1 Лаврентьевская летопись, стр. 8, 11. 1910
2 Там же, стр. 13. 1897.
3 C. М. Соловьев. История России, т. I, стр. 49, изд. "Общ. Польза".
Эта семья - familia - понимается совершенно естественно как патриархальная семья, т. е. организация некоторого числа свободных и несвободных лиц, подчиненных отцовской власти главы семьи. Противополагать эту семью роду, как делали это сторонники "родовой теории" и их противники, решительно не приходится. Но нужно сказать больше. Наши источники убеждают нас в том, что и эта патриархальная семья к IX в. во всяком случае далеко пошла по пути разложения.
Стоит хотя бы обратить внимание на то, что в свое время отмечал уже Ключевский: областное деление русской земли при первых русских князьях далеко не совпадало с племенным как его описывает "Повесть". "Не было ни одной области, которая бы состояла из одного и притом цельного племени: большинство областей составилось из разных племен или их частей; в иных областях к одному цельному племени примкнули разорванные части других племен".1
В совсем недавно вышедшей работе П. Н. Третьякова этот вопрос рассматривается на основе археологического материала. Автор, изучая районы распространения типов женского убора (набора украшений) XI-XIV вв., приходит к выводу, что они укладываются в границы "не древних племенных образований, а в границы формирующихся феодальных областей". По мнению автора, к XI-XIII вв., в зависимости от места, племенных образований уже не существовало. "Судьба различных этнических компонентов была неодинакова, так как сами они далеко не равноценны. Одно дело язык, одежда, другое - специфические особенности экономики, постройки, третье - религиозные верования, украшения и т. п. Одни из них переживали века, и их следы можно найти еще и теперь, другие были менее жизненны", т. е. подвергались более частым и быстрым изменениям. Женские украшения относятся к компонентам последнего типа. Распространение их в той или иной области в значительной степени было обусловлено вкусами женского населения, которое приобретало украшения, выделывавшиеся в определенных экономических центрах, где они являлись предметами массового ремесленного производства.
Наблюдения П. Н. Третьякова служат ему исходным пунктом для пересмотра вопроса о понимании летописного термина "племя" и основанием для вывода, что известные летописи "племена" являлись социальными организациями, вступившими на путь превращения из организации родового в организацию феодального характера.2
Иначе говоря, автор на своем археологическом материале подтверждает положения Ключевского. Стало быть, в областях, возглавляемых крупными городами (Киев, Новгород, Смоленск, Чернигов и др.) мы имеем чисто территориальное деление, пришедшее на смену племенному, т. е. это уже признак разрушения рода и замены его отношениями иного, не родового строя.
1 В. О. Ключевский. Курс русск. ист., ч. I, стр. 161, 1918.
2 П. Н. Третьяков. Расселение древнерусских племен по археологическим данным. Советская археология, 4, стр. 33-51. Возражения на статью П. Н. Третьякова, сделанные А. В. Арциховским (тамже, стр.53-61), говорят о необходимости продолжить и углубить работу в этом направлении. От нее можно ждать больших результатов, способных облегчить нам более точное понимание летописного рассказа о расселении славян по восточной Европе.
Мы можем отметить еще ряд признаков того же порядка как в летописи, так и в "Правде Русской". Первая статья древнейшей "Правды", части которой относятся во всяком случае к IX в., говорит о необязательности мести, о возможности заменить ее выкупом. Круг мстителей одновременно по женской и мужской линиям, определяемый какой-то иной властью, чем родовая, говорит нам о том, что над родом уже существует высшая власть, что родовая месть есть осколок уже изжитых старых отношений. Эта же древнейшая "Правда" очень хорошо знает и "челядь" и рабов и вся насквозь проникнута собственническими элементами. В "Правде" Ярославичей, являющейся дальнейшим шагом вперед по сравнению с первой, древнейшей частью "Правды", мы можем наблюдать некоторые итоги эволюции: пашенная земля, бортные угодья находятся уже в частной собственности; за нарушение межи, отделяющей эти участки, взыскивается высокий штраф: луга, невидимому, находятся еще в общем пользовании: кони землевладельца и зависимых от него крестьян пасутся на одном лугу. Отмечается очень резкое имущественное неравенство.
Все это для X-XI вв.-абсолютно не "новости". Ново здесь лишь то, что законодателю пришлось сформулировать определенные положения в виде закона. Факты, лежащие в их основе, такого порядка, что о внезапном их появлении говорить решительно невозможно.
Нельзя забывать, что у нас имеются и другие признаки не родовой, а какой-то иной организации: перемена форм поселения, появление на место ушедших в прошлое городищ неукрепленных деревень с одиночными укрепленными дворами, выполняющими здесь функции западноевропейских замков, наследственность княжеской власти, налоговая и пенитарная система. Ольга в X в. в завоеванной земле уже устанавливает уставы и уроки, т. е. упорядочивает взимание даней, а может быть и ренты, (см. стр. 184-185), а установившиеся единицы обложения (дым, рало, плуг), говорящие о регулярности различных взиманий с массы народной, известны славянам и финнам задолго до Ольги, по крайней мере в самом начале IX в., если не раньше.
Это тоже совсем не похоже на родовой строй. Патриархальная семья уступила место иным формам общественных отношений. Патриархальная домашняя община, бывшая сама переходной ступенью от возникшей из группового брака и основанной на материнском праве семьи к индивидуальной семье современного мира, явилась в свою очередь переходной ступенью, из которой развилась сельская община или марка, для которой характерной чертой уже стало индивидуальное хозяйство ее членов.
"Правда Русская" содержит материал, убеждающий нас в том, что вервь в известный момент своего существования есть не что иное, как община-марка, выросшая из патриархальной общины. В "Правдах Русских" мы имеем термины, говорящие об этой общине, - мир, град и вервь. Древнейшая новгородская, стало быть, северная "Правда" не знает верви и называет только "мир": "А где поиметь кто чужь конь, любо оружие, любо порт, а познаеть в своем миру, то взяти ему свое, а 3 гривне за обиду" (Акад. сп., ст. 13). "Пространная Правда", и по времени отстоящая от древнейшей не меньше, чем на 3 столетия, и относящаяся к южной территории, не знает мира, а вместо того называет в аналогичной статье (ст. 34) "град" (см. стр. 44). Это не просто города, а скорее своеобразные городские округа. Когда Ольга говорит древлянам: "вси грады ваши предашася мне и ялися по дань и делають нивы своя и земле своя; а вы хочете измерети гладом, не имучеся по дань",1 она под градами разумеет не только "города", а и земли, так или иначе связанные с этими городами. Эта же "Правда" знает прекрасно и вервь, известную и "Правде" Ярославичей, составленной в Киеве приблизительно в середине XI в. Мы можем на основании данных наших "Правд" до некоторой степени разгадать сущность этой верви.
Прежде всего совершенно ясно, что вервь - это определенная территория: "А иже убьють огнищанина в разбои или убийца не ищуть, то вирное платити в ней же (верви) голова начнет лежати". Совершенно очевидно, что мертвое тело обнаружено на определенной территории. Отвечают люди, живущие здесь, связанные общностью интересов; иначе они не могли бы и отвечать совместно. Стало быть, вервь - общественно-территориальная единица. Что это за общество, в чем заключается их связь, мы отчасти можем узнать из той же "Правды" Ярослави-чей. В верви живут "люди", которые очень хорошо знают свои права и обязанности. До недавнего времени они коллективно отвечали за совершенное на их территории преступление. Сейчас закон разъясняет, что ответственность эта падает не всегда на коллектив,, что есть случаи, когда преступник должен отвечать сам за себя. Если убьют управляющего княжеским имением умышленно ("аще убьють огнищанина в обиду"), "то платити за нь 80 гривен убийци, а людем не надобе" (Акад. сп., 19). Люди платят только в том случае, если того же огнищанина убили в разбое, и убийца неизвестен; тогда платят те люди - члены верви, в пределах чьей верви обнаружен труп.
"Правда" Ярославичей - специальный закон. Она по духу близка к Capitulare de villis Карла Великого. Ее назначение оберегать интересы княжеского имения, окруженного крестьянскими мирами-вервями, достаточно враждебно настроенными против своего далеко не мирного соседа-феодала. Недаром феодал укреплял свое жилище и защищал себя суровыми законами. Крестьянские миры призваны нести ответственность за своих членов, и вполне понятно, почему в княжой "Правде" подчеркивается главным образом только эта сторона верви.
1 Лаврентьевская летопись, под 946 г.
"Пространная Правда" начала XII в. знакомит нас с общественными отношениями еще глубже и дает нам возможность еще лучше всмотреться в организацию и функции верви.
Вервь не должна ничего платить, если труп, обнаруженный в ее пределах, не опознан. "А по костех и по мертвеци не платить верви, аже имене не ведают, ни знают его".1 Разбойника вервь должна выдать вместе с женою и детьми на поток и разграбление. Этого раньше в "Правде" Ярославичей не было. Стало быть, на наших глазах усиливается ответственность отдельных семейств, идет отмежевание их от верви. Закон точно говорит в этой же статье: "за разбойника люди не платят" (Троицк. IV сп., 7). Члены верви должны отвечать не только за убийство: "Оже будет рассечена земля или на земли знамение, им же ловлено, или сеть, то по верви искати собе татя, а любо продажа платити" (там же, 70). И здесь вервь обязана либо найти преступника, либо возместить убытки собственника земли, или испорченной вещи.
Наконец в "Пространной Правде" мы имеем очень интересный институт "дикой виры", который говорит нам о том, что вервь в XII в. уже перестает помогать всем своим членам в платеже штрафов, а помогает лишь тем, кто заранее о себе в этом смысле позаботился, т. е. тем, кто вложился предварительно в "дикую виру": "Аже кто не вложится в дикую виру, тому люди не помогают, но сами плэ-тят". Это говорит нам о том, что к XII в. члены верви перестали быть равными в своих правах, что среди них выделилась группа, надо думать, людей более зажиточных, которые могли платить все взносы, связанные с участием в "дикой вире". Перед нами итог разложения старой верви.
Совершенно с теми же функциями мы встречаемся и в польской общине ("Gegenote"). Она тоже отвечает за убийство, совершенное на ее территории. "Если убитый останется лежать в поле или на дороге, и не будет известно, кто его убил, тогда господин 2 зовет к себе "Gegenote" - членов общины - и налагает на общину штраф за убитого ("Schuld")... Если же "Gegenote" (члены общины) укажут на какую-либо деревню, а деревня скажет, что она неповинна в убийстве, то она должна очистить себя поединком (ордалией), или же заплатить за убитого. Если же деревня укажет на определенную семью ("Geschlecht" в данном случае - не род, а семья), и семья станет отрицать вину, то эта последняя должна или очистить себя поединком (ордалией), или уплатить "Schuld".3
1 Троицк. I сп., ст. 19. "Русская Правда", стр. 408.
2 В данном случае разумеется феодал.
3 А. Не1се1. Starodawne Prawa Polskiego pomniki. стр. 18; ст. VII. 1870.
Это - польская "Правда", записанная немцами для подвластного им польского населения в XIII в.
Здесь мы видим в сущности то же, что и в "Правде Русской", только тут с большей ясностью указывается на то обстоятельство, что община находится во власти феодала. Господин зовет к себе "Gegenote", он взыскивает "Schuld" и пр. В "Правде Русской" нет этой отчетливости, но тем не менее и здесь налицо укрепляющийся в своих позициях феодал со своими притязаниями, что отмечалось нами даже на материале древнейшей "Правды" (см. стр. 43). В "Правде" Ярославичей наличие феодала и феодальной вотчины совершенно очевидно. Рядом с разлагающейся общиной существует среда богатых собственников-землевладельцев, собственно говоря, уже феодалов, где с полной очевидностью господствует индивидуальное право собственности на пахотную землю, борти, места охоты (луга, невидимому, находятся в общем с крестьянами пользовании), орудия производства. Все это покупается, продается, передается по наследству. Наступление на общину, победа над ней и процесс внутреннего ее разложения видны также и в том, что из недр общины уже выделились отдельные неимущие элементы, вынужденные искать работы и защиты у феодала. Это - рядовичи, закупы, вдачи, изгои, о которых специально речь будет впереди. Сейчас нам важно отметить эти наиболее существенные стороны мира-верви для того, чтобы показать эволюцию домашней патриархальной общины, развитие которой протекает, так сказать, на наших глазах* совершенно определенно она перерождается в сельскую общину, или марку "с индивидуальной обработкой и с первоначально периодическим, а затем окончательным переделом пахотной земли и лугов". Процесс этот начался раньше на юге, чем на севере. Север сохранил следы старых отношений значительно дольше. На юге патриархальная община исчезла раньше и в "Правде Русской" нашла себе лишь слабое отображение.
Мне кажется, что все эти данные до некоторой степени уже предопределяют ответ на поставленный выше вопрос о том, какой общественный строй предшествовал феодальному у народов нашей страны и среди них прежде всего у славян Поднепровья и Поволховья. На основе распавшегося патриархального рода мы имеем здесь несомненное наличие общины-марки, на наших глазах проделывающей свою дальнейшую эволюцию. Это был далеко не мирный процесс, и летопись сохранила некоторые намеки на борьбу между уходящим старым строем и наступающим новым.
Этого, однако, мало. Мы должны использовать имеющиеся в нашем распоряжении данные, чтобы осветить этот грандиозный процесс по возможности с разных сторон и прежде всего рассмотреть вопрос наиболее спорный - о структуре и характере классового общества первого периода его существования и, в частности, вопрос о роли рабства в обществе этой поры.
Современная литература вопроса невелика, потому что самый вопрос в своей современной постановке выдвинут недавно. Имеется лишь несколько замечаний в отдельных работах 1 отдельных авторов и одна специальная статья И. И. Смирнова: "О генезисе феодализма".2 Эта статья не имеет в виду феодализм в какой-либо стране, а трактует его вообще как общественную категорию и приводит к следующим выводам: "1. Классы возникли до феодализма. 2. Господствующий класс дофеодального общества создал уже аппарат для угнетения эксплоатируемого класса и использовал государство как свое орудие в процессе генезиса феодализма... Моментом, определяющим структуру этого общества, является наличие в нем рабства. ...Поскольку эксплоатация рабов является основным источником могущества господствующего класса, постольку мы имеем полное право сказать, что перед нами общество рабовладельческое".
Однако вопрос этот, большой и важный, не может быть окончательно решен относительно определенного общества, - в данном случае общества восточных славян, - без учета конкретного материала источников.
К их обозрению я и перехожу.
Даже при самом поверхностном соприкосновении с нашими археологическими и письменными памятниками наличие и известная роль рабства у славян бросаются в глаза совершенно отчетливо.
В древнейших известиях византийских писателей и в более поздних известиях арабов мы имеем частые упоминания у славян рабов. Между прочим эти известия говорят о распространенном у славян обычае сжигать вместе со знатными покойниками жен, которые идут на смерть якобы добровольно. Об этом говорит Маврикий в своей "Стратегии", его повторяет в своей "Тактике" Лев Мудрый (886-911 гг.). О том же говорит и Майнский епископ Бонифаций (755 г.) относительно западных славян. Араб Аль-Джайхани (конец IX или нач. X в.) сообщает то же самое относительно Руси, но он указывает на то, что сжигались вместе с покойниками их рабыни и рабы. Это же подтверждают и Ибн-Фадлан, Аль-Истахри и др. Археологическое изучение могил говорит о том же. Этот обычай применяется только среди людей богатых и знатных. Несомненно, мы имеем здесь одно из следствий длительного существования рабства, так как подобных обычаев в родовом доклассовом обществе нет. По сообщению Ибн-Хаукаля и Аль-Истахри (оба пользовались одним источником) сжигание девушек делается "для блаженства их душ",3 так как они могут попасть в царство небесное только со своими господами.
Но тот же Маврикий подчеркивает разницу в положении славянских рабов по сравнению с рабами византийскими.
1 См., напр., Равдоникас. Проблемы истории докапит. обществ, № 1, 1934; В. Pеихардт. Очерки по экономике докапиталистических формаций. 1934; прения по моему докладу "Рабство и феодализм" в Изв. ГАИМК, вып. 86.
2 Проблемы ист. матер, культ. № 3-4, 1933.
3 Гаркави. "Сказания мусульм. писателей", стр. 193 и 221. См. также "Науковi записки".
Как мы уже видели, Маврикий Стратег отмечает особенности :в положении славянских пленных, подчеркивая, что пленники у славян остаются не в вечном рабстве, как у других народов, но что им назначается определенный срок, по прошествии которого предоставляется их усмотрению или остаться к качестве свободных и друзей, или возвратиться к своим, заплатив выкуп. Может быть, тут кое-что и преувеличено, но совершенно извратить факт Маврикий не мог. В доказательство справедливости этого свидетельства можно привести, правда более позднее, сказание о некоем половчине ("Чудо св. Николая"), где рассказывается о том, как этот половчин попал в плен к русским. Нет никаких указаний, что он работал в плену. Неизвестно за что, но он был посажен в заключение. Его хозяин предлагает ему дать за себя выкуп, но так как у пленника никаких средств на выкуп при себе не было, то хозяин, отдав его на поруки св. Николаю, отпустил его домой под условием принести за себя выкуп. Это свидетельство говорит о том, что характер рабства у восточных славян не очень резко изменился и в более позднее время и, если менялся, -то не в направлении превращения его в античное трудовое рабство.
Рабы прекрасно известны и всем древним русским письменным памятникам. Иначе, конечно, не могло и быть, поскольку рабство существовало и в докиевский и в киевский период нашей истории.
Под разными наименованиями (холопы, челядь, одерень, обель, раб или просто "люди", обыкновенно с указанием на принадлежность их кому-нибудь) мы можем встретить их едва ли не во всех дошедших до нас письменных источниках X-XII вв. и позднее. Их покупают, продают, в различных формах эксплоатируют, их воруют, иногда они убегают от своих господ сами, их разыскивают и наказывают. Сведений о них достаточно, и тем не менее вопрос об общественной роли рабства в древней Руси этой справкой отнюдь не решается. Он не может быть решен и тогда, когда мы ознакомимся с экономической природой раба в статическом его положении, потому что познание всех процессов мира достигается через изучение их в самодвижении, в жизни, в раскрытии противоречивых, взаимоисключающих противоположных тенденций этих процессов. Место раба в производстве данного общества на данной ступени его развития мы сможем определить лишь тогда, когда изучим отдельные этапы в истории этого общества. Лишь тогда наши ?факты найдут свое место", и мы сможем научно оперировать с ними.
Как возникало классовое общество, подробно говорить сейчас не приходится. Но все же необходимо подчеркнуть, что именно рабство было простейшей, естественно выросшей формой разделения труда и первой формой деления общества на классы.
Не следует забывать, однако, что в это же время существует соседская община, более или менее устойчивая в зависимости от особых конкретных условий ее существования, община, служившая оплотом крестьянства и в конечном счете не позволившая рабу стать основой производства на Руси в противоположность римской рабовладельческой латифундии, в свое время, по выражению Плиния Старшего, погубившей римского крестьянина и с ним вместе Италию ("Latifundia jam perdidere Italiam").
Несколько общих замечаний, необходимых для дальнейшего
Считаю необходимым еще раз указать, что в своей работе я имею дело с Киевской Русью не в узкотерриториальном смысле этого термина (Украина), а именно в том широком смысле "империи Рюриковичей", соответствующем западноевропейской "империи Карла Великого", - включающей в себя огромную территорию, на которой впоследствии образовалрсь несколько самостоятельных государственных единиц. Нельзя сказать, что процесс феодализации в изучаемый отрезок времени на всем огромном пространстве территории Киевского государства протекал по своим темпам совершенно параллельно: по великому водному пути "из варяг в греки" он, несомненно, развивался интенсивнее и опережал центральное междуречье. Общее изучение этого процесса только в главнейших центрах этой части Европы, занятой восточным славянством, мне кажется в некоторых отношениях допустимым, но и то с постоянным учетом различий природных, этнических и исторических условий каждой из больших частей этого объединения.
Считаю необходимым предупредить о том, что за недостатком письменных источников я не мог обследовать в сколько-нибудь полном виде более ранние периоды в истории этого общества и что мои дальнейшие наблюдения поэтому касаются лишь X-XII вв. по преимуществу и, главным образом, именно тех центров, которые располагались по великому водному пути "из варяг в греки". В основу исследования положен прежде всего материал русских источников, дополняемый источниками не русскими лишь в отдельных случаях.
Наконец, целесообразно условиться и относительно точного содержания тех основных понятий, с которыми в дальнейшем придется нам иметь дело: рабовладельческое общество и феодализм.
Если рабовладельцы и рабы есть первое крупное деление общества на классы, то необходимо помнить, что не во всех обществах рабство успело достигнуть своего высшего развития и оформления: не все общества переживали рабовладельческую формацию. Примером может служить хотя бы общество германцев и, как будет видно ниже, славянское общество.
При рабовладельческом строе основой производственных отношений является собственность рабовладельца на средства производства и на непосредственного производителя-раба.