68484.fb2
КРИСТОФЕР ЭНДРЮ, ОЛЕГ ГОРДИЕВСКИЙ
КГБ. ИСТОРИЯ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ ОПЕРАЦИЙ ОТ ЛЕНИНА ДО ГОРБАЧЕВА
СОДЕРЖАНИЕ
Тайны лубянки: взгляд из Британии Предисловие к русскому изданию Эволюция КГБ Список сокращений Сведение I Сорни (1565 - 1917) II ЧК, контрреволюция и "заговор Локкарта" (1917 - 1921) III Внешняя разведка и "активные действия". Эпоха Дзержинского (1919 - 1927) IV Сталин и шпиономания (1926 - 1938) V "Враги народа" за границей(1929 - 1940) VI Служба радиоперехвата, внедрение агентов и "Великолепная пятерка" из Кембриджа (1930 - 1939) VII Вторая мировая война (1939 - 1941) VIII Великая Отечественная война (1941 - 1945) IX Установление контроля над Восточной Европой (1944 - 1948) X Холодная война.Сталинский этап (1945 - 1953) XI Холодная война после Сталина (1953 - 1963) XII Эпоха Брежнева. Восток, Третий мир и Запад (1964 - 1972/73) XIII Упадок и крах разрядки (1972 - 1984) XIV При Горбачеве (1985 - 1991)
ТАЙНЫ ЛУБЯНКИ: ВЗГЛЯД ИЗ БРИТАНИИ
Олег Гордиевский - шпион. Или, если выражаться изящно, - агент иностранной разведки. В данном случае английской, которой он служил верой и правдой более десятка лет. Гордиевский - не первый офицер КГБ, совершивший акт предательства по отношению к своей Родине: в крючковском КГБ по меньшей мере полдюжины чекистов были схвачены с поличным при проведении шпионских операций в пользу других государств. . Он же сумел ускользнуть из сетей контрразведки и ныне с семьей вкушает плоды свободы где-то в сытой английской провинции. Как бы мы ни судили поступки своих соотечественников, сменивших географию места жительства, бежавших или эмигрировавших из страны развитого социализма, к шпионам отношение всегда однозначное. И не только у нас. Ким Филби, Джон Уокер, Хайнц Фельфе, сотни других людей, связавших в прошлом свою жизнь с советской разведкой и работавших на нее подчас из самых благородных побуждений, в глазах людей, которых они предали, преступники. Таковыми они и останутся в истории разных народов, в какие бы одежды они себя ни рядили при жизни. Сказанное вовсе не означает, что шпионы - отпетые мерзавцы и бесталанные твари, не умеющие или не желающие зарабатывать праведным путем хлеб насущный. Скорее напротив: жить многие годы двойной жизнью, постоянно ходить по острию ножа, носить личину лояльного гражданина и добропорядочного семьянина, аккуратно исполнять указания одного начальства и тут же тайно бежать с докладом к другому - дело непростое, требующее не только крепкого психического здоровья, но и незаурядных актерских способностей, дара перевоплощения, в котором виртуозный обман венчает все усилия игрока. Олег Гордиевский наверняка принадлежал именно к этой категории шпионов. Его можно смело поставить на одну доску с Пеньковским, полковником советской военной разведки, сотрудничавшим с англичанами в 60-х годах. В отличие от Пеньковского, кончившего свою жизнь камерой смертников, Гордиевскому повезло: он не только избежал заслуженного наказания, но и написал в содружестве с Кристофером Эндрю книгу: "КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева. " Книга эта вышла впервые в Англии в 1990 году и теперь становится доступна русской публике. Без обиняков скажу: более основательного и достоверного исследования о советской разведке никем и нигде пока не опубликовано. Разумеется, и до 1990 года западный книжный рынок в изобилии предлагал читателю мемуары бывших сотрудников КГБ и ГРУ (Орлова, Дерябина, Хохлова, Голицына, Левченко, Суворова), труды многочисленных советологов, посвященные деятельности советских органов госбезопасности (Конквеста, Даллина, Эпстайна, Хэнсона, Хингли и др. ) Но, пожалуй, наиболее шумным успехом пользовалась книга о КГБ Джона Бэррона, вышедшая в нескольких изданиях после скандала с советскими "дипломатами" в Лондоне в 1971 году. К сожалению, в этом бестселлере немало выдумок, сплетен, искажений и неточностей. Его скорее можно отнести к увлекательному чтиву, чем к обстоятельному и выверенному рассказу о всемогущем советском ведомстве. Книга Гордиевского выгодно отличается от всех предыдущих публикаций на эту тему полноценным ретроспективным анализом становления и развития разведывательных структур в России и СССР. Она содержит богатый материал, ранее недоступный рядовому гражданину и прессе, наглядно раскрывает механизм функционирования наиболее закрытой системы тоталитарного государства. Отдавая должное самому Гордиевскому как автору, не могу не сказать, что значительная часть книги вышла из-под пера Кристофера Эндрю. Это касается прежде всего эпизодов из деятельности советской разведки, о которых Гордиевский в силу занимаемого служебного положения знать не мог. Так, дело об убийстве болгарского писателя, эмигранта Г. Маркова было известно весьма ограниченному кругу лиц, и Гордиевский доступа к нему не имел. Многие страницы, посвященные работе советской разведки в США, очевидно, написаны Кристофером Эндрю на материалах американских спецслужб и показаний перебежчиков из числа бывших сотрудников КГБ. Впрочем, в этом и состоит достоинство книги: она захватывает широкие пласты, дает глобальное видение проблем. Читателю, наверное, захочется пробежать галопом по первой сотне страниц, где описывается история возникновения российской политической полиции и ее прямой преемницы - ВЧК, и окунуться в современность с ее закрученными сюжетами и многими знакомыми именами. Не спешите. Чтобы понять корни, истоки наших сегодняшних бед, необходимо знать, как и с чего все начиналось. Но знать не по "Краткому курсу" и учебникам Минпроса, не по зализанным и стерильным историческим монографиям, а из непредвзятых, объективных источников, каковым может служить эта книга. По-новому увидятся роль Ленина и Дзержинского в организации массового террора, "заговор Локкарта" и фигура британского шпиона Сиднея Рейли, деятельност Коминтерна и "успехи" ВЧК-ГПУ на внутреннем фронте. Целая глава посвящена Сталину и его отношениям с правоохранительными органами. Подробно излагается история подготовки убийства Троцкого. Зорге, Филби, Маклин, Берджесс, Блант - имена, которыми когда-то пестрели заголовки всех газет мира, кроме советских, теперь, благодаря этой книге, портретно выписаны и, несомненно, станут ближе и понятнее тем, ради кого они пошли на громадные жертвы. Ярко подана деятельность советской агентуры в США во время Второй мировой войны. Сталинская госбезопасность, пользуясь дружеским расположением администрации Рузвельта к своему союзнику на Востоке, сумела сплести в Вашингтоне весьма эффективную шпионскую сеть. Однако Гордиевский напрасно бросает тень на ближайшего советника президента Гарри Гопкинса. В те годы симпатии к воюющей России были настолько сильны в американском обществе, что любое официальное лицо могло быть причислено недобросовестными чекистами к агентуре только по причине его готовности делиться информацией и благожелательно относиться к просьбам советских представителей. Обстоятельно освещаются проблемы послевоенного устройства в Восточной Европе, хозяйничания там партийно-полицейской мафии, гнусная роль тогдашнего совпосла в Венгрии Ю. Андропова, заманившего руководителей венгерской революции в ловушку и выдавшего их затем КГБ. Советская разведка представлена в книге наиболее впечатляюще. Ее история по сути началась с приходом в ПГУ в 1956 году Александра Сахаровского, немало сделавшего для того, чтобы превратить разведку в мощный, хорошо отлаженный бюрократический механизм. Получив в наследство от своих предшественников разветвленную агентурную сеть, Сахаровский сумел на первых порах не только закрепить, но и расширить масштабы заграничных операций. В значительной мере этому способствовала агрессивность контрразведывательного аппарата КГБ, беззастенчиво соблазнявшего или принуждавшего к сотрудничеству с КГБ иностранных граждан в Москве, будь то послы, военные атташе, клерки или охранники посольств. Не гнушались и редкими в те годы туристами и бизнесменами. С эпохой Сахаровского связано также и начало заката внешней разведки КГБ. Десталинизация советского общества имела разрушительный эффект на вербовочную базу разведки. После хрущевских разоблачений преступлений режима от него отшатнулись миллионы людей на Западе и на Востоке. Не успевшую еще затянуться рану разбередила "пражская весна" и вторжение советских войск в Чехословакию. Гордиевский достаточно подробно останавливается на драматических перипетиях августа 1968 года. Он раскрывает неблаговидную роль КГБ, систематически дезинформировавшего руководство СССР о существе происходивших в Чехословакии процессов, рассказывает о фабрикации свидетельств, якобы указывавших на наличие "империалистического заговора"; о нелегалах КГБ, расклеивавших под видом западных туристов подстрекательские листовки и воззвания к свержению коммунизма и выходу Чехословакии из Организации Варшавского Договора; о создании и "обнаружении" тайников оружия, предназначенного якобы для судетских реваншистов. Как живо напоминают эти страницы книги недавние события в нашей стране! Та же схема, та же организация - а за ними дезинформация, фальсификация, беспардонная ложь. Немало интересного найдет читатель в разделах, посвященных другим членам бывшего содружества социалистических государств, а также Китаю. Вокруг последнего в правящей кремлевской верхушке многие годы не прекращалась близкая к паранойе возня, не исключавшая превентивного ядерного удара . по ракетно-ядерным объектам КНР. Вместе с тем в общей оценке взаимоотношений СССР и стран ОВД Гордиевский преувеличивает серьезность высказывавшихся мнений о ненадежности восточноевропейских союзников и желании побыстрее с ними распрощаться. Для ЦК КПСС и КГБ социалистический лагерь был материальным воплощением всепобеждающего марксистского учения, главным приобретением после Второй мировой войны, и ими делалось все, чтобы этот лагерь не распался. В этом же контексте необходимо рассматривать и шаги, которые предпринимало брежневское руководство для расширения сферы советского влияния в Азии, Африке и Латинской Америке. Описывая деятельность советской разведки в странах третьего мира, Гордиевский допускает ряд неточностей и преувеличений. Это касается, в частности, "успехов" ПГУ в Египте. Между тем, для резидентуры КГБ в Каире явилось шоком и полной неожиданностью решение президента Садата денонсировать договор о дружбе и сотрудничестве с СССР. Вадим Кирпиченко, возглавлявший тогда резидентуру, не воспринял всерьез точку зрения специалиста по Ближнему Востоку Евгения Примакова, предупреждавшего, что Садат готовится к разрыву с Москвой. Не соответствует действительности и утверждение, что Сергей Голубев был резидентом в Каире до Кирпиченко и эффективно работал с начальником египетской разведки Сами Шарафом. Из наиболее примечательных эпизодов деятельности Голубева в тот период было его задержание в пьяном виде египетской полицией и учиненный им дебош в полицейском участке. Есть в книге и другие неточности, обусловленные как недостаточной осведомленностью авторов в ряде вопросов, так и добросовестными заблуждениями, вытекающими из повторения без должной проверки и оценки некоторых тезисов перебежчиков из числа офицеров КГБ. Например, весьма некритично подается утверждение бывшего сотрудника КГБ в Лондоне Олега Лялина, сбежавшего в 1971 году, о якобы имевшемся задании Центра следить за перемещением по стране крупнейших английских государственных деятелей с целью их возможной ликвидации. Сенсационно и излишне алармистски преподносится разработанная при Андропове совместная с военной разведкой программа слежения за возможной подготовкой США ракетно-ядерного нападения на СССР. Действительно, в последние годы пребывания у власти Брежнева все больше проявлялся маразматический характер коммунистического правления. На поводу у выжившего из ума лидера КПСС послушно шли "верные ленинцы" Андропов и Устинов. Они и сами подливали масла в огонь, пугая номенклатуру грядущими "звездными войнами" и ковбойскими замашками президента Рейгана. В этом смысле программа "РЯН" отражала состояние умов некоторых членов Политбюро, но в то же время она по сути повторяла широко известный тезис Андропова о том, что главная задача разведки - не просмотреть ядерное нападение. Являясь продуктом схоластических игр управления "Р" ПГУ, занимавшегося проблемами планирования и прогнозирования, программа "РЯН" ушла в небытие, так же как и десятки других хитроумных документов, изготовленных "мудрецами" этого управления. Гордиевский сочно и достоверно передает атмосферу, воцарившуюся в разведке после прихода в нее Владимира Крючкова. Этот хитрый партаппаратчик, подозрительный и скрытный по натуре, иезуитски улыбчивый, своим высокомерным непрофессионализмом отбил охоту у многих сотрудников ПГУ заниматься делом. При Крючкове начался скоротечный процесс разложения разведки: с 1979 года совершили измену в форме шпионажа или побега за границу более двух десятков офицеров разведки - беспрецедентное явление в истории ВЧК-КГБ. Тем не менее Крючков не только удержался в кресле, но и выдвинулся на роль руководителя всего аппарата госбезопасности. Это была крупнейшая ошибка Горбачева, едва не приведшая его к гибели в августе 1991 года и в любом случае стоившая ему политической карьеры. В книге много внимания уделено деятельности лондонской резидентуры КГБ, где Гордиевский проработал несколько лет и чуть не стал ее шефом. Хорошо переданы обстановка в коллективе, бестолковая суета, связанная бессмысленными акциями по оказанию влияния на исход выборов в США или Англии, интриги контрразведывательной службы ПГУ (кстати, автор этих строк возглавлял в Вашингтоне не линию контрразведки, как пишет Гордиевский, а политическую линию), духовная убогость жизни в советской колонии, где многие ее обитатели погрязли в накопительстве и мелочной завистливости друг к другу. Столь же правдиво показаны картина жизни в центральном аппарате ПГУ в Ясенево, практика подбора кадров и их подготовка, организация работы различных направлений в разведке. Верно подмечены Гордиевским основные тенденции и изменения в стиле руководства разведкой в ходе горбачевской перестройки. И столь же справедлив вывод: как и любому крупному современному государству, России нужны и органы внутренней безопасности, и внешняя разведка. Но для того, чтобы иметь разведку, достойную уважения своих граждан, надо закрыть КГБ и начать все сначала. В книге довольно скупо освещается деятельность репрессивного аппарата КГБ, направленная против внутренней политической оппозиции и любого инакомыслия. Авторы и не претендуют на всеобъемлющее освещение работы КГБ. Но то, с чем они вышли к читателю, поразит его воображение, заставит вновь задуматься о нашей трагической истории, побудит сделать все, чтобы кошмары прошлого никогда не омрачили нашего будущего. О. Калугин
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Писать историю того, существование чего до недавнего времени отрицалось советской пропагандой, было одновременно и вызовом, и удовольствием. Этот процесс потребовал четыре года напряженного труда совместно с доктором истории Кэмбриджского университета Кристофером Эндрю, ведущим на Западе теоретиком разведывательных проблем. К. Эндрю блестящий знаток новой и новейшей истории Европы, автор монументальной монографии "Секретная служба: становление британского разведывательного сообщества", знаток таких специфических областей, как СИГИНТ (радиоэлектронная разведка), центрист (социал-демократ) по своим политическим взглядам, был идеальным соавтором для меня, преимущественно практика, 23 года проработавшего в разных подразделениях внешней разведки КГБ, знавшим его историю в результате собственного опыта, по архивам и оперативным делам, от родственников и друзей-ветеранов КГБ. Разумеется, наибольшей трудностью при написании книги было отсутствие доступа к архивам Первого главного управления - основного органа внешней разведки КГБ. Но эту трудность с нами разделил бы любой советский историк, если бы он попытался писать о разведке. С другой стороны, - не все советские читатели знают об этом, - на Западе имеется обширнейшая литература о советском шпионаже. Так, изданный в 1985 году в США сборник "Библиография по советской разведке" содержит 518 наименований наиболее важных публикаций на эту тему. Эти источники, а также западные архивы, в том числе правительственные архивы таких стран, как США, Британия, Австралия, дали нам возможность собрать значительный объем информации. Наша книга включает в себя не более четверти накопленных нами материалов по данному предмету. Целью книги не является обличение, разоблачения и обвинения; тем более что в последние годы опубликовано изрядное количество всяческих разоблачений. Она преследует чисто академическую цель: осветить еще один аспект советской истории, который оставался в тени столь долго. Одним из важных направлений книги является борьба против мышления, основанного на вере в теорию заговоров. Подобно тому, как КГБ, а под его влиянием и советская пропаганда демонизировали в прошлом ЦРУ США, на Западе, а сейчас в определенной степени в СССР имеется тенденция к демонизации КГБ. Как бы огромен и изощрен ни был КГБ, он отнюдь не всемогущ и не вездесущ и вполне доступен пониманию. Не следует преувеличивать то, что уже достаточно зловеще. Одновременно, разумеется, задачей книги было идентифицировать и проанализировать паранойю и концептуальные аберрации самого КГБ, которые столь часто приводили его к ошибочным выводам и решениям. Очевидным уроком информации, содержащейся в книге, является то, что советская разведывательная деятельность (масштаб, методы, направленность), будучи важной частью внешней политики СССР, всегда отражала характер режима и его внутреннюю политику. Демократическая внешняя политика может проводиться только демократическим государством. Когда победившая демократия в России заставит КГБ открыть свои архивы и досье, будут написаны гораздо более детальные и интересные труды по истории советской разведки. Но наша книга, хочется верить, останется первопроходцем в этом немаловажном и обширном разделе исторической науки.
О.Гордиевский
Лейле, Марии и Анне в Москве, Дженни, Чарльзу, Эмме и Лизе в Кембридже и Лондоне, с надеждой, что права человека в Советском Союзе скоро восторжествуют, и они смогут встретиться.
ЭВОЛЮЦИЯ КГБ
Декабрь 1917 ВЧК Февраль 1922 ГПУ в составе НКВД Июль 1923 ОГПУ Июль 1934 ГУГБ в составе НКВД Февраль 1941 НКГБ Июль 1941 ГУГБ в составе НКВД Апрель 1943 НКГБ Март 1946 МГБ Октябрь 1947 - Ноябрь 1951 Внешняя разведка находится в ведении КИ Март 1953 Слияние МГБ с МВД при обра зовании укрупненного МВД Март 1954 КГБ Термин "КГБ" в настоящей книге используется для обозначения советских органов государственной безопасности на протяжении их истории со времени основания в качестве ЧК в 1917 году, а также, более конкретно, для определения Комитета госбезопасности с 1954 года, когда организация получила настоящее название.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ABO Венгерская служба безопасности; предшественница АВХ АК Армия Крайова, Польша АН Б Агентство национальной безопасности, США АН К Африканский национальный конгресс АР Агентурная разведка БНД Федеральная разведывательная служба, ФРГ ВСМ Всемирный Совет Мира ВМС Высший монархический совет (белоэмигрантская группа) ВПК Военно-промышленный комплекс ВИН Воля и Независимость (последняя активная группа Армии Крайовой) ГДР Германская Демократическая Республика ГКНТ Государственный комитет по науке и технике, СССР ГКП Германская коммунистическая партия ГКЭС Государственный комитет по внешнеэкономическим связям, СССР ГПУ Главное политическое управление (служба безопасности, входящая в НКВД в 1922-1923 гг. ), СССР ГРУ Главное разведывательное управление (военная разведка), СССР ГУГБ Главное управление государственной безопасности (служба безопасности, входящая в НКВД в 1934-1943 гг. ) ГУЛАГ Главное управление лагерей ГУР Главное управление разведки, ГДР ДГИ Кубинское ведомство внешней разведки ДГСЕ Главное управление службы внешней безопасности, Франция ДИЕ Румынское ведомство внешней разведки ДИЗА Управление информации и безопасности Анголы ДС Болгарская служба безопасности ДСТ Управление территориальной безопасности, Франция ЕС Европейское сообщество ЗАНУ Африканский национальный союз Зимбабве ЗАПУ Союз Африканского народа Зимбабве ЗЕС Западноевропейский Секретариат (Коминтерна) ЗОМО Польская вооруженная полиция ИК Исполнительный комитет Коминтерна ИНО Иностранный отдел ЧК/ГПУ/ОГПУ/ГУГБ в 1920-1941 гг.; предшественник И НУ ИНУ Иностранное управление НКГБ/ГУГБ/МГБ в 1941-1954 гг.; предшественник ПГУ ИРА Ирландская республиканская армия К5 Служба безопасности Восточной Германии в 1947-1949 гг.; предшественница Штази КГБ Комитет государственной безопасности (основан в 1954 г. ) КИ Комитет по информации (Советское разведывательное ведомство, первоначально объединявшее иностранные управления МГБ и ГРУ) (1947-1951 гг. ) ККП Кубинская коммунистическая партия КНР Китайская Народная Республика Коминтерн Коммунистический Интернационал КОР Комитет защиты рабочих, Польша КПА Комиссия по атомной энергии, США КП США Коммунистическая партия США КП ЮАР Коммунистическая партия ЮАР КЗР Кампания за ядерное разоружение (Великобритания) КРО Контрразведывательный отдел ЧК/ГПУ/ОГПУ/ГУГБ; предшественник Второго главного управления КГБ КТЮ Конгресс тред-юнионов КУС Комиссия унитарианских служб ЛГО Лондонская группа обработки, шифровальная служба ШКПС Линия КР Подразделение внешней контрразведки в резидентурах КГБ Линия ПР Подразделение политической разведки в резидентурах КГБ Линия X Подразделение научно-технической разведки в резидентурах КГБ ЛСР Левые социалисты-революционеры (эсеры) МАЮД Международная ассоциация юристов-демократов МВД Министерство внутренних дел, СССР МГБ Министерство государственной безопасности, СССР МГИМО Московский государственный институт международных отношений Межрабпом Международный фонд помощи рабочим МИ5 Служба безопасности Великобритании МЫС Мозамбикское национальное сопротивление МО Международный отдел ЦК КПСС МОР Монархическая организация России ("Трест") МПЛА Народное движение за освобождени Анголы НДПА , Народная демократическая партия Афганистана НДРЙ Народно-Демократическая Республика Йемен НКВД Народный комиссариат внутренних дел (включал органы госбезопасности в 1922-1923 и 1934-1943 гг. ), СССР. НКГБ Народный комиссариат государственной безопасности, СССР НСЗРИС Народный союз защиты родины и свободы (антибольшевистская организация) НСП Народная социалистическая партия; предшественница Коммунистической партии Кубы; НТС Народно-трудовой союз (русская эмигрантская социал-демократическая организация) НЭП Новая экономическая политика ОГ Организация Гелена, ФРГ ОАЕ Организация африканского единства ОГПУ Объединенное главное политическое управление, СССР ОЗНА Югославская служба безопасности; предшественница УДБА ОМС Отдел международных связей Коминтерна ООП Организация освобождения Палестины ОРК Объединенный разведывательный комитет, Великобритания ОСКУ Общество социалистов Кембриджского университета ОСС Управление стратегических служб, США; предшественник ЦРУ ОУН Организация украинских националистов ПГУ Первое главное управление КГБ (разведка) ПО АБН Производственный отдел АБН ПОРП Польская объединенная рабочая партия ПОУМ Рабочая партия марксистского единства (Испанская марксистско-троцкистская партия в 1930-х гг. ) ПРП Польская рабочая партия; предшественница ПОРП РОВС Российский общевойсковой союз, (белоэмигрантская группа) РПК , Российский политический комитет, (антибольшевистская организация) РУ Разведывательное управление, Индия СБ Польская служба безопасности СБА Советская военная администрация (в Восточной Германии) СДП Социал-демократическая партия, Великобритания СДП Г Социал-демократическая партия Германии СИДЕ Служба внешней документации и разведки; предшественница ДГСЕ СЕПГ Социалистическая единая партия Германии Секуритате Румынские спецслужбы СИМ Испанская республиканская служба безопасности СИС Секретная разведывательная служба, Великобритания СМЕРШ Смерть шпионам (Советская военная контрразведка, 1943-1946) СНАСП Национальная служба народной безопасности (Мозамбик) Совнарком Совет народных комиссаров, СССР СОИ Стратегическая оборонная инициатива СР Социалисты-революционеры СС Служба безопасности в нацистской Германии ССД Служба государственной безопасности ГДР, Штази СТБ Чехословацкая служба безопасности У-2 Американский самолет-шпион УА Управление Америки (разведывательная служба Кубы, независимая от ДГИ) УБ Польская служба безопасности; предшественница СБ УДБА Югославская служба безопасности УИИ Управление информационных исследований, Великобритания УНИТА Национальный союз за полную независимость Анголы ФБР Федеральное бюро расследований, США ФНЛА Национальный фронт освобождения Анголы ФРГ Федеративная Республика Германия ФРЕЛИМО Фронт освобождения Мозамбика ХАД Служба безопасности Афганистана ЦРУ Центральное разведывательное управление ЧК Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (1917-1922) ШКПС Штаб-квартира правительственной связи в Челтнеме, Великобритания ШШПС Школа шифровальщиков правительственной связи, Великобритания; предшественница ШКПС ЭР Электронная разведка
ВВЕДЕНИЕ
Раньше ли, позже каждый автор получает дар предвидения, правда, ненадолго. Очередь Кристофера Эндрю пришла в октябре 1985 года, с выходом его книги "Секретные службы: создание британской разведки". Работая над книгой, он постепенно разубеждался в весьма распространенном представлении, навеянном сенсационными сообщениями о завербованных советской разведкой шпионах из Кембриджа (где, кстати, Эндрю преподает) о том, что западные разведчики то и дело переходят на сторону противника, а в КГБ работают лишь люди, бесконечно преданные идее и делу. Эндрю полагал, что путь Олега Пеньковского, сотрудника Главного разведывательного управления (военная разведка), работавшего на англо-американские службы и сыгравшего ключевую роль в Карибском кризисе 1962 года, был пройден и другими. Во время очередного озарения, что с ним очень редко случается, по словам семьи, Эндрю в первом издании "Секретных служб" пророчествовал: "Не стоит предполагать, что других пеньковских так и не появилось просто потому, что о них не писали в газетах. " (1) За считанные дни до выхода книги в прессе появились сообщения еще об одном пеньковском из КГБ, да почище первого. Звали его Олег Гордиевский. За несколько месяцев до своего бегства из России, а случилось это летом 1985 года, Гордиевский был назначен резидентом КГБ в Лондоне. На Британскую секретную разведывательную службу (известную также как МИ6) он начал работать в 1974 году, будучи сотрудником КГБ. Летом 1986 года Гордиевский прочитал "Секретные службы" и связался с Эндрю. Последующие беседы, которые шли на протяжении целого года, выявили весьма сходные оценки двух специалистов деятельности КГБ со времени его основания как Ч К (всего через полтора месяца после Октябрьской революции) и до наших дней. Периодические приступы шпиономании в КГБ и навязчивая идея о плетущихся заговорах - реальных и мнимых - стали главным предметом исследовательской работы Эндрю. Гордиевский испытал все прелести таких приступов на собственной шкуре. Самый драматичный период его службы в КГБ наступил в начале 1980-х гг., когда Кремль серьезно встревожился по поводу несуществующего плана первого ядерного удара со стороны Запада. Гордиевский принимал самое непосредственное участие в этой крупнейшей международной операции за всю историю советской разведки, под кодовым названием РЯН, проводимой совместно КГБ и ГРУ, что само по себе было удивительным. Целью этой операции было разоблачение ядерного заговора стран Запада. Проводилась она весьма нетрадиционными, если не сказать странноватыми, методами, как, например, наблюдением за динамикой запасов донорской крови в Великобритании, количеством скота, привозимого на бойни, и периодичностью встреч Маргарет Тэтчер с английской королевой. Главным препятствием для изучения операций КГБ за рубежом была полная недоступность материалов его управления внешней разведки или, официально, Первого главного управления (ПГУ), даже в последние годы. И лишь доступ Гордиевского ко многим из этих материалов за двадцать три года службы в КГБ позволил заполнить неминуемые для других авторов пробелы в этой области. На самой первой их встрече Эндрю с радостью узнал, что Гордиевского давно интересует история и текущая деятельность КГБ. В 1980 году Гордиевскому было поручено составление совершенно секретной истории ПГУ и его операций в Великобритании, Ирландии, скандинавских странах и австралийско-азиатском регионе. Начав работу, Гордиевский быстро понял, что копаться в документах ему гораздо интереснее, чем писать. Увы, даже в истории КГБ, предназначенной для служебного пользования с жирным грифом секретности, о многом написать было невозможно по политическим мотивам. К счастью, эти ограничения не относятся к настоящей книге, над которой Эндрю и Гордиевский начали работать летом 1987 года. Пожалуй, сотрудникам КГБ она покажется намного откровенней, да и информативней, чем их собственная секретная история, спрятанная в сейфах. Хотя писал книгу Эндрю, она - плод работы обоих авторов и содержит выводы, сделанные после многочасовых дискуссий. В книге использованы секретные архивы КГБ, другие материалы, которые авторы раскопали во многих и многих библиотеках и архивах Запада, и личный богатый опыт Гордиевского, приобретенный за время работы в ПГУ и загранрезидентурах КГБ. После года учебы в 1962-1963 гг., Гордиевский девять лет проработал в Центре, то есть штаб-квартире КГБ в Москве (1963-1965 и 1970-1972 гг. ), и резидентуре в Копенгагене (1966-1970), где он работал с нелегалами, то есть агентами КГБ, живущими под чужим именем и без дипломатического иммунитета. На протяжении последующих тринадцати лет Гордиевский работал в политической разведке (ПР) в Копенгагене (1973-1978), в Центре (1978-1982) и в Лондоне (198-2-1985). Поворотный момент в эволюции взглядов Гордиевского наступил летом 1968 года, когда силы Варшавского Договора вторглись в Чехословакию и гусеницы танков прошлись по цветам свободы, распустившимся "Пражской весной". Тогда его посетили те же мысли, которые позже, в 1989 году, вихрем пронеслись по странам Восточной Европы: однопартийное коммунистическое государство неизбежно скатывается к нетерпимости, бесчеловечности и попранию свобод. Как и все диссиденты брежневского периода, Гордиевский мучился выбором форм борьбы за демократию с политической системой, которая с такой ловкостью и сноровкой научилась бороться со своими оппонентами. Ко времени своего второго назначения в Копенгаген, Гордиевский решил, что лучшим способом борьбы для офицера КГБ станет работа на Запад. Он начал искать контакты, и после длительного периода взаимного прощупывания в конце 1974 года стал активно сотрудничать с СИС. В ходе своей работы на английскую разведку он старался как можно подробнее знакомиться с материалами ПГУ, даже идя на риск. Его тщательное изучение боевого порядка КГБ дало возможность составить беспрецедентный список резидентов КГБ в столицах крупных стран Запада, который помещен в приложении к этой книге. В ходе работы у него было много бесед с крупными чинами КГБ, высокопоставленными дипломатами и партийными работниками. Удивительно, говорил Гордиевский, как много можно узнать, просто сидя в кабинетах крупных аппаратчиков. У каждого из них стол был уставлен плотными рядами телефонов. Их количеств? указывало на высоту положения их владельца. В начале 1980-х годов Гордиевский регулярно бывал в кабинете заместителя начальника ПГУ, отвечавшего за европейские операции, Виктора Федоровича Грушко. Для десятиминутного доклада Гордиевскому приходилось иногда по часу просиживать в его кабинете, дожидаясь, пока важная персона не решит насущные проблемы дня, зажав в руках сразу несколько телефонных трубок. Партийным чиновником самого высокого ранга, которого Гордиевский информировал по текущим вопросам, был Михаил Сергеевич Горбачев. За три месяца до своего избрания на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, в декабре 1984 года, Горбачев впервые совершил визит в Великобританию. В течение всего визита ему ежедневно представляли по три-четыре разведсводки, большинство из которых готовил Гордиевский. Горбачев тогда изложил свои взгляды на некоторые приоритеты будущей работы, которые имели непосредственное отношение к деятельности советского посольства и резидентуры КГБ в Лондоне. Должно быть, позже он задумывался над иронией судьбы - ведь он получал консультации на своих первых в жизни международных переговорах от разведчика, работающего на СИС.
X X X
Еще до начала своего сотрудничества и Эндрю, и Гордиевский весьма интересовались историей с советскими агентами из Кембриджа. Кембриджский университет, в котором преподает Эндрю, пользуется уникальной, хотя и сомнительной честью главного поставщика человеческого материала как для Британской секретной службы, так и для ее главного оппонента - КГБ. Все же, несмотря на впечатление, создавшееся от газетных публикаций, СИС завербовала побольше выпускников Кембриджа, чем КГБ. После выхода на экраны в 1960 году популярного фильма "Великолепная семерка" главные агенты КГБ из Кембриджа получили в Центре прозвище "великолепная пятерка". Их портреты, вместе с фотографиями ведущих их офицеров, украшают мемориальную комнату ПГУ. С особым интересом Гордиевский следил за карьерой самого известного из "великолепной пятерки" - Кима Филби, который очутился в Москве в январе 1963 года. Спустя десять лет Гордиевский купил в Копенгагене книгу Патрика Сила и Морин Мак-Конвил "Филби: долгий путь в Москву" и прислал ее Филби через друга из Центра, Альберта Ивановича Козлова. Филби книгу прочел и вернул Гордиевскому с собственноручной надписью на форзаце: "Дорогой коллега Олег. Не верьте ничему обо мне, что увидите в печати! Ким Филби" Взгляды Гордиевского на Филби сильно отличались от того славного образа, который КГБ настойчиво насаждал в печати. Приехав в 1977 году в отпуск в Москву, Гордиевский прослушал первое публичное выступление Филби в Центре перед аудиторией человек в триста. Филби говорил по-английски и начал свою речь так: "Этот год особенный. Мы не только отмечаем шестидесятую годовщину Великой Октябрьской революции, но и пятидесятую годовщину Советской федерации футбола. " В ответ раздались два взрыва смеха, сначала от тех, кто понимал по-английски, а потом от остальных, слушавших перевод. Разоружив таким образом аудиторию, Филби принялся за тонкую, но очень язвительную критику КГБ, который нечутко обошелся с ним в Москве, где он находился уже 14 лет. "За годы работы мне приходилось бывать в штаб-квартирах нескольких крупнейших разведок мира. И вот, после четырнадцати лет пребывания в Москве, я наконец сегодня посетил и вашу. " Во время своих эпизодических встреч с западными журналистами Филби изредка сетовал на КГБ за невнимание к его способностям, но никогда по-настоящему не раскрывал того, как больно его это пренебрежение ранит. Напротив, ему хотелось создать впечатление, что он крупная фигура в КГБ и имеет солидное звание. За несколько месяцев до смерти, в своем последнем интервью Филлипу Найтли, он подтвердил слух о том, что ко времени своего приезда в Москву он уже имел звание полковника. Однако когда Найтли чуть позже спросил его, дослужился ли он с тех пор до генерала, Филби дал уклончивый ответ. "Строго говоря, - сказал он, - в КГБ военных званий нет, но я пользуюсь генеральскими привилегиями. " Филби прекрасно знал, что военные звания в КГБ есть (Гордиевский, к примеру, был полковником к моменту своего побега), да и генералов там тоже хватает. (2) Но к глубокому своему огорчению, и до конца жизни Филби не поднялся выше ранга "агента", хотя и был вполне обеспечен. Когда в январе 1963 года он появился в Москве, то был уверен, что получит высокое назначение в Центре, но скоро с горечью убедился, что, несмотря ни на какие заслуги, западным агентам никогда не присваивали офицерского звания КГБ. Как и Филби, все они оставались просто агентами. Так что до самой смерти, которая наступила в 1988 году, званием Филби оставалось лишь его кодовое имя - агент Том. Слишком поздно Филби понял, что КГБ никогда до конца не доверяет западным агентам. Когда он приехал в Москву, то его близкий друг Гай Берджесс, на чью эксцентричную личную жизнь так досадовал и КГБ и, чуть раньше, британский МИД, совсем спился. Несмотря на свои настойчивые просьбы, Филби так и не разрешили повидаться с другом при жизни. Берджесс умер в августе 1963 года. Берджесс завещал Филби свою библиотеку, зимние пальто, кое-какую мебель да две тысячи фунтов. За самим Филби очень внимательно приглядывали во время его поездок в соцстраны. Когда он собрался на Кубу, то его отправили морем специально для того, чтобы исключить малейшую возможность побега через транзитный зал в аэропорту. В первые годы своего пребывания в Москве Филби удавалось забыть о разочаровании в череде постоянных допросов, подробных описаний каждого работника британской разведслужбы, с которыми Филби общался, или любой операции, с которой тот соприкасался, хотя бы косвенно. Все это накладывалось на постоянную текучку. Кроме того, Филби предложили помочь в написании мемуаров лучшего из советских нелегалов в послевоенной Великобритании, Конона Молодыя (он же Гордон Лонсдейл), вышедших на Западе в 1965 году, и подготовить собственные пропагандистские мемуары, которые после долгих раздумий Центр все же решился опубликовать в 1969 году. Чтобы хоть как-то утешить Филби за отсутствие звездочек на погонах, ему россыпью отвалили разных значков и наград от спецслужб стран советского блока, начав с ордена Ленина в 1965 году. Как он потом похвастался Найтли, это соответствовало присвоению рыцарства в советском варианте. "Конечно, и рыцарства бывают разные, но орден Ленина соответствует одному из лучших, " - заметил Филби. Все же, когда период его допросов и интервью подошел к концу в 1967 году, Филби впал в глубокую депрессию, считая, что КГБ не оценил его колоссального потенциала и способностей. С личной жизнью у него тоже не ладилось. Приехав в Москву, он завязал дружбу с Дональдом Маклином, которого после Кембриджа видел всего пару раз и раньше почти не знал. Дружба эта кончилась в 1965 году, когда Филби оставила третья жена, а ее место заняла Мелинда Маклин. Все же через год и эта семейная лодка дала сильную течь. У Филби начались запои, во время которых он шатался по всей России и полностью терял представление о времени и пространстве. В отличие от Маклина, который пьянством загнал себя в могилу (хотя и не так быстро, как Берджесс), Филби спасла от неизбежного конца Руфа, "женщина, которую я ждал всю жизнь". Они поженились в 1971 году. Контакты с Филби лишь убедили Гордиевского в принятом решении работать на Запад. Филби тщетно пытался убедить самого себя, что, глядя из окон своей московской квартиры, он может разглядеть прочный фундамент будущего, краешек которого он увидал в Кембридже, как он позже писал в своих мемуарах. (3) Для Гордиевского же, напротив, пропасть между мифом о справедливом советском общественном устройстве, который так вдохновил выпускника Кембриджа Филби, и мрачной застойной реальностью брежневской России перейти было невозможно. Да и сам Филби иногда ощущал глубину этой пропасти. Когда он метал стрелы в советскую систему, офицеры КГБ обычно отвечали: "Ну а я-то тут при чем?", чем вызывали взрыв негодования. "Не при чем? Каждый советский человек при чем! Вы все тут при чем!" кипятился Филби. Хотя Центр и стремился к рекламе карьеры Филби на Западе, он неодобрительно отнесся к разглашению в 1979 году имени четвертого члена "великолепной пятерки" - Энтони Бланта. В восьмидесятые годы КГБ с большой опаской следил за шумной охотой на пятого члена группы по целой веренице ложных следов. Целые стопки бестселлеров повествовали о вымышленных и истинных советских агентах. Жертвами ложного обвинения в шпионаже стали Фрэнк Берч, Сефтон Делмер, Эндрю Гау, сэр Роджер Холлис, Гай Лидделл, Грэм Митчелл и Артур Пигу - все они к тому времени скончались. Обвинения коснулись и сэра Рудольфа Пейерлса, который, как думали, тоже скончался. Однако он был жив и достаточно бодр, чтобы подать в суд и выиграть дело о клевете. Не обошли вниманием и лорда Ротшильда, но прямых обвинений против него не выдвигали, опасаясь еще одного судебного дела. Так и умер он в 1990 году, пав жертвой колких намеков и сплетен. Д-р Уилфред Манн в суд на клеветников не подал, но ему пришлось опубликовать убедительное объяснение, чтобы смыть с себя пятно подозрения. К концу 80-х гг. охота на пятого члена группы стала напоминать тщетные поиски чаши Грааля Монти Питоном. (4) Если бы КГБ не был так привержен своей теории заговоров, он, может быть, с радостью наблюдал бы сумятицу, которую вызвала газетная кампания по поискам пятого члена "пятерки", и тот ущерб, который она нанесла репутации МИ5. Увы, службу безопасности Великобритании быстро окрестили заграничным филиалом КГБ. В самом же КГБ шумихе не радовались и считали ее каким-то дьявольским планом британской разведки. В 1981 году Гордиевский только перешел в Британский сектор Третьего отдела, когда на страницах английской прессы замелькали аршинные заголовки о разоблачении Чэпмэном Пинчером "пятого". Это был не кто иной, утверждал Пинчер, как сэр Роджер Холлис, генеральный директор МИ5 с 1956 по 1965 год. (5) К тому времени Гордиевский уже знал настоящего пятого члена группы, покопавшись в материалах для официальной истории ПГУ 1980 года. Тем не менее после обвинения в шпионаже Холлиса он много часов беседовал о нем с Иваном Александровичем Шишкиным, начальником факультета №2 (контрразведка) в учебном центре ПГУ института им. Андропова. Шишкин был одним из лучших специалистов по Великобритании в ПГУ, служил в Лондоне заместителем резидента и там же руководил линией КР (контрразведка) с 1966 по 1970 г. Шишкин упорно утверждал, что в обвинениях против Холлиса нет ни слова правды. Один из друзей Гордиевского в Центре, начальник сектора в Третьем отделе Альберт Козлов, также занимался делом Холлиса и назвал все обвинения против него чушью. В 1984 году пресса снова вытащила дело Холлиса, когда в телевизионном интервью против него выступил Питер Райт, отставной сотрудник МИ5, помешанный на заговорах, который тремя годами ранее и дал Чэпмэну Пинчеру основной материал для своих заявлений. В то время Гордиевский приехал в Москву в отпуск из Лондона и прочитал телеграмму КГБ о заявлении Райта во время своей встречи с начальником Британского сектора Игорем Викторовичем Титовым, который ранее занимался политической разведкой в Лондоне и был там заместителем резидента, пока год назад его не выставили из Великобритании. "Сущий бред, - сказал тогда Титов. - Но за всем этим кроется какая-то внутренняя интрига. " Дмитрий Андреевич Светанко, консультант и заместитель начальника Третьего отдела ПГУ, сказал то же самое. По иронии судьбы, интерес британской прессы к советским шпионам, пробравшимся в английскую разведку, достиг своего апогея именно тогда, когда их там не было впервые за пятьдесят лет. Материалы лондонской резидентуры подтверждают, что после ареста Джорджа Блейка в 1961 году у КГБ не было источников ни в МИ5, ни в МИ6. Питеру Райту, наверно, так и не пришло в голову, что правительство так легко отвергло все обвинения против Холлиса потому, что у СИС был свой надежный и информированный источник в КГБ.
X X X
Разведывательная карьера Гордиевского достигла своей вершины в 1985 году. К этому времени он работал на СИС уже одиннадцать лет, а репутация его в Центре была как никогда высока. Возглавляя линию ПР и будучи заместителем начальника лондонской резидентуры с 1983 года, он регулярно отправлял в Москву сводки по политическим вопросам и неизменно получал благожелательные отзывы. Его консультации Горбачеву во время декабрьского визита 1984 года упрочили его положение в Лондоне. В январе 1985 года Гордиевского вызвали в Центр и сообщили о назначении его лондонским резидентом. К своим обязанностям Гордиевский должен был приступить в мае, когда бывший тогда резидентом Леонид Ефремович Никитенко возвратится в Москву. В этот приезд Гордиевского ознакомили с личным шифром резидента для совершенно секретной связи с Москвой. 17 мая 1985 года, в пятницу, Гордиевскому в Лондон пришла телеграмма с указанием прибыть в Москву для официального утверждения в новой должности. Только уникальные способности и живучесть Гордиевского позволили ему пережить последующие события. Иначе мы бы никогда не держали в руках эту книгу. В самой телеграмме ничего подозрительного не было, правда, уж больно срочно его требовали в Москву. Гордиевскому сообщили о предстоящей встрече с Виктором Михайловичем Чебриковым, председателем КГБ и членом Политбюро, и генералом Владимиром Александровичем Крючковым, который уже много лет возглавлял Первое главное управление. Позже, в 1988 году, Крючков сам возглавил КГБ. Телеграмма произвела сильное впечатление на тогдашнего советского посла в Лондоне, неуправляемого Виктора Ивановича Попова. Сразу забыв их прежние стычки, он расплылся в улыбке и по-отечески стал советовать Гордиевскому, как держать себя на встречах в Москве. Шестое чувство разведчика подсказывало Гордиевскому, что дело было неладно. Вглядываясь в телеграмму, он почувствовал, что ладони стали липкими и в глазах потемнело. Вскоре после его разговора с Поповым пришла вторая телеграмма, в которой сообщалось о предмете предстоящей беседы с Чебриковым и Крючковым. Гордиевский чувствовал, что в Москве его ждет хитро замаскированная западня. Он пытался убедить себя, что двойная жизнь сделала его подозрительным, а в Москве ничего, кроме лавров, его не ожидает. Профессиональная гордость агента британской службы заставила его подивить в себе подозрения и вернуться в Москву. 18 мая, суббота, был одним из самых суетных дней для Гордиевского за все три года работы в Лондоне. Ему надо было подготовиться к отъезду, составить информационные материалы для Чебрикова и Крючкова и передать пять тысяч фунтов нелегалу. Техник резидентуры изготовил из папье-маше полый кирпич, в который должны были поместиться двести пятьдесят двадцатифунтовых банкнот в целлофановом пакете. Гордиевский положил кирпич в пластиковый пакет и пошел гулять со своими дочерьми, Марией и Анной, поиграть в парке Корамз Филдз, в Блумсбери, неподалеку от известной детской больницы на Грейт Ормонд Стрит. Играя с дочерьми, Гордиевский незаметно обронил кирпич в густую траву между дорожкой и забором на северной стороне парка. В воскресенье утром, 19 мая, посольский форд "Гранада" забрал Гордиевского из его квартиры на Кенсингтон Хай Стрит в аэропорт Хитроу. Поскольку поездка в Москву предполагалась недолгой, его семья осталась в Лондоне. В московском аэропорту Шереметьево он первый раз отчетливо почуял неладное. Пограничник на паспортном контроле долго листал его зеленый диппаспорт, а затем в присутствии Гордиевского позвонил и доложил о его прибытии. Немного удивило, и то, что его не приехали встречать, хотя, как он позже узнал, машину отправили, но она ждала его у другого терминала. Гордиевский взял такси. В машине уже сидели два человека, как оказалось, западногерманских дипломата, которые возвращались к себе на квартиру. Когда Гордиевский представился им как советский дипломат, немцы страшно заволновались и потребовали везти их прямо в посольство, видимо, опасаясь ловушки. Гордиевский тогда подумал, не посчитает ли наружное наблюдение КГБ у посольства подозрительным его поездку с двумя немцами. Когда Гордиевский, наконец, добрался до своей квартиры на Ленинском проспекте, 109, он увидел, что ее обыскивали, даже не успев открыть дверь. Он и жена Лейла всегда закрывали дверь на два замка из трех. В этот раз были закрыты все три. "Обычное дело, "- подумал Гордиевский. В техническом отношении специалисты КГБ по обыскам были безупречны, но имели дурную славу людей рассеянных и сильно пьющих. На первый взгляд все в квартире оставалось нетронутым. При более тщательном осмотре, тем не менее, обнаружилась маленькая дырочка от щупа в целлофане запечатанной пачки салфеток в ванной. Гордиевский знал, что в квартире находить было нечего, кроме стопки книг под кроватью. Книги он привез из-за границы. Хотя многие из них, включая почти всего Солженицына, официально считались подрывной литературой, многие советские дипломаты везли их в страну из-за рубежа. Перед тем, как лечь спать, Гордиевский позвонил начальнику Третьего отдела ПГУ Николаю Петровичу Грибину и доложил о приезде. Грибин был немногословен, и тон его показался Гордиевскому прохладным. На следующее утро, в понедельник, 20 мая, младший офицер КГБ Владимир Чернов, которого за два года до этого английские власти выставили из страны, приехал к Гордиевскому на своей "Ладе", чтобы забрать его в ПГУ, расположенное в Ясенево, недалеко от кольцевой дороги. Там Гордиевского посадили в свободной комнате Третьего отдела. Гордиевский осведомился об обещанной встрече с Чебриковым и Крючковым и услышал в ответ: "Вам сообщат, когда они смогут принять вас. " Целую неделю ничего не происходило. Гордиевский ежедневно сидел на телефоне до восьми вечера, ожидая вызова, но в ответ слышал лишь отговорки. У Крючкова, якобы, очень загруженная неделя и много заседаний в руководстве комитета и ЦК, а Чебриков не может с ним встретиться, пока Гордиевский не переговорит с Крючковым. Так и сидел он, убивая время шлифовкой своих сообщений по Британии да выверяя данные по британской экономике и вооруженным силам. Грибин уговаривал Гордиевского поехать на выходные с ним и женой на дачу КГБ. Но, к явному неудовольствию Грибина, он отказался, сославшись на то, что должен встретиться с матерью и сестрой. Все выходные прошли за разговорами о семье Гордиевского в Лондоне. Мария ходила в первый класс церковно-приходской школы на Кенсингтон Хай Стрит, и Гордиевский рассказывал матери и сестре, как хорошо она говорит по-английски. Он вспомнил, что однажды дочь, придя из школы, блестяще прочитала "Отче Наш". Вторая неделя пребывания Гордиевского в Москве была более насыщена событиями. 27 мая около полудня ему в Третий отдел позвонил заместитель начальника ПГУ генерал Грушко и вызвал на важное совещание по новой стратегии проникновения в британские структуры на высшем уровне. На черной "Волге" Грушко они отправились на дачу КГБ в нескольких километрах от здания ПГУ, где их уже ждал накрытый стол. "Как насчет выпить?" - спросил Грушко. Гордиевский поколебался, вспомнив о горбачевской антиалкогольной кампании. Но поскольку Грушко, похоже, был намерен выпить, он согласился. Официант принес бутылку армянского коньяка и наполнил рюмки. К удивлению Гордиевского, Грушко стал расспрашивать его о семье. Не успели они покончить с закусками, к ним присоединились генерал Голубев и полковник Буданов из Управления К (контрразведка), отвечавший за расследование внутренней утечки информации. На столе появилась вторая бутылка коньяка, и из нее наполнили рюмку Гордиевского. Выпив, он сразу почувствовал, что в коньяке был наркотик. "У меня было чувство, что я - это какой-то чужой человек, "- позже вспоминал Гордиевский. Он начал безудержно говорить. Внутренний голос предостерегал его, но самоконтроль был почти утерян. Повернув голову, Гордиевский увидел, что Грушко выходит из комнаты. Голубев и Буданов остались. Посыпались вопросы. Гордиевского расспрашивали о перебежчиках из КГБ, в частности, о завербованном французами агенте по кличке "Фарвелл" (Прощание), работавшем в Управлении Т (научно-технический шпионаж), и которого двумя годами ранее ликвидировали. Затем вопросы стали более конкретными. "Как вы могли позволить дочери читать "Отче Наш"? - неожиданно спросили его. Гордиевский говорил себе: "Меня накачали, и я это знаю. Мне трудно собраться, но они, значит, прослушивали разговоры с матерью и сестрой. Они поставили в квартире подслушивающие устройства. " Потом Гордиевского стали расспрашивать о книгах Солженицына и других, которые лежали у него под кроватью. "Как вы могли везти через границу эту антисоветчину?" Следующая стадия допроса была значительно агрессивнее. Гордиевского прямо обвинили в работе на англичан. Голубев назвал имя английского дипломата и спросил: "Это он вас завербовал, так?" Потом Гордиевского оставили одного. Через некоторое время Голубев вернулся. "Признайся!потребовал он. - Ты что, не помнишь? Ведь ты только что признался. Признайся снова!" Гордиевский почувствовал, что голова его идет кругом, и как будто издалека услышал свой голос, монотонно бубнивший: "Нет, я не признавался. Не признавался. " Больше он ничего не помнит. На следующее утро Гордиевский проснулся с дикой головной болью в одной из спален дачи. Двое из обслуживающего персонала, мужчина и женщина, принесли ему кофе. Гордиевский пил чашку за чашкой, но боль не унималась. Вспоминая события вчерашнего дня, он с ужасом подумал: "Все, конец. Не выкарабкаться. " Однако постепенно к нему вернулась слабая надежда. Около половины десятого утра на дачу приехали Голубев и Буданов с таким видом, как будто вчерашний допрос был просто застольной беседой. Вскоре Голубев уехал, но Буданов остался. Хотя Гордиевский помнил Буданова как одного из самых опасных и коварных сотрудников КГБ, его первые вопросы казались довольно безобидными. Когда-то Буданов, похоже, был в Лондоне. "Где в Англии вы бывали?"- спросил он. Гордиевский ответил, что из-за обычных для советских дипломатов ограничений на передвижение за пределами Лондона (а сотрудники КГБ обычно имеют дипломатическую крышу), он в основном бывал на партийных конференциях в Блэкпуле, Брайтоне и Хэрроугейте. "Хэрроугейте?удивился Буданов. - Никогда не слыхал. " Затем тон его переменился. "Вчера вечером вы вели себя вызывающе и самоуверенно, "- заявил он. Гордиевский извинился. "Вы говорили нам, что мы воссоздаем атмосферу чисток, охоты на ведьм и шпиономании 1937 года. Это не так. Через некоторое время я (вам это докажу. Скоро придет машина, и вы сможете поехать домой. " Вернувшись домой,, Гордиевский позвонил Грушко. "Простите, я не очень хорошо себя чувствую и не смогу быть сегодня на работе, "- начален. Грушко не возражал. "Простите также, если я вчера сказал что-нибудь не так, продолжил Гордиевский, - но эти двое вели себя довольно странно. " "Напротив, - ответил Грушко. - Очень милые люди. " Фраза прозвучала неуместно и напыщенно, но, как понял Гордиевский, Грушко знал, что их разговор записывался на пленку. Полдня вторника и всю оставшуюся среду Гордиевский отходил дома и, по его словам, "думал, думал, думал". К вечеру среды его подавленность понемногу стала проходить. События последних двух дней и его успешное отражение предъявленных обвинений предполагало, что до вынесения смертного приговора ему могут дать передышку. "А может, - подумал он, - мне и удастся выкарабкаться. " Если б он жил на поколение раньше, его бы просто убрали, а теперь КГБ нужны были доказательства. В четверг 30 мая Гордиевский вернулся в свой кабинет в Третьем отделе. Вскоре его вызвали в кабинет Грушко. Грушко сидел за столом, а по бокам Голубев и мрачный Грибин, начальник его отдела. Грушко сказал: - Вчера мы почти весь день говорили о вашем деле с товарищем Крючковым. Вы знаете, что долго обманывали нас. Поэтому ваше пребывание в Великобритании закончено. Ваша семья немедленно вернется в Москву. Однако мы решили, что вы сможете продолжить работу в КГБ, хотя, видимо, и не в Первом главном управлении. Что скажете? Гордиевскому было ясно, что эта тирада не более чем уловка, рассчитанная на то, что он сам себя угробил. Ему уже вынесли отсроченный смертный приговор, но поскольку допрос на даче не удался, его поставили под наблюдение и дали погулять, надеясь, что он попытается связаться с британской разведкой или выдаст себя как-то иначе. Оглядываясь назад, ясно, что нажим генерала Голубева на такие банальности, как "Отче Наш" и книги под кроватью свидетельствовали о том, что все его дело было построено на косвенных уликах. Поскольку единственным шансом Гордиевского было выиграть время, он и решил поиграть. Он извинился за то, что на допросе его сморил сон. "Боюсь, - добавил он, - что еда была не очень. " Генерал Голубев, чье чувство юмора даже по меркам КГБ было посредственным, с негодованием стал отстаивать каждый бутерброд. "Вовсе нет, - заявил он, - ветчина была хорошей, и красная икра тоже очень неплоха. И сыр тоже. " Гордиевский не мешал этой хвале бутербродам. "А что касается обвинений, которые мне предъявлены, - продолжил он, - то я просто не понимаю, о чем вы говорите. Но если вы примете решение о прекращении моей работы в ПГУ, я приму ваше решение как офицер и человек. " Позже его последняя фраза, как и защита бутербродов, показалась Гордиевскому довольно комичной прелюдией к отчаянной борьбе за жизнь. Похоже, что генерал Грушко после заявления Гордиевского вздохнул с облегчением, избежав инцидента с открытым признанием или яростным отпирательством по поводу измены в его собственном управлении. "Спасибо, спасибо", - сказал он Гордиевскому и пожал руку. Тем не менее, он приказал Гордиевскому сдать "антисоветчину" из-под кровати в библиотеку ПГУ. Если бы его отдали под суд, то книги бы использовали как улику. Начальник Третьего отдела Грибин, который несколько месяцев назад расхваливал Гордиевского, руки ему не подал. "Не знаю, что и предложить, - сказал он. - Постарайтесь отнестись ко всему по-философски. " После своего побега в Англию Гордиевский хотел было позвонить Грибину и сказать: "Послушал вашего совета. Подошел ко всему по-философски. " Гордиевский ушел в отпуск до 3 августа. Он рассчитал, что игра в кошки-мышки продлится до конца его отпуска, и провел две горькие и в то же время такие легкие недели июня с Лейлой, Машей и Аней в Москве. Зная о предстоящей разлуке, он весь погрузился в тихую семейную жизнь. 20 июня его семья собиралась поехать на дачу отца Лейлы в Закавказье. Гордиевский так хотел поехать с ними, но чтобы организовать свой побег, ему нужно было время. Поэтому он и согласился поехать в санаторий КГБ в Семеновском, за сто километров к югу от Москвы, где раньше была дальняя дача Сталина. Незадолго до его отъезда бывший коллега Борис Бочаров, живший в одном доме с ним, спросил: "Что там стряслось в Лондоне, старик? Нам пришлось отозвать всех нелегалов. Все операции коту под хвост. Тут прошел слушок, что твой заместитель сбежал. " В их следующую встречу Бочаров вел себя совсем по-другому. Его, видно, уже предупредили. В санатории КГБ Гордиевский занимался лечебной гимнастикой, читал и обдумывал свой побег. Редко кто из отдыхающих жил в отдельном номере. Случайно, нет ли, соседом Гордиевского был охранник. Наблюдение за ним осуществляли местные сотрудники КГБ, и значительно незамысловатей, чем столичные. Когда бы Гордиевский ни отправлялся на пробежку, он замечал те же самые лица, которые останавливались помочиться в тех же самых кустах или же так же глупо прятались. Одного из таких умников он назвал, за его неистощимый мочевой пузырь, "Инспектор Клузо". В библиотеке санатория Гордиевский изучил все карты и путеводители приграничного региона, которые только мог отыскать, но делал это аккуратно, стоя с книгами у полок, не сидел открыто в читальном зале с такой подозрительной литературой. В абонементе он специально брал книги, не имеющие ни малейшего отношения к его замыслам побега. Последний офицер КГБ, с которым Гордиевский перекинулся парой фраз до отъезда из санатория, спрашивал его, с какой стати Гордиевскому понадобилось читать книгу о русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Гордиевский ответил, что заполняет пробелы в образовании. После побега Московский центр будет тщетно изучать этот том, пытаясь найти хоть какой-нибудь след. Отъезд семьи Гордиевского в Закавказье был неожиданно отложен до 30 июня, и дети смогли на денек приехать к нему. Последний раз он тогда видел Машу и Аню. Вечером он посадил их на электричку и так долго обнимал, что едва успел выскочить, когда двери уже закрывались. Во время своего пребывания в санатории Гордиевский дважды под разными предлогами ездил в Москву, чтобы связаться с СИС. Один раз он прошел десять миль пешком до ближайшей станции, чтобы рассчитать свой более длительный переход через границу. Интересно, что КГБ не смог засечь его контакты с СИС в Москве. Во время своего первого приезда в Москву он в последний раз видел жену (Маша и Аня были на даче его матери под Москвой). Он попрощался с Лейлой в универмаге, куда они пошли за покупками. В жизни Гордиевского это был самый тяжелый момент. Лейла знать не знала, что они видятся, может быть, в последний раз. Она легонько чмокнула его в губы. Гордиевский выдавил из себя улыбку и мягко сказал: "Могла бы и поласковей. " Часто вспоминал он потом эти слова. Лейла, наверно, тоже. Самым трудным для него было скрывать план побега от семьи. Он знал, что в случае успеха они несколько лет будут разлучены. А если он не скроется, то ему дадут еще пару недель погулять и казнят как изменника. Для семьи это будет еще большим ударом. В среду 10 июля Гордиевский вернулся из санатория КГБ на свою московскую квартиру. За две недели до побега на Запад или около того он наметил несколько ложных следов, чтобы сбить с толку наблюдение - назначил встречи с друзьями и родственниками на неделю после его предполагаемого отъезда из Москвы. Немало потрудился он и над своей плохонькой "Ладой", подготавливая ее к техосмотру. Наблюдение за Гордиевским уже привыкло к тому, что он выходил на пробежку по Ленинскому проспекту и обычно не обращало на это особого внимания. В пятницу, 19 июля, в четыре часа дня он вышел на очередную пробежку в старых штанах, фуфайке и с пластиковым пакетом в руках. С пробежки он не вернулся. В Центре, наверно, потом долго ломали голову, что же было в том пакете у Гордиевского. Через несколько дней он хитрыми путями добрался до границы и перешел ее. Гордиевский отказался рассказать в книге о своем маршруте, чтобы им могли воспользоваться и другие. Иначе КГБ тут же захлопнет дверцу. Гордиевский вспоминает, что, оказавшись в безопасности на Западе, он почувствовал, как в фильме "Волшебник из страны Оз" черно-белая реальность вдруг заиграла всеми красками радуги. Ему чудом удалось избежать смерти. Впервые раскрытому шпиону в КГБ удалось перебраться через границу и улизнуть. Но хоть на Гордиевского и сыпались радостные поздравления друзей, он не мог забыть об оставшейся в Союзе семье. КГБ по-прежнему берет заложников, и пока вы читаете эту книгу, Лейла, Мария и Анна остаются заложниками КГБ. Им и посвящают эту книгу авторы.
Глава I
КОРНИ (1565-1917)
Опричнина, прародительница современного КГБ, первая в истории России политическая полиция, была основана в 1565 году Иваном Грозным, Великим московским князем, первым взошедшим на российский трон. Черная одежда, черные кони и подвязанные к седлу голова собаки и метла из волчьего хвоста символизировали миссию, которую несли 6. 000 опричников - вынюхивать и выметать изменников. Однако как и во времена Сталина, эти так называемые изменники, которых следовало выметать поганой метлой, существовали, главным образом, в воображении самих опричников и их главаря. Жертвами опричнины становились целые города. Так, в 1570 году большинство населения Новгорода пало жертвой кровавой оргии опричников, продолжавшейся более месяца. Сам же Иван Грозный периодически то впадал в жесточайший садизм, то обращался к Богу с покаянием. Семь лет опричнина наводила ужас на население страны и была отменена в 1572 году. Четыре столетия спустя жертвы сталинского НКВД называли своих мучителей "опричниками". Сталин отмечал "прогрессивную роль" опричнины в централизации государственной власти и в снижении влияния боярской аристократии. Вместе с тем он критиковал Ивана Грозного за то, что тот тратил слишком много времени на общение с Богом вместо того, чтобы последовательно уничтожать бояр (1). Следующей наиболее могущественной организацией по борьбе с политическими преступниками был Преображенский Приказ, основанный Петром I в конце XVII века. Эта организация была создана в строжайшей тайне, так что до сих пор неизвестна точная дата ее основания. Подобно опричнине, Преображенский Приказ, хоть и в меньшей степени, также способствовал созданию атмосферы страха и бесправия, возрожденной Сталиным во времена террора. Среди узников тюрем и камер пыток Преображенского Приказа были и люди благородного происхождения, уклоняющиеся от государственной службы, и простые пьянчужки, осмелившиеся смеяться над царем. (2) Сегодня как в Советском Союзе, так и за его пределами Петра чтят как преобразователя Российского государства, основателя новой столицы Санкт-Петербург, открывшей "окно в Европу". Но он был еще и правителем, отличавшимся особой жестокостью. Так, его сын и наследник царевич Алексей, совершивший побег за границу, был коварно заманен обратно в Россию и замучен до смерти в камере пыток. Как и опричнине Ивана Грозного, Преображенскому Приказу не суждено было пережить своего создателя. Хотя преследования по политическим мотивам продолжались и после смерти Петра, попыток создать специальную политическую полицию в последующее столетие больше не предпринималось. И лишь после неудавшегося восстания декабристов 1825 года царь Николай I (1825-55) создал свою политическую полицию, приказав открыть так называемое Третье отделение при Имперской Канцелярии. Декабристы стал! родоначальниками революционного движения в России. В отличие от своих предшественников декабристы подняли восстание не для того, чтобы сменить царя. Они хотели создать новую политическую систему, будь то республиканская или конституционная монархия, и добиться отмены крепостного права. И Николай I, и глава Третьего отделения граф Бенкендорф всячески пытались отмежеваться от кровавой истории опричнины и Преображенского Приказа. По иронии судьбы символом Третьего отделения был носовой платок, якобы подаренный царем и бережно хранившийся под стеклянным колпаком в архиве тайной полиции. По преданию, Николай I, следуя религиозным традициям, напутствовал Бенкендорфа: "Вручаю Вам этот отдел. Чем чаще Вы будете пользоваться этим платком, утирая слезы, тем преданней Вы будете служить Нашим устремлениям... " Двойственность метафоры отражала как безграничное желание царя предстать перед своим народом в качестве "отца-командира", так и стремление Третьего отделения играть роль "врачевателя душ" нации. Однако главной задачей Третьего отделения было то, что на языке КГБ называлось "идеологической подрывной деятельностью", иначе говоря, борьба с любой формой политического инакомыслия. Подобно современному КГБ Третье отделение считало необходимым тщательно следить за развитием общественного мнения, с тем чтобы постоянно держать под контролем всякое инакомыслие. Бенкендорф готовил ежегодные доклады, "исследования общественного мнения". Так, в докладе за 1827 год говорилось, что "общественное мнение для правительства - это все равно что топографическая карта для командования армии в период военных действий". Помимо широкой сети информаторов, начальник Третьего отделения имел в своем распоряжении еще и корпус жандармов - несколько тысяч дюжих молодцов, легко узнаваемых в толпе по белоснежным перчаткам и синим накидкам, задачей которых была охрана государственной безопасности. Однако в сравнении с КГБ Третье отделение было небольшой организацией. К моменту смерти Николая I в 1855 году его первоначальный аппарат, состоявший из шестнадцати служащих, вырос лишь на двадцать четыре человека. В отличие от своих предшественников, руководители Третьего отделения не отличались особой жестокостью. Лидер политического инакомыслия после декабристов Александр Герцен говорил, что он "готов поверить в то, что... Бенкендорф сотворил не все то зло, которое он мог бы сотворить будучи главой этой страшной полиции, находящейся вне и над законом и имеющей право вмешиваться во все и вся... Но и хорошего он ничего не совершил. Для этого у него не было ни воли, ни энергии, ни сердца. " Когда Герцен предстал перед Бенкендорфом в 1840 году, он увидел человека с "изнуренным, уставшим" лицом, на котором было "обманчиво добродушное выражение, часто встречающееся у непредсказуемых, апатичных людей". (4) Граф Алексей Орлов, сменивший Бенкендорфа после его смерти в 1844 году, был братом одного из руководителей декабристов, генерала Михаила Орлова. Трудно себе представить, чтобы сто лет спустя Сталин последовал этому примеру и разрешил кому-либо из родственников Троцкого или Бухарина стать даже простым членом, не говоря уж руководителем НКВД. Из 290. 000 осужденных на ссылку в Сибирь или исправительные работы в период с 1823 по 1861 год только пять процентов были признаны виновными в совершении политических преступлений, причем многие из них были даже не русскими инакомыслящими, а польскими патриотами, выступавшими против российского правления. Внутри России политическое инакомыслие практически сводилось лишь к небольшой группе образованной аристократии. Тем не менее, именно при правлении Николая I политическому преступлению было дано юридическое определение. Уголовный кодекс 1845 года устанавливал строжайшее наказание всем, кто был признан "виновным в написании или распространении рукописных или печатных работ или заявлений, целью которых является возбуждение неуважения к Державной власти или личным качествам Самодержца или его правительства". По словам Ричарда Пайпса, этот кодекс для тоталитаризма был тем, чем "Хартия Свободы" была для независимости". С 1845 по 1988 год, за исключением короткого периода времени после неудавшейся революции 1905 года и захвата власти большевиками в октябре 1917 года, ставить под сомнение правильность политического порядка считалось уголовным преступлением в России. Уголовный кодекс 1960 года устанавливал наказание сроком до семи лет тюремного заключения с последующей ссылкой до пяти лет за "агитацию или пропаганду, направленную на подрыв или ослабление Советской власти". Большевизм унаследовал от царизма и политическую культуру, и правовую систему, при которой права были исключительной прерогативой государства. (5) Третье отделение гордилось тем, что в течение всего 1848 года, который стал пиком революционной активности в Западной Европе, Россия оставалась "дремлющей и спокойной". Брожение на селе, за которым последовало освобождение крепостных крестьян указом царя Александра II (1855-1881) в 1861 году, убедило новое поколение молодых аристократов-народников в том, что крестьяне наконец-то созрели для революции. Однако неудавшийся "поход в народ", предпринятый в 1874 году убежденными радикалами-идеалистами с целью поднять крестьян на борьбу с царизмом, привел к тому, что некоторые разочаровавшиеся народники стали террористами. Сторонники террора утверждали, что покушения на царскую знать будут способствовать как деморализации самого режима, так и демонстрации уязвимости царизма в доступной простому крестьянину форме. В 1879 году террористическая группа, состоящая из тридцати человек, организовала так называемый Исполнительный комитет "Народной Воли". Несмотря на свою малочисленность, всего за три года - с 1878 по 1881 год эта группа своими террористическими действиями смогла довести царский режим до состояния, близкого к панике, тем самым показав неэффективность работы Третьего отделения. В 1878 году генерал Мезенцов, глава жандармерии и главный куратор Третьего отделения, был -убит среди бела дня ударом ножа на одной из центральный улиц Санкт-Петербурга. Его охранник, подполковник Макаров, был совершенно не готов к подобной акции. Единственное, что он смог сделать, - это ударить нападающего своим зонтиком. Террорист благополучно скрылся. После нескольких террористических актов и покушений на жизнь царя, заочно приговоренного к смерти "Народной Волей", было проведено специальное расследование деятельности Третьего отделения, в результате которого выяснилось, что царская служба безопасности была настолько плохо организована, что царь "не мог чувствовать себя в безопасности даже в своей собственной резиденции". (6) В августе 1880 года скомпрометировавшее себя Третье отделение было распущено. Вместо него был создан Департамент государственной полиции, переименованный в 1883 году просто в Департамент полиции, на который была возложена задача охраны государственной безопасности. При полицейском управлении был создан Особый отдел для борьбы с политическими преступниками. Кроме того, была организована целая региональная сеть Охранных отделений, первое из которых начало свою деятельность в 1881 году. В дальнейшем вся система политической полиции стала называться "охранкой". Но несмотря на все реорганизации, в 1881 году Александр II был убит взрывом ручной гранаты, изготовленной террористами кустарным способом. По полноте данной ей власти и масштабам деятельности "охранка" в то время была уникальным явлением в Европе. В европейских странах полиция действовала в рамках закона. "Охранка" же сама по себе была законом. Что касалось политических преступлений, она имела полное право сама решать, кого обыскивать, кого посадить в тюрьму, а кого сослать. Как писал в 1903 году отошедший от марксизма либерал Петр Струве, главное различие между Россией и Европой заключалось в "безграничной власти политической полиции", от которой зависело само существование царизма. Несмотря на это, царская Россия так и не стала полицейским государством в полном смысле этого слова. По советским меркам, данная "охранке" огромная власть практически не использовалась. Даже во время репрессий 1880-х годов было казнено только семнадцать политических преступников, главным образом тех, кто совершил или пытался совершить то или иное покушение. Среди взошедших на эшафот террористов был и Александр Ульянов, приговоренный к смертной казни за участие в неудавшемся покушении на Александра III. Заговорщики намеревались убить царя 1 марта 1887 года, в день шестой годовщины покушения на жизнь Александра II. Брат Александра Ульянова семнадцатилетний Владимир (позднее ставший известным под именем Ленин) поклялся отомстить царскому режиму за смерть брата. К 1901 году в царской ссылке находилось 4. 113 русских политических заключенных, 180 из них были сосланы на тяжелые работы. (7) В царской России самым большим гонениям подвергались евреи. Широкий антисемитизм, поощряемые государством погромы, ограничительные законы и разнообразные формы дискриминации, процветающие во время правления Александра III (1881-1894) и Николая II (1894-1917), привели к тому, что несколько миллионов российских евреев вынуждены были эмигрировать за границу, главным образом, в Соединенные Штаты. Пришедшая на смену царизму власть продолжила давнюю традицию отводить от себя народный гнев, используя евреев в качестве козлов отпущения. Поспешная высылка почти 30. 000 евреев из Москвы в 1891 году послужила примером для более масштабных депортаций национальных меньшинств во времена Сталина. И хотя "охранка" не являлась инициатором государственного антисемитизма, она, тем не менее, помогала проведению этой политики. Сотрудник "охранки" Комиссаров был награжден премией в 10. 000 рублей за то, что его памфлеты, напечатанные в типографии полицейского департамента, вызвали антиеврейские выступления. (8) Последний руководитель "охранки" А. Т. Васильев лицемерно называл "подлой клеветой" "возмущенные газетные статейки" в западной прессе, обвинившей царское правительство и "охранку" в потворстве погромам. В своих мемуарах он писал, что "корень зла" заключается в том, что "евреи, к несчастью, не способны к здоровому, продуктивному труду". "У правительства не было бы никакой причины для принятия мер, направленных против евреев, если бы это не было продиктовано необходимостью защитить русское население и, особенно, крестьян... В России была некая форма угнетения евреев, но, к сожалению, она была менее эффективна, чем следовало бы. Правительство действительно стремилось защитить крестьян от жестокого угнетения со стороны евреев, но эти действия принесли слишком мало результатов... " (9) Политика государственного антисемитизма помогает понять, почему марксизм быстрее распространялся среди евреев, чем среди других национальных групп, проживавших на территории Российской империи. Первая массовая марксистская партия, известная под названием Бунд (Всеобщий еврейский рабочий союз), была основана в 1897 году. Евреев было много и среди создателей Российской социал-демократической рабочей партии, крупнейшей марксистской организации, созданной в 1898 году, и партии социалистов-революционеров, основанной бывшими "народниками" в 1902 году. Заметное участие представителей еврейской национальности в руководстве революционным движением подогревало антисемитские настроения "охранки". (10) Несмотря на еврейское происхождение многих "старых большевиков", антисемитизм, хотя и в скрытых формах, вновь расцвел при Сталине. В отличие от "охранки", КГБ никогда не провоцировал еврейские погромы. Тем не менее, КГБ остается самой антисемитской организацией в советской государственной системе. Хотя номенклатура фактически полностью закрыта для представителей еврейской национальности, Министерство иностранных дел и Центральный Комитет партии, как правило, готовы принять на работу евреев-полукровок. В КГБ ситуация совершенно иная. За навязчивой идеей некоторых сотрудников КГБ о якобы существующих сионистских заговорах и "идеологических провокациях" просматриваются антисемитские мифы "охранки". В январе 1985 года заместитель начальника Отдела разведывательной информации ПГУ Л. П. Замойский, известный как человек, обладающий незаурядным умом и способностью дать точную оценку, искренне убеждал сотрудников КГБ в Лондоне (на этой встрече присутствовал и Гордиевский), что масонство, чьи обряды, по его убеждению, имеют явно еврейское происхождение, было частью большого сионистского заговора. (11) По вполне понятным причинам, лекционные курсы и учебники КГБ не признают никакой связи между тем, как "охранка" обращалась с политическими преступниками и лицами еврейской национальности и сегодняшней практикой КГБ. Куда большее внимание уделяется внешней разведывательной деятельности "охранки". (12) Главной целью, стоявшей перед агентами "охранки" за рубежом, было наблюдение за русскими эмигрантами. Сегодня эти функции выполняют сотрудники контрразведывательной службы, работающие в составе всех резидентур КГБ. Эмиграция политических инакомыслящих, начавшаяся со ссылки Герцена в 1847 году, распространилась в семидесятые годы прошлого века среди представителей поколения "народников". Ко времени вступления на престол Николая II революционная эмиграция насчитывала около 5. 000 человек. Используя самые разнообразные методы, от сборки самодельных бомб до исследовательской работы в читальном зале Британского музея, они готовили свержение царизма. (13) Штаб заграничной агентуры "охранки", созданной для наблюдения за эмигрантами, находился в посольстве России в Париже, главном центре эмиграции. (14) Согласно документам французской службы безопасности "Сюрте", заграничная агентура сделала свои первые шаги в Париже в 1882 году. К 1884 году под руководством знаменитого Петра Рачковского ее работа была уже поставлена на широкую ногу. Во времена "народников" Рачковский был незаметным государственным служащим, симпатизирующим революционным идеям. В 1879 году он попал в руки Третьего отделения, где ему было предложено выбирать между ссылкой в Сибирь и службой в политической полиции. Сделав свой выбор, Рачковский стал самым влиятельным офицером разведки в истории царской России. В отличие от резидентов КГБ, посланных впоследствии в Париж, помимо всего прочего, он добился видного положения в столичном высшем обществе, заработал целое состояние, играя на парижской фондовой бирже, давал шикарные. приемы на своей вилле в Сен-Клу и был близко знаком со многими руководителями "Сюрте", министрами и президентами. Газета "Эко де Пари" писала о нем в 1901 году: "Если вы встретите его в обществе, вы, я уверен, никогда ничего не заподозрите, поскольку ничто в его внешности не выдает его зловещей миссии. Полный, неугомонный, с не сходящей с лица улыбкой..., он выглядит добродушным, веселым парнем - душой компании... У него есть одна большая слабость - он без ума от наших крохотных парижанок. Но на самом деле он самый искусный из агентов, работающих во всех десяти столицах Европы. " (16) Рачковский и его последователи на посту главы заграничной агентуры занимали примерно такое же положение и имели такую же свободу действий, что и начальники "охранки" или их заместители в Санкт-Петербурге. Подобно тому, как действовала "охранка" внутри России, для слежки за русской эмиграцией сотрудники заграничной агентуры использовали как "внешнее" наблюдение (переодетые в гражданское специальные агенты, консьержи и т. д), так и "внутреннее" проникновение (полицейские шпионы, некоторые из которых были в свое время настоящими революционерами). (17) Служба безопасности "Сюрте" не только не препятствовала деятельности заграничной агентуры во Франции, но и рассматривала ее как средство для расширения своих собственных возможностей для сбора разведывательной информации. В докладе "Сюрте", подготовленном накануне Первой мировой войны, говорилось: "Объективный анализ официальной и неофициальной деятельности русской полиции в Париже, направленной на то, чтобы держать под контролем русских революционеров, подтверждает ее чрезвычайную полезность. " Для того чтобы не потерять расположение французских властей, заграничная агентура постоянно нагнетала страх перед возможной революцией. Так, в "Сюрте" полагали, что в 1914 году только в Париже и его пригородах находилось более 40. 000 русских революционеров - в десять раз больше, чем их в действительности было во всей Западной Европе. (18) Заинтересованность полицейских служб других европейских стран в сотрудничестве с заграничной агентурой русских значительно возросла после того, как по миру прокатилась волна политических убийств. Среди жертв террористов-анархистов был президент Франции Карно (1894 год), премьер-министр Испании Антонио Кановас дель Кастильо (1897), императрица Австро-Венгрии Елизавета (1898), король Италии Умберто (1900), президент Соединенных Штатов Мак-Кинли (1901), а также целый ряд известных русских политических деятелей, в том числе министр образования Н. П. Боголепов (1901), министр внутренних дел Д. С. Сипягин (1902) (он же отвечал и за работу "охранки"), пришедший на его место В. К. Плеве (1904), генерал-губернатор Москвы Великий князь Сергей Александрович (1906), премьер-министр и министр внутренних дел П. А. Столыпин (1911). В 1898 году в Риме прошла международная конференция служб безопасности, которая приняла следующую резолюцию: "Центральные органы, осуществляющие в каждой из стран наблюдение за анархистами, должны установить прямые связи друг с другом и обмениваться всей относящейся к этому делу информацией. " (19) Заграничная агентура в Париже осуществляла контроль за деятельностью небольших групп своих агентов, которые следили за русскими эмигрантами в Великобритании, Германии, ас 1912 года и в Италии. В Швейцарии, в центре революционной эмиграции, который приобретал все большее значение, заграничная агентура имела на своем содержании трех женевских полицейских, которые получали необходимую информацию прямо из полицейских досье и следили за правильностью разведывательных данных, передаваемых швейцарскими властями. Слежка за эмигрантами в Бельгии и скандинавских странах осуществлялась местной полицией в сотрудничестве с заграничными агентами "охранки", направляемыми туда из Парижа со специальными заданиями. (20) Вместе с тем в течение ряда лет до начала Первой мировой войны заграничная агентура охранки подвергалась постоянным нападкам со стороны социалистов и радикально настроенных депутатов французского парламента за ее деятельность во Франции. В 1913 году русское посольство в Париже сочло нужным объявить о прекращении деятельности заграничной агентуры. Официально ее функции были переданы частному сыскному агентству "Бин и Самбэн", во главе которого стоял Анри Бин, бывший агент иностранного отдела "охранки". В действительности же заграничная агентура продолжала функционировать, хотя и с большей осторожностью. Официальное "закрытие" иностранного отдела отрицательно сказалось на его сотрудничестве с "Сюрте". В 1914 году французская служба безопасности докладывала: "У французского правительства больше не будет возможности иметь, как это было в прошлом, точную информацию о действиях опасных эмигрантов во Франции. " (21) Деятельность заграничной агентуры не ограничивалась сбором разведывательных данных. Ею же были разработаны операции, впоследствии названные КГБ "активными действиями", с целью оказания давления на правительства и общественное мнение за рубежом, и "специальными мерами", предусматривающими использование различных форм насилия. В 1886 году агенты Рачковского взорвали издательство "Народной Воли" в Женеве, успешно обставив дело так, что все выглядело, как дело рук разочаровавшихся революционеров. В 1890 году Рачковский "разоблачил" группу русских эмигрантов, занимающихся изготовлением бомб в Париже. В результате нашумевшего процесса ряд заговорщиков был приговорен к тюремному заключению (некто по имени Ландезан, бежавший за границу, был приговорен заочно), а остальные были высланы из страны. В России "охранка" арестовала 63 революционера, якобы имеющих связь с парижской группой. В действительности же заговор был задуман и осуществлен под руководством Рачковского тем самым Ландезаном, который, будучи агентом-провокатором иностранного отдела "охранки", финансировал строительство мастерской по изготовлению бомб, а деньги на это ему передавали сотрудники того же иностранного отдела. (22) В течение всех восемнадцати лет службы в Париже (1884-1902) Рачковскому всегда удавалось скрывать следы своего участия в террористических актах и создании подпольных мастерских по изготовлению бомб, якобы спланированных и организованных эмигрантами-революционерами. Ратаев, сменивший его на посту начальника заграничной агентуры (1903-1905), был менее удачлив. Он был отозван в Россию после того, как "Сюрте" стало известно о его участии в неудавшемся покушении на князя Трубецкого в Париже, а также в организации взрыва бомбы во время проведения митинга, организованного французами в знак протеста против царских репрессий после революции 1905 года, среди жертв которого были два французских жандарма, получивших ранения. В 1909 году журналист-революционер по имени Владимир Бурцев раскрыл роль Рачковского в деле об изготовлении бомб в 1890 году. Он также утверждал, что агент-провокатор Ландезан, бежавший от полиции в 1890 году, был не кто иной, как начальник заграничной агентуры в Париже Хартинг. "Стремительный отъезд и исчезновение" Хартинга, по мнению "Сюрте", подтверждали слова Бурцева. Как ни странно, "Сюрте" не придала этому большого значения. Разведывательная информация, которую она получала от иностранного отдела, была "более ценной" и, безусловно, не шла ни в какое сравнение с преступлениями, совершаемыми агентами-провокаторами. (23) Рачковский, главным образом, специализировался на подделке документов и использовании агентов-провокаторов. Существуют указания на то, что он был организатором нашумевшей антисемитской провокации по подделке документов, известных под названием "Протоколы сионских мудрецов". "Протоколы", якобы свидетельствующие о еврейском заговоре, направленном на достижение мирового господства, не сыграли заметной роли до начала Первой мировой войны. Некоторое время Николай II считал, что они дают ключ к пониманию причин революции 1905 года, но узнав, что это была подделка, он с досадой сказал, что эти документы "запачкали светлое дело антисемитизма". Однако позднее "Протоколы" вновь всплыли на поверхность как руководство к действию для нацистов и фашистов. Из всех подделок двадцатого века эти "Протоколы" имели самые серьезные последствия. (24) Роль Рачковского не сводилась к сбору разведывательных данных и "активным действиям". Он, помимо всего прочего, пытался оказывать влияние на внешнюю политику России. Рачковский приехал в Париж в 1884 году, будучи ярым приверженцем идеи союза с Францией, которая оказалась в дипломатической изоляции после поражения во франко-прусской войне 1870-1871 года. В качестве тайного посредника он принимал активное участие в переговорах по созданию франко-русского "Двойного альянса" в 1891-1894 годах. Кроме того, он сыграл заметную роль в достижении последующих договоренностей в 1899 году. Среди самых надежных контактов Рачковского в Париже был и Теофиль Делькассе, который с 1898 по 1905 год возглавлял министерство иностранных дел Франции. За всю семидесятилетнюю историю Третьей Республики не было другого министра иностранных дел, который так долго бессменно занимал бы этот пост. Готовя свой собственный визит в Санкт-Петербург в 1899 году для изменения условий "Двойного альянса", а также официальный визит царя во Францию в 1901 году и ответный визит президента Лубе в Россию в 1902 году, Делькассе действовал через Рачковского, а не через посла Франции маркиза де Монтебелло. Русский министр иностранных дел граф Муравьев успокаивал расстроенного Монтебелло: "Мы полностью доверяем г-ну Рачковскому, который, по-видимому, пользуется таким же доверием и у французского правительства. " Однако Рачковский зашел слишком далеко и был отозван из Парижа в 1902 году. Интересно, что его падение не было связано с его влиянием на франко-русские дипломатические отношения. Оно было вызвано тем, что он навлек на себя гнев царицы, неосторожно настаивая на том, что нанятый ею французский "доктор" был просто-напросто шарлатаном. (25) "Охранка" внесла огромный вклад в проведение царской внешней политики, создав службу перехвата и дешифровки правительственных сообщений. Как и в большинстве ведущих старорежимных держав, в XVIII веке в России действовали так называемые "cabinets noirs", или "черные кабинеты", задачей которых был перехват частной и дипломатической корреспонденции. В Западной Европе деятельность "черных кабинетов" была в разной степени ограничена в XIX веке в результате выступлений общественности и парламентариев против вмешательства в работу почтовых служб. В Великобритании, например, служба дешифровки была закрыта в 1844 году после того, как в Палате Общин поднялся скандал, когда стало известно, что служба перехвата регулярно вскрывала корреспонденцию Джузеппе Мадзини, итальянского националиста, находящегося в изгнании в Великобритании. Лишь с началом Первой мировой войны английская служба дешифровки возобновила свою деятельность. (26) Что же касается самодержавной России, протесты парламентариев никак не отражались на деятельности службы перехвата и дешифровки. "Охранка" имела "черные кабинеты" в почтамтах Санкт-Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы, Киева, Харькова, Риги, Вильно, Томска и Тифлиса. Последний начальник "охранки" А. Т. Васильев постоянно пытался всех убедить в том, что их деятельность была направлена исключительно на борьбу с заговорщиками и преступниками: "У правомыслящих граждан, безусловно, никогда не было никакого резона опасаться цензуры, поскольку на частные дела, в принципе, не обращается никакого внимания. " (27) В действительности же, как и в старорежимные времена, вскрытие писем было источником как слухов, так и разведывательной информации. В результате расшифровки тайной корреспонденции архиепископа Иркутска стало известно, что у него была любовная связь с настоятельницей монастыря. (28) Главный криптограф "охранки" Иван Зыбин был настоящим гением в своем деле. Начальник московского отделения "охранки" П. Заварзин рассказывал: "Он был фанатиком, если не сказать маньяком, своей работы. Простые шифры он разгадывал с одного взгляда, а вот запутанные приводили его в состояние, близкое к трансу, из которого он не выходил, не решив задачу. " Первоначально главной задачей службы дешифровки "охранки" была расшифровка корреспонденции революционеров внутри и за пределами России, но постепенно "охранка" включила в поле своей деятельности и дипломатические телеграммы иностранных посольств, находящихся в Санкт-Петербурге. Начиная с сороковых годов XVIII века разведывательная служба время от времени пользовалась перехватом дипломатической корреспонденции в качестве источника информации. В 1800 году член коллегии Министерства иностранных дел Н. П. Панин писал своему послу в Берлине: "Мы располагаем шифрами переписки короля (Пруссии) с его поверенным в делах здесь. Если Вы заподозрите Хаугвица (министра иностранных дел Пруссии) в вероломстве, найдите предлог для того, чтобы он направил сюда сообщение по данному вопросу. Как только сообщение, посланное им или королем, будет расшифровано, я немедленно сообщу Вам о его содержании. " (29) В начале XIX века в связи со значительным увеличением использования курьеров для доставки дипломатической почты число расшифрованных сообщений, перехваченных "черными кабинетами", стало постепенно сокращаться. Однако широкое использование телеграфа в конце прошлого века значительно упростило и передачу дипломатической информации, и ее перехват. Во Франции дипломатическая переписка расшифровывалась в "черных кабинетах" как Министерства иностранных дел, так и службы безопасности "Сюрте". (30) То же самое происходило и в России, где сотрудники "черных кабинетов " Министерства иностранных дел и "охранки" постоянно обменивались расшифрованной дипломатической перепиской. Под руководством Александра Савинского, начальника "черного кабинета" Министерства иностранных дел с 1901 по 1910 год, служба перехвата и дешифровки получила новый статус, и ее организация была значительно улучшена. (31) Вместе с тем в этой области "охранка" занимала лидирующее положение по отношению к Министерству иностранных дел. Раскрытие сложнейших кодов и шифров обычно зависит не только от способностей дешифровальщика, но и от той помощи, которую им оказывают разведывательные службы. "Охранка" стала первой современной разведывательной службой, которая ставила перед собой задачу выкрасть иностранные дипломатические коды и шифры, а также оригинальные тексты дипломатических телеграмм, которые можно было бы впоследствии сравнить с перехваченными шифровками. Для КГБ эта деятельность "охранки" стала примером для подражания. В июне 1904 года Чарльз Хардинг, занимавший пост посла Великобритании в Санкт-Петербурге с 1904 по 1906 год, докладывал в британское Министерство иностранных дел, что он перенес "чрезвычайно огорчивший его удар", обнаружив, что начальнику его канцелярии была предложена огромная по тем временам сумма в 1. 000 фунтов за то, чтобы он выкрал копию одного из дипломатических шифров. (32) Он также сообщил, что один видный русский политик сказал, что ему "все равно, насколько подробно я передаю наши с ним беседы, если это делается в письменной форме, но он умолял меня ни в коем случае не пересылать мои сообщения телеграфом, поскольку содержание всех наших телеграмм им известно". (33) Три месяца спустя Хардинг узнал, что Рачковский создал в Министерстве внутренних дел (которое отвечало за работу "охранки") секретный отдел "с целью получения доступа к архивам иностранных миссий в Санкт-Петербурге". (34) Все усилия, направленные на модернизацию достаточно примитивной системы безопасности британского посольства, не принесли никаких результатов. Секретарь английского посольства Сесил Спринг Раис докладывал в феврале 1906 года: "Вот уже в течение некоторого времени из посольства исчезают бумаги... Курьер и другие лица, связанные по работе с посольством, находятся на содержании полицейского департамента и, кроме того, получают вознаграждение за доставку бумаг. " Спринг Раис утверждал, что ему удалось "установить" организатора секретных операций против посольства Великобритании. По его словам, им был Комиссаров, сотрудник "охранки", награжденный за успехи в организации антисемитской пропаганды. По приказу Комиссарова "около посольства по вечерам постоянно находятся полицейские эмиссары с тем, чтобы заполучить доставляемые бумаги". Несмотря на то, что в посольстве был установлен новый сейф, в архивные шкафы врезаны новые замки, а сотрудники получили строжайшую инструкцию никому не передавать ключи от канцелярии, дипломатические бумаги продолжали исчезать. Два месяца спустя Спринг Раис получил доказательства того, что "к архивам посольства существует доступ, позволяющий выносить бумаги и производить их съемку в доме Комиссарова". Скорее всего, это было дело рук подкупленного сотрудника посольства, который, сделав восковые отпечатки с замков архивных шкафов, получил дубликаты ключей от "охранки". Нечто подобное происходило и в посольствах Соединенных Штатов, Швеции и Бельгии. (35) К началу века, если не раньше, дипломатическая разведка, получавшая информацию из расшифрованных сообщений и украденных из посольств документов, оказывала существенное влияние (хотя до сих пор этот вопрос мало изучен) на царскую внешнюю политику. (36) С 1898 по 1901 год Россия предпринимала постоянные шаги к тому, чтобы убедить Германию в целесообразности подписания секретного договора, разделяющего сферы влияния в Турецкой империи и закрепляющего давние притязания России в проливе Босфор. Эти попытки были прекращены в конце 1901 года, когда в результате расшифровки немецкой переписки стало ясно, что немецкое правительство не намерено подписывать этот договор. Об этом и было сообщено русскому послу в Берлине в телеграмме министра иностранных дел России графа Ламсдорфа. (37) На протяжении всего периода правления Николая II Россия занимала лидирующее положение в области перехвата и расшифровки дипломатической почты. Великобритания, Германия, Соединенные Штаты и большинство менее влиятельных государств вообще не имели подобной службы вплоть до Первой мировой войны. Австрийская служба перехвата, главным образом, занималась военной корреспонденцией. (38) Единственным серьезным конкурентом России в этой области была ее союзница Франция. В течение двадцати лет до начала Первой мировой войны "черные кабинеты" Министерства внешних сношений Франции и службы безопасности "Сюрте" успешно работали над расшифровкой дипломатических кодов и шифров большинства ведущих держав. В то время как русским удавалось разгадывать некоторые французские дипломатические коды и шифры, русская дипломатическая переписка оставалась совершенно недоступной для французов (хотя они и добились некоторых успехов в расшифровке кодов и шифров заграничной агентуры). Летом 1905 года, в последние дни русско-японской войны и франко-германского кризиса в Марокко, Россия и ее союзница Франция в течение короткого периода сотрудничали в области перехвата и расшифровки секретной информации. В июне 1905 года русский посол, по указанию своего правительства, передал французскому премьер-министру Морису Рувье копию расшифрованной немецкой телеграммы, связанной с марокканским кризисом. Для Рувье эта телеграмма имела настолько большое значение, что он отдал указание "Сюрте" передать иностранному отделу "охранки" всю японскую дипломатическую переписку, которую только удалось перехватить и расшифровать "черным кабинетом" французской службы безопасности. Телеграммы, посланные начальником заграничной агентуры Мануйловым, содержащие расшифрованные японские документы, были, в свою очередь, перехвачены и расшифрованы "черным кабинетом" французского Министерства внешних сношений. Будучи в неведении относительно того, что эти документы были переданы русским по указанию премьер-министра, в Министерстве внешних сношений решили, что произошла серьезная утечка информации в системе безопасности кодирования и шифров, и отделу шифровок был отдан приказ прекратить все контакты с аналогичным отделом "Сюрте". В результате нелепой ошибки, порожденной коротким периодом сотрудничества между французской и русской службами перехвата, "черные кабинеты" Министерства внешних сношений и "Сюрте" в течение последующих шести лет напряженно работали абсолютно независимо друг от друга, иногда перехватывая и расшифровывая одни и те же дипломатические телеграммы. С тех пор Россия и Франция ни разу не обменивались перехваченной информацией. (39) Это досадное недопонимание, возникшее в результате неразберихи в действиях французских служб перехвата, оказало серьезное отрицательное влияние на работу русской службы дешифровки. Вплоть до начала Первой мировой войны. русским удавалось расшифровывать значительную, - хотя до сих пор объем ее точно не установлен, - часть дипломатической переписки практически всех ведущих держав, за исключением Германии. (40) Неблагоразумные действия французов во время франко-немецкого агадирского кризиса 1911 года привели к тому, что немцы сменили свои дипломатические коды и шифры. В результате этого русские дешифровальщики в течение двух лет с 1912 по 1914 год не могли прочитать ни одной немецкой шифровки. Во время агадирского кризиса из немецких телеграмм, перехваченных его "черным кабинетом", французскому министру иностранных дел Жюстену де Сельве стало известно, что премьер-министр Жозеф Кайо за его спиной ведет переговоры с немцами. Используя эти шифровки, де Сельве и ряд его сотрудников пустили слух об измене Кайо. Разгневанный таким подозрением, Кайо пошел на чрезвычайную меру. Он вызвал к себе немецкого поверенного в делах и попросил его показать оригинальные тексты телеграмм с упоминанием его имени, с тем чтобы сравнить их с расшифровками. Впоследствии, обращаясь к французскому президенту, он признался: "Я был неправ, но я должен был защищаться. " Неудивительно, что после этого немцы ввели новые дипломатические шифры, которые оказались не по зубам как французам, так и их русским союзникам. (41) В России, как и во Франции, межведомственное соперничество наносило серьезный ущерб сбору и обработке внешней разведывательной информации. За военную разведку отвечал Первый отдел Генерального Штаба. До 1914 года информация о немецкой армии, которая была в распоряжении русской разведки, носила откровенно посредственный характер. Совершенно по-другому обстояло дело с данными о другом серьезном противнике России - Австрии. (42) Главным источником информации для русской военной разведки был полковник Альфред Редль. Имея ранг старшего офицера австрийской разведки, он являлся, пожалуй, самым важным агентом из всех действовавших в Европе до Первой мировой войны. В конце 1901 - начале 1902 годов полковник Батюшин, глава русской военной разведки в Варшаве, узнал, что Редль был не очень разборчивым в своих связях гомосексуалистом, правда, об этом не подозревали ни его друзья, ни его начальство. С помощью шантажа и подкупа ему удалось завербовать Редля в качестве внедренного агента. Впоследствии этот же прием был взят на вооружение и КГБ. На деньги, которые он получал от русских, Редль приобретал автомобили не только для себя, но и для своих любовников, в частности, для своего любимчика, молодого офицера уланского полка, которому он также платил 600 крон в месяц. Среди наиболее ценной информации, переданной им за десять лет шпионской деятельности до его разоблачения и последующего за ним самоубийства в 1913 году, были мобилизационные планы австрийского командования для проведения военных операций против России и Сербии. (43) Царские дипломаты и консулы также иногда упражнялись в шпионской работе, время от времени собирая материалы, имеющие военное значение. Но, отражая плохое общее взаимодействие между Военным министерством и Министерством иностранных дел, сбор разведывательной информации военными и дипломатами был плохо скоординирован. Военные делали главный упор на использование разведчиков, не уделяя должного внимания перехвату и расшифровке разведывательной информации. Своей первой крупной победе на Восточном фронте под Танненбергом в августе 1914 года немцы были обязаны поразительной глупости русских, которые посылали все свои распоряжения по радио открытым текстом. Сначала немецкие радисты слушали радиообмен противника из простого любопытства. Первым же, кто понял значение этого открытия, был немецкий офицер, полковник Макс Хоффман, которого впоследствии назвали архитектором победы. Под Танненбергом служба перехвата впервые сыграла решающую роль в обеспечении военной победы. Как писал впоследствии Хоффман, благодаря перехвату "мы знали о всех планах русских". Словно во время штабных игр, русские оказались в кольце противника, который был в курсе каждого их шага. (44) "Охранка" была не единственной службой, занимавшейся сбором внешней разведывательной информации и "активными действиями". Существовала целая армия агентов, состоявшая из иностранных журналистов, которые были подкуплены Министерством финансов для обеспечения беспрепятственного поступления огромных иностранных займов, в которых так нуждался царский режим и экономика России, и для снятия всех подозрений, возникавших у западных вкладчиков относительно безопасности их капиталов. В большинстве европейских стран до 1914 года считалось вполне нормальным такое явление, как правительственное "субсидирование" дружественных иностранных газет. В докладе французского парламента, составленном в 1913 году, несмотря на некоторые критические замечания в адрес разведывательных служб, отмечалась "неоспоримая" необходимость подобного "субсидирования". В этом смысле Россия занимала первое место в Европе, а поскольку Франция была самым большим иностранным вкладчиком в довоенную Россию, главным объектом деятельности Министерства финансов была французская пресса. Артур Раффалович, представитель Министерства финансов в Париже, подкупил все крупнейшие французские газеты, за исключением социалистической (впоследствии коммунистической) газеты "Юманите". К марту 1905 года поражение русской революции и неудачи России в войне против Японии настолько подорвали доверие французских кредиторов и бизнесменов, что Раффаловичу приходилось в месяц раздавать взяток на сумму около 200. 000 франков. В этом ему помогал министр иностранных дел Франции Делькассе. Результаты деятельности агентов, оказывавших влияние на те или иные круги, практически не поддаются оценке. Также очень трудно оценить, насколько важен подкуп прессы. Как бы там ни было, несмотря на щедрость Раффаловича, в марте 1905 года французские банки прекратили все переговоры относительно дальнейших займов России. Тем не менее, к 1914 году 25% французских внешних вложений приходилось на Россию (правительственные займы составляли 4/5 этой суммы), в то время как все страны огромной французской империи довольствовались 9%. Без поддержки прессы кризисы доверия, подобные тому, который закрыл французские кредиты России в марте 1905 года, случались бы гораздо чаще. (46) Хотя система внешней разведки царской России была плохо скоординирована, она заложила основу для советской разведки. Самые разнообразные "активные действия" и средства сбора разведывательной информации были основными инструментами ее деятельности. Она была первой в мире в области перехвата и дешифровки и использовании шпионской агентуры в помощь сотрудникам службы дешифровки. А Альфред Редль был первым из огромной армии иностранных внедренных агентов ("кротов"), которые сыграли главную роль в операциях советской внешней разведки в тридцатые годы. Помимо случая с Редлом, царская разведка дала советским разведывательным органам еще один пример, убедивший их в целесообразности использования внедренных агентов в качестве мощного оружия для борьбы со своими противниками. После Февральской революции в руки большевиков попали архивы "охранки", из которых они узнали, что еще до раскола Российской социал-демократической рабочей партии на большевиков и меньшевиков в 1903 году "охранке" удалось внедрить в их ряды больше своих агентов, чем в любую другую революционную группировку. (47) Информация о деятельности и организации большевиков, которой располагала "охранка", была настолько подробной и полной, что даже та незначительная часть архива, которая уцелела после Февральской революции, стала главным документальным источником для написания истории начального периода деятельности большевиков. Некоторые из документов "охранки" впоследствии доставили ряд неприятностей Сталину, который, придя к власти, выдавал себя за самого верного последователя Ленина. В действительности же еще в 1909 году он критиковал Ленина за некоторые теоретические "промахи" и "неправильную организационную политику". В декабре 1910 года заграничная агентура в Париже перехватила письмо Сталина, в котором он все-таки решил поддержать Ленина. Он писал, что ленинская линия была "единственно правильной", а самого Ленина охарактеризовал как "умного мужика". (48) Предположения о том, что Сталин был агентом "охранки", судя по всему, не имеют под собой реальных оснований. Хотя и, не исключено, что "охранка" пыталась завербовать его. Как бы там ни было, она имела достаточное количество своих агентов в партии большевиков. В 1908-1909 годах из пяти членов большевистского комитета в Санкт-Петербурге, по крайней мере, четверо были агентами "охранки" (49). "Охранка" смогла внедрить своих агентов и в другие антимонархические организации. Среди тайных сотрудников "охранки" был Евно Азеф, который с 1904 по 1909 год возглавлял "боевую организацию" партии эсеров и отвечал за проведение террористических актов и организацию покушений. В списке жертв "боевой организации" был и министр внутренних дел Вячеслав фон Плеве, погибший в результате взрыва бомбы. Судьба Азефа полна загадок и противоречий. В конце жизни он говорил, что так и не знает, "был ли он террористом, шпионившим за правительством, или полицейским агентом, шпионившим за террористами". (50) По мнению "охранки", самым полезным ее агентом был московский рабочий Роман Малиновский. Его завербовали в 1910 году, а два года спустя он стал одним из шести депутатов-большевиков, избранных в царский парламент - Думу. Ленин восторженно писал: "Впервые у нас есть выдающийся лидер (Малиновский) из числа рабочих, представляющих нас в Думе. " В то время в партии, выступавшей с идеей пролетарской революции, не было ни одного руководителя из рабочих. Поэтому для Ленина пример Малиновского, которого он ввел в состав Центрального Комитета большевистской партии, имел чрезвычайно важное значение. Ленин говорил: "Несмотря на все огромные трудности, с такими людьми можно создать рабочую партию. " Большевики и меньшевики, избранные в Думу в 1912 году, в течение одного года выступали как единая социал-демократическая фракция. Но в 1913 году эта группа раскололась, и Малиновский стал председателем фракции большевиков. (51) Проблема проникновения агентов "охранки" настолько волновала Ленина, что в 1912 году по его инициативе Центральный Комитет партии создал "комиссию по провокациям". В ее состав вошли три человека, в том числе и Малиновский. В 1913 году, после ареста Сталина и Якова Свердлова, который также был членом Центрального Комитета, Ленин встретился с Малиновским для того, чтобы обсудить, как избежать дальнейших арестов. Естественно, он не знал, что именно Малиновский донес на Сталина и Свердлова. В июле 1913 года Ленин вновь обсуждал эту проблему с Малиновским и своими главными помощниками Львом Каменевым и Григорием Зиновьевым. В результате они пришли к выводу, который мог бы показаться странным кому угодно, только не председателю фракции большевиков Малиновскому, что "рядом" с шестью депутатами Думы действует агент "охранки". Малиновскому были даны инструкции "тщательно соблюдать конспирацию", с тем чтобы снизить опасность внедрения полицейских агентов. С. П. Белецкий, директор полицейского департамента, называл Малиновского "гордостью "охранки". Однако Малиновский не смог выдержать напряжения двойной жизни, которую он вел. Даже Ленина, его самого горячего сторонника, начала беспокоить его растущая страсть к спиртному. В мае 1914 года новый министр внутренних дел В. Ф. Джунковский решил избавиться от Малиновского. Вероятно, учитывая сумасбродство Малиновского, он опасался скандала, который мог бы разразиться, если бы стало известно, что он является агентом "охранки" в Думе. Малиновский ушел в отставку и бежал из Санкт-Петербурга, захватив с собой 6. 000 рублей, которые дала ему "охранка", для того чтобы он начал новую жизнь за границей. После этого поползли слухи, что он был агентом "охранки". Юлий Мартов, лидер меньшевиков, писал в июне: "Мы все убеждены, без всякого сомнения, что он провокатор.., другое дело, сможем ли мы Доказать это. " Хотя Ленин и был согласен с тем, что Малиновский совершил "политическое самоубийство", он отвергал все обвинения против него. Когда Малиновский объявился в немецком лагере для военнопленных, где он распространял большевистские идеи среди своих соотечественников, Ленин возобновил переписку с ним, по-прежнему защищая его от обвинений в сотрудничестве с "охранкой". В январе 1917 года Ленин вновь заявил, что все эти обвинения "абсолютный нонсенс". Когда после Февральской революции в архивах "охранки" была обнаружена правда о Малиновском, Ленин вначале отказывался в нее поверить. Жизнь Малиновского трагически оборвалась полтора года спустя. В октябре 1918 года он вернулся в Россию, заявив, что "он не может жить вне революции". По-видимому, он надеялся, что ему дадут возможность искупить свою вину. Но его судил революционный трибунал, приговоривший его к расстрелу. 6 ноября 1918 года приговор был приведен в исполнение во внутреннем дворе Кремля. Почему Малиновскому так долго удавалось обманывать Ленина? Главным образом потому, что Ленин, как и многие другие революционеры - выходцы из привилегированных классов, испытывал чувство вины за свое происхождение. Ленин считал, что главным достоинством Малиновского было его пролетарское происхождение. Он был образцом рабочего организатора и оратора, которых так не хватало в рядах большевиков. По мнению Ленина, преступное прошлое Малиновского и его необузданный характер лишь подтверждали его истинную пролетарскую сущность. Первоначальная привязанность Ленина к Сталину, о которой ему впоследствии пришлось пожалеть, имела те же самые корни. Невысокое происхождение Сталина и его грубые манеры, в которых отсутствовал всякий намек на буржуазную утонченность, опять же вызывали у Ленина чувство вины за свое непролетарское происхождение. Как ни парадоксально, проникновение царских агентов в ряды большевистской партии было, в некотором смысле, выгодно Ленину. Белецкий, директор полицейского департамента в предвоенный период, рассказывал, что "главной целью" его политики до войны было предотвращение любой ценой объединения русских социалистов. Он говорил: "Я действовал по принципу: разделяй и властвуй. " Ленин, в отличие от многих большевиков, выступавших за союз с меньшевиками, твердо стоял против объединения всех русских социалистов. Белецкий, в некотором смысле, помогал Ленину, арестовывая как ярых противников Ленина среди меньшевиков, так и тех большевиков, которые активно выступали за объединение Российской социал-демократической рабочей партии. В отличие от "охранки", которая была убеждена в том, что, разобщив партию, она сможет ослабить социалистическое движение, Ленин считал, что существование независимой партии большевиков является ключом к победе. Только дисциплинированная, идеологически чистая, "монолитная" элита, стоящая во главе сотен революционеров, могла повести русский народ в светлое будущее. Хотя светлое будущее так и не наступило, хаос и развал, которые последовали за свержением царизма в феврале 1917 года, подтвердили правильность ленинской стратегии революционной борьбы. В результате Февральской революции большевики оказались в меньшинстве, по сравнению со своими главными соперниками - меньшевиками и эсерами. Но именно большевики пришли к власти в октябре 1917 года. Так крупная тактическая победа "охранки", обеспеченная успешным внедрением полицейских агентов в ряды большевиков, обернулась стратегическим поражением и, в конечном итоге, полным крахом. Февральская революция (8-12 марта 1917 года по новому стилю) застала большинство революционеров врасплох. За полтора месяца до этих событий сорокашестилетний Ленин, находившийся в эмиграции в Швейцарии, говорил: "Мы, старики, вряд ли доживем до решающего сражения приближающейся революции. " В отличие от подавляющего большинства революционных организаций, "охранка" более чутко отреагировала на настроения в Петрограде (Санкт-Петербург был переименован в Петроград накануне войны). За несколько дней до начала революции один из ее агентов сообщал: "Подпольные революционные партии готовят революцию, но если революция состоится, она будет носить стихийный характер, подобно голодному бунту. " По его словам, самые сильные революционные настроения были распространены среди многодетных матерей, которые, "устав от бесконечного стояния в огромных очередях и более не в силах смотреть на своих больных и полуголодных детей,., являют собой огромную массу горючего вещества, готовую воспламениться от одной-единственной искры". (52) Революция началась после того, как стоящие в очередях за хлебом женщины вышли на демонстрацию 8 марта. Два дня спустя уже весь Петроград был охвачен забастовкой. Решающую роль на этом этапе сыграл петроградский гарнизон. В 1905 году революция была подавлена армией. В марте 1917 года армия выступила на стороне революции. И вновь "охранка" точно определила, в какую сторону подул ветер. Хотя политическая стачка рабочих была подавлена казаками 27 февраля, в докладе "охранки" говорилось: "В целом сложилось впечатление, что казаки были на стороне рабочих. " (53) 12 марта часть Петроградского гарнизона подняла мятеж, обеспечив тем самым успех революции. Три дня спустя царь Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Великого князя Михаила. На следующий день, 16 марта, Михаил отказался от престола, положив конец трехсотлетнему правлению династии Романовых. Власть в стране перешла в руки Временного правительства, состоявшего, главным образом, из либералов, которые странным образом сосуществовали с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов, ставшим моделью и, до определенной степени, рупором местных Советов по всей России. По выражению Троцкого, вместе с царизмом "на свалку истории" отправилась и политическая полиция. 12 марта толпа ворвалась в главное здание "охранки". Возмущенный начальник полиции А. Т. Васильев рассказывал: "Все архивы Специального отдела расследований, содержавшие отпечатки пальцев, фотографии и другие данные на воров, фальшивомонетчиков и убийц, были вынесены во двор и торжественно сожжены. Кроме того, ворвавшиеся вскрыли ящики моего стола и забрали 25. 000 рублей общественных денег, которые были у меня на хранении. " Несмотря на утверждения Васильева, что он "не может припомнить ни одного незаконного действия", совершенного им, он вскоре оказался в Петропавловской крепости, где был вынужден спать на "соломенном матраце и набитых куриными перьями подушках", есть "ужасный, отвратительно пахнущий суп и не менее отвратную мешанину из всяких отбросов" и где ему позволяли мыться только один раз в две недели в ледяной, "насквозь продуваемой сквозняками" душевой. (54) Заключение в тюрьму начальника "охранки" и низвержение царя Николая II, Императора Всея Руси, до уровня простого гражданина Романова, по-видимому, символизировало окончательную победу над деспотизмом и рождение нового демократического порядка. После победы революции и Временное правительство, и Петроградский совет были уверены в том, что в России больше никогда не будет политической полиции.
Глава II
ЧК, КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ И "ЗАГОВОР ЛОККАРТА" (1917-1921)
ЧК, предшественник сегодняшнего КГБ, была основана 20 декабря 1917 года. Созданный в 1954 году Комитет государственной безопасности принял эмблему ЧК, на которой были изображены щит и меч. Щит символизировал защиту революции, а меч - борьбу с ее врагами. К тому времени, когда Гордиевский бежал в 1985 году, на его удостоверении КГБ осталось лишь изображение щита. Всячески стараясь исправить мрачную репутацию КГБ, ее руководители решили убрать меч с эмблемы Комитета. (1). Тем не менее и сегодня офицеры КГБ все еще называют себя "чекистами" и получают зарплату по двадцатым числам каждого месяца ("День чекиста"), тем самым как бы отмечая каждый месяц день рождения ЧК. (2). Подобно подоходному налогу, введенному в Великобритании в 1799 году, создание ЧК представлялось временно необходимой мерой. Ленин и не думал, что ЧК очень быстро вырастет в самую большую политическую полицию и самую сильную внешнюю разведывательную службу в мире. До революции большевиков в октябре 1917 года (7 ноября по новому стилю) Ленин даже не думал, что когда-либо появится необходимость в создании политической полиции, или внешней разведки. Вернувшись в Петроград (ныне Ленинград) через два месяца после Февральской революции, свергнувшей царизм, Ленин принялся с надеждой ожидать прихода мировой революции. Большевики искренне полагали, что их революция положит начало международному революционному движению, которое в конце концов победит капитализм во всем мире. Они полагали, что в новом международном порядке не будет места ни простым дипломатам, ни тем более шпионам. После Октябрьской революции Лев Троцкий заявил, выступая по случаю своего назначения на пост народного комиссара иностранных дел: "Я выпущу несколько революционных прокламаций к народам мира, а потом закрою эту лавочку". Он приказал опубликовать секретные договоры, подписанные царским правительством со своими союзниками, и заявил, что "отказ от секретной дипломатии является: главным условием проведения честной, народной, подлинно демократической внешней политики". (3). Дореволюционное представление Ленина о жизни в большевистской России было не чем иным, как утопией. В работе "Государство и революция", написанной летом 1917 года, он утверждал, что в будущем не будет места ни полиции, ни тем более секретной полиции. Вместе с тем он признавал, что в переходный период от капитализма к коммунизму будет необходимо организовать "подавление меньшинства эксплуататоров большинством вчерашних трудовых рабов". Однако он считал, что подобное подавление будет "сравнительно простым" делом. Ленин писал: "Совершенно естественно, что эксплуататоры не в состоянии подавлять народ без чрезвычайно сложной машины для осуществления этой задачи, но народ может подавить эксплуататоров даже при помощи примитивной машины, практически без всякой машины, без специального аппарата, путем простой организации вооруженного народа... " Народ, считал Ленин, будет сам вершить классовый суд на улицах по мере возникновения необходимости. (4). Однако Октябрьская революция привела к созданию системы, совершенно отличной от той утопии, о которой говорилось в работе "Государство и революция". Основополагающим элементом Советского государства, рожденного революцией, явился коммунистический миф о том, что, будучи авангардом пролетариата, большевики возглавили народное восстание, которое выражало волю не только самих большевиков, но и всего русского народа. В действительности же Октябрьская революция была не чем иным, как государственным переворотом, совершенным революционным меньшинством, свергнувшим умирающее Временное правительство, которое пришло на смену царскому режиму. Ни Ленин, ни его последователи так и не смогли признать этой реальности. Выступая сначала в оппозиции, а затем свергнув правительство, которое с каждым днем теряло доверие народа, большевики, тем не менее, так и не смогли добиться поддержки подавляющего большинства. На выборах в Учредительное собрание, проведенных сразу после революции, их основными левыми противниками были социалисты-революционеры (эсеры), которые добились абсолютного большинства голосов, в то время как большевики смогли заручиться поддержкой менее четверти всех проголосовавших. Даже в союзе с левыми эсерами они оставались в меньшинстве. Они же и распустили Учредительное собрание, созванное в январе 1918 года. Ленин и не предполагал, что новое большевистское правительство (Совет народных комиссаров) столкнется с такой огромной проблемой, как внутренняя и внешняя оппозиции. Очень скоро он приходит к необходимости создать "специальный аппарат" для решения этой проблемы. Убежденные в уникальности и исключительной правильности марксистского учения, большевистские лидеры рассматривали любую оппозицию независимо от ее социальных корней, как контрреволюцию. 4 декабря Военно-революционный комитет, под руководством которого была совершена Октябрьская революция, создал Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем, во главе которой был поставлен Феликс Дзержинский. 19 декабря стало известно о надвигающейся всеобщей забастовке госслужащих. Это известие заставило Совнарком и его председателя Ленина предпринять более радикальные меры. Дзержинский получил указание "создать специальную комиссию для выяснения возможности борьбы с подобной забастовкой при помощи самых энергичных революционных мер". На следующий день, 20 декабря, Ленин писал Дзержинскому: "Буржуазия намерена совершить самое отвратительное преступление... " Обращаясь к Совнаркому вечером того же дня, Дзержинский заявил: "Не думайте, что я ищу формы революционной справедливости. Нам не нужна сейчас справедливость, идет война лицом к лицу, война до конца, жизнь или смерть. Я предлагаю, я требую органа для революционного сведения счетов с контрреволюцией". Совнарком одобрил создание под руководством Дзержинского Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, известной впоследствии как ЧК. (5). Сегодня КГБ создал своеобразный культ личности Феликса Дзержинского. В его адрес произносилось больше хвалебных слов, чем в адрес всех его последователей, вместе взятых (как ни странно, значительная часть из них официально признана преступниками). Советский историк проф. В. Андрианов назвал его "рыцарем революции". Он писал: "Есть много людей, заслуживающих этого звания, но несмотря на это, каждый раз, когда произносятся эти слова, мы, прежде всего, думаем о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском... Всей своей героической жизнью он проложил дорогу в бессмертие". (6) Как и большинство первых руководителей ЧК, Дзержинский не был по национальности русским. Он родился в 1877 году в семье польских интеллигентов-землевладельцев. В раннем детстве он считал, что его призвание стать католическим священником. (7) Вместо этого еще в школе он увлекся марксизмом и в 1895 году вступил в ряды Литовской социал-демократической партии. Год спустя он бросил школу для того, чтобы "учиться у народа и быть ближе к нему". Впоследствии он говорил, что быстро стал "пользующимся успехом агитатором, которому удавалось добираться до совершенно нетронутых масс: во время митингов, по вечерам в трактирах или других местах, где собирались рабочие. " Дзержинский называл себя "лютым врагом национализма". В 1900 году он стал одним из основателей Социал-демократической партии Польши и Литвы (СДПиЛ), во главе которой встала Роза Люксембург. Эта партия выступала не за независимость Польши, а за пролетарский интернационализм и сотрудничество с русскими марксистами. Компромисс в любой форме был чужд Дзержинскому. В 1901 году он писал: "Я не могу наполовину ненавидеть или наполовину любить, я не могу отдавать половину своей души, я должен отдать или всю душу, или ничего". В течение всей своей карьеры революционера, будь то в царской России или Польше, Дзержинский ни разу не был на свободе более трех лет подряд. Впервые он был арестован в 1897 году после того, как молодой рабочий, "соблазненный вознаграждением в 10 рублей, предложенным жандармом", донес на него. После двадцати лет неволи, из которых одиннадцать лет он провел в тюрьме, после долгих лет ссылок, поселений, после трех побегов (8) Дзержинский вышел на свободу и присоединился к большевикам, сначала в качестве делегата СДПиЛ, а затем он был выбран в Центральный комитет большевистской партии на летней партийной конференции 1917 года. Позже Дзержинский принял активное участие в Октябрьской революции (9). В течение первого года работы на посту начальника ЧК, Дзержинский работал, ел и спал в своем кабинете на Лубянке. За свою выносливость и спартанский образ жизни он получил прозвище "железный Феликс" (10). Старый чекист Федор Тимофеевич Фомин впоследствии с восхищением рассказывал о том, что Дзержинский отказывался пользоваться привилегиями, которых не имели другие чекисты: "Пожилой солдат приносил ему ужин из простой столовой, где питались все сотрудники ЧК. Когда он пытался принести Феликсу Эдмундовичу что-нибудь повкуснее или получше, Феликс Эдмундович бросал на него испытующий взгляд и спрашивал: "Вы имеете в виду, что это сегодня подавали на ужин всем?" - "Всем, всем, товарищ Дзержинский", поспешно отвечал пожилой человек, пытаясь скрыть смущение". (11). Как и Ленин, Дзержинский отличался исключительной честностью, работоспособностью, готовностью пожертвовать как самим собой, так и другими во имя идеалов революции. В своей последней речи перед смертью Дзержинский говорил: "Я никогда не щадил себя, и в этом моя сила". (12) После его смерти эти качества были использованы для написания портрета Дзержинского, напоминающего слабую пародию на святого мученика средних веков. Виктор Чебриков, председатель КГБ с 1982 по 1988 год, утверждал: "Феликс Эдмундович стремился искоренить несправедливость и преступления на земле и мечтал о тех временах, когда войны и национальная вражда уйдут навсегда из нашей жизни. Он всегда стремился следовать своему кредо, которое он выразил в следующих словах: "Я бы хотел обнять все человечество, поделиться с ним моей любовью, согреть его, отмыть его от скверны современной жизни". Святой Феликс вряд ли оценил бы тонкую лесть Чебрикова, которая не может не вызвать улыбки, поскольку он не отличался чувством юмора. По стандартам 80-х годов такие "возвышенные гуманисты", как Дзержинский, должны были иметь чувство юмора, поэтому Чебриков на полном серьезе пытался доказать, что Дзержинский им обладал. Чебриков утверждал, что Дзержинский "не был настолько аскетичным, как представляют некоторые люди, он любил жизнь во всех ее проявлениях, во всем ее богатстве, он умел шутить, смеяться, любил музыку и природу". (13) Культ святого Феликса в КГБ начал создаваться сразу после его смерти в 1926 году. Портрет Дзержинского, посмертная маска, слепки его рук, а также его военная форма были помещены в стеклянный гроб и выставлены в конференц-зале офицерского клуба КГБ в качестве объекта поклонения, подобно бальзамированной мумии, находящейся в Мавзолее на Красной площади. (14) Репутация Дзержинского всегда оставалась неизменно чистой, хотя она немного и потускнела в лучах славы Сталина, гений которого проявлялся во всех областях, в том числе и в разведке. Во время празднования двадцатой годовщины ЧК в декабре 1937 года Дзержинского называли "неутомимым большевиком, несгибаемым рыцарем революции, под руководством которого ЧК не раз отводила смертельную угрозу, нависавшую над молодой Советской республикой". (15) Культ Сталина постепенно вытеснял образ Дзержинского, чьи портреты исчезали, а размер оставшихся становился все меньше. Вскоре после Второй мировой войны его посмертная маска и слепки рук были убраны из офицерского клуба КГБ, и скорее всего, уничтожены. (16) Политика десталинизации шестидесятых годов положила начало возрождению культа Дзержинского. КГБ всячески пытался отмежеваться и от той кровавой роли, которую он сыграл в сталинский период. Создавался своего рода мифический портрет, изображающий святого Феликса, "рыцаря революции", убивающего дракона контрреволюции. Из одного материала в другой переходили слова Дзержинского о том, что чекист должен обладать "горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками". В конце пятидесятых годов напротив центрального здания КГБ на площади Дзержинского была воздвигнута многометровая статуя Дзержинского. Сегодня главным объектом поклонения сотрудников Первого главного управления (внешняя разведка) является большой бюст Дзержинского, установленный на мраморном пьедестале, рядом с которым всегда лежат свежие цветы. Все молодые офицеры ПГУ рано или поздно проходят процедуру возложения цветов или венков к бюсту основателя КГБ. Словно ветераны войны, стоящие перед могилой неизвестного солдата, они склоняют головы в скорбном молчании. Подобными ритуалами офицеры КГБ пытаются укрепить свой образ чекиста и разорвать, по крайней мере в некоторой степени, те мрачные нити, которые связывают их со сталинским НКВД. (17) Главными средствами, одобренными Совнаркомом 20 декабря 1917 года, которые Дзержинский и возглавляемая им ЧК должны были использовать для борьбы с контрреволюцией, были "захват собственности, переселение, лишение карточек, публикация списков врагов народа и т. д. " (18) Тем не менее, главным оружием ЧК стал террор. Ленин не представлял себе масштабов оппозиции, с которой ему придется столкнуться после революции. Он быстро приходит к выводу, что "специальная система организованного насилия" должна быть создана для осуществления диктатуры пролетариата. В условиях классовой войны большевики не могли себе позволить ограничиться старыми понятиями "буржуазной" законности или морали. Ленин утверждал, что главной причиной поражения величайшего революционного восстания XIX века, Парижской Коммуны 1871 года, было то, что восставшие возлагали слишком много надежд на примирение и использовали слишком мало силы. Неспособность подавить буржуазию силой привело к краху. Ленин жестоко критиковал "предрассудки интеллигенции относительно смертной казни". (19) Он считал, что у масс были более здоровые инстинкты. Уже в декабре 1917 года Ленин выступит за то, чтобы народные массы сами вершили свой суд ("уличный суд") над "спекулянтами". Он всячески поощряет любые действия, в том числе и террор, направленные против "классовых врагов". (20) Не будучи по натуре жестоким человеком, Дзержинский, как и Ленин, буквально кипел от идеологической ненависти по отношению к классу, из которого он сам вышел. Он говорил своей жене, что воспитал себя так, чтобы "без всякой жалости" защищать революцию. Один из его ближайших соратников, Мартин Янович Лацис писал в газете ЧК "Красный террор": "Мы не ведем войны против отдельных людей, мы уничтожаем буржуазию как класс. Во время расследования не ищите свидетельств, указывающих на то, что подсудимый делом или словом выступал против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны задать: к какому классу он относится, каково его происхождение, каково его образование или профессия. Ответы на эти вопросы определят судьбу обвиняемого. В этом состоит значение и смысл красного террора. " (21) В то время как Дзержинский и его помощники прибегали к красному террору только как к объективно необходимому средству классовой борьбы, некоторые из простых членов ЧК, особенно на местах, наслаждались властью жестокости, не вдаваясь в высокие идеологические рассуждения. Яков Христофорович Петере, один из первых и наиболее выдающихся помощников Дзержинского, позднее признавал, что "многие нечестные элементы" пытались проникнуть в ЧК. (22) Однако он не считал нужным добавить, что многим из них это удавалось. По жестокости ЧК можно сравнить со сталинским НКВД, хотя масштабы расправ были гораздо меньше. Вплоть до лета 1918 года чинимый ЧК террор в какой-то мере смягчался деятельностью левых эсеров, на помощь которых большевики полагались на начальном этапе. В январе 1918 года, несмотря на возражения со стороны Ленина и Дзержинского, представители левых эсеров в Совнаркоме настояли на том, чтобы их партия была представлена в ЧК. Один из четырех левых эсеров, назначенных членами коллегии ЧК, Вячеслав Алексеевич Александрович, стал заместителем Дзержинского. В марте 1918 года после подписания мира с Германией в Брест-Литовске в знак протеста левые эсеры вышли из Совнаркома. Партия большевиков изменила свое название на Коммунистическую. С тех пор в состав Совнаркома входили исключительно коммунисты, а правительство большевиков переехало в новую столицу - из Петрограда в Москву. Несмотря на то, что левые эсеры вышли из правительства, они все еще оставались в составе ЧК. Дело в том, что, по утверждению самих левых эсеров, Дзержинский просил их остаться, убеждая их лидера Марию Спиридонову, что без их поддержки более не сможет "держать в узде жаждущих крови чекистов". Пока левые эсеры оставались в составе ЧК, за политические преступления не расстреливали. Дзержинский безгранично доверял своему заместителю левому эсеру Александровичу. Переехав в Москву, он передал ему всю полноту власти по решению каждодневных административных вопросов, а сам сконцентрировал свои силы на оперативной работе. (23) Штаб ЧК находился в Москве, на улице Большая Лубянка, в доме номер 11, который ранее занимала страховая компания "Якорь" и лондонская фирма "Ллойд" (позднее ЧК переехала в дом номер 2, в котором находилась российская страховая компания "Россия"). Теперь главное здание КГБ находится на улице, носящей имя Дзержинского. (24) Те, кого Дзержинский называл "жаждущими крови" чекистами, в скором времени оказались и в Москве. Одной из первых жертв чекистского террора в Москве был известный цирковой клоун Бим-Бом, который часто позволял себе смеяться над коммунистами. Как и в КГБ, в ЧК плохо понимали такой юмор и считали его идеологической провокацией. Когда во время представления к Бим-Бому подошли чекисты с каменными лицами, зрители подумали, что это лишь часть общего представления, однако их смех вскоре сменился на панику, когда они услышали выстрелы, - чекисты открыли огонь по Бим-Бому, который пытался бежать. (25) Помимо террора, в борьбе против контрреволюции ЧК часто прибегала к внедрению агентов. Хотя Дзержинский выступал против царских методов использования агентов-провокаторов, он очень быстро сам стал настоящим специалистом в этой области. (26) Согласно официальным советским источникам, к началу 1918 года чекисты "регулярно предпринимали такие опасные операции", как внедрение агентов. "Обстановка напряженной классовой борьбы требовала быстрых действий по раскрытию гнезд контрреволюции. Любой неосторожный шаг мог стоить чекистам жизни, но мужество и преданность были их врожденными качествами. " Согласно источникам КГБ, первым значительным успехом ЧК по внедрению своих агентов была операция против организации, которая находилась в Петрограде и называлась "Союз по борьбе с большевиками и отправке войск (генералу) Каледину". Чекист по имени Голубев, выдавая себя за бывшего офицера царской армии, "смог быстро проникнуть в "Союз", разоблачить многих членов белогвардейского подполья и выявить места их тайных встреч". В течение января-февраля весь "Союз", насчитывающий около четырех тысяч человек, "был разоблачен чекистами и полностью обезврежен с помощью красногвардейцев". (27) Значительно усовершенствованные террор и техника внедрения агентов, самые эффективные методы борьбы ЧК против врагов большевиков, заложили основу для двух наиболее выдающихся достижений сталинского НКВД: самого страшного в истории Европы террора в мирное время и самого широкого проникновения разведывательной агентуры в правительственный аппарат зарубежных стран. Вместе с тем значительное расширение террора и операций по внедрению агентов наблюдалось уже во время Гражданской войны 1918-20 гг.
X X X
В условиях полного хаоса жизнь молодого Советского государства находилась под постоянной угрозой. В результате Октябрьской революции и ее последствий большевики смогли сохранить контроль только над Петроградом, Москвой и несколькими прилегающими к ней районами в радиусе примерно 500 километров (в основном к востоку и, в меньшей степени, к югу) от Москвы. Остальная же территория России находилась в полном хаосе. Роспуск демократически избранного Учредительного собрания лишил большевиков, во всяком случае в глазах всего мира, оснований для утверждения о том, что они являются законным правительством России. Их проблемы усугублялись и драконовским мирным соглашением, которого требовала Германия, а Ленин, в свою очередь, настаивал на том, что у Советской России нет другого выбора, как подписать его. "Если вы не готовы ползти на животе по грязи, вы не настоящий революционер, а болтун", - говорил Ленин тем большевистским руководителям, которые сомневались в правильности принятого решения, в том числе и Дзержинскому. По условиям мирного договора, подписанного в Брест-Литовске 3 марта 1918 года (потерявшего силу восемь месяцев спустя, когда армия Антанты одержала победу на западном фронте) большевики должны были согласиться с разделом Западной России. В мае в Сибири начался мятеж чехословацкого корпуса, сформированного бывшей царской армией. Это восстание ознаменовало начало гражданской войны, которая продолжалась два с половиной года. К июлю на территории бывшей царской империи насчитывалось уже восемнадцать правительств, выступающих против большевиков. Признаваемый только германскими захватчиками (пока, в свою очередь, они сами не оказались в положении побежденных в ноябре того же года), советский режим оказался международным изгоем. Многие дипломаты стран Антанты были захвачены войной в Советской России. Летом 1918 года они начали вступать в контакт с врагами большевиков, а правительства Великобритании, Франции, США и Японии предприняли военную интервенцию. (28) С самого начала большевики считали, что Гражданская война являлась частью общего заговора сил Антанты. В действительности же Антанта не была инициатором восстания чехословацкого корпуса. Главной причиной мятежа было то, что тогдашний военный комиссар Лев Троцкий предпринял попытки разоружить солдат, и они, опасаясь за свою жизнь, взялись за оружие (29). Но для Ленина и Совнаркома было очевидно, что чехи были не чем иным, как инструментом "англо-французских маклеров". Ленин говорил в июле: "Мы столкнулись с систематическим, методическим и, очевидно, хорошо спланированным военным и финансовым контрреволюционным заговором против Советской республики, который все представители англо-французского империализма готовили в течение нескольких месяцев". (30) До сих пор КГБ рассматривает все заговоры и выступления против молодого советского режима как "проявление общего заговора" своих классовых врагов внутри страны и "империалистических сил за рубежом". (31) В действительности же все было по-другому. Если бы существовал "общий заговор", большевистский режим никогда не смог бы удержаться. В течение 1919 года большевикам противостояли три основные военные силы. Весной в Сибири началось выступление армии, возглавляемое бывшим царским адмиралом Колчаком, а летом - наступление белых генералов Деникина и Юденича на юге и на севере страны. Юденич дошел до пригородов Петрограда, фактически перерезав все железнодорожные сообщения города с Москвой. Большевики смогли выстоять благодаря полководческому гению Троцкого, который возглавил Красную Армию, но еще в большой степени им помогли разногласия, возникшие в рядах противника. Если бы разрозненные наступления Колчака, Деникина и Юденича были бы частью скоординированного наступления на Петроград и Москву, вполне возможно, контрреволюция одержала бы победу. Вместо этого каждая из белых армий действовала независимо друг от друга, а каждый из командующих сам хотел разгромить советский режим и овеять себя славой, и все они потерпели поражение. Тем временем Красная Армия пыталась представить себя выразителем интересов не правительства меньшинства, а всего народа России. Она боролась против белых генералов, главной целью которых было восстановить реакцию и утерянные привилегии. Хаос Гражданской войны дал западным правительствам шанс покончить с Октябрьской революцией, однако они не воспользовались этим шансом. До победы над Германией в ноябре 1918 года армии Антанты преследовали в основном военные, а не идеологические, как утверждают советские историки, цели. Главная их задача заключалась в снижении давления на Западном фронте в решающий момент войны. Мир, подписанлый в Брест-Литовске, позволил немцам перебросить значительные силы с Восточного фронта и начать крупнейшее за всю войну наступление на Западе. Британский главнокомандующий, фельдмаршал Хейг, назвал этот период критическим. В своем знаменитом обращении к войскам 11 апреля он сказал: "Мы должны защищать каждую позицию до последнего солдата, ни шагу назад. Даже прижатый спиной к стене, каждый из нас должен биться до конца, веря в справедливость нашего дела. " К июню 1918 года немцы вышли к реке Марна, угрожая Парижу. По сравнению с этим судьба большевистского режима на Восточном фронте имела второстепенное значение. Хотя военное положение на Западе быстро менялось в течение всего лета, армии Антанты не ожидали, что Германия уже осенью потерпит столь стремительное поражение. Слабо подготовленные заговоры против советского режима, разрабатываемые и осуществляемые летом 1918 года западными дипломатами и заброшенными в Россию агентами, не представляли значительной угрозы для большевиков. Более того, казалось, что ЧК была заинтересована в том, чтобы заговоры выглядели более масштабно, с тем чтобы, разоблачив их, чекисты могли бы одержать весомую пропагандистскую победу. Даже после перемирия с Германией, когда западные правительства стали уделять больше внимания действиям, направленным на свержение большевистского режима, они не делали и половины того, что было в их силах. Две или три дивизии Антанты, высадившись в Финском заливе в 1919 году, возможно, могли бы дойти до Москвы и покончить с Советским правительством. Но ситуация, возникшая в конце Первой мировой войны, была такова, что западные страны не могли собрать даже две, не говоря уже о трех дивизиях. Войска, посланные в Россию, лишь дискредитировали белое движение, тем самым сыграв на руку большевикам. Их было слишком мало для того, чтобы решить исход Гражданской войны, но достаточно, чтобы большевики объявили всех своих противников марионетками западного империализма. Большевики считали, что весь западный капиталистический мир восстал против них всей своей мощью. Чекисты с гордостью говорили, а КГБ и сегодня так считает, что именно они сыграли решающую роль в защите молодого Советского государства, его борьбе против гигантских заговоров западного капитала и его секретных служб. В 1921 году, отдавая должное чекистам, Ленин назвал их "нашим разрушительным оружием в борьбе против бесконечных заговоров и бесконечных посягательств на Советскую власть со стороны людей, которые значительно сильнее нас". "Господа российские и зарубежные капиталисты! Мы знаем, что невозможно для вас любить эту организацию. И действительно, это невозможно, она, как никто другой, смогла противостоять вашим интригам, вашим махинациям в то время, когда вы душили нас, когда окружили нас захватчиками, когда вы организовывали внутренние заговоры и готовы были совершить любое преступление, лишь бы только сорвать наш мирный труд. " (32) Хотя заговоры западных дипломатов и разведывательных служб не были столь масштабными, как утверждал Ленин и как считает до сих пор КГБ, ЧК действительно удалось добиться целого ряда побед. Наиболее эффективным орудием ЧК было внедрение агентов ("кротов") и провокаторов по модели, созданной царской "охранкой". Однако первая крупная операция ЧК по внедрению своих агентов в западное посольство провалилась. Имперская Германия была единственной державой, с которой у большевистского режима были установлены официальные дипломатические отношения и с кем он обменялся послами после подписания мирного договора в Брест-Литовске. 23 апреля 1918 года в Москве открылось германское посольство во главе с графом Вильгельмом Мирбахом. Шесть дней спустя один из сотрудников миссии Мирбаха писал в своем дневнике: "Здесь мы должны быть начеку, вокруг нас шныряют агенты и провокаторы. Советские власти смогли быстро возродить бывшую царскую "охранку", хотя и в другой форме, но, по крайней мере, не меньшую по размерам и более жестокую по характеру. " Задача проникновения в германское посольство была возложена на контрразведывательный отдел, созданный в мае 1918 года в Управлении по борьбе с контрреволюцией ЧК. В 1921-22 годах контрразведывательный отдел был расширен и на его основе создано отделение контрразведки, сокращенно КРО, предшественник Второго главного управления КГБ. Во главе этого отдела стал двадцатилетний левый эсер Яков Блюмкин, возможно, самый молодой начальник отдела в истории КГБ. Блюмкин успешно провел операцию по проникновению в германское посольство, вступив в контакт с графом Робертом Мирбахом, австрийским родственником немецкого посла, который попал в русский плен во время войны. В июне Блюмкин получил от него письменное обязательство снабжать ЧК секретной информацией о Германии и деятельности германского посольства. (33) Однако Дзержинский поступил неразумно, поручив эту операцию Блюмкину, поскольку левые эсеры продолжали активно выступать против Брестского мира. 4 июля Центральный комитет левых эсеров одобрил план покушения на немецкого посла. Левые эсеры считали, что, убив его, они заставят большевиков прекратить "умиротворение" немцев и возобновить военные действия на Восточном фронте, что, по их мнению, будет способствовать делу развития мировой революции. Покушение было поручено Блюмкину и его сотруднику, фотографу, левому эсеру, Николаю Андрееву. Утром 6 июля Блюмкин подготовил документ на бланке ЧК, на котором стояла подделанная подпись Дзержинского и секретаря ЧК, поручающий ему и Андрееву провести переговоры с послом Германии. Помощник Дзержинского, левый эсер Александрович, втянутый в этот заговор Блюмкиным, поставил на этот документ официальную печать ЧК. После полудня того же дня Блюмкин и Андреев приехали в германское посольство и договорились о встрече с послом под предлогом необходимости обсудить вопрос, связанный с его родственником графом Робертом Мирбахом. Впоследствии Блюмкин утверждал, что именно он застрелил посла из своего револьвера, однако, по свидетельству сотрудников посольства, все три выстрела, произведенных Блюмкиным, не достигли цели, а граф Вильгельм Мирбах был застрелен Андреевым. (34) Таким образом, миссия ЧК как "щита и меча революции" чуть было не закончилась катастрофой. Вместо того чтобы защищать новое коммунистическое государство, в июле 1918 года ЧК чуть было не сыграло роль инструмента его разрушения. В телеграмме на имя Сталина Ленин писал, что покушение на Мирбаха поставило Россию на "волосок от возобновления войны с Германией". За покушением последовало восстание левых эсеров, в результате которого здание ЧК на Лубянке было захвачено, а Дзержинский арестован. Но у левых эсеров не было четкого плана действий, и их мятеж был подавлен в течение 24 часов преданными коммунистам латышскими войсками. 8 июля по собственному желанию Дзержинский ушел с поста руководителя ЧК. Была создана комиссия по расследованию обстоятельств восстания, а ЧК была очищена от левых эсеров. 22 августа Дзержинский был вновь назначен на пост председателя ЧК. К этому времени ЧК состояла исключительно из коммунистов. Сдерживающее влияние левых эсеров потеряло силу, а политика террора против политических врагов начала набирать обороты. Дзержинский говорил: "Мы представляем собой организованный террор. Это должно быть сказано совершенно ясно". (35) Ленин проявлял активный, хотя и немного наивный интерес к использованию различных технических средств и методов, в том числе террора, для охоты за контрреволюционерами. Ему чрезвычайно понравилась идея использовать большие электромагниты для обнаружения во время обысков спрятанного в домах оружия. Он всячески настаивал на рассмотрении этой идеи в ЧК. Однако Дзержинский занял другую позицию, он говорил Ленину: "Магниты вряд ли можно использовать при обысках, мы уже пытались это сделать". Но в качестве эксперимента он все-таки согласился с тем, чтобы во время обысков использовались большие магниты, главным образом для того, чтобы испугать контрреволюционеров и заставить их добровольно сдать спрятанное оружие. (36) Вскоре от подобных экспериментов отказались.
X X X
Действия ЧК, направленные на внедрение агентов в миссии Антанты и ее разведывательные сети в Россию, оказались более успешными, чем операция против посольства Германии. До сих пор КГБ считает своей крупнейшей победой операцию ЧК по разоблачению летом 1918 года так называемого "заговора Локкарта", в которой участвовали британские, французские, американские дипломаты и тайные агенты. Роберт Брюс Локкарт, бывший исполняющий обязанности генерального консула Великобритании в дореволюционной Москве, был способным, но не самым надежным сотрудником консульской службы. На протяжении своей карьеры ему дважды приходилось начинать все с начала после того, как его весьма запутанные любовные похождения становились достоянием гласности. В начале 1918 года после того, как британский посол был отозван, Локкарта направили в Россию для вступления в неофициальный контакт с большевистским режимом. Он не смог добиться больших результатов. Главная цель его миссии заключалась в том, чтобы убедить большевиков продолжить войну с Германией, пообещав помощь армии Антанты. Несмотря на то, что Локкарт потерпел неудачу и мирный договор в Брест-Литовске был подписан, он не оставлял надежды на лучшее. В своих докладах в Лондон он писал, что, несмотря на мирный договор, "существуют значительные возможности для организации сопротивления Германии". Военный комиссар Троцкий и сменивший его на посту комиссара иностранных дел Георгий Чичерин, будучи чрезвычайно заинтересованными в установлении связи с Лондоном, всячески пытались убедить Локкарта в том, что Брестский мир не продлится долго. Но Локкарт не пользовался большим доверием у своего правительства. Один из чиновников Министерства иностранных дел Великобритании язвительно заметил: "Может быть, г-н Локкарт и давал нам плохие советы, но нас нельзя обвинить в том, что мы им следовали". (37) После того, как Локкарт потерял всякую надежду на возобновление войны на Восточном фронте, он быстро поменял свое амплуа пробольшевистского дипломата на антибольшевистского заговорщика. В середине мая он установил контакты с агентами антисоветского подполья, возглавляемого эсером-террористом Борисом Савинковым, который еще до войны участвовал в организации покушения на Плеве и Великого князя Сергея Александровича. В своих мемуарах Локкарт отрицал то, что он подталкивал Савинкова на совершение тех или иных действий. Однако в своих телеграммах в Лондон он говорил совсем о другом. 23 мая 1918 года он направил в Министерство иностранных дел без всяких комментариев текст, полученный от агентов Савинкова, в котором рассказывалось о планах "убийства всех большевистских лидеров в ночь высадки войск Антанты и создания правительства, которое в действительности станет военной диктатурой". В отличие от британского правительства, которое больше заботила проблема войны с Германией, Локкарт становится ярым сторонником интервенции Антанты для оказания помощи в свержении коммунистического режима. Английская секретная разведывательная служба, известная в то время, как МИ 1C, внесла свою лепту в неразбериху, созданную Локкартом. Помимо резидента МИ1С, капитана Эрнеста Бойса, который формально оставался во главе британской секретной агентуры в России, туда в начале 1918 года были направлены еще несколько офицеров разведки попытать счастья. У Локкарта сложилось "очень плохое мнение" об их работе. Он считал, что они, "несмотря на свою храбрость и явную способность к языкам, не могли правильно оценить политическую обстановку". Так, они поверили поддельным документам, в которых говорилось, что коммунистическое руководство находилось на содержании немцев. Они также поверили фальшивым сообщениям о том, что в Сибири большевики формируют соединения из немецких военнопленных. МИ1С продолжала играть второстепенную роль в британской внешней политике, несмотря на заявления ЧК о том, что именно этот отдел является мощным оружием секретных планов, разрабатываемых в самом сердце британских коридоров власти. Английская секретная служба - прародительница сегодняшнего СИС, была создана только в 1909 году. До начала войны она оставалась небольшой организацией, бюджет которой был настолько мал, что она не могла себе позволить иметь даже одного резидента на постоянной основе за рубежом. Как говорилось в позднее опубликованном секретном докладе, из-за нехватки средств вплоть до 1914 года эта служба "использовала случайных агентов, чья деятельность, как показала практика и опыт военных лет, оказалась абсолютно неэффективной". Во время Первой мировой войны служба МИ 1C была значительно расширена и, в некоторой степени, усилена профессионалами. К началу 1918 года она имела сеть из более чем четырехсот бельгийских и французских агентов, регулярно сообщающих о передвижении германских войск в оккупированной Бельгии и Северной Франции. Западный фронт оставался главной целью деятельности МИ 1C, и именно там эта служба смогла добиться значительных успехов. По сравнению с Западным фронтом Россия была в числе второстепенных задач. Офицеры МИ1С, заброшенные в Россию, имели много общего с любителями-энтузиастами из числа военных офицеров, которых призывали на секретную службу во времена правления королевы Виктории и короля Эдуарда, т. е. еще до того, как была создана профессиональная секретная служба. Их головокружительные приключения оказывали незначительное влияние на политику Великобритании по отношению к коммунистической России. Тем не менее, ЧК рассматривала их мальчишеские заговоры не как свидетельства неразберихи и дилетантства, а как глубоко продуманные, разветвленные действия западных разведывательных служб. (38) Хотя Локкарт был невысокого мнения об операциях МИ1С в России, даже он восхищался удивительной смелостью Сиднея Рейли. Зигмунд Розенблюм, он же Рейли, родился в 1874 году в семье зажиточного еврея, проживавшего на территории русской Польши. Единственный сын в семье, он порвал со своими родителями в 1890-х годах и эмигрировал в Лондон. С тех пор он снискал себе славу самоуверенного, бесстрашного международного авантюриста, прекрасно говорящего на нескольких языках, любителя женщин, создавшего вокруг своей карьеры паутину фантазий, в которую обычно попадали те, кто писал о нем, да и сам Рейли тоже. Он был фантазером, но вместе с тем у него была явная склонность и прекрасное чувство профессии разведчика в сочетании с абсолютным безразличием к опасностям. Эти качества вызывали восхищение как у Мансфилда Камминга, первого начальника английской секретной разведывательной службы, так и у Уинстона Черчилля. По словам Локкарта, яркая индивидуальность Рейли представляла собой сочетание "артистического темперамента еврея с безумной смелостью ирландца, которому сам черт не страшен". (39) Согласно одной из наиболее популярных книг об истории британской секретной службы, "ни один другой шпион не обладал такой властью и таким влиянием, как Рейли". Он был мастером покушения и знал, как лучше "отравить, заколоть, застрелить и задушить". У него всегда было наготове "одиннадцать паспортов и столько же жен". (40) Потеряв до определенной степени свое романтическое обрамление, некоторые факты из жизни Рейли все еще продолжают интересовать нас. До Первой мировой войны его знали в Санкт-Петербурге как преуспевающего бизнесмена и двоеженца. Кроме того, в то время он работал на Камминга в качестве временного "случайного агента". Когда Рейли вернулся в Россию весной 1918 года под кодовым именем СТ1, он закружился в вихре из ряда вон выходящих авантюр и скандальных фарсов. Чекисты, однако, не видели в его похождениях ничего смешного. Рейли объявил о своем приезде в Москву 7 мая очень похожей на него бравадой, когда он, подойдя к кремлевским воротам, заявил охранникам, что является эмиссаром Ллойда Джорджа, и потребовал личной встречи с Лениным. Как ни странно, ему удалось встретиться с одним из главных помощников Ленина, Владимиром Бонч-Бруевичем, который, естественно, был чрезвычайно удивлен таким поведением Рейли. Сотрудники комиссариата по иностранным делам позвонили Локкарту справиться, не является ли посетитель Бонч-Бруевича простым мошенником. Локкарт позже признался, что он чуть было не сказал им, что "(Рейли) скорее всего русский, выдающий себя за англичанина или, в противном случае, сумасшедший". Когда Локкарт узнал у Бойса, главного резидента МИ 1C в России, что Рейли был британским агентом, он буквально вышел из себя, вызвал Рейли к себе в кабинет и "устроил ему головомойку, как школьнику, пообещав отослать его назад домой. " Но, как вспоминает Локкарт, Рейли был "гениальным изобретателем различных объяснений, и в конце концов мы вместе хорошенько посмеялись". Позже Рейли стал выдавать себя за левантийского грека и, завербовав несколько любовниц, начал серьезно готовить заговор для свержения Ленина. (41) Рейли продолжает удивлять экспертов советской разведки, внимательно изучающих его противоречивую карьеру. Согласно официальной истории военных чекистов, опубликованной в 1979 году, Рейли родился в Одессе. Его отец был "ирландский капитан", а мать - русская. В этом же документе говорится, что в его "полной героических поступков" жизни не было ничего "сенсационного или вымышленного". В этом же документе, в основу которого легли исключительно документальные материалы, также утверждалось, что он был "главным резидентом" службы МИ1С в России. В действительности же этот пост занимал Эренст Бойс. (42) Карьера Рейли исключительно интересовала сегодняшнего председателя КГБ генерала Владимира Александровича Крючкова. В 1979 году, занимая пост начальника Первого главного управления (внешняя разведка), Крючков попросил подобрать в библиотеке ПГУ все книги о Рейли. Вполне вероятно, что этот интерес подогревался свежими материалами, подготовленными внутри КГБ, относительно истории Комитета государственной безопасности. По словам одного из библиотекарей, "он, судя по всему, прочел все эти книги". (43) Капитан (позднее бригадир) Дж. А. Хилл был, пожалуй, самым знаменитым из коллег Рейли, работавших по заданию МИ1С в России. Его кодовое имя было ИК8, и, по словам Локкарта, он был "таким же смелым и таким же бесстрашным, как Рейли" и "говорил по-русски не хуже него". (44) "Веселый Джордж Хилл", как впоследствии называл его Ким Филби (45), считал время, которое он провел в качестве английского шпиона в России, "веселым приключением на страницах моей жизни". В детстве он вместе со своим отцом, "одним из английских купцов-пионеров, в лучшем смысле этого слова", путешествовал по всему миру от Сибири до Персии. Именно эти поездки подготовили его к шпионской работе лучше, чем любая профессиональная специальная тренировка. Хилл приехал в Россию за два месяца до революции большевиков в качестве сотрудника миссии Королевского летного корпуса. Но весной 1918 года он уже сотрудничал с МИ 1C. Как и Локкарт, он надеялся на то, что Брестский мирный договор будет аннулирован и что существует возможность убедить большевиков присоединиться к войне против Германии. В своих мемуарах под громким названием "Великая миссия" он хвастался тем, как ему удалось завоевать доверие Троцкого и как он способствовал становлению советской военной разведки и ЧК: "Встречи с Троцким, театры, деловые обеды никак не мешали моей работе. Прежде всего я помог военному штабу большевиков организовать отдел разведки, с тем чтобы выявлять немецкие соединения на русском фронте и вести постоянные наблюдения за передвижением их войск... Во-вторых, я организовал работу контрразведывательного отдела большевиков, для того чтобы следить за германской секретной службой и миссиями в Петрограде и Москве". (46) Однако доклады Хилла, которые он посылал в МИ 1C и военные министерства, не были столь сенсационными, хотя и имели большое значение. Он "смог убедить начальника Московского военного округа организовать отдел проверки и слежения за германскими соединениями, пообещав большевикам всестороннюю помощь Великобритании". Правда, в отличие от того, что Хилл говорит в своих мемуарах, никакого документального подтверждения его личного участия в создании этих отделов не найдено. Также нет никаких указаний на то, что он сыграл какую-либо роль в организации отдела контрразведки ЧК в мае 1918 года. (47) Позже он сам признался в том, что никогда не встречался с первым начальником этого отдела Яковом Блюмкиным. (48) Однако существует вероятность того, что между Хиллом и ЧК был налажен ограниченный обмен информацией о германских войсках. Когда во время Второй мировой войны на более высоком уровне было установлено сотрудничество между разведками Англии и Советского Союза, Хилл вернулся в Москву в качестве офицера связи Отдела специальных операций. По словам Кима Филби, "русские с радостью встретили его, ведь они знали его как облупленного". (49) К лету 1918 года его первый непродолжительный опыт сотрудничества с советской разведкой подошел к концу. Как и Локкарт, он не смог убедить коммунистов вновь вступить в войну с Германией. Тогда он создает сеть по выявлению немецких и австрийских военных подразделений на Восточном фронте и с помощью "патриотично настроенных русских офицеров" готовит провокационные операции против них. (50) К июлю 1918 года Локкарт сам оказался втянутым в подготовку и реализацию заговоров с целью свержения коммунистического режима, хотя впоследствии он это и отрицал. Вместе с французским генеральным консулом в Москве Фернаном Гренаром он передал 10 млн. рублей контрреволюционному "Национальному центру" в Москве, который имел слабые связи с Савинковым на северо-востоке и белой армией царского генерала Алексеева на Кубани. Но ни Локкарт, ни Гренар не могли тягаться с Дзержинским. В июне Дзержинский направляет двух латышских чекистов Яна Буйкиса и Яна Спрогиса в Петроград. Под фамилиями Шмидкен и Бредис они выдают себя за представителей московского контрреволюционного подполья, ищущего контакта с Антантой. Им удалось встретиться с капитаном Р. Н. Кроми, морским атташе английского посольства, который после отзыва посла Великобритании остался в Петрограде, чтобы взорвать русский Балтийский флот, если возникнет опасность, что он попадет в руки немцев. Кроми, в свою очередь, представил Буйкиса и Спрогиса Рейли, на которого произвели глубокое впечатление представленные ими доклады о растущем недовольстве среди латышских стрелков, находящихся в Москве. Рейли видел в латышах ключ для свержения коммунистического режима. "Латыши были единственными солдатами в Москве. Тот, кто контролировал латышей, контролировал столицу. Латыши не были большевиками, они служили большевикам, потому что им некуда было деться. Они были иностранными наемниками. Иностранные же наемники служат за деньги. Кто больше предложит, за тем они и идут. Если б я мог купить латышей, моя задача была бы упрощена. " Буйкис и Спрогис позволили Кроми и Рейли убедить себя в необходимости связаться с Локкартом в Москве. (51) Подготовка к антибольшевистскому восстанию в Москве совпала с началом британской военной интервенции на севере России. Рота морских пехотинцев под командованием генерал-майора Фредерика Пуля высадилась в Мурманске 6 марта, т. е. через три дня после подписания мирного договора в Брест-Литовске. Но целью морских пехотинцев не было свержение большевиков. Их направили туда для того, чтобы предотвратить захват немецкими войсками крупных военных грузов, посланных Антантой в Мурманск для использования на Восточном фронте. Характер интервенции Антанты изменился после того, как Пуль совершил вторую высадку в Архангельске 2 августа вместе с отделением королевских морских пехотинцев, батальоном французских вооруженных сил и пятьюдесятью американскими матросами. И вновь первоначальной целью высадки Архангельске было предотвращение захвата германскими войсками военных поставок. Однако в этом случае она совпала с началом мятежа против большевиков. Две группы агентов Антанты, тайно заброшенных за две недели до прибытия морских пехотинцев, были арестованы большевиками. Ночью 1 августа был совершен переворот, во главе которого стоял капитан Георгий Чаплин, русский военный морской офицер, в прошлом откомандированный на службу в Королевские военно-морские силы, который, по-видимому, действовал в тесном контакте с начальником разведки Пуля полковником С. Д. М. Торнхиллом (бывшим офицером МИ1С). На следующий день по просьбе антибольшевистского правительства, провозгласившего себя "Верховной администрацией северного района", произошла высадка военных подразделений под командованием Пуля. (52) Как ни странно, высадка Антанты в Архангельске, - а Пуль объявил себя фактически наместником этой территории, - не повлекла за собой немедленного разрыва отношений между Великобританией и большевиками. 8 августа Министерство иностранных дел направило телеграмму Локкарту: "Вы должны по мере возможности продолжать поддерживать существующие отношения с большевистским правительством. Во всяком случае, любая инициатива касательно разрыва отношений или объявления войны должна исходить только от большевиков, а не от Антанты. " (53) Во второй декаде августа латышские агенты-провокаторы ЧК Буйкис и Спрогис пришли к Локкарту в его представительство в Москве и вручили ему письмо от Кроми. Локкарт, утверждавший, что всегда "держал ухо востро против агентов-провокаторов", внимательно изучил его. По стилю и почерку он быстро убедился в том, что письмо, действительно, принадлежало Кроми. "Выражения, в которых он писал о том, что сам готовится покинуть Россию и надеется "громко хлопнуть дверью перед тем, как уйти", были типичны для этого очень галантного офицера", - писал Локкарт. (54) Вскоре после этого состоялась вторая встреча Локкарта и Буйкиса, на которой присутствовал еще один агент-провокатор, полковник Эдуард Берзин. По словам Локкарта, "это был высокий, хорошо сложенный человек, с четкими чертами лица и твердыми стальными глазами. Он командовал одним из подразделений латышских стрелков, составляющих преторианские гвардейские части Советского правительства". (55) На встрече также присутствовали Рейли и французский генеральный консул Гренар. Берзину удалось убедить их в том, что латышские солдаты готовы присоединиться к восстанию против большевиков и что все может быть подготовлено в течение пяти-шести недель. По предложению Локкарта было решено, что Рейли должен "взять на себя" переговоры с латышами. Начиная примерно с 20 августа эти переговоры проходили на явке, контролируемой ЧК. (56). Для финансирования восстания Рейли дал Берзину 1 миллион 200 тысяч рублей, которые тот передал ЧК. (57) Помимо агентов МИ1С, в операциях, направленных на поддержку антибольшевистских групп в России, также принимали участие французские и американские агенты. 25 августа в Москве, в представительстве генерального консула Соединенных Штатов де Уитта Пула прошла встреча агентов Антанты, в которой также принимал участие и французский военный атташе генерал Лавернь (в этой встрече Локкарт не участвовал). На ней было решено, что после неминуемого отъезда еще оставшихся дипломатов Антанты из России шпионская и подрывная деятельность будет возложена на агентов, специально оставленных в России для этой цели. Среди них был Рейли от Великобритании, полковник Анри де Вертиман от Франции и Ксенофон де Блюменталь Каламатиано (американец русско-греческого происхождения) от Соединенных Штатов. На этой встрече, однако, присутствовал и агент ЧК, Рене Маршан, журналист, аккредитованный при французской миссии, который был тайным сторонником большевиков, а позднее стал одним из основателей французской коммунистической партии. (58) 28 августа Рейли в сопровождении полковника Берзина, агента-провокатора ЧК, выехал в Петроград для проведения секретных переговоров с латышскими стрелками, настроенными против большевиков. (59) До поры до времени Дзержинский выжидал, давая возможность заговорщикам в Москве и Петрограде свить для себя веревку подлиннее. Эта игра кошки с мышкой закончилась 30 августа, когда поэт Леонид Каннегисер совершил покушение на главу петроградского ЧК М. Урицкого, а эсерка Фаня (Дора) Каплан, скорей всего, психически ненормальная, стреляла и серьезно ранила и самого Ленина. Эти два не связанных между собой покушения положили начало волне террора. За два дня только в Петрограде было расстреляно более 500 политических заключенных. (60) Согласно официальным советским источникам, рано утром 31 августа "сотрудники ЧК начали ликвидацию "заговора Локкарта". Чекистам не удалось поймать Рейли, однако они смогли схватить американского агента Каламатиано, который, выдавая себя за русского инженера, скрывался под именем Серповского. На его квартире они нашли банку, в которой были списки с указанием сумм, переданных им русским агентам. (61) В отличие от Рейли и Каламатиано у Локкарта был статус дипломатической неприкосновенности. Но несмотря на это, он был разбужен на своей квартире около половины четвертого утра 31 августа "грубым голосом, приказавшим мне немедленно встать". "Открыв глаза и увидев прямо перед носом железное дуло револьвера", Локкарт обнаружил в своей спальне человек десять вооруженных чекистов. Вместе со своим помощником, капитаном Хиксом, он был доставлен на Лубянку, где его должен был допрашивать помощник Дзержинского, латыш Яков Петере. По словам Локкарта, у него были "черные, длинные, как у поэта, вьющиеся волосы, зачесанные назад, открывавшие высокий лоб", выражение лица - "печальное и устрашающее". "Вы знаете женщину по имени Каплан?"- спросил Петере. Локкарт никогда не встречал ее. Согласно его отчету о допросе, он потребовал соблюдения своей дипломатической неприкосновенности и сказал Петерсу, что у него нет никакого права задавать ему вопросы. "Где находится Рейли?"- продолжал Петере. Локкарт не отвечал. Затем Петере достал из папки пропуск к генералу Пулю в Архангельске, который Локкарт вручил латышским агентам ЧК. "Это ваш почерк?"- спросил он. Впервые Локкарт понял, что Буйкис и Спрогис были агентами-провокаторами, но он все еще не догадывался, что полковник Берзин также являлся частью заговора ЧК. Он еще раз "с подчеркнутой вежливостью" сказал Петерсу, что имеет право не отвечать на его вопросы. (62) Отчет Петерса о проведенном допросе значительно отличался от того, что рассказывал Локкарт. По его словам, тот был "настолько напуган, что даже не предъявил своих дипломатических бумаг. Возможно, бедный английский дипломат подумал, что его обвиняют в убийстве Ленина, да и совесть, судя по всему, у него была нечиста. " (63) Сам же Локкарт считал, что главной целью вопросов Петерса было связать его с покушением Фаины Каплан на жизнь Ленина. Но в тот момент Локкарта особенно беспокоила записная книжка, лежавшая в его нагрудном кармане. Агенты ЧК, которые произвели арест и обыск квартиры, не заметили, что в его пиджаке была записная книжка, где "тайнописью" были указаны суммы, переданные им агентам Рейли и, конечно же, Савинкову. Опасаясь, что его могут в любой момент обыскать, Локкарт попросил разрешения выйти в туалет, где в присутствии двух вооруженных охранников он хладнокровно вырвал из записной книжки компрометирующие его листочки и использовал их как туалетную бумагу. (64) Примерно в 6 часов утра в комнату на Лубянке, где находились Локкарт и Хикс, ввели женщину. Она была одета во все черное, волосы у нее были тоже черные и "под глазами - большие черные круги". "Мы догадались, что это была Каплан. По-видимому, большевики надеялись на то, что она узнает нас и не сможет этого скрыть. Сохраняя неестественное спокойствие, она подошла к окну и, подперев подбородок рукой, стояла неподвижно, безмолвно, глядя в окно невидящим взором, словно смирившись со своей судьбой, до тех пор, пока не пришли охранники и не увели ее. " Фаня Каплан была расстреляна четыре дня спустя во внутреннем дворе Кремля. Она так и не узнала, удалось ли ей убита Ленина или нет. В 9 часов утра Локкарт и Хикс были выпущены с Лубянки. Доехав до квартиры Локкарта, они обнаружили, что его любовница, Мура Бенкендорф, была арестована ЧК. (65) В то время Рейли был в Петрограде и, вероятно, не знал об аресте Локкарта. 31 августа в полдень, т. е. через три часа после освобождения Локкарта, он приехал на квартиру резидента МИ1С Эрнеста Бойса. Там он изложил план восстания латышских стрелков, охраняющих Кремль, который Бойс, по словам Рейли, назвал "чрезвычайно рискованным", но "стоящим". Он также дал понять, что в случае провала вся ответственность ляжет на Рейли. Затем Бойс уехал в посольство Великобритании для того, чтобы взять капитана Кроми и отвезти его на свою квартиру для встречи с Рейли. (66) Но к тому времени, когда Бойс приехал в посольство, Кроми был уже мертв. Спровоцированная слухами о том, что убийца Урицкого укрывался в посольстве, толпа во главе с агентами ЧК ворвалась в здание посольства Великобритании, Кроми попытался остановить ее, но в ответ он услышал крики с требованием освободить дорогу, иначе его "застрелят, как собаку". Кроми открыл огонь и был убит в последующей перестрелке. (67) 1 сентября рано утром ЧК совершила обыск на квартире французского агента де Вертимана, по-видимому, по наводке своего информатора, Рене Маршана. В результате обыска была найдена взрывчатка, предназначенная для проведения акций саботажа. (68) И хотя де Вертиман смог скрыться, на следующий день Совнарком победоносно объявил: "Сегодня, 2 сентября, был ликвидирован заговор, организованный англо-французскими дипломатами, во главе которого стоял начальник британской миссии Локкарт, французский генеральный консул Гренар и французский генерал Лавернь. Целью этого заговора была организация захвата Совета народных комиссаров и провозглашение военной диктатуры в Москве. Все это должно было быть сделано путем подкупа красноармейцев. " В заявлении не говорилось ни слова о том, что сам план использовать для военного переворота красноармейцев (латышские батальоны) был разработан агентами-провокаторами ЧК. Чтобы оправдать нарушение дипломатической неприкосновенности Локкарта, в заявлении неубедительно говорилось о том, что его личность на момент ареста не была установлена: "В конспиративном штабе заговорщиков был арестован англичанин, который после того, как его доставили в специальную комиссию по расследованию, заявил, что является британским дипломатическим представителем Локкартом. Когда личность арестованного Локкарта была установлена, он был немедленно освобожден. " В заявлении Совнаркома правильно сообщалось о том, что Рейли был "одним из агентов Локкарта" и что он передал 1 миллион 200 тысяч рублей на реализацию заговора. В заявлении также сообщалось, что и другие миссии Антанты принимали участие и подготовке мятежа. Рене Маршан не был открыто назван информатором ЧК, тем не менее, в своем письме-протесте на имя французского президента Раймона Пуанкаре он подробно описал встречу агентов Антанты, состоявшуюся 25 августа. Копия этого пиcьма была удачно найдена чекистами в ходе одного из обысков и затем опубликована в коммунистической прессе. Находка, безусловно, не была случайной. (69) В сообщении Совнаркома от 2 сентября и в последующих советских заявлениях Локкарта называли главным действующим лицом заговора Антанты. Однако главной заботой самого Локкарта в этот момент была судьба его любовницы, арестованной ЧК. 4 сентября он обратился в Комиссариат по иностранным делам с просьбой об освобождении Муры. Ему было отказано. После этого, следуя порыву, он решил напрямую обратиться к Петерсу и направился на Лубянку. Когда он пришел, то понял, что "вызвал некоторую нервозность: охранники, стоявшие у главного входа, что-то быстро друг другу шептали". Петере терпеливо выслушал просьбу Локкарта и сказал ему, что его заверения по поводу непричастности Муры к заговору будут приняты во внимание и тщательно проверены. "Вы избавили меня от некоторых хлопот, - продолжил Петере. - Мои люди ищут вас уже целый час. У меня есть ордер на ваш арест". Несмотря на возражения со стороны Комиссариата по иностранным делам, придававшего большее значение статусу дипломатической неприкосновенности, чем ЧК, Локкарт был немедленно арестован и провел в заключении целый месяц. (70) 5 сентября, по-видимому, пытаясь оправдать повторный арест Локкарта, произведенный накануне, газета "Известия" опубликовала заявление, подписанное Дзержинским и руководителем партийной организации Петрограда Зиновьевым. В отличие от заявления Совнаркома от 2 сентября, в этом документе англичане и французы были названы "организаторами" покушения на жизнь Ленина и "настоящими убийцами Урицкого": "Они убили товарища Урицкого, потому что он свел воедино все нити английского заговора в Петрограде. " (71) В действительности же агенты-провокаторы ЧК безуспешно пытались уговорить английских агентов организовать подобное покушение, с тем чтобы раскрыть его перед всем народом. Примерно 22 августа Берзин пытался убедить Рейли в том, что для успешного осуществления переворота необходимо совершить покушение на жизнь Ленина и Троцкого. Он объяснял это тем, что, во-первых, они обладали прекрасными ораторскими способностями, которые могли повлиять на людей, посланных арестовать их, и поэтому не следовало брать на себя такой риск, пытаясь задержать их. Во-вторых, убийстве этих двух лидеров создает панику, которая значительно ослабит сопротивление. В разговоре с Хиллом Рейли утверждал, что "он всячески пытался отговорить Берзина от подобного плана, с которым он никак не мог согласиться". Он считал, что "эти лидеры должны стать не мучениками, а посмешищем всего мира". (72) А для этого, считал Рейли, надо было снять штаны с Ленина и Троцкого и провести их в нижнем белье по улицам Москвы для того, чтобы все люди могли посмеяться над ними. (73) Неудивительно, что в планы ЧК не входила публикация заговора с целью выставления Ленина и Троцкого в неглиже. Именно поэтому этот весьма своеобразный план никогда не фигурировал в числе настоящих и вымышленных заговоров, в организации которых обвинялись английские агенты. В отличие от Рейли и Хилла, Эрнест Бойс, резидент МИ1С в Петрограде, не был столь критично настроен по отношению к самой идее организации покушения. Один из его русских агентов утверждал, что Бойс, как бы невзначай, однажды спросил его, "готов ли он убрать одного или двух из ведущих членов Советского правительства. " 6 сентября этот агент потребовал денег за то, что он сохранит в тайне разговор с Бойсом. Опасаясь, что "может всплыть еще что-нибудь новенькое", англичане решили откупиться от шантажиста. (74) К тому времени, когда это произошло, деятельность МИ 1C в России практически прекратилась, Бойс был арестован и брошен в отвратительную переполненную тюрьму. ЧК арестовала и несколько любовниц Рейли, но сам он, получив от Хилла поддельный паспорт, смог тайно выехать из России на борту голландского грузового судна. Хилл также избежал ареста, но после того, как 18 его агентов и связных были пойманы и расстреляны, он решил, что ему следует получить новые инструкции и средства из Лондона и "начать все сначала, с новыми людьми и новыми явками". В отличие от Бойса, Локкарт провел свой арест в сравнительно комфортабельной комнате бывшей фрейлины в Кремле. Пока он находился под арестом, его любовница Мура была освобождена и ей было позволено видеться с ним. Для наблюдения за Локкартом, в эту же квартиру на короткое время был поселен и Берзин. Но Локкарт "боялся переброситься с ним даже словом". В октябре Локкарту, Бойсу и Хиллу, а также другим сотрудникам миссий Антанты было разрешено вернуться домой в обмен на освобождение российских официальных лиц, задержанных в Лондоне. Прощание Локкарта с Петерсом было на удивление дружеским. 28 сентября Петере пришел к Локкарту сообщить о его освобождении. Он подарил ему надписанную фотографию, показал снимки своей английской жены в Лондоне и попросил его отвезти ей письмо, но потом вдруг передумал. "Пожалуй, не стоит беспокоить вас, - сказал Петере. - Как только вы выйдете отсюда, вы будете поносить и проклинать меня, как своего самого заклятого врага. " Локкарт ответил ему, чтобы он не валял дурака: "Если оставить политику в стороне, я против него ничего не имел. Всю свою жизнь я буду помнить то добро, которое он сделал для Муры. Я взял письмо. " Петере сказал Локкарту, что для него же будет лучше, если он останется в России: "Вы можете быть счастливы и жить, как вам захочется. Мы можем дать вам работу, капитализм все равно обречен". (75) Однако Петере не сказал Локкарту, что у него были доказательства того, что Мура была немецкой шпионкой. Позднее он утверждал, что, боясь за карьеру Локкарта, он скрыл этот факт даже от суда, который рассматривал "Заговор Локкарта" в декабре. Однако в 1924 году в знак протеста против того, что он назвал "ярой антисоветской кампанией", проводимой Локкартом в Англии, Петере раскрыл эту тайну. (76) После освобождения Локкарт вернулся в Лондон, за ним последовали Бойс и Рейли. Но Хилл, доехав до Финляндии, получил приказ от Камминга, начальника МИ1С, вернуться в Россию на несколько недель для оказания помощи антибольшевистским группам в организации саботажа. По представлению Камминга Хилл был награжден орденом "За боевые заслуги", а Рейли - орденом "Военный Крест" за проведенные ими операции в России. В декабре Локкарт, Рейли, Гренар и де Вертиман были приговорены к смертной казни заочно Верховным революционным трибуналом в Москве. Американского агента Каламатиано, арестованного 31 августа, все еще продолжали держать в московской тюрьме. Безуспешно пытаясь заставить его говорить, ему дважды объявляли, что его ведут на расстрел. Позднее смертная казнь была заменена на тюремное заключение, и в конце концов ему было разрешено вернуться в Соединенные Штаты в 1921 году. (77) ЧК рассматривало ликвидацию "заговора Локкарта" как героическую победу чрезвычайной важности, такого же мнения придерживается КГБ и сегодня. В официальной советской истории говорится: "Можно без преувеличения сказать, что сокрушительный удар, нанесенный чекистами заговорщикам, сравним с победой в крупнейшей военной операции". (78) В действительности же чекистам удалось одержать верх лишь в небольшой стычке. Против них выступала не организованная коалиция капиталистических государств, а группа авантюристов, политически наивных западных дипломатов и секретных агентов, которые вынуждены были полагаться исключительно на свои собственные силы, действуя в сумятице первых месяцев большевистского правления. Значительная часть "заговора Локкарта"- плана организации восстания латышских стрелков в Москве, - была разработана самой ЧК. Тем не менее, опыт по внедрению агентов и агентов-провокаторов, приобретенный чекистами в ходе раскрытия "заговора Локкарта", впоследствии, в 20-е годы, помог им одержать более весомые победы над секретной разведывательной службой Великобритании (СИС). (79)
X X X
К началу 20-х годов белогвардейские силы уже не представляли серьезной угрозы большевистскому режиму, хотя они и не были до конца разбиты. Декрет, подписанный Лениным и Дзержинским, отменял смертную казнь для "врагов Советской власти", но через три недели Ленин изменил свое решение. 6 февраля, выступая на встрече представителей местных ЧК, он сказал, что смертная казнь была лишь "необходимой мерой", которая, скорее всего, понадобится и для дальнейшей борьбы с "контрреволюционными движениями и выступлениями". (80) Польское вторжение на Украину в апреле 1920 года и последовавшая за ним шестимесячная русско-польская война породили новую волну жестоких расправ ЧК с реальными и вымышленными заговорщиками. В официальной истории КГБ говорится: "Благодаря решительной борьбе органов ЧК были сорваны планы белополяков и их вдохновителя Антанты, направленные на подрыв боеспособности Красной Армии с помощью шпионажа, саботажа и бандитизма". (81) К концу 1920 года соратник Дзержинского Мартин Лацис пытался подвести основу под полный контроль советского общества со стороны ЧК: "Контрреволюция развивается везде, во всех сферах нашей жизни, она проявляется в самых различных формах, поэтому очевидно, что нет такой области, куда не должна вмешиваться ЧК". Эта идея Лациса заложила первый кирпич в здание сталинского полицейского государства, построенного в 30-е годы. (82) В период с 1917 по 1921 год жертвами ЧК стало более 250 тысяч человек. К 1921 году, когда победа большевиков в Гражданской войне не вызывала уже никаких сомнений, многие члены партии считали, что время ЧК прошло. Совершенно естественно, что сами чекисты были против этого, и хотя рост ЧК был временно остановлен, а ее права ограничены, ей все-таки удалось выжить, хотя и в несколько измененном виде. IX Всероссийский съезд Советов отметил 28 декабря 1921 года, что "укрепление Советской власти внутри страны и за рубежом позволили сократить функции ЧК и ее органов". (84) 8 февраля 1922 года на смену ЧК пришло Государственное политическое управление (ГПУ), которое стало частью Народного комиссариата внутренних дел (НКВД). Дзержинский, который возглавлял Комиссариат внутренних дел и ЧК с марта 1919 года, встал во главе и ГПУ. Официально права ГПУ были значительно сокращены по сравнению с тем, что имела ЧК. Область деятельности ГПУ была сужена до организации и проведения подрывных операций, все же вопросы, связанные с уголовными преступлениями, решались теперь судами и революционными трибуналами. ГПУ было дано право лишь на проведение расследования, оно уже не могло выносить приговор без суда и ссылать в концентрационные лагеря в административном порядке. Однако постепенно ГПУ смогло вернуть себе большинство тех прав, которые имела ЧК, и это было сделано с благословения Ленина. В мае 1922 года он писал: "Закон не должен заменить террор, пообещать это означало бы заниматься самообманом или очковтирательством... " По декретам, изданным в августе и октябре 1922 года, ГПУ получило право на высылку, заключение в тюрьму и, в некоторых случаях, расстрел контрреволюционеров, "бандитов" и определенных категорий уголовников. После создания СССР в 1923 году ГПУ был придан статус союзного органа (Объединенное государственное политическое управление, сокращенно ОГПУ). "Юридическая коллегия" была придана ОГПУ для вынесения скорых приговоров контрреволюционерам, шпионам и террористам. В отличие от ЧК, задуманной как временно необходимое средство для защиты революции в час испытаний, ГПУ, ОГПУ и их последователи заняли одно из центральных мест в советской государственной системе. (85)
Глава III
ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА И "АКТИВНЫЕ ДЕЙСТВИЯ". ЭПОХА ДЗЕРЖИНСКОГО (1919-1927)
Советская Россия начала предпринимать целый ряд шагов по реализации крупномасштабной программы секретной деятельности за пределами страны еще до того, как был налажен систематический сбор информации по каналам внешней разведки. Пока ЧК защищала большевистский режим от реальных и вымышленных врагов внутри страны, деятельность советской агентуры за рубежом была прежде всего направлена на распространение революции. Вместе с тем большинство зарубежных секретных операций было организовано не ЧК, а Коминтерном, Коммунистическим интернационалом, который находился под контролем большевиков. Исполнительный комитет Коминтерна (ИККИ) называл себя "генеральным штабом мировой революции". После Октябрьской революции 1917 года значительная часть большевистского руководства находилась в постоянном ожидании того, что революция распространится сначала на Европу, а потом и на весь земной шар. Падение великих империй центральной Европы, которое произошло в результате событий на Западном фронте в конце войны, вселяло в них надежду. Более того, 1 октября 1918 года Ленин писал: "Мировая революция подошла настолько близко в течение одной недели, что мы можем рассчитывать на ее начало в ближайшие несколько дней... Мы должны, не жалея наших жизней, помочь немецким рабочим ускорить революцию, которая вот-вот должна начаться в Германии. " (1) 9 ноября, за два дня до объявления перемирия, Германия была провозглашена республикой. По советскому образцу там были созданы рабочие и солдатские советы. Однако эйфорические надежды Ленина были вскоре развеяны. В январе 1919 года восстание в Берлине было подавлено, а руководители недавно созданной Коммунистической партии Германии (КПП, которая хотя и не была инициатором, но оказала поддержку выступлению рабочих, Роза Люксембург и Карл Либкнехт, были зверски убиты правыми экстремистами из числа военных офицеров. И хотя их смерть подорвала и без того слабую надежду КПГ занять место СДПГ в качестве основной левой партии, Москва в результате получила возможность беспрепятственно диктовать свою волю немецким коммунистам. К концу своей жизни Роза Люксембург встала во главе марксистов, критикующих большевистский режим и обвиняющих Ленина в создании не диктатуры пролетариата, а диктатуры над пролетариатом. Она была, пожалуй, единственным иностранным коммунистом, способным выступить против Ленина и оказать серьезное сопротивление попыткам превратить Коммунистический интернационал в инструмент советской внешней политики. (2) Учредительный съезд Коминтерна, состоявшийся в Москве в начале марта, стал одним из ярких примеров спектаклей-фарсов, разыгрываемых на сцене русского революционного театра. На съезд приехало только пять делегатов из-за границы, остальные же были выбраны большевистским Центральным Комитетом из числа своих зарубежных сторонников, находящихся в Москве. Некоторые из них никогда даже не были в тех странах, которые они представляли. Более того, некоторые партии, делегатами которых они являлись, еще не были даже созданы. Однако для большинства представителей европейского левого движения эти технические детали не имели большого значения. Для многих левых активистов Москва стала неким социалистическим новым Иерусалимом, а создание Коминтерна лишь укрепило их веру в светлое будущее. Выражая общее настроение, французский коммунист Луи-Оскар Фроссар говорил: "Осажденная полчищами врагов, голодающая, ввергнутая в анархию и беспорядок, Россия ценой неимоверных усилий строила мир справедливости и гармонии, о котором мы все мечтали. Запрещенный и повсеместно подвергающийся гонениям социализм смог одержать там победу. То, о чем мечтали, то, к чему готовились и чего безуспешно ждали социалисты всех стран, претворяется в жизнь движимыми несгибаемой волей социалистами России. Над древней царской империей развевается красный флаг Интернационала. Нет больше эксплуатации человека человеком! Наконец капитализм положен на лопатки, раздавлен, уничтожен!... Вперед! Человечество не обречено. Над Россией занимается новый день!" (3) Глубокая убежденность Коминтерна в неминуемости мировой революции, как в зеркале, отражалась в зловещих предсказаниях некоторых западных государственных деятелей. Через две недели после окончания работы первого конгресса Коминтерна Ллойд Джордж говорил французскому премьер-министру Жоржу Клемансо: "Вся Европа наполнена духом революции... Каждый аспект существующего сегодня политического, социального и экономического порядка ставится под сомнение народными массами во всех уголках Европы. " Революция начала свое стремительное движение еще до того, как Коминтерн предпринял первые шаги по ее экспорту. Без всякой помощи из Москвы за несколько бурных недель советские республики были провозглашены в Венгрии (21 марта) и Баварии (7 апреля). Президент Коминтерна Григорий Зиновьев предсказывал, что в течение года вся Европа станет коммунистической. Но большевикам суждено было пережить ошеломляющий удар: меньше чем через месяц после своего провозглашения Баварская Советская Республика потерпела сокрушительное поражение от регулярной и повстанческой армий, а в августе румынское вторжение положило конец Венгерской Советской Республике. (4) В октябре 1919 года Коминтерн создал в Западной Европе две секретные организации для того, чтобы способствовать распространению революции: Западноевропейский Секретариат (ЗЕС) в Берлине и Западное Бюро (принятого сокращения нет) в Амстердаме. Во главе берлинской организации стоял Яков Райх (псевдоним - товарищ Томас), а Западное Бюро в Амстердаме возглавил Себальд Рутгерс. Ленин лично выбрал эти кандидатуры, предпочтя их более известным немецким и голландским коммунистам, которые, по его мнению, могли и не подчиниться указаниям из Москвы. Он встретился с каждым из них лично и проинструктировал относительно их секретного задания, финансов и контактов на первое время. Несмотря на все предосторожности, Западное Бюро вскоре попало в поле зрения полиции. (5) На второй день первой тайной конференции, проходившей в феврале 1920 года, делегат из России Михаил Маркович Бородин обнаружил, что в соседней квартире голландская полиция установила подслушивающую аппаратуру. Он попытался предупредить собравшихся об опасности, но полиция опередила его и арестовала всех делегатов. (6) И хотя все они были в конце концов освобождены, делегаты из Великобритании вернулись домой без обещанных Коминтерном средств, на которые они так рассчитывали. (7) В апреле 1920 года Западное Бюро было закрыто. Судьба была более благосклонна к Западноевропейскому Секретариату в Берлине. Товарищ Томас смог наладить работу секретной сети агентов, которые ездили в Москву и другие города по дипломатическим паспортам, снабжали поддельными документами коммунистов-боевиков и осуществляли финансирование германской и других западноевропейских коммунистических партий. Поскольку полиция обращала больше внимания на мужчин, среди его курьеров было много женщин - членов партии, в том числе и сестра Иосифа Станиславовича Уншлихта, который занял пост заместителя Дзержинского в апреле 1921 года. Томасу удалось, продемонстрировав чудеса предприимчивости, взять напрокат два самолета и небольшой корабль, которые доставили делегатов, снабженных поддельными документами или дипломатическими паспортами, на второй съезд Коминтерна в Петроград. (8) Съезд в Петрограде принял "двадцать одно условие", главным образом в формулировках, написанных самим Лениным, которые устанавливали фактически военную дисциплину для членов Коминтерна. Все коммунистические партии должны были действовать как легальными, так и нелегальными методами и "создавать параллельные нелегальные структуры, которые в решающий момент помогут партии выполнить свой долг перед революцией". (9) Карл Радек, один из представителей России в Исполнительном Комитете Коминтерна (ИК), заявил: "Поскольку Россия является единственной страной, где рабочий класс взял власть в свои руки, рабочие всего мира должны теперь стать российскими патриотами. " (10) Большинство иностранных коммунистов согласилось с этим По весьма точному определению лидеров Лейбористской партии, Коммунистическая партия Великобритании была "интеллектуальным рабом Москвы". Но она принимала это рабство добровольно и даже с радостью. Один из наиболее критически настроенных британских делегатов на съезде Коминтерна писал по возвращении из Петрограда: "Совершенно очевидно, что для многих коммунистов Россия - это не страна, на опыте которой они могут учиться, а недосягаемая святая святых, перед которой они падают ниц, словно благочестивые мусульмане, обращающие свой лик в сторону Мекки во время молебна. " (11) Зиновьев заявил съезду Коминтерна, что ИК не только имеет право, но и обязан "вмешиваться" в работу партий, которые принадлежат или хотят принадлежать Коммунистическому Интернационалу. (12) Главными инструментами такого "вмешательства" были представители, которых называли "глазами Москвы", направляемые ИК в партии и коммунистические группы, принадлежащие Коминтерну. Пауль Леви, президент ГКП и глава немецкой делегации на съезде, писал после разрыва с Коминтерном в 1921 году: "Эти представители никогда не работали вместе с руководителями отдельных коммунистических партий. Они всегда стояли за их спинами и были против них. Они пользовались доверием Москвы, в отличие от местных руководителей... Исполнительный Комитет действует словно прожектор ЧК, направленный за пределы России. " (13) "Глаза Москвы" входили в центральные комитеты партий, и их обязанности включали подготовку секретных отчетов, которые, по словам товарища Томаса, направлялись лично Ленину и членам Малого Бюро Коминтерна (его фактическому Политбюро). (14) По образному выражению итальянского социалиста Джачинто Серрати, представители Коминтерна действовали за рубежом как "серые кардиналы": их деятельность, направленная на раскол социалистических партий, привела к созданию в 1920-1921 годах новых коммунистических партий во Франции, Италии, Чехословакии и других странах. Выступая в 1920 году в Туре на съезде социалистов, заложившем основу для создания Французской коммунистической партии, французский социалист Андре Ле Трокер с возмущением говорил: "Хотя я и испытываю желание присоединиться к Третьему Интернационалу (Коминтерну), я не намерен мириться с постоянным негласным надзором, который осуществляется даже за нашим съездом. " (15) Эмиссары Коминтерна способствовали внедрению в практику коммунистических партий конспиративных методов, используемых большевиками в царской России. Важное место в их деятельности занимала доставка из Москвы средств, главным образом драгоценностей, конфискованных у царской аристократии и буржуазии, которые шли на финансирование коммунистических партий и просоветской прессы. По словам великих князей, проживавших в изгнании в Париже и в других европейских столицах, они иногда узнавали (возможно, правда, они и ошибались) выставленные в ювелирных магазинах драгоценности из царской казны. (16) Финская коммунистка Айно Куусинен, жена Отто Куусинена, который стал генеральным секретарем Коминтерна в 1921 году, вспоминала, как зимой 1920 года ее муж финансировал секретную миссию финского коммуниста Салме Пеккала в Лондоне: "Вдруг Куусинен достал четыре больших бриллианта из кармана жилетки и, показав их нам, сказал: "Каждый из них стоит сорок тысяч. Я уже, правда, не помню, в какой валюте. " Потом он передал бриллианты жене Пеккала и, улыбнувшись, сказал: "Вот немного денег на ваше путешествие. " (17) Фрэнсис Мейнелл, молодой директор социалистической газеты "Дейли гералд", также занимался переправкой царских драгоценностей через границу. Несмотря на то, что, возвращаясь в Англию, он неоднократно подвергался обыску, полиции ни разу не удалось поймать его с поличным. Однажды во время своей "бриллиантовой поездки" он сумел провезти две нитки жемчуга, спрятав их в банку с голландским маслом. В другой раз он послал посылку своему другу философу Сирилу Джоаду (впоследствии популярному участнику радиопрограммы Би-Би-Си "Брейн траст"), в которой под видом дорогих шоколадных конфет он переправил жемчуг и бриллианты. По возвращении в Лондон Мейнелл был задержан Скотланд-Ярдом для обыска. Естественно, у него ничего не нашли. Два дня спустя, забрав свою посылку у Джоада, Мейнелл вместе со своей женой "провел целый час за вредным для здоровья занятием, обсасывая покрытые шоколадом драгоценности". (18) Вполне естественно, что мальчишеский энтузиазм, с которым использовались царские драгоценности для финансирования мировой революции, иногда приводил к неприятностям. В 1919 году Бородину было поручено доставить американским коммунистам зашитые в подкладку кожаных чемоданов царские драгоценности. Опасаясь слежки, Бородин попросил своего попутчика, австрийца, с которым он познакомился на корабле, позаботиться о чемоданах. Тот пообещал Бородину, что доставит чемоданы в Чикаго, Однако с тех пор их так никто и не видел, а самого Бородина некоторое время подозревали в краже этих драгоценностей. (19) В течение первых двух лет тайная деятельность Коминтерна в основном сводилась к инструктированию и финансированию нерусских революционеров и тех, кто симпатизировал большевикам. И лишь в марте 1921 года в Германии была предпринята первая попытка начать революцию. Инициатором "мартовской акции" в Германии был Бела Кун - в то время самый заслуженный из нерусских коммунистов, ветеран Октябрьской революции, бывший руководитель Венгерской Советской Республики и член Малого Бюро Коминтерна. Кун говорил: "Буржуазные правительства все еще ослаблены, это - самое подходящее время для нанесения по ним последовательных ударов, организуя восстания, забастовки, мятежи. " Германия, страна в которой зародился марксизм, была, по его мнению, самым уязвимым звеном капиталистической системы. Ленин же не разделял его энтузиазма. К тому времени его собственная вера в неминуемость мировой революции начала постепенно слабеть. Советской России, по его мнению, было необходимо временное перемирие с империализмом для восстановления страны, лежащей в руинах после Гражданской войны. Тем не менее, Куну удалось заручиться поддержкой Ленина, убедив его в том, что выступление в Германии снизит внешнее давление на советский режим. В начале марта 1921 года Кун вместе с секретной делегацией Коминтерна прибыл в Берлин для подготовки революции в Германии. Представитель Коминтерна в Германии товарищ Томас был вне себя от возмущения. Позднее он рассказывал: "Я протестовал, как только мог, и потребовал, чтобы Кун был отозван. Направил им доказательства того, что в Германии просто не было необходимых условий для восстания. Москва же хранила молчание. " Несмотря на это, к 17 марта Кун смог заручиться поддержкой руководства ГКП, объявившего, что "с этого момента все рабочие призываются на борьбу. " Представители французской, британской, чехословацкой и других коммунистических партий были вызваны в Германию, чтобы стать свидетелями и набраться опыта на примере немецкой революции. 21 и 22 марта начались забастовки и выступления рабочих. 24 марта ГКП отдала распоряжение о начале всеобщей забастовки и призвала рабочих браться за оружие. Однако подавляющее большинство немецких рабочих не последовало этому призыву. К 1 апреля все малочисленные очаги восстания были подавлены, и ГКП обратилась к рабочим с призывом прекратить забастовку. В ходе восстания было убито 145 рабочих, многие были ранены и 3. 470 - арестованы. Ушедший в феврале с поста руководителя ГКП Леви обвинил Коминтерн в том, что тот заставил ГКП предпринять попытку осуществить революцию, Против которой выступали сами немецкие рабочие. Он заявил: "Из-за Исполнительного Комитета и его действий над Германской коммунистической партией, до этого момента единственной в Европе массовой партией, возглавляемой коммунистами, нависла смертельная угроза. " Однако по словам Генриха Брандлера, занявшего место Леви в руководстве ГКП, утверждения о том, что ИК или "лица, близкие к нему", имели какое-либо отношение к "мартовской акции", являются не чем иным, как "подлой и грязной клеветой". Ему вторил и президент Коминтерна Зиновьев, назвавший подобные обвинения "позорной ложью". Но в 1926 году эта "ложь" получила официальное подтверждение. В официальной биографии Белы Куна говорилось, что "в 1921 году коммунисты направили его с заданием в Германию, где он руководил "мартовской акцией", предпринятой пролетариатом. " (20)
X X X
Несмотря на то, что ни Ленин, ни Коминтерн так и не взяли на себя ответственность за "мартовскую акцию", поражение в Германии коренным образом повлияло на советскую политику. Теперь приоритет отдавался не распространению революции, а укреплению советского режима внутри страны. На X съезде партии в марте 1921 года, объявляя о своем намерении "обуздать оппозицию и, покончив с ней", создать однопартийное коммунистическое государство, очищенное от остатков меньшевиков и эсеров, Ленин заявил: "Нам так и не удалось убедить широкие массы. " Огромные районы России были охвачены голодом. Промышленность была близка к краху. На Украине и в Сибири шли крестьянские восстания. В то время, когда проходил партийный съезд, моряков Кронштадтского гарнизона, названные в свое время Троцким "красой и гордостью" революции, подняли восстание против политических репрессий и экономического развала, порожденных режимом большевиков. В манифесте кронштадтских моряков "За что мы боремся", в качестве одной из главных целей восстания называлась борьба с ЧК, деятельность которой сравнивалась с опричниной Ивана Грозного: "Власть полицейско-жандармской монархии перешла в руки коммунистов-узурпаторов, которые вместо того, чтобы принести свободу рабочим, внушили им постоянный страх перед возможностью оказаться в казематах ЧК, которые по своим ужасам значительно превосходят полицейское правление царского режима. " (21) Будучи склонной видеть во всем заговор, ЧК быстро приписало инициативу кронштадтского восстания западному империализму. Дзержинский докладывал Ленину, что бунт в Кронштадте был организован французскими агентами в Риге, которые в сговоре с эсерами пытались организовать "переворот в Петрограде с помощью матросов и недовольных рабочих масс, после чего Франция намеревалась послать свой флот в Балтийское море". Ленин согласился с этой версией. (22) 17 марта 1921 года, в тот день, когда ГКП начала подготовку к "мартовской акции" в Германии, 50. 000 солдат Красной Армии, в том числе и подразделения ЧК, жестоко подавили кронштадтский мятеж. Кронштадтский бунт ускорил поворот в политике большевиков, хотя и не был главной причиной этого изменения. На X съезде партии Ленин объявил о введении Новой экономической политики (НЭП). Была отменена продразверстка и разрешены частная торговля и мелкое частное предпринимательство. Кроме того, был осуществлен ряд мер, направленных на то, чтобы убедить иностранных предпринимателей в целесообразности вложения их знаний и капиталов в развитие России. С этого времени приоритетным направлением советской дипломатии стали переговоры, с целью заключения торговых соглашений и обеспечения дипломатического признания России капиталистическим миром. Начало этому процессу было положено в марте 1920 года, когда в Лондон прибыла советская торговая миссия во главе с комиссаром внешней торговли Леонидом Красиным, который начал продолжительные переговоры по заключению англо-советского торгового соглашения. (23) В докладе британской спецслужбы говорилось, что сразу же по прибытии в Англию ближайший помощник и переводчик Красина сотрудник ЧК Н. К. Клышко вступил в контакт с "коммунистическими элементами". (24) Еще одним указанием на то, что сбор разведывательной информации за рубежом приобретал все большее значение, было решение, принятое Дзержинским 20 декабря 1920 года, в день третьей годовщины ЧК, создать Иностранный отдел (более известный под названием ИНО). (25) Главным объектом дипломатической разведывательной деятельности ИНО была Великобритания, которая, по мнению советских руководителей, оставалась наиболее влиятельной державой, своеобразным ключом, с помощью которого большевистская Россия могла добиться того, чтобы ее признал капиталистический мир. Менее чем через год после подписания англо-советского торгового договора в марте 1921 года Россия заключила торговые соглашения с Германией, Италией, Швецией, Норвегией, Австрией и Чехословакией. В то время, когда был подписан англо-советский договор, только что зародившийся ИНО не располагал достаточно надежной разведывательной информацией о внешней политике Великобритании. В докладе Ленину в качестве наиболее влиятельного сторонника договора ЧК совершенно правильно указала самого премьер-министра Дэвида Ллойда Джорджа. Согласно этому докладу, главным его противником была "Консервативная партия во -главе с Керзоном и Черчиллем, поддерживаемая Министерством иностранных дел и близкими к нему кругами". (26) Совершенно очевидно, что не надо было располагать секретной разведывательной службой, для того чтобы квалифицировать министра иностранных дел лорда Керзона и Уинстона Черчилля, в то время занимающего пост министра по делам колоний, как двух наиболее ярых противников большевиков в британском Кабинете министров. Когда в самом начале англо-советских переговоров в мае 1920 года Красина принимали члены британского Кабинета на Даунинг-стрит, 10, Черчилль предпочел не участвовать в этой встрече, поскольку сама мысль о том, что ему придется "пожать руку этому волосатому бабуину", была ему противна. Керзон же приехал на эту встречу, но когда Красин протянул ему руку, он остался стоять неподвижно. И только когда сам премьер-министр обратился к нему со словами: "Керзон! Будьте джентльменом!" - он пожал протянутую ему руку. (27) Помимо выявления главных противников торгового соглашения в лице Керзона и Черчилля, ЧК мало что удалось выяснить относительно истинного содержания британской политики и тех сил, которые определяли внешнюю политику Великобритании в марте 1921 года. В то время Черчилль все еще входил в либеральную коалицию и, конечно же, не был консерватором, как утверждала ЧК. Лишь в 1924 году Уинстон Черчилль присоединился к консерваторам. Судя по документам ЧК, главным и, пожалуй, единственным в то время ее источником информации о политике Великобритании был журналист Артур Рэнсом (28), позднее ставший знаменитым детским писателем, автором известных рассказов "Ласточки и Амазонки" - увлекательных приключений во время путешествия на лодках по Озерному краю. Рэнсом сочетал в себе качества выдающегося мастера слова и постоянно стремящегося к знаниям ученика. Будучи военным корреспондентом "Дейли ньюс" в революционной России, он являл собой удивительное сочетание тонкой проницательности и детской наивности. Он восхищался "добрыми, хорошими, отчаянными, сумасшедшими, практичными, беспечными, доверчивыми, подозрительными, близорукими, проницательными, чертовски энергичными большевиками" и был увлечен их революционной идеей построения нового общества: "Каждый человек, в определенном смысле, пока не увяла его молодость и не потускнели глаза, потенциально является строителем Нового Иерусалима... И даже если то, что строится здесь на слезах и крови, не будет золотым городом, о котором мы все мечтали, это нечто заслуживает нашего участия и понимания хотя бы потому, что мы все, в той или иной степени, в неоплаченном долгу перед нашей молодостью. " (29) Рэнсом был лично знаком со многими руководителями большевиков. Более того, после длительного и малоприятного бракоразводного процесса со своей английской женой, он женился на секретарше Троцкого. Рэнсом не скрывал своего восхищения Дзержинским и его заместителем Петерсом: "Дзержинский это спокойный, хладнокровный фанатик революции, бесконечно доверяющий своей собственной совести и не признающий над собой никакой верховной власти. Он неоднократно был в тюрьме, где выделялся тем, что всегда готов был взять на себя самую неприятную для других заключенных работу, например, вымыть камеру или вынести помои. У него есть своя собственная теория самопожертвования, согласно которой должен быть человек, способный взвалить на свои плечи все тяготы и невзгоды, которые, в противном случае, придется делить многим. В этом заключается причина его нежелания занимать сегодняшний пост. " Даже после того, как ему представили доказательства жестокостей ЧК, Рэнсом оправдывал ее существование, считая, что она является единственной альтернативой хаосу. Более того, в 1921 году он пытался найти оправдание подавлению кронштадтского мятежа. (30) И ЧК, и СИС проявляли большой интерес к личности Рэнсома. Хотя некоторые сотрудники СИС считали, что он был агентом ЧК, другие искали возможность использовать его широчайшие контакты в российском руководстве. Однако все попытки СИС найти подход к Рэнсому ни к чему не привели. Биограф Рансома писал, что ни он, ни СИС так и не смогли "использовать друг друга". (31) Если бы Рэнсом упомянул о своих связях с СИС, - а он всегда старался произвести на высокопоставленных большевиков впечатление своими контактами среди влиятельных кругов в Великобритании, - он наверняка бы стал пользоваться еще большим уважением среди чекистов. Вполне возможно, что ЧК знала о том, что Рэнсом встречался после войны с Бэзилом Томсоном, начальником спецслужбы и послевоенного разведывательного управления, которое отвечало за вопросы, связанные с подрывной деятельностью среди населения. (32) Хотя в 1919 году Рэнсом переехал из Москвы в Ригу, столицу Латвии, он в течение ряда лет приезжал в Россию в качестве корреспондента газеты "Манчестер гардиан". В его дневнике, который он вел чрезвычайно кратко и не всегда аккуратно, имеются упоминания о том, что во время этих поездок он встречался с такими высокопоставленными сотрудниками ЧК, как заместители Дзержинского Петере и Уншлихт. (33) Среди других контактов Рэнсома в ЧК был и Н. К. Клышко, представитель ЧК, включенный в состав советской делегации на англо-советских торговых переговорах. (34) ЧК ошибочно полагала, что Гарольд Уильяме, журналист, работающий на "Тайме" и ставший в 1922 году главным редактором отдела международной информации этой газеты, и сотрудник СИС Пол Дьюкс были теми людьми, которые оказывали главное влияние на Керзона и Черчилля в их яром сопротивлении подписанию англо-советского торгового соглашения. (35) Это, в некоторой степени, отражало тенденцию, превалировавшую как в ЧК, так и среди некоторых иностранных обозревателей, переоценивать влияние "Тайме" и британской спецслужбы в коридорах власти Уайтхолла. Представление о том, что Уильяме и Дьюкс якобы играли некую отрицательную роль, вполне возможно, было вызвано замечаниями Рэнсома в их адрес. В свое время Рэнсом дружил с Уильямсом, но потом резко порвал с ним из-за его ярой враждебности по отношению к большевикам. (36) Что же касается Дьюкса, Рэнсом испытывал неприязнь к нему из-за его сотрудничества с СИС. По его словам, секретные задания, которые Дьюкс выполнял для СИС, заставляли его "думать о России примерно то же самое, что думает загнанная лиса об охотнике". (37) ЧК также ошибочно считала Уильямса баронетом, "женатым на некой Тырковой, которая, по-видимому, является дочерью одного известного политического деятеля, придерживающегося консервативных взглядов партии конституционных демократов". Прочитав доклад ЧК, Ленин счел нужным внести некоторые исправления и написал Дзержинскому записку, в которой сообщил, что жена Уильямса была не Тыркова, а Тыртова и сама была "очень известной кадеткой". ("Моя жена хорошо знала ее лично еще в молодости. ") (38) Поскольку Рэнсом всегда старался преувеличить свои связи и влияние в британских правительственных кругах, это, по-видимому, явилось причиной заблуждения ЧК относительно того, что его поездка в Россию в начале 1921 года была частью специального задания, полученного им и еще одним английским бизнесменом по имени Лейт от Ллойда Джорджа, целью которого было способствовать заключению торгового соглашения. Рэнсом пытался убедить ЧК в том, что по сравнению с Англией "Советский Союз имеет большее влияние на Восток, а мусульманский мир более расположен к русскому влиянию, чем к английскому". Из этого ЧК сделала неправильный вывод, решив, что поскольку "Англия не в состоянии оказать серьезного противодействия распространению советского влияния на Восток", она решила ускорить подписание торгового соглашения. Рэнсом также сообщил ЧК, что комментарии в английской прессе о кронштадтском мятеже и оппозиции большевикам в Москве и Петрограде носили характер "организованного давления на британское общественное мнение", направленного на срыв торгового соглашения. В докладной записке ЧК говорилось: "Рэнсом считает, что в настоящий момент советскому правительству следует опубликовать информацию, отражающую действительное положение вещей. " (39) Ознакомившись с докладом ЧК, Ленин писал Дзержинскому: "По моему мнению, это чрезвычайно важно и, возможно, абсолютно верно. " (40) Ленин и ЧК придавали такое большое значение зачастую далекой от истины информации Рэнсома о британской политике отчасти потому, что он говорил им именно то, что они ожидали услышать, а это, в свою очередь, служило питательной средой для их теорий заговоров. Рэнсом практически не располагал никакой секретной информацией, которую он мог бы выдать большевикам. Однако он изо всех сил старался помочь им добиться дипломатического признания на Западе. Первый шаг на этом пути был сделан в марте 1921 года, когда был подписан англо-советский торговый договор. С этого момента интерес ЧК к Рэнсому значительно возрос. Он познакомился и вошел в доверие к главе британской торговой миссии Роберту Ходжсону, который, судя по всему, не подозревал о связях Рэнсома с ЧК. В мае 1923 года торговое соглашение между Россией и Великобританией было поставлено под угрозу разрыва. Так называемый "ультиматум Керзона" обвинил Советское правительство в антибританской пропаганде и подрывной деятельности в Индии и соседних с ней странах. Рэнсом впоследствии рассказывал, что подолгу обсуждал этот "ультиматум" с Чичериным, его заместителем Литвиновым и, возможно, с сотрудниками ГПУ, хотя в его мемуарах об этом не говорится ни слова. Он считал, что хотя Керзон продолжал занимать откровенно враждебную позицию по отношению к Советской России, в целом правительство Великобритании хотело сохранить существующие отношения. "Никогда в жизни я не пил так много чая за столь короткий промежуток времени, как это было в Кремле, "писал Рэнсом. (41) В его дневнике есть запись о том, что он четыре раза встречался с Литвиновым, три раза с Чичериным, два с Ходжсоном и по одному разу с Бухариным и Зиновьевым, и все это за четыре дня. (42) Ходжсону было запрещено обсуждать "ультиматум Керзона" с представителями Комиссариата иностранных дел. Тем не менее Рэнсому удалось уговорить его на "случайную" встречу с Литвиновым в подмосковном лесу. (43) Восемь месяцев спустя заветная мечта Рэнсома была воплощена в жизнь: дипломатическая блокада Советского Союза была прорвана. В январе 1924 года после того, как британское правительство впервые возглавил представитель Лейбористской партии Рамсей Макдональд, в Москве состоялась церемония, на которой Ходжсон вручил Чичерину официальную ноту, признающую советский режим в качестве правительства России de jure. Присутствующий на этой встрече Рэнсом впоследствии писал: "Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. "Война", которую я вел более пяти лет после подписания перемирия в 1918 году, была окончена. " (44)
X X X
В начале двадцатых годов британская разведка располагала более обширной информацией о советской внешней политике по сравнению с той информацией о Великобритании, которая имелась в распоряжении ЧК. Советская Россия еще не обладала теми возможностями, которые были у царского правительства, благодаря усилиям чрезвычайно важной службы перехвата дипломатической разведки при Министерстве иностранных дел. В течение первого десятилетия пребывания большевиков у власти советские разведывательные органы страдали от двух наиболее серьезных недостатков. Во-первых, большевики, боясь использовать сравнительно сложные коды и шифры, которые они унаследовали от царского режима, ввели менее надежную систему передачи секретной информации, на первоначальном этапе основанную на простом методе перестановки букв. Во-вторых, сильнейшая в мире царская служба дешифровки была разогнана и, к несчастью для большевиков, некоторые ведущие ее сотрудники бежали за границу. (45) Глава русской секции британской службы военной шифровки, Школы шифровальщиков правительственной связи (ШШПС), - предшественницы сегодняшней ШКПС (Штаб-квартира правительственной связи), - Эрнест (Фетти) Феттерлейн был сотрудником царского "черного кабинета". Спрятавшись на борту шведского корабля и благополучно переждав обыск, он сумел бежать вместе со своей женой в Великобританию. По словам Феттерлейна, он был ведущим шифровальщиком царской России и имел ранг адмирала. Его коллеги в ШШПС рассказывали, что он был "лучшим по книжным шифрам и другим кодам, расшифровка которых требовала широких познаний". (46) Известнейший американский криптограф Уильям Фридман встретил Фетти вскоре после войны. На него произвело сильное впечатление большое рубиновое кольцо на указательном пальце правой руки Феттерлейна. Он рассказывал: "Когда я проявил интерес к этому необычному драгоценному камню, он рассказал мне, что это кольцо было подарено ему в знак признания и в благодарность за его криптографические успехи во время службы последнему русскому царю Николаю. " По иронии судьбы, в числе его заслуг была и дешифровка британской дипломатической почты. (47) За первые десять лет после революции его главным достижением была дешифровка русской дипломатической почты, на этот раз для англичан. Хотя сам Феттерлейн говорил с сильным русским акцентом, он был незаурядным лингвистом. Английский он выучил, главным образом, читая "Могильщика Блейка" и другие популярные детективные романы. Иногда он веселил своих коллег в ШШПС такими непривычными для английского уха выражениями, как "Кто замел мой карандаш?" или "Да он был стукачом!". Феттерлейн редко вспоминал дореволюционную Россию. Но иногда его коллегам удавалось вызвать его на откровенность, сказав ему что-нибудь такое, что наверняка должно было вызвать возражение с его стороны, например: "А правда, г-н Феттерлейн, царь был физически очень сильный и здоровый человек?"- они слышали возмущенный ответ: "Царь был тряпка, без единой мысли в голове, хилый, презираемый всеми. " (48) Благодаря Феттерлейну и его английским коллегам, ШШПС смогла расшифровать значительную часть важнейшей дипломатической переписки русских во время англо-советских торговых переговоров. Перехваченная информация имела чрезвычайно важное значение. Так, в самом начале переговоров в июне 1920 года Ленин писал Красину: "Эта свинья Ллойд Джордж пойдет на обман без тени сомнения или стыда. Не верьте ни единому его слову и в три раза больше дурачьте его. " Ллойд Джордж философски относился к подобным оскорблениям. Однако некоторые из его министров относились к этому по-другому. Керзон и Черчилль, используя расшифрованную информацию о финансовой помощи газете "Дейли гералд" и английским большевикам, а также о других формах советской подрывной деятельности в Великобритании и Индии, требовали выслать советскую делегацию и прекратить торговые переговоры. Не желая подрывать перспективы достижения торгового соглашения, Ллойд Джордж, тем не менее, посчитал необходимым отреагировать на праведный гнев своих министров, причина которого крылась в расшифрованных документах, свидетельствующих о подрывной деятельности большевиков. 10 сентября премьер-министр обвинил главу Московской партийной организации Льва Каменева, прибывшего в Лондон в августе в качестве руководителя советской торговой делегации (в то время Красин был его заместителем), в "грубом нарушении данных обещаний" и в использовании различных методов подрывной деятельности. Красину разрешили остаться. Каменеву же, который на следующий день должен был вернуться в Россию для получения новых инструкций, было объявлено, что ему не будет позволено въехать обратно в Великобританию. Ллойд Джордж заявил ему, что он располагает "неопровержимыми доказательствами",, подтверждающими выдвинутые против него обвинения, однако отказался сообщить, какими именно. По-видимому, советская делегация все-таки поняла, что ее телеграммы были перехвачены и расшифрованы. А в августе Кабинет министров дал согласие на публикацию части перехваченной информации. Восемь расшифрованных телеграмм, доказывающих, что большевики оказывали финансовую помощь газете "Дейли гералд", были переданы в редакции всех общенациональных газет, за исключением самой "Дейли гералд". Для того чтобы ввести в заблуждение большевиков относительно источника информации и попытаться убедить их в том, что утечка произошла в Копенгагене в окружении Максима Литвинова, этот материал был передан в газеты с условием ссылки на "нейтральную страну". Однако газета "Тайме" не приняла условий игры. К крайнему неудовольствию Ллойда Джорджа, она начала свою статью со следующих слов: "Эти радиограммы были перехвачены британским правительством. " Клышко, резидент ЧК, работавший в составе советской торговой делегации, был явно мало знаком с криптографией. То ли он невнимательно прочитал "Тайме", то ли решил, что был разгадан один-единственный шифр "Марта", использованный для передачи только этих восьми опубликованных радиограмм, - но как бы там ни было, он продолжал ошибочно полагать, что советские шифры все еще надежны. Более того, он не придал большого значения и информации, основанной на результатах последующих перехватов и опубликованной в сентябре в газетах "Дейли мейл" и "Морнинг пост". Не члены советской торговой делегации, а Михаил Фрунзе, главнокомандующий Южной группой Красной Армии, разгромившей в Крыму белого генерала барона Врангеля, был первым, кто осознал масштаб рассекречивания советской системы шифровки и кодирования. Фрунзе докладывал в Москву 19 декабря 1920 года: "Из доклада, представленного мне сегодня Ямченко, бывшим начальником врангелевской радиостанции в Севастополе, следует, что абсолютно все наши шифры, вследствие их примитивности, разгадываются врагами... Отсюда вывод: все наши враги, особенно Англия, все это время были в курсе нашей внутренней военно-оперативной и дипломатической работы. " (49) Неделю спустя советская торговая делегация в Лондоне получила инструкцию пересылать свою корреспонденцию, по возможности, курьерской почтой "до разработки новой системы шифра". Феттерлейн и его английские коллеги в течение нескольких месяцев не могли разгадать новые советские шифры, введенные в начале 1921 года. Но уже к концу апреля ШШПС смогла расшифровать значительную часть советской дипломатической переписки. В опубликованном в мае 1923 года знаменитом "ультиматуме Керзона", в котором большевики обвинялись в подрывной деятельности, не только буквально цитировались перехваченные советские радиограммы, но и отпускались весьма недипломатичные колкости в адрес русских по поводу успешного перехвата англичанами их корреспонденции: "В русском Комиссариате иностранных дел наверняка узнают следующее сообщение, датированное 21 февраля 1923 года, которое было ими получено от Ф. Раскольникова... В Комиссариате по иностранным делам также должны припомнить и радиограмму, полученную ими из Кабула и датированную 8 ноября 1922 года... Очевидно, им знакомо и сообщение от 16 марта 1923 года, посланное Ф. Раскольникову помощником комиссара иностранных дел Л. Караханом... " Феттерлейну и его коллегам вновь пришлось поломать голову над новыми советскими шифрами и кодами, введенными Москвой летом 1923 года. Но, по-видимому, к концу 1924 года ШШПС все-таки вновь смогла разгадать значительную часть советской дипломатической переписки. (50) В отличие от службы шифровки и дешифровки, которая и после опубликования "ультиматума Керзона" продолжала отставать от своих британских коллег, зарубежная разведывательная сеть ИНО (Иностранного отдела ЧК) была по сравнению с СИС значительно больше, целеустремленней и агрессивней (дело в том, что бюджет СИС был сильно урезан после окончания Первой мировой войны). Подписание англо-советского соглашения в марте 1921 года положило начало широкому распространению советских торговых миссий и посольств по всему миру. Это дало возможность ИНО создать сеть "легальных резидентур", возглавляемых "резидентами", которые работали в советских представительствах и пользовались дипломатическим прикрытием. (51) Вопрос дипломатического прикрытия всегда вызывал трения между дипломатами и сотрудниками разведки. Англия в этом смысле не была исключением. В период между двумя мировыми войнами резиденты СИС за рубежом не имели никаких привилегий и числились "ответственными за паспортный контроль" при посольствах Великобритании. Находясь на положении второстепенных сотрудников посольств, руководители резидентур обычно не пользовались большим уважением послов, которые предпочитали держаться от разведки подальше. (52) Резиденты ИНО обладали гораздо большим влиянием. Правда, из-за этого периодически возникавшие с советскими послами стычки носили более ожесточенный характер. Георгий Агабеков, резидент ОГПУ, оставшийся на Западе в 1930 году, рассказывал: "Теоретически резидент. ОГПУ находится в подчинении посла. Официально он является вторым секретарем посольства или кем-то в этом роде. Но в действительности... его полномочия зачастую превосходят полномочия посла. Его боятся все сотрудники посольства, даже сам посол, поскольку над их головами витает постоянный страх перед доносом. Иногда посол, недовольный тем, как резидент исполняет свои обязанности дипломатического сотрудника посольства, направляет на него жалобу. В этом случае посольство обычно делится на два лагеря: одни поддерживают посла, другие выступают на стороне резидента. Все это продолжается до тех пор, пока Москва не отзовет одного или другого. За ним, как правило, вскоре следуют и его сторонники. " (53) С августа 1921 года до конца 1929 года во главе ИНО и по следующих служб, отвечающих за работу заграничных резидентур, стоял Михаил Абрамович Трилиссер, русский еврей, ставший профессиональным революционером в 1901 году, когда ему было всего 18 лет. До Первой мировой войны он занимался главным образом выявлением полицейских шпионов среди большевистской эмиграции. Даже Борис Бажанов, который был в свое время секретарем Сталина и бежал на Запад, преследуемый агентами ОГПУ, отзывался о Трилиссере, как об "умном и знающем чекисте". (54) Как и большинство руководящих сотрудников ИНО его поколения, Трилиссер был репрессирован во время террора конца тридцатых годов. После смерти Сталина он был посмертно реабилитирован. Сегодня его портрет занимает одно из видных мест в мемориальной комнате пришедшего на смену ИНО Первого главного управления КГБ. (55) В первые два года работы в качестве начальника Иностранного отдела Трилиссер переложил большую часть каждодневных забот по управлению отделом на плечи своего заместителя, эстонца по национальности, Владимира Андреевича Стырне, получившего известность не только благодаря своей молодости (он был принят на службу в Иностранный отдел в 1921 году, когда ему было 22 года), но и холодящей душу жестокости. Правда это или нет, но в ЧК рассказывали, что он сыграл не последнюю роль в том, что его собственные родители были расстреляны. (56)
X X X
Трилиссер возглавил ИНО в 1921 году. Примерно в это же время Коминтерн создал секретный Отдел международных связей (ОМС) для организации подпольной работы своей агентуры за границей. (57) ОМС оказал большую помощь ИНО, вовлекая в секретную разведывательную работу иностранных коммунистов и тех, кто им сочувствовал, поскольку они скорее были готовы откликнуться на призыв о помощи, который исходил от Коммунистического Интернационала, чем пойти на прямой контакт с советской разведкой. Многие лучшие иностранные агенты ОГПУ и НКВД тридцатых годов были уверены, что работают на Коминтерн. (58) ОМС также положил начало созданию "передовых организаций", которые впоследствии стали важным инструментом осуществления советской разведкой "активных действий" (обработки). Величайшим мастером организации работы передовых групп, создаваемых на деньги ОМС, был заместитель председателя Германской коммунистической партии Вилли Мюнценберг - "святой покровитель всех наших соратников по борьбе", как его любовно называла его "спутница жизни" Бабетта Гросс. (59) Во время голода в России в 1921 году Мюнценберг создал Международный фонд помощи рабочим (МФПР) со штаб-квартирой в Берлине и вскоре стал ведущим пропагандистом идей Коминтерна. Бабета Гросс рассказывала: "Солидарность была его волшебным словом. Сначала солидарность с голодающей Россией, потом с пролетариатом всего мира. Заменив слово солидарность на благотворительность, Мюнценберг нашел ключ к сердцам многих представителей интеллигенции, добровольно откликнувшихся на его призыв... Когда он с восторгом говорил о "священном долге пролетариата отдавать и помогать", он затрагивал струны восторженной жертвенности, которая проявляется везде, где только есть вера. " (60) Каждое проявление "солидарности с русским народом" способствовало установлению неразрывных эмоциональных связей между меценатами и тем идеализированным образом советского государства рабочих и крестьян, который создавался пропагандой Коминтерна. МФПР был известен среди членов партии как "Трест Мюнценберга". По словам Артура Кестлера, который был направлен на работу к Мюнценбергу в 1933 году, он смог добиться "большей степени независимости и свободы действий на международной арене, чем любой другой видный деятель Коминтерна". "Находясь в стороне от удушающего контроля партийной бюрократии", Мюнценберг творчески подходил к организации пропагандистской работы, которая "коренным образом отличалась от доктринерских, сектантских методов официальной партийной прессы". (61) "Трест Мюнценберга" смог очень быстро заручиться поддержкой целого ряда "независимых" писателей, профессоров и ученых. Плакат, выполненный Кете Кольвиц для Мюнценберга в 1923 году, на котором был изображен большеглазый ребенок, жадно просящий хлеба, до сих пор хранится в нашей памяти как один из наиболее впечатляющих образов нашего столетия. В двадцатые годы "Трест Мюнценберга" открывает свои собственные газеты, издательства и книжные клубы, а также выпускает целый ряд фильмов и театральных постановок. По словам Кестлера, "Трест" прямо или косвенно контролировал девятнадцать газет и журналов даже в такой далекой от Европы стране, как Япония. Как ни странно, Мюнценбергу удалось добиться того, что большинство его предприятий приносили доход. (62) При МФПР были созданы "клубы невинных" (63), как их называл Мюнценберг, для "организации интеллигенции" под скрытым руководством Коминтерна в поддержку самых различных кампаний. Относясь с некоторым презрением к "невинной" буржуазной интеллигенции, Мюнценберг заманивал ее представителей в свои сети идеей духовной солидарности с пролетариатом. Хотя пропаганда занимала основное место в его деятельности, он с успехом использовал "клубы невинных" как прикрытие для шпионской сети ОМС, членами которой были некоторые представители той самой интеллигенции. (64) Во время работы постоянно возникали естественные трения между сотрудниками ОМС и их более влиятельными коллегами из ИНО. Однако на высшем уровне эти разногласия между двумя секретными службами смягчались дружескими отношениями между Михаилом Трилиссером, начальником ИНО, и Иосифом Ароновичем Пятницким, который возглавлял ОМС со дня его создания в 1921 году до того момента, когда он был репрессирован в середине тридцатых годов. Как и Трилиссер, Пятницкий был евреем, начавшим свою профессиональную революционную деятельность, когда ему не было еще и двадцати. До Первой мировой войны он занимался нелегальными поездками революционеров и провозом революционной литературы через границу царской России. (65) В отношениях с ОМС ИНО обычно играл роль старшего брата. В отличие от Трилиссера, который был членом руководства ОМС, Пятницкий официально не имел никакого отношения к ИНО. (66) Самой значительной тайной операцией, задуманной совместно ОГПУ и Коминтерном, была последняя попытка революционного переворота в Германии. На этот раз инициатива, впоследствии одобренная Политбюро, исходила от Коминтерна. В марте 1923 года у Ленина случился третий удар, положивший конец его активной политической деятельности. Руководители Коминтерна были твердо настроены организовать еще одну революцию хотя бы еще в одной стране до его смерти. Они считали, что победа коммунизма в Германии подтолкнет его распространение по всей Европе. (67) 15 августа Зиновьев прервал свой летний отпуск для того, чтобы проинструктировать членов Германской коммунистической партии (ГКП) в связи с подготовкой революционного выступления. (68) 23 августа Политбюро провело секретное заседание, на котором был заслушан доклад Карла Радека, члена Коминтерна, специалиста по германским вопросам. "Вот наконец, товарищи, - говорил Троцкий, - то самое потрясение, которого мы с нетерпением ждали так много лет. Ему предначертано изменить облик земли... Немецкая революция означает крах мирового капитализма. " Лишь отчасти разделяя оптимизм Троцкого, Политбюро все же решило направить в Берлин по поддельным документам группу из четырех человек с секретным заданием подготовить проведение революции в Германии. Радек получил задание передать членам ГКП инструкции Коминтерна (разработанные советским Политбюро) и возглавить работу Центрального Комитета ГКП. Заместителю Дзержинского, сотруднику ОГПУ Уншлихту было поручено создать и вооружить "красные сотни", которые должны были осуществить революцию, а затем, создав немецкое ОГПУ, бороться с контрреволюцией. Василий Шмидт, нарком труда, по происхождению немец, должен был создать революционные ячейки в составе союзов, которые после революции должны были стать немецкими советами. Георгий Пятаков, член Центрального Комитета ВКП (б), получил задание координировать работу остальных и обеспечивать связь между Москвой и Берлином. (69) В действительности же в 1923 году не существовало никакого серьезного плана немецкой революции. ГКП пользовалась поддержкой лишь незначительной части немецкого рабочего класса, в основном разделяющего взгляды Социал-демократической партии Германии, да и германское правительство занимало более твердые позиции, чем Временное правительство Керенского в октябре 1917 года. Однако советская секретная миссия продолжала сохранять оптимизм. В своих докладах в Москву, полных презрительных замечаний в адрес руководства ГКП, Пятаков настаивал на том, что немецкий пролетариат готов к революции. На специальном заседании Политбюро, состоявшемся в конце сентября, было решено начать революционный переворот. Это решение носило настолько секретный характер, что протоколы заседаний были спрятаны в сейф в Секретариате Политбюро, а не разосланы членам Центрального Комитета, как это было принято в то время. План, одобренный Политбюро, предусматривал проведение праздничной демонстрации, посвященной очередной годовщине большевистской революции, которая должна была вылиться в вооруженные столкновения с полицией, спровоцированные "красными сотнями" Уншлихта. По замыслу большевиков, попытки правительства подавить силой вооруженные выступления должны были спровоцировать общее восстание рабочего класса Германии, в ходе которого отрядам Уншлихта надлежало захватить ключевые позиции в стране, подобно тому, как это было сделано красногвардейцами в Петрограде шесть лет тому назад. (70) Оружие для "красных сотен" было нелегально перевезено на грузовом пароходе из Петрограда в Гамбург, где оно было разгружено местными докерами-коммунистами. (71) Революция в Германии должна была начаться рано утром 23 октября. Иосиф Пятницкий, начальник ОМС, Дмитрий Мануильский, член Центрального Комитета Коммунистической партии, и Отто Куусинен, финн по национальности, занимавший пост Генерального секретаря Коминтерна, всю ночь сидели, курили и пили кофе в кабинете Куусинена, ожидая телеграммы от Радека из Берлина с сообщением о начале революции. Они были соединены прямой телефонной линией с Горками, где находился прикованный к постели Ленин и куда приехали все остальные советские руководители. Хотя сам Ленин мог едва-едва произнести несколько слов, все его сознание находилось в ожидании известия о революции, предсказанной им пять лет тому назад. Однако сообщение из Берлина так и не поступило. Вечером 23 октября Радеку была направлена телеграмма с вопросом, что же все-таки произошло. Через несколько часов Радек прислал ответ в одно слово: "Ничего". В самый последний момент, убедившись в недостаточной поддержке со стороны рабочего класса, Радек и руководство ГКП отдали приказ остановить запланированное восстание. Начавшееся, несмотря на приказ, выступление в Гамбурге было быстро подавлено. За этим последовала буря взаимных упреков. (72) Москва обвиняла ГКП в том, что немецкие коммунисты упустили "благоприятную возможность". (73) В действительности же именно Москва и была во всем виновата, поскольку, пренебрегая очевидными фактами, она сама себя убедила в том, что такая возможность существует. (74)
X X X
С тех пор надежды Коминтерна на распространение революции были связаны не с Европой, а с Азией, особенно с Индией и Китаем. Провал "немецкого Октября" в 1923 году подтвердил правильность курса, выбранного после неудачи "мартовской акции" в Германии в 1921 году, который был направлен на отказ от организации революционных выступлений и переход к установлению торговых и дипломатических отношений с европейскими капиталистическими странами. В течение ряда лет операции ЧК против западных дипломатических миссий в Москве были более продуктивными, чем действия чекистов в столицах западных государств. Проникновение в торговые представительства и посольства, которые начали открываться в Москве начиная с 1921 года, оказалось более простой задачей, чем внедрение в министерства иностранных дел ведущих западных держав. Наблюдение за иностранными миссиями было поручено Контрразведывательному отделу ЧК (КРО), во главе которого в двадцатые годы стоял Артур Христианович Артузов. Родившись в 1891 году в семье сыродела, итальянского швейцарца, поселившегося в России, Артузов был племянником М. С. Кедрова, начальника Управления исправительных работ НКВД. (75) С конца 1929 года по 1934 год он возглавлял ИНО, сменив на этой должности Трилиссера. Сегодня его портрет, в сопровождении хвалебных реляций, отмечающих его заслуги на посту начальника КРО и ИНО, висит в мемориальной комнате Первого главного управления. (76) Секретные материалы ПГУ характеризуют Артузова как генератора идей. Он разработал множество способов проникновения в иностранные миссии от "медовой ловушки" до менее утонченных способов шантажа, впоследствии взятых на вооружение КГБ. За иностранными дипломатическими курьерами устанавливалась слежка с момента, а иногда и до того, как они пересекали советскую границу с тем, чтобы использовать любую возможность для получения доступа к дипломатической почте. К ночному поезду, на который часто садились курьеры, следующие из Петрограда в Москву, прицеплялся специальный вагон, оснащенный фотолабораторией на случай, если удастся добраться до содержимого дипломатической почты, пока курьер спит. (77) Одному курьеру, работающему на финское торговое представительство в Москве в 1921 году, пришлось проявить незаурядную стойкость, когда его пыталась соблазнить агентка ЧК. Несмотря на все старания очаровательной дамы, он ни на секунду не выпустил из рук свой саквояж. (78) Вскоре после этого другой финский курьер был усыплен снотворным, подмешанным в чай, который ему подали в самоваре в его купе. Содержимое его саквояжа было немедленно сфотографировано в находившейся рядом лаборатории. Это был первый зафиксированный случай, когда советская разведка использовала против дипломатического лица наркотический препарат. (79) В отличие от ИНО двадцатых годов КРО имел свою собственную лабораторию, где его сотрудники осваивали приемы вскрытия дипломатических сумок, подделки пломб, использования специальных чернил для тайнописи и применения наркотических препаратов. (80) Одним из самых ярких примеров успешной обработки КРО иностранных дипломатов был случай с сотрудником эстонского представительства Романом Бирком. Будучи в Москве, он проиграл в карты большую сумму денег агенту ЧК. В результате он не только позволил чекистам заглянуть в свой дипломатический саквояж, но и в конечном итоге был завербован и впоследствии принял участие в операции "Трест", самой успешной из всех проведенных советской разведкой в двадцатые годы. (81) В 1922 году в КРО был разработан коварнейший план по обработке главы британского торгового представительства Роберта Ходжсона. Бывший царский служащий утверждал, возможно, имея на то основания, что Комиссариат иностранных дел предложил ему работу в обмен на шпионскую информацию о британском представительстве. Ходжсон докладывал в Министерство иностранных дел: "Роллер (начальник отдела Великобритании в КРО) предложил мне следующий план: он приводит меня к себе домой, дает мне снотворное, обыскивает меня и получает необходимую ему информацию. Мой знакомый выдвинул очевидные аргументы против этого гениального плана: машина представительства долгое время будет стоять около дома, в представительстве начнут выяснять причины моего затянувшегося отсутствия, и в результате наверняка возникнут осложнения, которые вряд ли доставят удовольствие Советскому правительству. " Артузов согласился с этими аргументами, и от плана отказались. (82) Самой распространенной операцией КРО был шантаж русских служащих иностранных представительств в Москве, а также других лиц, вступающих в контакт с сотрудниками этих миссий. В мае 1924 года Ходжсон послал Чичерину, комиссару иностранных дел, которого он совершенно правильно считал противником некоторых приемов работы ОГПУ, два "исключительно дружеских" письма. В них он приводил примеры того, как ОГПУ действовало против британской миссии за последние два года. В частности, он упоминал офицера ОГПУ Анатолия Владимировича Юргенса, чьей "специализацией", по словам Ходжсона, было "запугивание женщин и молодых девушек". В начале 1922 года Юргенс вызвал одну из горничных английской торговой миссии по имени Тереза Кох и, угрожая ей пожизненным заключением, потребовал, чтобы она письменно дала согласие на шпионскую деятельность против британской миссии и составление для ЧК еженедельных отчетов о проделанной работе: "Окончательно запуганная, она поставила свою подпись. Ей угрожали расправой, если она расскажет о случившемся мне... В течение нескольких месяцев после этого она не осмеливалась покинуть территорию миссии. Позднее, когда она пожелала уехать из страны, ей регулярно отказывали в разрешение на выезд, объясняя это тем, что она была замешана в событиях в Екатеринославле, где она ни разу в жизни не была. " В начале 1923 года Юргенс применил тот же самый метод и в отношении пожилой женщины, которую звали Мария Николаевна Шмегман. В свое время Ходжсон приобрел у нее старинную мебель. Вызвав ее к себе, Юргенс сказал, что она не выйдет живой с Лубянки, если не даст письменного согласия на то, чтобы воровать документы у Ходжсона и шпионить за британским посольством. "В конце концов она подписала это обязательство. После этого на протяжении довольно длительного периода она подвергалась преследованиям со стороны Юргенса. Ей также угрожали жестокой расправой, если она кому-нибудь об этом расскажет. " В начале 1924 года знакомая одного сотрудника торговой миссии Татьяна Романовна Левитская оказалась в точно таком же положении. Она отказалась сотрудничать с ЧК, за что и была сослана на три года в Нарым как английская шпионка. (83) В сообщении Ходжсона Министерству иностранных дел говорилось, что "в сравнении с другими миссиями" к представительству Великобритании "относятся вполне достойно". Однако в отличие от дипломатического представительства Польши, которому были принесены официальные извинения после того, как оно выразило протест против действий ОГПУ, Ходжсон не получил никаких официальных извинений. (84) Вместе с тем в августе 1924 года он докладывал, что ОГПУ прекратило свою подрывную деятельность против английской миссии (как потом выяснилось, это продолжалось недолго). Ходжсон сообщал, что протест, с которым он выступил в мае, "очевидно, был близко воспринят Чичериным, который искренне желает того, чтобы подобные инциденты впредь не повторялись". (85) Чекисты и их последователи с большим успехом осуществляли проникновение в европейские дипломатические миссии, расположенные за пределами Европы. В начале двадцатых годов любовница британского консула в Реште (Персия) снабжала офицера ЧК Апресова секретными документами английского консульства. Став резидентом ОГПУ и переехав в 1923 году в Мешхед, Апресов смог получить копии докладов английского консульства посольству Великобритании в Тегеране, а также ознакомиться с корреспонденцией, которой обменивался военный атташе в Тегеране с верховным командованием в Индии. (86) Еще до прихода Сталина к власти среди европейских миссий, расположенных вне континента, самыми уязвимыми для советских агентов были иностранные представительства в Пекине. В результате обыска, произведенного полицией в советском посольстве в Пекине в апреле 1927 года, были обнаружены копии нескольких чрезвычайно секретных английских дипломатических документов. В отчете Министерства иностранных дел говорилось, что среди этих документов были "два наиболее важных сообщения" из всех, подготовленных за последние несколько месяцев британским послом Майлзом Лэмпсоном. Сам же Лэмпсон утверждал, что "утечка" информации из дипломатических представительств Италии и Японии была более серьезной: "Документы, полученные из итальянского представительства, включают, главным образом, расшифровки наиболее важных телеграмм, посылаемых из Пекина в Рим и обратно. А документы из японского представительства носят настолько детализированный характер, что в них есть даже точная рассадка на официальных приемах и записи бесед между официальными представителями миссии и их посетителями. " Лэмпсон докладывал, что начальник канцелярии и еще один представитель китайского персонала при британской миссии были уличены в шпионской деятельности в пользу русских. (87) Министерство иностранных дел Великобритании, однако, не извлекло из этого надлежащего урока. В период между двумя мировыми войнами в министерстве не было ни одного офицера безопасности, не говоря уже о специальном отделе безопасности. Организация безопасности в британских представительствах была, мягко говоря, не на высоте. Утечка информации из посольства Великобритании в Риме, к которой был причастен по крайней мере один итальянский служащий, началась еще в 1924 году и продолжалась вплоть до Второй мировой войны. (88) Хотя шпионаж против иностранных миссий в Пекине был организован в основном военной разведкой, а не ОГПУ, документы, полученные в результате обыска советского посольства, наглядно продемонстрировали методы работы обеих разведывательных служб. В инструкции по вербовке "младшего" китайского персонала иностранных представительств ("посыльные, сторожа, кули, и т. д. ") говорилось: "Самые подходящие завербованные агенты - это те члены (Коммунистической) партии, которые имеют достаточную подготовку по вербовке тайных агентов на основе идеалистических убеждений. " Завербованные агенты должны были собирать разорванные документы, выброшенные в мусорные корзины, стоящие в посольствах, "испорченные машинописные страницы, первые корректурные оттиски, оставшиеся после работы на различного рода множительных машинах, и т. д. ". Особое внимание им следовало уделять трафаретам, которые использовались на множительных аппаратах. "Агентов, которым удается украсть подобные материалы, следует поощрять денежным вознаграждением, которое, однако, должно быть небольшим по двум причинам: во-первых, большая сумма денег в руках агента может вызвать подозрения у других китайских сотрудников данного представительства, а через них об этом могут узнать их хозяева; во-вторых, если по какой-либо причине агент заподозрит, что его информация носит ценный характер, он может, при удобном случае, начать торговаться с нами. Поэтому мы должны постоянно указывать ему на то, что мы ждем от него более важной информации, и если мы платим ему больше, так это потому, что надеемся на то, что в будущем он будет работать более успешно. Следовательно, вознаграждение таких агентов должно быть немногим больше, чем их зарплата, которую они получают от своих хозяев. " "За хорошую работу тайных агентов вознаграждение должны получать те агенты, которые их завербовали, поскольку именно они являются движущей силой этой работы. " Тайных агентов следовало ориентировать на то, чтобы они проявляли "рвение, пунктуальность и не скрывали своей преданности и привязанности" к своим хозяевам и делали все, чтобы избежать подозрений. Их связные должны были "постоянно быть начеку, помня о ложной информации", и отдавать себе отчет в том, что агент может быть раскрыт сотрудниками представительства и использован для передачи дезинформации. (89) Документы, выкраденные из иностранных дипломатических представительств, сравнивались с перехваченными шифровками. Такой анализ был прекрасным подспорьем в работе советских дешифровальщиков. Иногда, как это бывало еще при царе, удавалось выкрасть и сами шифры. (90) К середине двадцатых годов перехват и дешифровка вновь стали играть важную роль в русской дипломатической разведке. В ОГПУ перехват и дешифровка осуществлялись спецотделом, возглавляемым Глебом Ивановичем Бокием. Спецотдел начал функционировать в ЧК еще в 1921 году, но в то время его деятельность была узкоспециализированной и, главным образом, касалась трудовых лагерей. Постепенно он стал специализироваться в области перехвата и дешифровки. Бокий родился в 1879 году в семье украинского учителя, старого большевика. Участник революции 1905-го и Октябрьской революции 1917 года, он двенадцать раз отбывал срок в царских тюрьмах и дважды был сослан в Сибирь. Он возглавлял спецотдел с 1921 вплоть до 1937 года, когда он был репрессирован во время сталинского террора. (91) Уже в середине двадцатых годов сотрудникам спецотдела удалось установить подслушивающие устройства в некоторых посольствах в Москве. Кроме того, им удалось раскрыть целый ряд дипломатических шифров. Рассказывают, что однажды Бокий продемонстрировал Чичерину технические возможности своего отдела, пригласив его послушать "прямую передачу" из представительства Афганистана в Москве, где в тот самый момент афганский посол занимался любовью с одной оперной певицей, которая работала на ОГПУ. (92) В марте 1921 года, когда с подписанием англо-советского торгового соглашения Советская Россия начала выходить из дипломатической изоляции, советская дипломатическая разведка лишь набирала силу. Единственной разведывательной информацией о Великобритании, "главном противнике" Советской России, которой располагал недавно созданный ИНО, были лишь вводящие в заблуждение данные, собираемые Артуром Рэнсомом. К моменту смерти Дзержинского в июле 1926 года положение коренным образом изменилось. Советская служба перехвата и дешифровки хотя еще и не достигла того уровня, который был при царе, но уже стала одним из главных источников дипломатической разведывательной информации. В результате внедрения агентов в западные посольства в Москве и других странах советская дипломатическая агентурная разведка стала самой мощной в мире. Москва же для большинства западных разведслужб была слишком опасным местом для осуществления своей деятельности. В период между двумя мировыми войнами СИС ни разу не имела своего постоянного резидента в Москве. Как и другие западные разведслужбы, СИС без особого успеха пыталась проникнуть в Россию через ее границы, главным образом, через границу с Финляндией и прибалтийскими государствами. (93) Однако в середине двадцатых годов недостатки британской разведывательной агентуры компенсировались значительным превосходством Великобритании в области перехвата и дешифровки, а также широким доступом к документам Коминтерна. Зарубежным службам дешифровки были не по зубам сложнейшие дипломатические шифры царского правительства, во всяком случае, до начала Первой мировой войны. В отличие от них, советские дипломатические и разведывательные шифры не представляли никакой сложности и легко поддавались расшифровке в течение, по крайней мере, десяти лет после революции. (94) Коминтерн в то время был так же уязвим, как западные посольства в Москве. Руководству Коминтерна было известно, что "многие секретные документы были доступны агентам иностранных правительств". (95) МИ5 и британская спецслужба в Лондоне, а также британское разведывательное бюро в Дели успешно перехватывали корреспонденцию, которой обменивались британские и индийские коммунисты, члены Коминтерна. Сегодня индийские коммунисты используют перехваченные в то время шифровки как один из важных источников изучения своей собственной истории. (96) Часто коминтерновцы пытались скрыть свои собственные провалы, опасаясь того, что ОГПУ настоит на усилении своего контроля за системой безопасности Коминтерна. (97) У членов Коминтерна пропадали не только важные документы. Болгарский представитель в Исполнительном Комитете Коминтерна Василий Коларов был приглашен на военный парад в Минск. Он сел в ночной поезд, а проснувшись, обнаружил, что вся его одежда и чемодан пропали. Высунувшись из окна, он увидел почетный караул, стоящий по стойке смирно на платформе, и военный оркестр, играющий торжественный марш. Оркестр все играл, а Коларов не появлялся. Ситуация казалась безвыходной. В конце концов, встречающие выяснили, что произошло, и, раздобыв пальто и ботинки, провели гостя через задние двери вагона. Итальянский представитель в Исполнительном Комитете Пальмиро Тольятти, известный под псевдонимом Эрколи, пережил то же самое. Айно Куусинен вспоминала, как она однажды пришла к Тольятти и его жене, которые остановились в номере московской гостиницы: "Я постучала в дверь. Мне ответил Тольятти, который сказал, что не может мне открыть, поскольку на нем ничего нет. Ночью кто-то украл все их вещи... По-видимому, пока они крепко спали, вор залез по балкону в открытое окно. " (98) Среди более серьезных потерь были деньги, предназначенные Коминтерном на оказание поддержки коммунистам за рубежом, которые были растрачены или нечестными курьерами, или же занимающими высокие посты коммунистами. Видный индийский коммунист М. Н. Рой не стеснялся в средствах, живя в Париже, и много путешествовал, по-видимому, на присвоенные им деньги Коминтерна, в то время как другие индийские коммунисты жаловались, что большие суммы денег, как они говорили, "куда-то деваются". Для того чтобы отчитаться за растраченные деньги, Рой представил Коминтерну список несуществующих индийских коммунистов, которых он якобы поддерживал материально. Вполне возможно, что таких списков, составленных Роем, было гораздо больше. (99) Во время всеобщей забастовки 1926 года в Великобритании Коминтерн перенес особенно сильный удар. Аллан Валлениус, библиотекарь Коминтерна, прекрасно говорящий по-английски, получил задание передать 30. 000 фунтов стерлингов руководителям коммунистов, работающих докерами в лондонском порту. Приехав в Стокгольм, он сел по поддельным шведским документам на корабль, идущий в Англию, где подружился с кочегаром, который сказал ему, что он сам убежденный коммунист и, кроме того, что он хорошо знает тех, кому предназначались деньги. Вернувшись домой, Валлениус рассказал Отто Куусинену, что его знакомый кочегар согласился доставить деньги по назначению. Жена Куусинена впоследствии вспоминала: "Как звали кочегара?"сухо спросил Отто. - "Он назвался, но я забыл его имя, "- последовал ответ. Потеряв от злости дар речи, Отто указал ему на дверь. Естественно, деньги так и не дошли до тех, кому они предназначались. " (100) Вместе с тем, пользуясь постоянными провалами в системе безопасности Коминтерна, западные правительства иногда попадали впросак. Перехваченная корреспонденция Коминтерна зачастую оказывалась подделкой. Белогвардейцы в Берлине, Ревеле и Варшаве часто занимались подделкой советских и коминтерновских документов. Разные по качеству исполнения, эти фальшивые документы были как средством заработка, так и способом дискредитации большевиков. В результате, например, в сентябре 1921 года Министерству иностранных дел Великобритании пришлось краснеть за то, что в официальной ноте протеста Москве был процитирован ряд советских и коминтерновских документов, которые, как потом выяснилось, были сфабрикованы в Берлине. Уиндом Чайлдз, помощник специального уполномоченного британской спецслужбы в 1921-1928 годах, назвал эти подделки "нестерпимым безобразием", поскольку "они позволили русским кричать "фальшивка" каждый раз, когда им предъявляли подлинные документы". (101) Объявление всех подлинных перехваченных документов подделками вскоре стало одним из излюбленных методов дезинформации, взятых на вооружение ОГПУ и Коминтерном. Одним из самых ярких примеров подобной дезинформации стало так называемое "письмо Зиновьева", датированное 15 сентября 1924 года, которое было перехвачено СИС и опубликовано в прессе во время всеобщих выборов в Великобритании в октябре 1924 года. В этом документе содержались инструкции английским коммунистам по оказанию давления на их сторонников в Лейбористской партии, усилению "агитационно-пропагандистской работы в вооруженных силах" и подготовке к грядущей британской революции. В то время многие ошибочно полагали, что именно это письмо привело первое лейбористское правительство Великобритании к поражению и обеспечило победу консерваторов. Оригинал письма Зиновьева исчез, поэтому сегодня невозможно точно сказать, было ли оно поддельным или нет, ведь в то время не было недостатка ни в фальшивых, ни в подлинных коминтерновских документах, перехваченных спецслужбами. Пришедшее к власти консервативное правительство утверждало, что подлинность письма Зиновьева подтверждается другими разведывательными источниками, к которым, как теперь стало известно, относился и "доверенный" агент МИ5, внедренный в руководство Коммунистической партии Великобритании и регулярно поставляющий достоверную информацию о других материалах Коминтерна. (102) В конце 1924 года Коминтерн вынес порицание британским коммунистам за халатное обращение с секретными документами. (103) Существуют два объяснения случившемуся. Или письмо Зиновьева действительно существовало, или это была подделка, содержавшая инструкции, настолько близкие к тому, что на самом деле говорилось в документах Коминтерна, что агент МИ5 мог легко перепутать одно с другим. (104) Прав ли был Коминтерн, объявив письмо Зиновьева подделкой, или нет, очевидно одно: он использовал это обстоятельство для успешной организации кампании по дезинформации, направленной на то, чтобы продемонстрировать всему миру свою непричастность к подобным инструкциям, хотя на самом деле члены Коминтерна часто получали такие инструкции от своего руководства. Эта кампания увенчалась посещением в ноябре 1924 года Москвы английской делегацией, состоящей из трех доверчивых представителей Конгресса тред-юнионов, которые должны были изучить документы Коминтерна и установить правду относительно письма Зиновьева. Айно Куусинен впоследствии рассказывала о "трех днях и трех ночах лихорадочной работы", направленной на то, чтобы до приезда делегации изъять из архива Коминтерна секретные инструкции английским коммунистам, а также другие "компрометирующие документы". Даже книга, в которой регистрировалась ежедневная корреспонденция, была тщательно обработана и надлежащим образом переписана: "В результате это трио удалось ввести в заблуждение, а Коминтерн очистился от обвинений в секретной подрывной деятельности в Великобритании. После того как делегация уехала, все вздохнули с облегчением и хорошо посмеялись над тем, как им легко удалось одурачить англичан. " (105) Одним из последствий событий, связанных с письмом Зиновьева, было то, что секретная деятельность коминтерновского ОМС попала под более жесткий контроль ОГПУ, а военные вопросы стали курироваться советской военной разведкой (в то время Четвертым отделом Генерального Штаба, впоследствии ГРУ). (106) В целях усиления надзора за секретными операциями ОМС ОГПУ увеличило количество своих агентов в этой организации. Одновременно ОМС предпринял шаги, направленные на повышение надежности системы безопасности связи. В 1925 году Абрамов, первый заместитель Пятницкого в ОМС, создал секретную школу в пригороде Москвы, Мытищах, по подготовке иностранных радистов Коминтерна для осуществления шифрованного радиообмена с ОМС. После неудачной попытки Валлениуса переправить деньги английским коммунистам-докерам во время всеобщей забастовки 1926 года была создана более надежная курьерская служба, в которой сотрудничали коммунисты-моряки торгового флота, под непосредственным руководством военной разведки и Эдо Фиммена, руководителя профсоюза гамбургских моряков и транспортных рабочих. Для того чтобы удостовериться в их абсолютной надежности, отобранным курьерам давали несколько проверочных заданий, например, им поручали доставить закрытый пакет, в котором на самом деле ничего не было, по соответствующему адресу, и только после этого им доверяли настоящее дело. (107)
X X X
Несмотря на значительные успехи советской шпионской деятельности в двадцатые годы, главным объектом деятельности ЧК с первого дня ее основания была "контрреволюция", а не капиталистические правительства. До конца Гражданской войны основная угроза контрреволюции исходила из самой России. Но с эвакуацией последних белогвардейских армий в ноябре 1920 года контрреволюционные центры переместились за рубеж. 1 декабря 1920 года Ленин отдал указание Дзержинскому разработать план нейтрализации этих центров. Через четыре дня Дзержинский представил многоцелевой план действий. Он предложил взять побольше заложников из членов семей видных деятелей русской эмиграции, создать специальные отряды для нападения на ее лидеров и расширить операции с применением агентов-провокаторов, чья деятельность способствовала разоблачению заговора Локкарта. (108) "Для выявления иностранных агентов на нашей территории, - предложил Дзержинский, - необходимо создать мнимые белогвардейские ассоциации. " (109) После поражения в Гражданской войне белогвардейцы не представляли значительной угрозы для большевистской власти, но в глазах Ленина эта угроза приобрела колоссальные размеры. В июле 1921 года, обращаясь к участникам съезда Третьего Коминтерна, Ленин говорил: "Теперь, после того, как мы отразили нападение международной контрреволюции, образовалась заграничная организация русской буржуазии и всех русских контрреволюционных партий. Можно считать число русских эмигрантов, которые рассеялись по всем заграничным странам в полтора или два миллиона... Мы можем наблюдать за границей совместную работу всех без исключения наших прежних политических партий... Эти люди делают всевозможные попытки, они пользуются каждым случаем, чтобы, в той или иной форме напасть на Советскую Россию и раздробить ее... В некотором смысле, мы должны учиться у этого врага. Эти контрреволюционные эмигранты очень осведомлены, прекрасно организованы и хорошие стратеги... Существует старое крылатое слово о том, что разбитая армия многому научится. Разбитая революционная армия многому научилась, прекрасно научилась. " Ленин призвал "зарубежных товарищей" держать белогвардейцев в своих странах под наблюдением. (110) До сих пор в КГБ помнят об успехах, достигнутых в подрывной деятельности среди белогвардейцев после Гражданской войны. Две такие операции под кодовыми названиями "Синдикат" и "Трест" вошли в учебные пособия по "активным действиям" в андроповском институте ПГУ. (111) Операция "Синдикат" была направлена против человека, которого считали самым опасным из всех белогвардейцев. Его звали Борис Савинков. Бывший эсер-террорист, он занимал пост заместителя военного министра в правительстве Керенского. Во время русско-польской войны 1920 года Савинков возглавлял антибольшевистский Российский политический комитет (РПК) в Варшаве и был организатором вербовки Русской народной армии, которая под командованием поляков воевала против Красной Армии. В январе 1921 года из остатков РПК Савинков создает новую организацию для свержения большевиков. Народный союз защиты родины и свободы (НСЗРИС) создал агентурную сеть в Советской России для сбора разведывательной информации и подготовки выступления против большевистского режима. (112) Согласно советским источникам, "почти все агенты Савинкова одновременно находились на содержании поляков, при этом польская полиция помогала переправлять их через границу". (113) Несмотря на помощь поляков и некоторые финансовые поступления от французов, англичан и чехов, Савинков едва сводил концы с концами. Резидент СИС в Варшаве докладывал своему начальству в июне 1921 года: "Ситуация становится отчаянной. Наличных денег на сегодня осталось 700. 000 польских марок, а этого не хватит даже на то, чтобы выплатить зарплату сотрудникам (Савинкова) за июль месяц. " (114) Самая серьезная проблема Савинкова заключалась не в недостатке западных средств, а в том, что в его организацию были внедрены советские агенты, хотя он об этом и не подозревал. В декабре 1920 года, как раз, когда Савинков создавал свой НСЗРИС, к нему в Польшу приехал заместитель начальника штаба советских внутренних войск в Гомеле Александр Эдуардович Опперпут, который, выдавая себя за члена антибольшевистского подполья, привез ему целый портфель фальшивых секретных документов. Настоящее имя Опперпута было Павел Иванович Селянинов. Он был сотрудником ЧК и с большим успехом работал в качестве агента-провокатора. (115) Одно его имя должно было вызвать подозрение: ведь за период Советской власти в русский язык было введено столько новых сокращений. Фамилия Опперпут подозрительно похожа на сокращение двух слов - "операция" и "путать". Ни Савинков, ни западные разведывательные службы, с которыми Опперпут вошел в контакт, так и не смогли разгадать, что стояло за этой фамилией. Став одним из главных помощников Савинкова, Опперпут смог выявить всех основных членов НСЗРИС, действовавших в Советской России. Большинство из них было арестовано ЧК, а сорок четыре человека предстали перед показательным судом в августе 1921 года. Для того чтобы сохранить легенду Опперпута, было объявлено, что он также арестован. (116) Разведывательная информация, добытая Опперпутом, послужила основанием для официального советского протеста польскому правительству в связи с попытками находящегося в Варшаве Савинкова спровоцировать антисоветские выступления. В октябре 1921 года по настоянию польской стороны Савинков покинул Варшаву и, переехав в Прагу, а затем в Париж, создал новый антибольшевистский центр. (117) С этого момента началась вторая стадия операции ЧК - "Синдикат-2". Ставилась задача уничтожить остатки организации Савинкова в России и на Западе и заманить самого Савинкова обратно в Россию, с тем чтобы судить его показательным судом в Москве. Эта операция облегчалась тем, что Савинков к этому времени почти полностью потерял связь с реальностью. В конце 1921 года он приехал в Англию, где, возобновив старое знакомство с Уинстоном Черчиллем, провел раунд встреч с высокопоставленными чиновниками. Интересно отметить, что он встречался даже с представителями русской торговой делегации в Лондоне. Савинков утверждал, что, встретившись с главой советской делегации Красиным, он произвел на него такое впечатление своими идеями относительно будущего свободной от большевиков России, что тот предложил ему стать членом Советского правительства. Однако начальник СИС Мансфилд Камминг, исходя, вероятно, из перехваченных телеграмм Красина, докладывал в Министерство иностранных дел, что не следует доверять рассказам Савинкова, поскольку в действительности в торговой делегации "ему был оказан весьма недружеский прием". Незадолго до рождественских праздников Черчилль вместе с Савинковым направились на машине в Чекерз, загородную резиденцию премьер-министра. Они застали Ллойда Джорджа в окружении служителей Свободной церкви и уэльского хора, который на протяжении нескольких часов подряд исполнял религиозные гимны на валлийском языке. Когда все гимны были спеты, Савинков безуспешно пытался завоевать расположение Ллойда Джорджа, рассказав ему о своих призрачных планах. Но сам Савинков совсем по-другому рассказывал об этой встрече. По его версии, гимны в исполнении уэльского хора плавно перешли в "Боже, царя храни", и к пению вскоре присоединились Ллойд Джордж и члены его семьи. (118) Будучи по сути своей фантазером, Савинков обладал чрезвычайной притягательностью, хотя вместе с тем ряды его сторонников постепенно таяли. Даже Черчилль, до некоторой степени, восхищался этим человеком. Он писал о Савинкове: "Принимая во внимание все, что было сказано и сделано, и учитывая все, даже неприятные моменты, мало кто так много делал, так много отдавал, так много страдал и так многим жертвовал во имя русского народа. " (119) Летом 1922 года помощник Савинкова, бывший царский офицер Л. Д. Шешеня был схвачен советскими пограничниками во время перехода русско-польской границы. По приказу ГПУ Шешеня написал сторонникам Савинкова, находящимся в эмиграции в Польше, письмо, в котором сообщил о том, что он вступил в контакт с хорошо организованным антибольшевистским подпольем в России. После этого старший офицер КРО А. П. Федоров несколько раз ездил в Польшу под именем А. П. Мухина, выдавая себя за одного из руководителей вымышленного московского подполья. В конце концов ему удалось убедить руководителя савинковской организации в Вильно Ивана Фомичева поехать вместе с ним в Россию. В Москве Фомичев встретился с группой агентов-провокаторов ГПУ, выдававших себя за руководителей подполья. В результате переговоров он согласился попросить Савинкова взять на себя руководство их группой. (120) В июле 1923 года Мухин встретился с Савинковым в Париже и сообщил ему, что в московском подполье существует раскол по вопросу тактики и оно сильно нуждается в его опыте руководителя. Но сам Савинков не поехал в Москву, а послал туда своего помощника, полковника Сергея Павловского. По приезде в сентябре в Москву Павловский был арестован. В тщательно отредактированных материалах КГБ по этому делу говорится, что поначалу он был "очень агрессивен..., но потом и он согласился помочь ГПУ и сыграть отведенную ему ГПУ роль". Павловский должен был послать несколько телеграмм Савинкову с просьбой присоединиться к нему в Москве. (121) В июле 1924 года Савинков, проглотив наживку, решил вернуться в Россию. Он послал телеграмму своему старому другу и помощнику Сиднею Рейли, в которой просил его приехать из Нью-Йорка и помочь ему подготовить тайное возвращение на родину. В течение трех недель они обсуждали этот план, а 15 августа Савинков и несколько его сторонников, перейдя советскую границу, попали прямо в руки ОГПУ. (122) Допросы быстро сломили его сопротивление. На показательном суде 27 августа Савинков полностью признал свою вину: "Я полностью и безоговорочно признаю только Советскую власть, и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, прошедший весь путь этой кровавой, тяжелой борьбы против вас, я, отрицавший вас, как никто другой, я говорю ему: если ты русский, если ты любишь свой народ, ты поклонишься в пояс рабоче-крестьянской власти и безоговорочно признаешь ее. " За свое публичное покаяние Савинков не был расстрелян, а приговорен к десяти годам тюремного заключения. Согласно официальной версии КГБ, в мае 1925 года Савинков выбросился из окна тюрьмы и разбился насмерть. В действительности же, - и об этом хорошо известно нынешнему руководству КГБ, - Савинкова столкнули в лестничный пролет на Лубянке. Несколько раз Гордиевскому показывали это место ветераны КГБ, причем все они были уверены в том, что Савинкова столкнули. ЧК разработала и провела еще одну операцию, которая была даже более успешной, чем "Синдикат". Чекистами была придумана подпольная "Монархическая организация России" (МОР), получившая известность под кодовым названием "Трест". Просуществовав шесть лет, эта вымышленная организация вошла в историю современной разведки как классический пример подрывных действий в мирное время. Главными объектами "Треста" были две основные белоэмигрантские группы: "Высший монархический совет" (ВМС) в Берлине и "Российский общевойсковой союз" (РОВС) в Париже во главе с генералом Александром Кутеповым. О существовании несуществующей организации МОР впервые стало известно в конце осени 1921 года, когда офицер КРО Александр Якушев, выдававший себя за тайного члена "Треста", имеющего возможность выезжать за границу в качестве советского торгового представителя, рассказал о ней члену ВМС Юрию Артамонову во время их встречи в Ревеле. Через Артамонова КРО установил контакт с ВМС. В 1922 году Артамонов переехал в Варшаву, где, став представителем РОВС, занимался обеспечением связи с генералом Кутеповым, находившемся в Париже. В течение ряда лет по заданию КРО Якушев и другие представители "Треста" выезжали в Германию, Францию и Польшу, где устанавливали связи среди белой русской эмиграции. В этих поездках Якушева иногда сопровождал генерал Николай Потапов, бывший царский офицер, присоединившийся к большевикам вскоре после революции, но теперь выдававший себя за начальника военного штаба МОР. (124) Главную роль в завоевании доверия генерала Кутепова, который больше, чем любой другой белогвардейский лидер, опасался провокаций со стороны советских агентов, сыграла Мария ЗахарченкоШульц. После смерти первого мужа, погибшего на "великой войне", Мария, оставив своего ребенка у знакомых, пошла на фронт добровольцем. Ее второй муж был убит на Гражданской войне, а Мария вместе с отступающими белогвардейскими армиями попала в Югославию. В 1923 году она вступила в организацию Кутепова. "Племянница", она же Мария Захарченко-Шульц, неоднократно приезжала в Россию, где встречалась с представителями "Треста". Пепита Рейли, последняя жена знаменитого английского агента, так описывала Захарченко-Шульц: "Стройная женщина с бледным, но привлекательным, умным лицом, спокойными, честными голубыми глазами, безусловно, хорошо образованная и точно отвечающая описанию Сиднея, который называл ее классной дамой. " Вклад Захарченко-Шульц в успех операции "Трест" был настолько весомым, что ее обвинили в сотрудничестве с ЧК. (125) Однако в учебных пособиях андроповского института ПГУ о ней говорится, и, возможно, на это есть основания, что она даже не подозревала об отведенной ей роли и была послушной игрушкой в руках Александра Опперпута, который, встретившись с ней в Москве, соблазнил ее и продолжал поддерживать с ней интимные отношения в течение нескольких последующих лет. (126) Полная эмоций и в то же время наивная Захарченко-Шульц смогла завоевать доверие и Кутепова, и Рейли, и это сделало ее неоценимым агентом в руках организаторов операции "Трест". "Трест" помог КРО проникнуть в основные белогвардейские эмигрантские группы и выявить остатки их сторонников в России. Кроме того, на эту удочку в той или иной степени попались и разведывательные службы Финляндии, прибалтийских государств, Польши, Великобритании и Франции. Так, Роман Бирк, торговый представитель Эстонии, под давлением КРО стал работать в качестве курьера между белогвардейскими организациями и несуществующей МОР. Польские дипломаты переправляли телеграммы МОР своей дипломатической почтой. (127) Переправкой представителей "Треста" через русскую границу занимался советский пограничник, прапорщик Тойво Вяхя, который якобы сотрудничал с финской военной разведкой, а на самом деле работал на КРО. (128) Согласно официальным советским источникам, по меньшей мере восемь членов организации "Трест" получили различные награды от западных разведок, против которых они активно боролись. (129) Доподлинно известно, что по крайней мере один агент "Треста" был награжден польской разведкой за свои заслуги золотыми часами. (130) В результате операции "Трест" чекистам удалось обезвредить английского "супершпиона" Сиднея Рейли, которого контрразведчики ошибочно считали своим самым опасным иностранным противником. Еще со времен своих московских приключений в 1918 году Рейли относился к делу "спасения России" от большевиков как к своему "священному долгу". В конце войны, беседуя с начальником СИС Мансфилдом Каммингом, Рейли сказал: "Мне кажется, я еще смогу сослужить добрую службу своей стране. Остаток своей грешной жизни я бы посвятил этой работе. " Но Камминг, а еще больше чиновники Министерства иностранных дел с подозрением относились к сумасбродству Рейли и его тяге к таким, по меньшей мере, странным операциям, как его план выставить Ленина и Троцкого на всеобщее обозрение без штанов. Камминг решил не предлагать ему работу, и его связь с СИС в мирное время носила эпизодический характер. (131) В течение нескольких лет после войны главным занятием Рейли был бизнес. Путешествуя из Америки в Европу и обратно, он занимался то экспортом чешского радия, то продавал чудо-лекарство под названием "гумагсолан". Однако все его надежды на то, что ему удастся сколотить на этом состояние, оказались тщетны. Одновременно он разрабатывал фантастические планы свержения большевиков. В начале двадцатых годов он поддерживал тесные связи с Борисом Савинковым. Именно Рейли, не обращая внимания на инструкции Камминга и Министерства иностранных дел, привез Савинкова в Англию в 1922 году, где после целого раунда переговоров с высокопоставленными чиновниками он встретился, при довольно странных обстоятельствах, с Ллойда Джорджем в его загородной резиденции. Постепенно Рейли утратил связь с реальностью. По словам одной из его секретарш, Элеоноры Тойе, у Рейли было "несколько сильных психических припадков, доходивших до галлюцинаций". "Однажды он решил, что он Иисус Христос, "рассказывала она. (132) Однако советская разведка относилась к его эксцентричным планам свержения большевистского режима не как к проявлению потерянной им связи с реальностью, а как к доказательству существования тщательно разработанного заговора СИС, одобренного на самом высоком правительственном уровне. Вплоть до сегодняшнего дня Рейли пользуется в КГБ незаслуженной репутацией "супершпиона". В 1924 году деятельность "Треста" была направлена на нейтрализацию Рейли. Для этого ставилась задача заманить его в Россию. Ничего не подозревавший капитан Эрнест Бойс, который в качестве резидента СИС находился в России в то самое время, когда там в 1918 году Рейли пытался осуществить свои авантюристические планы, был одним из тех, кто помог ОГПУ схватить Рейли. Театральность и показная храбрость Рейли производили большое впечатление на Бойса, который, будучи политически наивным человеком, не смог реально оценить иллюзорные планы Рейли, якобы направленные на свержение большевиков. В 1919 году Бойс возглавил резидентуру СИС в Хельсинки - главном центре английской разведывательной службы, готовящей операции против России. Энтузиазм, который он испытывал по поводу деятельности "Треста", был сравним лишь с его восторженным отношением к Рейли. Даже после показательного суда над Савинковым в августе 1924 года Бойс не изменил своего отношения к "Тресту", продолжая считать, что влияние этой организации и количество ее сторонников растет, в том числе и среди членов Советского правительства. Несмотря на то, что его начальство в СИС запретило ему участвовать в авантюрах Рейли, в январе 1925 года Бойс написал Рейли письмо, в котором попросил его встретиться с представителями "Треста" в Париже. Рейли в это время находился в Нью-Йорке. Все его дела разваливались, как карточный домик. В марте он пишет ответ Бойсу, в котором рассказывает о своем "плачевном состоянии". "Я готов в любой момент, если встречусь с надежными людьми и увижу, что это настоящее дело, забросить все и полностью посвятить себя служению интересам "Синдиката" ("Треста"), "- сообщает он. (133) "Плачевное" состояние и бесконечные долги задержали Рейли в Америке. Но несмотря на это, 3 сентября он прибыл в Париж, где, встретившись с Бойсом и генералом Кутеповым, который пытался отговорить его от поездки в Россию, решил поехать дальше в Финляндию на переговоры с представителями "Треста". (134) Тем временем "Трест" решил представить еще одно доказательство своей надежности: из России был тайно вывезен Борис Бунаков, брат "главного агента" Бойса Николая Бунакова. Чуть позже курьер "Треста" доставил Борису Бунакову его любимую скрипку. Но и тогда ни Бойс, ни Рейли ничего не заподозрили. 21 сентября Рейли приехал в Хельсинки. Затем вместе с Николаем Бунаковым и Марией Захарченко-Шульц он переехал в Выборг на встречу с главным представителем "Треста" Якушевым. Первоначально Выборг был конечной остановкой в планах Рейли. Но Якушев, сыграв на тщеславии и мании величия Рейли и сказав ему, что от этого будет зависеть очень многое, смог уговорить его поехать в Россию на встречу с руководством "Треста". Рейли было обещано, что он вернется в Финляндию и успеет сесть на пароход, отправляющийся из Штеттина 30 сентября. (135) Оставив Бунакову письмо для своей жены Пепиты "на случай, если со мной произойдет что-нибудь невероятное", Рейли вместе с Якушевым направился к русско-финской границе. В письме Рейли заверял жену, что даже если "краснопузые" схватят его, они все равно не догадаются, кто он на самом деле: "Если в России меня вдруг арестуют, то мне, скорее всего, предъявят какое-нибудь незначительное обвинение и скоро отпустят, поскольку мои новые друзья обладают достаточной властью. " (136) Рейли должен был вернуться из России в ночь с 28 на 29 сентября. Но этого не произошло. ОГПУ устроило целый спектакль для финской военной разведки и СИС. Той ночью в районе деревни Аллекул на советской стороне были слышны выстрелы. Потом наблюдавшие заметили, что пограничники кого-то быстро несли на носилках. Когда же Тойво Вяхя, советский пограничник, помогавший переводить эмиссаров и курьеров "Треста" через границу, работая якобы на финскую разведку (на самом деле, он был агентом ОГПУ), не вышел на связь с сотрудником финской военной разведки, финны и СИС решили, что он и Рейли были убиты или схвачены во время перехода границы. А именно этого и добивалось ОГПУ. (137) Согласно официальной, возможно тщательно отредактированной версии этих событий, Рейли не был арестован сразу же после перехода советской границы 25 сентября. Вместо этого Якушев отвез его на подмосковную дачу, где он встретился с офицерами ОГПУ, выдающими себя за "политический совет "Треста". Рейли попросили рассказать о его плане действий. Далее в советских официальных материалах говорится, что Рейли предложил в качестве источника финансирования деятельности "Треста" организовать ограбление русских музеев и продажу похищенных художественных ценностей на Западе. И только после этого он был арестован. Рейли допрашивали, а потом ему объявили, что смертный приговор, вынесенный ему заочно судом по делу "заговора Локкарта" в декабре 1918 года, будет приведен в исполнение. Тщетно пытаясь спасти свою жизнь, Рейли якобы направил Дзержинскому письмо: "После длительных размышлений я выражаю готовность представить вам полную информацию по вопросам, представляющим интерес для ОГПУ, относительно организации и сотрудников британской разведывательной службы, а также всю известную мне информацию об американской разведке и о русских эмигрантах, с которыми я имел дело. " Если бы Рейли действительно был готов пойти на сотрудничество с ОГПУ, его, скорее всего, судили бы показательным судом, как Савинкова. Вместо этого, согласно советской версии, он был расстрелян 3 ноября 1925 года. (138) В течение ряда лет после того, как Рейли удалось заманить в Россию, ОГПУ распространяло различного рода вымыслы и слухи относительно его судьбы. Операция "Трест" продолжалась вплоть до 1927 года. Среди тех, кто пал жертвой этой провокации, была и Пепита Рейли, которая отправилась сначала в Париж, а затем в Хельсинки в надежде узнать хоть что-нибудь о своем муже. До встречи с Марией Захарченко-Шульц в Хельсинки г-жа Рейли "практически не сомневалась в том, что она была агентом-провокатором". Но как только они встретились, все эти подозрения исчезли: "С первого взгляда на нее я решила, что могу доверять ей. Со второго, я уже знала, что полюблю эту женщину. Видя мое горе, крайнее отчаяние и одиночество, г-жа Шульц нежно, с большим чувством обняла меня и сказала, что чувствует за собой ответственность за смерть моего мужа, что она не успокоится, пока все обстоятельства не будут выяснены. Она заверила меня в том, что если он еще жив, все будет сделано для его спасения, а если его уже нет, он будет отмщен. " Вместе с тем Захарченко-Шульц была практически уверена в том, что Сидней Рейли мертв. Она показала вырезку из "Известий", в которой официально сообщалось о перестрелке близ села Аллекул в ночь с 28 на 29 сентября. Кроме того, в ней говорилось, что "четыре контрабандиста" были задержаны при попытке перейти границу. Двое из них были убиты, один взят в плен, а один скончался от равнений по дороге в Петроград. Исходя из собранных сведений, Захарченко-Шульц предположила, что человеком, скончавшимся от ран по дороге в. Петроград, был Рейли, хотя большевики об этом и не подозревали. (139) Несмотря на то, что Пепита Рейли полностью доверяла Марии Захарченко-Шульц, она, тем не менее, с подозрением отнеслась к ее версии. Хотя Рейли снабдили поддельным паспортом, да и костюм был чужой, на нем была сшитая по заказу рубашка, а на нижнем белье - его инициалы. Кроме того, на его часах имелась надпись, сделанная по-английски, а в кармане надписанная фотография Пепиты. Поэтому в ОГПУ наверняка бы догадались, что поймали известнейшего английского супершпиона и, по мнению г-жи Рейли, раструбили бы об этом на весь мир. Захарченко-Шульц призналась, что это ей не приходило в голову, но, тем не менее, пообещала Пепите оказывать всяческое содействие в поисках "правды". (140) Г-жа Рейли была на краю истерики: "Я требовала отмщения... Г-жа Шульц стояла рядом со мной. Добрая, умная, всепонимающая, разделяющая мои чувства. Она попросила полностью ей довериться. Не говоря ни слова, я взяла ее руку. Она предложила мне вступить в эту организацию. Я доверяла ей. С одобрения Московского центра я вступила в "Трест", где мне дали подпольное имя "Виардо". Вот так я заняла место своего мужа в борьбе с большевизмом. " По указанию руководителей "Треста" г-жа Рейли поместила в газете "Тайме" сообщение о смерти своего мужа: "Сидней Джордж Рейли был убит 28 сентября солдатами ГПУ около деревни Аллекул в России. " Конечно же, она не верила в то, что Рейли все еще жив, но наивно полагала, что это заставит большевиков раскрыть истину о судьбе ее мужа. Но советская пресса лишь подтвердила сам факт его смерти и затем напечатала "страшную ложь" о нем. Ее утешала только вера в то, что "вся мощь и влияние "Треста", весь его разведывательный потенциал были направлены на то, чтобы узнать, что же в действительности произошло с Сиднеем". В начале 1926 года г-жа Рейли получила письмо от руководителей "Треста" (это письмо было подписано и Якушевым, и Опперпутом), в котором, учитывая ее вполне приличное знание русского языка, ей предлагалось приехать в Россию "познакомиться с членами группы и принять более активное участие в ее работе". Тем временем, Мария Захарченко-Шульц уверяла Пепиту в том, что она "посвятит свою жизнь выяснению, что же произошло с Сиднеем Рейли". Из Петрограда, Хельсинки и Варшавы она посылала написанные невидимыми чернилами письма Пепите в Париж. "Верная своему обещанию, она делала все, что было в ее силах, "рассказывала г-жа Рейли. (141) Сложнее всего для "Треста" было удовлетворить запросы западных спецслужб в военной разведывательной информации. Для ОГПУ не составляло труда снабжать их политической дезинформацией. Что же касалось данных о Советских Вооруженных Силах и военной промышленности, здесь чекистам приходилось ломать голову, ведь их информация должна была выглядеть достаточно убедительно. Поэтому "Трест" всячески уклонялся от ответов на подобные запросы, поступающие от СИС и других разведывательных служб, постоянно подчеркивая то обстоятельство, что основная задача организации состоит в подготовке свержения большевистского режима, а активный сбор военных разведывательных данных может помешать реализации этой цели. (142) Первая же попытка провести крупную операцию по распространению военной дезинформации чуть было не окончилась катастрофой. Вскоре после того, как в 1926 году маршал Пилсудский стал военным министром Польши (фактически встав во главе государства), польский генеральный штаб получил от него указание раздобыть через "Трест" советский мобилизационный план. Поляки вышли на Якушева, который, после некоторых сомнений, согласился достать этот план за 10. 000 долларов. Однако в документе, подготовленном "Трестом", содержались явно ложные данные о состоянии железных дорог в приграничных с Польшей районах. После изучения представленного плана, Пилсудский возвратил его в генеральный штаб с пометкой "подделка". (143) Учитывая подозрения, возникшие в связи с провалом Савинкова и Рейли, и неудачу первой и, возможно, самой крупной операции "Треста" по распространению военной дезинформации, можно было с уверенностью сказать, что дни "Треста" сочтены. Весной 1927 года Захарченко-Шульц написала полное отчаяния письмо г-же Рейли (и конечно же Кутепову), в котором сообщила, что "Трест" был "полон провокаторов". "Все пропало... После четырех лет работы, которой я полностью отдавалась с таким наслаждением, я узнала нечто такое, что делает мою дальнейшую жизнь бессмысленной. " Перестрелка под Аллекулом была "обманом и всего лишь спектаклем", писала она. "Ваш муж был убит самым подлым и трусливым образом. Он так и не дошел до границы. Это был спектакль, рассчитанный на нас. Он был схвачен в Москве и помещен на Лубянку. К нему относились как к особому заключенному. Каждый день его возили на прогулку. И вот на одной из таких прогулок он был убит выстрелом в спину по приказу одного из начальников ГПУ Артузова, его заклятого врага, решившего отомстить ему таким подлым образом... Я этого не знала, но это не снимает с меня ответственности. На моих руках его кровь, и я не смогу смыть ее до конца моих дней. Свою вину я постараюсь искупить страшной местью. Я готова умереть ради этого, " Первой реакцией г-жи Рейли было чувство сострадания к Захарченко-Шульц: "Осознание того, что все эти годы она была игрушкой в руках большевиков, что из-за нее многие погибли или были схвачены, включая мужа ее ближайшей подруги, должно быть, явилось страшным ударом для Марии... " Пепита не поверила в версию своей подруги относительно смерти Рейли. Она решила, что ее вновь обманули. В конце своего письма Захарченко-Шульц умоляла ее "о еще одном одолжении". Она просила Пепиту прислать ей все, что дна сможет узнать об Опперпуте. (144) Не подозревая о том, что Мария была любовницей Опперпута, Пепита послала ей его досье, наивно полагая, что оно "удивило бы этого достойного джентльмена, если бы он узнал об этом". Захарченко-Шульц ответила, что Опперпут во всем ей признался, рассказав, что в 1921 году под пытками он согласился стать агентом-провокатором: "Он все рассказал и сейчас помогает представителям других стран, которых большевики водили за нос, окружив своими агентами, выйти из сложившегося ужасного положения... " (145) Захарченко-Шульц писала это письмо, находясь со своим любовником Опперпутом в Финляндии, где он якобы разоблачал деятельность "Треста". Однако признания Опперпута в прессе и частных беседах с представителями белой русской эмиграции и западных разведывательных служб были лишь последним этапом задуманной операции. Поскольку обман становился совершенно явным, ОГПУ решило свернуть деятельность "Треста", но сделать это так, чтобы, с одной стороны, повысить свой престиж, а с другой, деморализовать своих противников. Разоблачая ОГПУ, Опперпут постоянно подчеркивал, что чекисты - это колоссальная непобедимая сила. Кроме того, он намеренно преувеличивал масштабы поражения, нанесенного противникам ОГПУ. Он утверждал, что польская разведывательная служба практически полностью контролируется советскими агентами. (146) Офицер одной из скандинавских спецслужб впоследствии говорил, что после разоблачений Опперпута разведывательные службы Финляндии, прибалтийских государств, Польши, Великобритании и Франции "на некоторое время практически прекратили общаться друг с другом". (147) В мае 1927 года Захарченко-Шульц и Опперпут вернулись в Россию. Накануне своего отъезда они пытались убедить Пепиту Рейли, как два года назад ее мужа, перейти границу вместе с ними. Но телеграмма, посланная ей в Париж, с предложением присоединиться к ним, и доставленная почтовой службой "Американ экспресс" по ошибке совсем другой г-же Рейли, дошла до нее лишь через две недели. Если бы она пришла вовремя, то Пепита постаралась бы убедить Захарченко-Шульц в том, что Опперпут был "явный провокатор", который своей "дьявольской хитростью" заманивал ее к краю пропасти. Генерал Кутепов считал, что Захарченко-Шульц, обнаружив заговор "Треста", "тронулась умом..., не в силах избавиться от навязчивой идеи вернуться в Россию и отомстить тем, кто обманывал ее, очиститься от крови многих людей, которых она невольно послала на смерть. " Вскоре после их отъезда Кутепов и г-жа Рейли получили известие о том, что на границе их уже ждали чекисты. Видя, что скрыться нет никакой возможности, Захарченко-Шульц застрелилась. "Так окончилась жизнь самой смелой из всех русских женщин, боровшихся с тиранами своей страны, "- писала г-жа Рейли. Вероятно, так же считал и Кутепов. (148) Заместитель начальника ОГПУ Генрих Григорьевич Ягода в интервью газете "Правда" заявил, что на протяжении многих лет и Захарченко-Шульц, и Кутепов были агентами СИС. (149) Сегодня КГБ открыто хвастается успешно проведенными операциями "Синдикат" и "Трест", называя их величайшими победами над контрреволюционными заговорщиками и западными разведывательными службами. Однако до сих пор не вся еще правда стала достоянием гласности. До сих пор говорят, что главные действующие лица, Опперпут и Якушев, никогда не были агентами-провокаторами ЧК. Утверждают, что один якобы был "сторонником Савинкова", а другой - "монархистом" и что однажды, прозрев, они согласились сотрудничать с ОГПУ. (150) Двадцать лет спустя после разоблачения "Треста" эта операция послужила прекрасной моделью для целой серии провокационных акций против СИС и ЦРУ.
Глава IV
СТАЛИН И ШПИОНОМАНИЯ (1926-1938)
Рассказ о последних часах жизни Феликса Дзержинского стал своего рода библейским сюжетом в литературе, повествующей об истории становления КГБ. Федор Фомин, самый высокопоставленный чекист, переживший сталинские чистки, писал: "20 июля 1926 года он пал на своем посту, борясь с врагами партии". Всего лишь за три часа до своей смерти Дзержинский выступал на Пленуме Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии с "пламенной речью против уклоняющихся от линии ленинской партии". По словам Фомина, обращаясь к аудитории, Дзержинский "с полным основанием" спрашивал: "Знаете ли вы, в чем моя сила? Я никогда не щажу себя (голоса с мест в зале: "Правильно!"). Именно поэтому все присутствующие здесь мне доверяют и любят меня. Я никогда не выступаю против того, что диктует здравый смысл, и если вижу беспорядок, я набрасываюсь на него изо всех сил". Через несколько часов после признания своих собственных заслуг Дзержинский умер от инфаркта. Узнав о его смерти, участники Пленума, которые слышали его последнюю речь, пустились наперебой превозносить его: "В тяжелые времена бесконечных заговоров и контрреволюционных выступлений, когда советская земля превратилась в пепел, а пролетариат, борющийся за свою свободу, оказался в кровавом окружении своих врагов, Дзержинский проявил нечеловеческую энергию, день и ночь без сна, без пищи, без всякого отдыха, он стоял на своем посту, его ненавидели враги рабочих, но он смог даже их заставить уважать себя. Его величественная фигура, личная храбрость, проницательность, прямота и исключительная честность снискали ему огромное уважение". (1) Смерть Дзержинского наступила в очень удобный момент для Иосифа Сталина. К этому моменту он уже практически одержал победу в затянувшейся борьбе за власть, которая последовала за смертью Ленина. "Железный Феликс", даже если бы ему не удалось ничего добиться, наверняка выступил бы против использования ОГПУ как инструмента провокаций и обмана в борьбе с инакомыслящими внутри партии, хотя те же самые методы он, не задумываясь, применял против врагов коммунистов. После смерти Ленина Дзержинский стал председателем Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) и начальником ОГПУ. Безусловно, он выступил бы против нападок на "буржуазных специалистов" в промышленности и жестокой классовой войны в деревне, которую Сталин начнет через несколько лет. (2). В своей "пламенной речи" за три часа до смерти Дзержинский впервые выступил со столь беспощадной критикой в адрес партийного аппарата: "Когда я смотрю на наш аппарат, на нашу систему организации, на нашу невероятную бюрократию и наш крайний беспорядок, опутанный всевозможными проволочками, я буквально прихожу в ужас". (3) На смену Дзержинскому был поставлен Вячеслав Рудольфович Менжинский, высокий, стройный мужчина в позолоченном пенсне, отличавшийся от своего предшественника большей мягкостью. На первый взгляд, эти два человека имели много общего: оба они были старыми большевиками и выходцами из зажиточных польских семей. Менжинский стал членом коллегии ЧК вскоре после ее основания и был назначен первым заместителем Дзержинского, когда тот стал председателем ОГПУ. Пожалуй, он был самым образованным из всех, кто приходил в руководство КГБ. Даже бывший сотрудник ОГПУ Георгий Агабеков, который после побега на Запад не проявлял особой симпатии по отношению к своим бывшим коллегам, говорил о нем как о человеке "глубокой культуры" и "всестороннего образования". По словам Федора Фомина, Менжинский свободно владел двенадцатью языками, когда он был принят на работу в ЧК. Позже он овладел китайским, японским, персидским и турецким языками. Но он проявлял интерес не только к языкам, но и к точным наукам: физике, химии, астрономии, математике. (4) Вместе с тем Менжинский не был тем воплощением силы и власти, каким был его предшественник. Даже Фомин в своих официально одобренных панегириках вынужден был признать, что "у него не было командного голоса". Для многих, кто работал с ним, "было странно слышать приказ от председателя ОГПУ, который обычно начинался словами: "Я покорно прошу... " (5) Троцкий, преследование которого со стороны ОГПУ началось во времена Менжинского, считал его странной, бесцветной личностью: "Впечатление, которое он произвел на меня, лучше всего описать одним словом - никакое. Он выглядел, как тень какого-то другого, не реализовавшего человека, или, точнее, как плохой набросок к незаконченному портрету. " Менжинский не был сталинистом. Во время Гражданской войны он встречался с Троцким на фронте и предупреждал, что Сталин ведет "очень запутанную игру" против него. Однако сам он никогда серьезно не выступал против растущей власти Сталина. (6) Еще до своего нового назначения Менжинский серьезно страдал от астмы. Очень часто он встречал посетителей, лежа на кушетке в своем кабинете на Лубянке. "Доктора приказали мне лежать", - объяснял он. В апреле 1929 года у Менжинского случился инфаркт, который вывел его из строя на два года. В 1931 году он вновь начал выполнять свои обязанности, но здоровье не позволяло ему работать в полную силу, а к 1933 году он настолько ослаб, что даже не мог самостоятельно подняться по лестнице в свою комнату в Кремле и вскоре, практически отойдя от дел, поселился на подмосковной даче. (7) Из-за слабого здоровья Менжинского и его вялого стиля руководства власть в ОГПУ постепенно перешла к его более агрессивному заместителю Генриху Григорьевичу Ягоде, коренастому, пышащему здоровьем еврею, который коренным образом отличался от Менжинского как по своим манерам, так и по внешнему виду. Воспоминания об этом человеке до сих пор не вызывают ничего, кроме стыда, даже среди сотрудников КГБ. Практически во всех мемуарах о сталинской эпохе это имя упоминается с отвращением. "Если Менжинский не имел себе равных по широте образования, Ягода не имел себе равных по жестокости, бескультурью и грубости", - писал Агабеков. Однако его грубость и жестокость еще не проявились столь явно, когда Дзержинский назначил его своим вторым заместителем в 1923 году. Возможно, Дзержинский полагал, что он был просто исполнительным и энергичным бюрократом, полным амбиций. Ягода стал классическим примером бюрократа, испорченного чрезмерной властью. Его растущая претенциозность была под стать его жестокости. (8) Как рассказывал один из сотрудников Ягоды, за несколько дней до того, как он был отстранен от занимаемой должности летом 1936 года, он был полностью поглощен разработкой своей новой служебной формы: белый шерстяной костюм, отделанный золотыми галунами, небольшой позолоченный кортик, как у военно-морских офицеров при царе, голубые брюки и ботинки из специально выделанной импортной кожи. (9) Сталин никогда полностью не доверял Ягоде, отчасти потому, что сам был антисемитом, и потому, что Ягода симпатизировал "правой оппозиции" и ее популярному лидеру, Николаю Бухарину. В 1928 году в разговоре с Каменевым Бухарин сказал, что и Ягода, и Трилиссер, второй заместитель председателя ОГПУ и начальник ИНО, "были с ними". Он также сказал, что Ягода передал ему секретную информацию о восстаниях крестьян. (10) Вместе с тем Бухарин знал, что Ягода был оппортунистом и что на его поддержку рассчитывать не следовало. В 1931 году Сталин попытался укрепить свое влияние в ОГПУ, направив туда партийного аппаратчика А. И. Акулова, который так же, как и Ягода, занял пост первого заместителя председателя ОГПУ. Но уже через год Акулов был вынужден оставить этот пост. (11) Тем не менее, выжидая удобного момента для того, чтобы поставить своего человека во главе ОГПУ, Сталин смог договориться с Ягодой. Ягода был скорее карьеристом, чем идеологом, и был готов пойти за Сталиным, лишь бы продвинуться по служебной лестнице. Вместе с тем он не был готов безоговорочно поддержать Сталина. Трилиссер же был более активным сторонником "правой оппозиции". Уже в 1923 году он присоединился к Бухарину в наступлении на троцкистскую линию. (12) Но к концу 1929 года Ягода, рассматривая Трилиссера как потенциального соперника, смог при поддержке Центрального Комитета добиться, чтобы Трилиссер был убран из ОГПУ. Вместо него на пост главы ИНО был назначен бывший начальник КРО (контрразведка) Артур Артузов. (13)
X X X