германского бога войны, подобного Марсу у римлян, таким образом, слово Tuesday фактически является днем Марса. Wednesday (среда) - день бога Одина (Woden). В германской мифологии смерть приходила в обличье Одина, который считался проводником душ в мир мертвых, подобно Меркурию. В скандинавской мифологии Тор считается королем богов, подобно Юпитеру. Пятница [Friday] получила свое название в честь скандинавской богини любви Frigga, которая подобна Венере.
Хотя символика планет глубоко врезалась в нашу повседневную жизнь, но, как это ни прискорбно, в истории человечества нет записей о том, как отреагировали люди, когда впервые узнали, что такое планета. В XVI веке начала широко распространяться мысль о том, что именно Солнце, а отнюдь не Земля находится в центре универсума, а наша планета и все остальные вращаются вокруг Солнца. Вдруг все смешалось в представлении о «странниках» в небе. Солнце, Луна и другие планеты не вращаются вокруг Земли; пять планет (собственно планеты) движутся вокруг одной планеты (Солнца), а седьмая (Луна) - вокруг Земли. Сама планета Земля, одна из пяти, вращается вокруг Солнца. В свое время Коперник написал, возможно, самое прорывное предположение всех времен: на самом деле, движется не Солнце (хотя именно это мы видим), а Земля, шар, который является нашим домом. Представьте только, наша Земля вращается вокруг Солнца, так же как и остальные планеты! Солнце не движется, а вот Земля - движется. Планета Земля, на поверхности которой мы стоим, ничем не отличается от других планет поднебесья. Она тоже является планетой! То, что сейчас кажется нам вполне очевидным и глубоко укоренившимся в нашем сознании, когда-то буквально выбило почву из-под ног. Я попытался поставить себя на место человека того времени и почувствовать потрясение, которое он испытал. Однако, боюсь, мне так и не удалось даже близко почувствовать то, что чувствовал он. Мысль о том, что Земля может быть центром Вселенной, для меня также абсурдна, как и для людей далекого прошлого попытка представить что-то, что современному человеку кажется вполне реальным, может, даже немного банальным. Люди были уверены в том, что являет собой планета, и вдруг оказалось, что планета у них под ногами.
А что же насчет Луны? По крайней мере хоть в чем-то Земля отличалась от других планет. У нее было то, что двигалось вокруг нее. Однако, когда в 1609 году Галилей впервые направил свой телескоп в небо, он обнаружил, что и вокруг Юпитера вращаются небесные тела. Сейчас они называются Галилеевыми спутниками, или лунами. Любой бинокль поможет вам сделать то же самое открытие. Попробуйте отыскать в небе Юпитер и посмотреть на него в обыкновенный бинокль (только не забудьте прислониться к стене, чтобы унять дрожь в руках). Вы увидите диск планеты и, возможно даже, непонятные темные пятна на его поверхности, похожие на дымку. Это облака. Вероятно, рядом с Юпитером вы также сможете заметить четыре крохотные точки, которые вытянулись в линейку с одной стороны планеты. Следующей ночью взгляните на них снова, и вы увидите, как одна из этих маленьких точек исчезнет - на самом деле она «спряталась» за Юпитером, переместившись на другую сторону. На следующую ночь точки опять поменяются местами. Галилеевы спутники вращаются по своим орбитам вокруг Юпитера. На поверхности одного из них даже были обнаружены вулканы. Ух... Об этом я мог бы много вам рассказать.
Даже используя примитивный телескоп, Галилей смог определить, что в небе есть звезды и свет от них настолько слаб, что увидеть их невооруженным глазом невозможно. Любопытно, приходило ли ему в голову или кому-нибудь еще в те времена, что в космосе есть и планеты, которые нельзя увидеть невооруженным глазом? История об этом умалчивает. Может даже, никто и не думал об этом... Просто теперь было известно, что планеты вращаются вокруг Солнца, а Землю перестали считать центром Вселенной, теперь она стала такой же планетой, как и остальные. Пожалуй, мысль о возможном существовании других планет, вращающихся вокруг Солнца и не видимых нами, так как свет, который они отражают, слишком слаб, находилась далеко за пределами нашего понимания. Так почему же именно такие объекты, которые невозможно было увидеть в небе без специальных телескопов, больше всего волновали и не давали покоя древним астрономам?
Понадобилось более двух сотен лет, чтобы найти ответ. В 1781 году выдающийся английский астроном Уильям Гершель исследовал тусклые звезды, которые можно было увидеть только в его новый, усовершенствованный телескоп. Однажды его внимание привлекла одна звезда, которая казалась больше, чем другие, окружавшие ее. Она отличалась от них, поскольку остальные звезды были лишь световыми точками, и ни одна из них не выглядела больше другой. Когда следующей ночью Уильям вновь взглянул в небо, то заметил, что звезда сдвинулась с места. Это означало, что он открыл нового небесного «бродягу»... Но в то время это не могло быть планетой (разумеется, ведь к тому времени были сочтены все планеты, как же иначе?..), тогда что это? Гершель предположил, что это комета, движущаяся неподалеку от Земли. Тем не менее через несколько месяцев он понял, что открытое им небесное тело двигалось по круговой орбите где-то за пределами Сатурна, там, где до него еще никто ничего не находил. И это была вовсе не комета, это была планета. Гершель измерил диск зеленоватого цвета и обнаружил, что эта новая планета должна быть достаточно больших размеров, не такая большая, как Юпитер или Сатурн, но гораздо крупнее любой другой планеты Солнечной системы. Так что значение слова «планета» изменилось. Обнаруженное Гершелем небесное тело, вращающееся вокруг Солнца, стало называться планетой, а значит, в Солнечной системе появилась седьмая планета. Юпитер, самая крупная из известных планет, был назван в честь верховного бога. Сатурн, самая далекая на тот момент планета, был назван в честь отца Юпитера. Новая планета, которая находилась дальше, чем Сатурн, и доселе неизвестная, после почти шестидесяти лег споров, была названа Ураном, как и самый древний из всех богов. Что примечательно, химический элемент, который открыли спустя семь лет, был назван в честь новой планеты.
Все были уверены в том, что в Солнечной системе есть только шесть планет, пока не была обнаружена седьмая. И как только люди перестали с предубеждением относиться к мысли о возможности существования других планет, идея поиска новых стала просто заразительной, тем более что открытия в области науки и техники позволяли создавать новые, более усовершенствованные телескопы. Люди принялись заново исследовать небеса в поисках новых планет. Успех не заставил себя долго ждать. Первый день 1801 года был ознаменован тем, что итальянский астроном Джузеппе Пьяцци, который, как и Гершель, всю жизнь изучал звезды, а не планеты, обнаружил новую планету Цереру, восьмую планету, движущуюся по орбите между Марсом и Юпитером.
Восьмая планета? Церера? Большинство современных людей никогда и не слышали о планете с таким названием, и в то время многие задавались вопросом: а планета ли это вообще?.. Однако буквально через несколько лет каждый мог бы найти Цереру, стоящую наряду с Ураном и другими планетами в любом пособии по астрономии. Следуя традиции, элемент церий (Се), обнаруженный спустя два года после открытия новой планеты, был назван в ее честь. Точно так же большая часть современных людей никогда и не слышала о таком элементе, хотя он входит в состав материала, из которого изготавливают большинство самоочищающихся духовых шкафов.
Буквально спустя год после открытия Цереры изучавший ее астроном из Германии Генрих Ольберс случайно увидел в свой телескоп неизвестное небесное тело, блуждающее среди звезд, а именно девятую планету под названием Паллада! Однако и в этот раз не обошлось без сомнений по поводу наделения Паллады статусом планеты, но, следуя традиции, в 1803 году новый элемент палладий (Pd) был назван в честь открытой планеты.
Даже несмотря на то что Церера и Паллада считались полноценными планетами, было в них что-то, что приводило ученых в замешательство. Дело в том, что орбиты всех планет, кроме Цереры и Паллады, находились на достаточно удаленном расстоянии друг от друга, в то время как Церера и Паллада двигались практически по одной орбите между Марсом и Юпитером. Между Церерой, Палладой и остальными планетами можно было найти и другие отличия. Недавно обнаруженный Уран было невозможно увидеть в небе без телескопа просто потому, что он находится далеко за орбитой Сатурна. Только с помощью телескопа зеленоватые очертания диска Урана становились различимыми в звездном небе. Церера и Паллада намного ближе к Земле, чем Юпитер, ближе, чем Сатурн. Однако их невозможно увидеть без помощи телескопа не потому, что они находятся слишком далеко, а потому, что они намного меньше, чем остальные планеты. Они настолько малы, что даже с помощью современных телескопов в небе они кажутся лишь крохотными точками света. Гершель, открывший Уран, желая сохранить уникальность собственного открытия, как мне кажется, изобрел новый термин «астероид» (от др.-греч. aster — «звезда» (отсюда «астрономия») и idos — «вид», «наружность», «качество»), им он и обозначил новые объекты. Потому что, по мнению Гершеля, Церера и Паллада в телескоп выглядели как светящиеся точки, похожие на звезды, в отличие от планет, которые в небе видны в форме диска.
Вскоре астрономы обнаружили еще два небесных тела в той же области, между Марсом и Юпитером, которые напоминали планеты. Они стали десятой планетой Юноной и одиннадцатой планетой Вестой, открытыми в 1804 и 1807 году соответственно. Следующие почти сорок лет не были ознаменованы никакими открытиями. У многих ученых было слишком много хлопот из-за этих планет, в основном у химиков: не открывались никакие новые элементы, которые можно было назвать в честь Юноны и Весты. Но все же сорок лет были достаточно долгим сроком для того, чтобы Солнечная система, состоящая из одиннадцати планет, могла занять прочную позицию в учении о планетах. В учебнике средней школы 1837 года глава, находящаяся между главами «Четвертая планета Марс» и «Девятая планета Юпитер», называется просто «Пятая, шестая, седьмая и восьмая планеты». Те ребята, которые, вызубрили 11 планет, возможно, были разочарованы тем, что должно было совсем скоро случиться.
Что до меня, то я никогда не видел эти пятую, шестую, седьмую и даже восьмую планеты, даже при условии, что они легко различимы в бинокль, как и спутники Юпитера, на которые я постоянно смотрю в свой бинокль. Собственно говоря, я люблю рассматривать Солнечную систему в хороший бинокль. Тогда я могу увидеть внезапно пропадающие кольца Сатурна, так же как и красное свечение вокруг Марса, иногда тонкий месяц Венеры, который подтвердил предположения Галилея о том, что Венера вращается вокруг Солнца. Я могу разглядывать кратеры, горы и тени на поверхности Луны часами. Я внимательно высчитывал точное месторасположение Урана и наблюдал за ним несколько ночей кряду только для того, чтобы на себе ощутить то волнение, которое мог почувствовать Уильям Гершель, когда впервые обнаружил Уран. Тем не менее я никогда и не думал искать эти мелкие объекты, хотя они и были самыми волнующими астрономическими открытиями начала XIX века.
Полагаю, я никогда не занимался поисками этих четырех планет только потому, что они стали частью нашего представления о Вселенной среди потока новых объектов, которые пошли лавиной. К 1851 году было открыто уже более пятнадцати планетоподобных небесных тел, и в дополнение ко всему была обнаружена гигантская планета Нептун. Эта планета была достаточно внушительных размеров для того, чтобы в ее честь можно было назвать элемент нептуний (Np), однако, увы, никто не мог вспомнить названия остальных пятнадцати. Да, это было довольно тяжелое время. Какую учитывать? Какую не учитывать? На стене в моем кабинете в Калифорнийском технологическом институте висела коллекция карт Солнечной системы, датируемых годами с 1850-го по 1900-й. Солнечная система на каждой карте была изображена по-разному. На странице из атласа 1857 года Церера, Паллада, Юнона и Веста были помечены как «малые планеты», в то время как десятки других астероидов, также находящихся между Марсом и Юпитером, были изображены практически схематично, а под ними значилась надпись «область астероидов». На одну немецкую карту, вышедшую в 1856 году, были нанесены все известные на тот момент астероиды вместе с датой их открытия при отсутствии каких-либо упоминаний о том, являются ли они планетами. Даже к 1896 году в атласе производства компании «Рэнд Макнэлли энд Ко» абсолютно четко говорилось о том, что Солнечная система состоит из Солнца, планет (причем они подразделялись на собственно планеты, то есть те, которые вращаются вокруг Солнца, и спутники планет) и комет. Что интересно, об астероидах там не было ни слова. По краям моего атласа «Рэнда Макнэлли» располагались картинки, изображающие то, как выглядело бы Солнце, если бы вы смотрели на него с других планет: на верхнем поле вы видите Солнце с Меркурия - оно огромное; внизу -с Нептуна, оттуда Солнце кажется крохотной точкой; по бокам - изображения Солнца с Цереры, Паллады, Юноны и Весты, все еще претендующих на звание планет. Со всех четырех планет Солнце выглядит одинаково, и это неудивительно, ведь все они одинаково удалены от него.
Так или иначе на рубеже веков споры по поводу того, что же является планетой, а что нет, были разрешены. Боюсь, я не смогу привести примеры записей или каких-либо набросков, которые бы разводили по разные стороны астероиды и планеты. Каков был их проступок? Почему же они были изгнаны из пантеона планет? В конце концов самым большим огрехом стало то, что их было слишком много в одном месте. Дело в том, что большие планеты вращаются вокруг Солнца, а их орбиты находятся далеко друг от друга, однако сотни известных нам астероидов двигаются беспорядочно, их орбиты то и дело пересекаются или совпадают. Сколько же это - слишком много? Когда астероидов было всего четыре и Солнечная система оставалась неизменной в течение сорока лет со всеми своими одиннадцатью планетами, никто (кроме химиков, которые не могли угнаться за открытиями в области астрономии, так как им не везло с открытием новых химических элементов) не высказывал своего недовольства. Однако перспектива нескончаемого парада небольших по размеру и движущихся по одной орбите вокруг Солнца планет была не очень приятной. К 1990 году, по всеобщему соглашению, в Солнечной системе осталось всего восемь планет, хотя по этому поводу не было сделано никаких официальных сообщений. Церера, которая на протяжении века упорно отстаивала честь по праву называться планетой, сосуществуя в тандеме со своими меньшими собратьями, просто перестала считаться таковой и не была удостоена даже протеста со стороны жителей планеты Земля.
После того как ученые пришли к решению, что Церера и остальные небесные тела, открытые в той же области звездного неба, существенно отличаются от других планет и соответственно должны быть классифицированы иным образом, они, возможно, и непреднамеренно, но с уверенностью в правильности своих действий изменили значение слова «планета». Это слово больше не обозначало блуждающие по небу и вращающиеся вокруг Солнца объекты. Да, астероиды перемещались по небу, но они не были одиночками, их можно было сравнить со стайкой гольянов, мелкой рыбешкой, которая всегда вертится рядом с брюхом кита. Так вот, планеты и были китами Солнечной системы.
Когда я был ребенком, я прекрасно представлял себе, что такое астероиды. Я всегда могу мысленно возвращаться к тому плакату у меня на стене. На нем астероиды были похожи на гальку, разбросанную по небу между Марсом и Юпитером. На самом деле, это и есть метеориты - осколки комет, или астероиды, которые иногда падают на поверхность Луны и образуют на ней многочисленные кратеры. Я видел падающие звезды и знал, что это были осколки астероидов, которые сгорали в атмосфере Земли. Да, возможно, я не знал их названия или чего-то, что делало их особенными, а может, в них и не было ничего особенного. Что я хорошо усвоил из моего детства, в 1970-е, так это разницу между планетой и астероидом. Для меня она была очевидной, как разница между глыбой и горстью песка.
После того как спустя несколько десятков лет неразбериха с планетами наконец-то улеглась и в учебниках стало говориться о том, что Солнечная система состоит из восьми планет, внезапно была обнаружена девятая. Клайд Томбо, американский астроном, обнаружил Плутон, когда систематически делал фотографии одной и той же части неба и сравнивал их в надежде увидеть какие-либо изменения. 18 февраля 1930 года Клайд Томбо заметил, что на фотографиях один маленький объект переместился на звездном небе с одного места на другое. Это была новая планета! В отличие от несметного количества астероидов (а к тому моменту было известно уже несколько сотен) траектория движения Плутона находилась не между Марсом и Юпитером, а далеко за пределами орбиты Нептуна, где и должна была находиться настоящая девятая планета. Но все же это казалось немного странным. Дело в том, что Плутон обращается вокруг Солнца по эллиптической орбите в отличие от остальных планет Солнечной системы. Угол наклона его орбиты относительно плоскости эклиптики равен почти двадцати градусам, чего не наблюдается у других планет. Кроме этой особенности, Плутон и выглядел совершенно иначе. Плутон так мал, что едва ли достоин того, чтобы называться планетой. В сущности, он похож на звезду. Многие астрономы отказывались называть Плутон планетой. Можно ли было причислить его к астероидам?.. И все-таки к тому времени слово «астероид» потеряло свое буквальное значение, обозначавшее «звездообразный». Теперь астероидами называли те небесные тела, которые были обнаружены между Марсом и Юпитером. Можно ли было назвать Плутон кометой? Кометы могут иметь эллиптическую отклоняющуюся орбиту, как у Плутона, однако ни одна комета не находилась так далеко, ведь само слово «комета» (от лат. coma - волосы) обозначало появление небесного тела, имеющего туманный, смазанный вид, недалеко от Земли. Плутон не выглядел смазанным, он был похож на звезду, хотя и перемещался по небу. Несмотря на то что Плутон не имел ничего общего ни с одной планетой Солнечной системы, ученые не смогли классифицировать его как-то иначе, поэтому ничего не оставалось, кроме как объявить Плутон девятой планетой Солнечной системы (и назвать новый химический элемент плутонием). Крохотный странный шар - Плутон продолжали называть планетой почти семьдесят лет - блуждал на самом краю Солнечной системы. Это планета с ледяными горами на поверхности и орбитой, столь необычной, что она даже не смогла поместиться на моем плакате, она - ни на что не похожая точка на самом краю Солнечной системы.
Когда в 1992 году Джейн Лу присоединилась ко мне на крыше астрономического здания Университета в Беркли и мы рассматривали небо над заливом Сан-Франциско, я не обратил внимания на одну очень важную вещь: именно открытие пояса Койпера заставило меня вновь задуматься о Плутоне. Многим астрономам, и мне в том числе, потребовалось несколько лет, чтобы осознать, что Плутон совсем не одинок в своем существовании, а наоборот: его окружает множество других небесных тел, которые получили название «пояс Койпера». Подобно тому как сто пятьдесят лет назад огромная волна открытий астероидов практически заставила ученых по-иному взглянуть на Цереру, Палладу, Юнону и Весту и перевести их из разряда полноценных планет в разряд самых крупных астероидов, точно так же открытие пояса Койпера станет причиной для астрономов вновь задуматься над статусом Плутона как планеты. Становился все более очевидным тот факт, что если астероиды были бы мелкой рыбешкой рядом с брюхом кита, то Плутон и объекты, населяющие пояс Койпера, просто-напросто являлись бы ранее незаметной стайкой сардин, плавающих в бескрайнем море. Если Церера, которая вовсе и не планета, но все равно стоила того, чтобы о ней говорили и думали, как о самой огромной в толпе астероидов, то почему Плутон должен избежать этой же участи?.. Что же тогда по праву может называться планетой?..
Когда я впервые начал искать планеты, я жил в крохотной лачуге в горах, чуть выше Пасадены. Все это время меня не покидало ощущение того, что я был единственным преподавателем Калифорнийского технологического института, в доме которого удобства находились на улице. Я много работал, и когда возвращался назад, домой, в горы, было уже совсем темно, далеко за полночь. Чтобы добраться до своего жилища, я должен был подняться высоко в гору, борясь с сильным ветром и темнотой леса, миновать автостоянку национального лесопарка, спуститься по грунтовой дороге и, наконец, идти по еле заметной тропинке вдоль небольшой реки, разливающейся каждой весной. Поначалу я пытался брать с собой электрический фонарик, чтобы хоть как-то освещать путь, но почти всегда его забывал. В такие ночи мне приходилось использовать любой источник света, чтобы не сбиться с тропинки, а иногда обходиться совсем без него.
Время, за которое я успевал пройти по тропинке до моего жилища, полностью зависело от фазы Луны. Когда Луна была полной, я чувствовал себя как при дневном свете и буквально летел по тропе. Когда была видна лишь четверть Луны, практически ничего не было видно, однако я мог вполне четко восстановить в памяти дорогу благодаря лишь слабому сиянию Луны и тем очертаниям, которые я мог разглядеть в ее свете. Я настолько хорошо выучил мой путь к дому, что мог идти по тропе с закрытыми глазами. Я помнил каждый торчащий из земли камень, каждое дерево, каждую свисающую к земле ветку. Также я знал, где нужно уйти вправо, чтобы не наткнуться на ядовитый дуб, и где лучше держаться немного левее, чтобы не свалиться с шестиметровой насыпи, которая называлась «холодильник», получив это имя после того незабываемого случая, когда прежние жильцы лачуги, в которой я обитал, тащили домой холодильник и, преодолев большую часть пути, уронили его прямо в реку с этой самой насыпи.
Я практически наизусть помнил тропинку к дому, но все равно каждые двадцать девять дней я осознавал, что между «запомнил» и «почти запомнил» существует огромная разница.
Каждые двадцать девять дней рождалась Новая Луна, еле различимая на небе, и нащупать дорогу к дому становилось почти невозможно. Если случалось так, что небо затягивало облаками, я считал, что мне крупно повезло, поскольку я мог увидеть тропу благодаря свету отражающихся от облаков огней Лос-Анджелеса, который находился всего в нескольких километрах от того места, где я жил. Однако в те ночи, когда в небе не было ни Луны, ни облаков и я мог рассчитывать только на свет звезд и планет, я вилял по тропе, смутно осознавая, что где-то здесь меня поджидает торчащий из земли камень, а тут - свисающая с дерева ветка. Обычно я все-таки натыкался то на камни, то на деревья. И какое счастье, что моя кожа не столь чувствительна к прикосновениям ядовитого дуба.
Сейчас я живу в месте, которое больше подходит для нормального человека, - в пригороде. Теперь я добираюсь до дома только на машине, и вся сантехника теперь у меня в доме. И теперь Луна не влияет на мою повседневную жизнь, хотя я сознательно изо дня в день отслеживаю ее путь по звездному небу и каждый месяц стараюсь показывать дочери то, как Луна совершает полный круг, и все это потому, что мне нравится Луна и я нахожу ее движения по небу и все ее фазы очаровательными. Если я слишком погружен в работу, я могу неделями не обращать внимания на ее фазы. Да, тогда, когда я жил в горах, Луна имела для меня куда большее значение, я не мог не заметить ее регулярное отсутствие и беспросветное небо, петляя среди камней и деревьев.
Как ни абсурдно это звучит, по и тогда Луна не была моим другом. Дочь одного моего лучшего друга, которой тогда было всего два с половиной года и которая несколькими годами позже будет держать букет на моей собственной свадьбе, на вопрос: «Что это?» ответит: «Это Луна. Заклятый враг Майка». И в самом деле, Луна была моим самым страшным врагом, потому что я «охотился» за планетами. Сейчас ученые сооружают телескопы в самых отдаленных уголках нашей планеты: в горах Чили, на вулканах на Гавайях, на равнинных просторах Антарктиды, даже в открытом космическом пространстве - отчасти для того, чтобы избежать городских огней, которые все больше и больше стали пронзать небо. Несмотря на все усилия, нам не удастся спрятаться от самого яркого света, который каждую ночь освещает небо и затмевает звезды, - от полной Луны.
Как новоиспеченный аспирант института Беркли в области астрономии, я никогда раньше не предполагал, что Луна может быть для меня препятствием. Мир не изменился. Люди продолжали жить той же жизнью, что и в моем раннем детстве, когда я воспроизводил наяву картинки из книг - играл в грязи на заднем дворе, представляя себе, как на поверхности Луны появляются кратеры, - все это не представляло собой никакой опасности, от которой нужно было бежать. Но вскоре я стал понимать профессиональный жаргон. Дело в том, что ночи, когда Луна была полной или почти полной, назывались «светлое время». Именно поэтому многие астрономы не любили ночи полной Луны, так как занимались поисками объектов, слабо излучающих или отражающих свет. Время, когда четверть Луны не видна в полночь, называется «серое время». Однако все ждали тех ночей, когда на небе появлялась Новая Луна и ничто не тревожило темноту ночного неба. Только в такие, как они их называют, темные ночи, астрономы прочесывают небо в надежде увидеть хотя бы одну крохотную светящуюся точку. К тому времени я уже как раз занялся поисками планет, и те планеты, которые находятся от нас слишком далеко, похожи на маленькие светящиеся точки, абсолютно незаметные при свете полной Луны. Вот так Луна и стала моим заклятым врагом.
Заниматься поисками планет я начал совершенно случайно. В 1997 году я стал работать в качестве ассистента в Калифорнийском технологическом институте и как раз тогда пришел к выводу, что совершенно не понимаю, чем занимаюсь. Калифорнийский технологический институт - идеальное место для того, чтобы стать астрономом. Во владении института находится бесчисленное количество самых больших и современных телескопов в мире, поэтому астрономы Калифорнийского института должны быть - а чаще всего и являются - лидерами в этой области науки. Когда я попал в этот институт, мне было тридцать два года, и я сразу же получил доступ к главным телескопам с напутственным словом: «Дерзай! Используй эти телескопы, и пусть твои исследования приведут тебя к новым открытиям!»