4. Маленький призрак
глава четвертая
МАЛЕНЬКИЙ ПРИЗРАК
Если из всех инструментов у тебя есть только молоток,
то в каждой проблеме ты увидишь гвоздь».
Марк Твен
Удивительное дело, но к концу своего первого месяца на Притэйе, несмотря на регулярные ночные пиры, я всё же похудела. Не столь существенно, чтобы утратить неэлегантную пухлость, но достаточно, чтобы окружающие это заметили.
С одной стороны, я безусловно радовалась данному обстоятельству. Ещё бы! По сути, сбылась мечта каждой страдающей от приступов зверского аппетита и изрядного лишнего веса девушки — есть и при этом становиться стройной. Но с другой стороны, одна мысль о том, что Рэтборн сочтет это событие исполнением его унизительного приказа, несколько омрачала мою нечаянную радость.
Впрочем, феномен внезапного похудения поражал всё же больше, чем самодовольная рожа главы Тайного Приказа. Я настолько сильно озадачилась, что еле дождалась очередной трапезы с дядюшкой Цвейгом, дабы не вызывая лишних подозрений, обо всем его подробно расспросить.
Как оказалось, ответ лежал на поверхности. Пробудившаяся магия сжигала калории не хуже многочасовых тренировок. Вот только спешить умиляться данному обстоятельству не стоило. В идеале функционирование физической и магической составляющей в организме человека должно было протекать взаимосвязанно, но в то же время как бы параллельно. При больших магических затратах, когда резерв — здесь его называли аккамуляциор — пустел, для восстановления зачастую использовались физические силы собственного организма. Однако, подобное грозило самым настоящим истощением.
Поэтому юных магов сызмальства учили особому виду медитации, которая впоследствии помогала им лучше чувствовать собственную магию и не завязывать её на жизненных ресурсах организма.
Нередко при проявлении сильных способностей, или после их неоправданно расточительного применения у мага наступал откат — магическое опьянение. Его-то мне и посчастливилось пережить после того, как главный головорез семейства узнал на собственном опыте, насколько тяжелой может быть рука обиженной женщины. Гасить же подобное состояние можно было несколькими способами — уже упомянутой медитативной практикой, какой-нибудь нехитрой физкультурой, или же кое-чем гораздо более приятным… Словом, неслучайно моё доселе спавшее вечным сном либидо пробудилось именно в тот накаленный момент.
Произошедшее в тренировочном павильоне что-то переломило в наших отношениях с Рэтом. Совершенно иррациональным образом вдруг куда-то делся мой неизменный страх перед ним. Возможно, причина крылась в том, что я просто наконец стала привыкать к поразительным странностям своей новой жизни. А быть может, Лорд и в самом деле вдруг отчего-то ко мне потеплел, перестав безмолвно излучать подспудное желание поскорее разделаться с подозрительной самозванкой.
И что уж совсем удивительно, но потепление наметилось и в наших до того откровенно враждебных отношениях с Ланзо. Будучи большим ценителем черного юмора, он вдруг решил назначить меня на роль своего любимого ходячего анекдота. Теперь наши совместные занятия по фехтованию проходили более менее гуманно. По крайней мере, потея на отработке стойки или выпада, я больше не опасалась отойти в мир иной раньше времени.
В остальном, жизнь моя приобрела некое подобие причудливой рутины. Изредка её разбавляли лекции Лорда-конструктора, который пару раз в неделю покидал свои лаборатории при столичном Механическом Приказе, дабы выполнить пожелание своего отца и обучить меня азам набирающей всё большую популярность науки.
Информацией Волкер делился интересной, но на мой познавательный энтузиазм отвечал полнейшим равнодушием. Он словно витал в совсем иных, недоступных для таких, как я, измерениях и всё его аскетичное, строго упорядоченное существование было посвящено одной-единственной высшей цели. Одним словом, безумный гений во плоти, как заключительный яркий штрих на полотне семейного портрета.
По крайней мере, так думала я, считая Волкера самым младшим членом рода Уркайских.
***
Черная, лакированная до зеркального глянца карета, запряженная парой самых обыкновенных лошадей, как-то под вечер въехала на территорию особняка. Она миновала центральную ведущую к парадному крыльцу аллею, объехала здание по аккуратной дуге и по широкой засыпанной песчаным гравием дорожке укатила куда-то вглубь обширного сада…
До сего момента я даже и не подозревала, что в прилегающий к дому на заднем дворе сад можно въехать целой карете и даже в нём затеряться. По крайне мере, спустя пару минут после появления данного транспортного средства на территории особняка, о его присутствии свидетельствовал лишь след от лошадиных копыт, да каретных колес на дорожке.
Отчего-то раньше я никогда не задумывалась, насколько далеко растянулась принадлежащая ундеру земля. Я понимала, что особняк является частью столичной территории, где каждая пядь стоила баснословных денег, и мне казалось невозможным иметь во владении пространство, сопоставимое по размерам с каким-нибудь загородным поместьем. Но, как оказалось, ундер Уркайский был не просто богат, а богат неприлично, что, помноженное на укрепляемые десятилетиями власть и влияние, позволяло ему вести образ жизни весьма выбивающийся из общепринятого уклада. Поэтому так называемый сад больше походил на протяженный дворцовый парк, лишь видимая часть которого была облагорожена согласно принятой при дворе моде на всё симметричное и подстриженное словно по линейке. А вот его дальняя и заброшенная оконечность скорее напоминала довольно дремучий лиственный лес и могла похвастаться небольшим живописным прудиком с семейством желтых водяных лилий, которые я однажды обнаружила как раз в момент их цветения. Впрочем, обнаружил я не только их…
То памятное появление странной черной кареты ознаменовалось происшествием, которое на несколько дней совершенно лишило меня сна и изрядно напугало. В ту же ночь, после того как перед моим удивленным взором пронесся и скрылся за деревьями почти мистический образ чёрных-чёрных коней и чёрной-пречёрной кареты, я впервые услышала этот плач.
Разделавшись с подносом миниатюрных снеговиков из заварного теста и отгородившись от мира плотным бархатным балдахином, я улеглась на просторной кровати с целью наконец-то сладко поспать. На полный желудок мне всегда засыпалось легче, чтобы там ни утверждали диетологи и многочисленные специалисты по ЗОЖ. Вот и в этот раз, едва голова коснулась подушки, как веки отяжелели и дремота накрыла вязким сумраком.
Сначала мне почудилось, что над ухом стонет какой-то аномально наглый и голосистый комар. Всё ещё скованная крепким сном, я попыталась отмахнуться от него рукой, но никаких перемен это действие не принесло. Стон становился громче и переливался на разные тона. Он впивался мне в подкорку, пронзал грудь и пробуждал настолько острую тревогу и потребность куда-то бежать, что в итоге я проснулась с колотящимся где-то в горле сердцем, в приступе самой настоящей панической атаки.
По счастью, при пробуждении всё исчезло и, кое-как придя в себя, остаток ночи я провела в коконе из одеяла на посту в кресле, пристроив его возле незашторенного окна.
На следующую ночь история повторилась. Только теперь стон звучал ещё отчетливее и горше. Он то тянулся на одной протяжной жалобной ноте, то разбивался на прерывистые всхлипы. В конце концов я поняла, что этот назойливый проклятый комар, похоже, плачет. Причем плач его настолько пропитан болью, растерянностью и одиночеством, что какая-то глубоко спрятанная поломанная часть меня в ответ на это неизбывное страдание начинает биться то ли в защитной ярости, то ли в агонии.
Проснувшись в очередной раз, я схватилась за голову. Чудилось, что от пережитого ужаса волосы на моей бедной черепушке буквально стоят дыбом. Снова скатившись с кровати, я кое-как влезла в халат и вышла в темный коридор. Отголоски непонятного звукового феномена словно застряли в ушах, и где-то не периферии сознания всё ещё звучали медленно затихающим эхом.
Движимая инстинктом, я побрела на звук. В какие-то моменты он словно становился громче, побуждая меня ускориться, затем утихал. Я словно впала в транс, намотав по темным этажам особняка, должно быть, не один километр. В конце концов, рассвет прогнал моего неуловимого призрака и я, вконец изможденная, вернулась в свою комнату.
Следующая ночь наступила пугающе быстро. Ощущение чужого присутствия, подавляющего тоской и чувством беспросветного уныния, становилось всё сильнее. Пустая кровать, где мне предстояло провести очередную мучительную ночь, начинала восприниматься как этакий здоровенный инструмент для пыток. Я опасливо покосилась на неё, отчетливо понимая, что если так пойдет и дальше, то, похоже, придется всерьез озадачиться наличием любовника. Отчего-то мне казалось, что в присутствии мужчины никакой призрачный плач посещать мои сны не будет.
Эта идея показалась настолько простой и спасительной, что я всерьез задумалась над её реализацией.
Но пока, в силу невозможности достать любовника немедленно на манер кролика из шляпы, я решила ещё раз попытать счастья и таки устроилась на мягкой перине, с наслаждением прикрыв покрасневшие от постоянного недосыпа глаза. И сначала дело вроде бы даже пошло на лад. Сон сморил меня быстро. Я наконец расслабила напряженное тело, незаметно для себя отпуская разум бродить по бескрайнему царству Морфея. Однако, длилось сие счастье недолго.
— Да что ж ты ко мне привязался-то?! — вскочила с бешено грохочущим где-то в горле сердцем.
Возникало такое чувство, что кто-то намеренно решил свести меня с ума. Снова замотавшись в одеяло, злющая и усталая, я выскочила из комнаты и двинулась вглубь по коридору. До двери из красного дерева, украшенной резным медальоном с изображением какой-то на редкость уродливой зубастой птицы, я долетела, как ведьма на помеле. Стремительная и лохматая.
— Очень смешно. Ха-ха-ха, — зная, вход в чью комнату эта «красотка» охраняет, отреагировала я на зашифрованное в изображении послание.
В дверь стучала, не деликатничая, так как в глубине души сильно опасалась, что могу так и остаться у порога. Больше всего на свете я сейчас боялась, что мне просто не откроют и я в который уже раз останусь один на один со своей бедой.
К виду обнаженного, умопомрачительного торса я оказалась не готова от слова совсем. На мгновение, в голове пьяной белкой заскакал вопрос: «А почему я не пришла сюда раньше?». То, что старший Уркайский чертовски хорошо сложен, новостью для меня не было. Но чтобы настолько! Я мысленно облизнулась. Ой, или не мысленно.
— Что случилось? — задало это воплощение влажных женских фантазий вполне человеческий вопрос.
Честно говоря, после моего шумного и явно несвоевременного появления я ожидала реакцию в стиле «Пошла вон, презренная!». Однако, полуголый Садист Рэтборн в низко сидящих на узких бедрах черных пижамных штанах вел себя на удивление нормально. Чем сбивал с толку и ещё больше лишал дара речи.
— Ты пришла сюда далеко за полночь, чтобы попялиться?
— Слава Богу! — всплеснув руками, воскликнула я. — Это ты! А то я испугалась, что ты умер, а твое тело занял дух какого-то незнакомца.
Рэт выгнул удивительно черную по сравнению с темно-русой шевелюрой бровь. Серые, с сизыватым отливом глаза странно замерцали. Словно его позабавила моя реакция.
— Говори, что хотела, и убирайся, — вновь демонстрируя, что он — это он, поторопил Лорд.
— Я сейчас заплачу. Как хорошо, что в мире есть хоть что-то неизменное.
— Ты испытываешь моё терпение, Реджи.
Реджи он меня называл, только когда я раздражала его особенно сильно. Ну и ещё при отце, поддерживая игру в «племянника».
— Ладно. — Я выдохнула, понимая что терпение главы Тайного Приказа и вправду испытывать не стоит. — Понимаешь… Ой! — испуганно прикрыла рот ладонью.
До меня вдруг дошло, что я самопроизвольно перешла с Рэтборном на «ты».
Что самое поразительное, он не то что не придушил меня за это на месте, но даже не одернул. Отчего-то подобное открытие жаром разлилось по телу и, наверное впервые за свою взрослую жизнь, я покраснела отчаянно, совсем как юная наивная девчонка.
— Продолжай. — Голос Уркайского звучал привычно невозмутимо.
Он отпустил дверь, оставив проем достаточно широким, дабы было удобно видеть друг друга, и вальяжно сложил красивые жилистые руки на мощной груди.
— Уже которую ночь подряд меня преследует то ли писк, то ли плач. Я совсем не могу спать. Я не понимаю, что происходит. Вдруг это какое-то проклятие вашего сумасшедшего дома? Я устала. Мне страшно. Можно, я переночую с тобой?
Поток почти бессвязной, пропитанной паникой и усталостью речи буквально выплеснулся из меня. Однако последней просьбе я всё же была удивлена так же, как и Лорд. Если не больше. Получилось что-то в стиле: «Мы так хотим пить, что переночевать негде». Было боязно даже предположить, какая реакция последует за подобной выходкой.
Секунд тридцать, которые ушли у Рэтборна на принятие решения, тянулись медленно, словно подзаветренная сгущенка. Я молча стояла, босая, на холодных полированных плитах пола, в коконе из зачем-то прихваченного с собой одеяла и ждала.
Одно небрежное движение руки и дверь распахнулась шире. Рэт развернулся и ушёл куда-то вглубь комнаты. Не слишком любезное приглашение войти, но и на такое я не рассчитывала.
Медленными шажками, походкой кроткой гейши, ноги сами внесли меня в спальню Лорда.
Логово самого грозного и влиятельного из всей пятерки братьев Уркайских оказалось на удивление небольшим и, несмотря на некоторую общую угрюмость, уютным. В интерьере преобладали в основном темные тона, вызывая ассоциации с некой тайной пещерой, задекорированной дорогим текстилем, и спрятанной в недрах какой-нибудь зачарованной скалы.
Я с любопытством завертела головой, ловя себя на мысли, что во многом такому восприятию способствовал потолок, неожиданно каменный и серый.
Сама спальня, выражаясь современным языком, была выполнена в открытой планировке и визуально делилась на две части — зону отдыха и, собственно, место для сна.
Зона отдыха начиналась прямо от порога и могла похвастаться двумя низкими длинными диванчиками, стоящими друг напротив друга вблизи небольшого мраморного камина, в котором сейчас умиротворяюще потрескивало голубовато-зеленое магическое пламя.
Между диванчиками стоял традиционный лакированный столик из красного дерева, сверху хрустальный кувшин и такие же бокалы. На узкой каминной полке возвышалась батарея массивных бронзовых канделябров. Стены, обитые деревянными панелями и черно-коричневым шёлком, были девственно пусты. Никаких наряженных в золоченые рамы зеркал, гравюр или картин. Даже люстра под потолком на двадцать маг-свечей выглядела просто и вполне могла освещать какую-нибудь затрапезную таверну. Черные кованые дуги метала смотрелись практично и непритязательно.
Чуть поодаль у одного из двух окон стоял солидный, не лишенный индустриального шика секретер. По каким-то незначительным признакам было заметно, что им часто пользуются. Вдоль другого окна тянулся узкий длинный стол, на котором высились разномастные стопки книг и скрученных в рулоны бумаг. Сразу становилось понятно, что глава Тайного Приказа — один из тех классических трудоголиков, кто привык брать работу на дом. Учитывая крайне отталкивающий характер его профессиональной деятельности, не слишком-то здоровая привычка.
Как я узнала из сплетен на кухне, столь высокую в королевстве должность Рэтборн занимал уже без малого лет десять. В его обязанностях числились вопросы внешней разведки и внутреннего политического сыска. Если говорить по-простому, то он безостановочно варился в бульоне из шпионских диверсий, потенциальных терактов и заговоров всевозможных мастей. При таком образе жизни параноиком с замашками садиста быстро стал бы и вполне себе нормальный человек. Впрочем, до нормальности всем мужчинам рода Уркайских всё же было очень далеко.
Наконец, в дальнем от входа углу, за высокой плетеной ширмой располагалась кровать. Вполне себе обычная. С высокой прямоугольный спинкой, туго чем-то набитой и обтянутой коньячного цвета кожей. Никаких резных столбиков или настенных конструкций с ярусами ткани, которые в особняке было принято лепить практически над любым спальным местом, а то и просто так, в комнате Рэта ни оказалось. Похоже, наличие гигантского пылесборника над головой его не прельщало. В этом мы с ним сходились. Иногда, в особенно тяжелые маятные ночи я даже начинала видеть кошмар, в котором бесконечные метры балдахина вдруг падали на спящую меня, побуждая отчаянно барахтаться, пытаясь скорее вырваться из этого тряпичного плена.
Видимо, не зря в своей прежней жизни я предпочитала светлые стены, простую белую мебель, крупные зеленые растения и природные материалы в декоре. Ничего тяжеловесного и монументального. Просторный, наполненный воздухом и светом интерьер. Полная противоположность того, что встретило меня на новом месте жительства в Андолоре. Привыкнуть к такой перемене было сложно. Иногда мне казалось, что высокие мрачные стены оживают и начинают медленно сдвигаться, намеренные во что бы то ни стало превратить меня в этакий сдобный блинчик.
Хронические приступы клаустрофобии я не заработала лишь чудом. Адаптация к новым реалиям не была легкой, хотя, возможно, кто то бы и сказал, что мне повезло не оказаться на улице или не попасть в какое-нибудь место похуже. Наверное, осознание этого и помогло мне в конце концов привыкнуть в том числе и к угнетающей мрачной обстановке особняка.
И вот, когда жизнь, казалось бы, наконец хотя бы немного наладилась, я освоилась и даже обрела друзей, всё достигнутое грозил разрушить этот вынимающий душу невыносимый плач!
— Это что, молоко? — спросила я после того, как, должно быть с минуту, таращилась на столик с кувшином.
Последний был наполнен какой-то подозрительно знакомой на вид белой жидкостью. Увидь я такое на кухне, ни секунды бы не сомневалась что передо мной. Но заподозрить здоровенного брутального мужика, носящего среди своих врагов прозвище Палач, в том, что он балуется перед снов парным молочком… я так сходу как-то не решалась.
— Молоко, — совершенно будничным тоном подтвердил Рэт.
— А-а-а? — несколько растерялась я и, дабы как-то выкрутиться, попросила: — Можно и мне тогда стаканчик?
Не соизволив мне ответить, Рэтборн молча подошел к своей кровати. Поднял лежащую на ней раскрытую книгу и отложил в сторону на прикрытую ширмой прикроватную тумбу. Затем не спеша улегся, накрывшись одеялом по пояс.
Я шумно сглотнула, ошеломленная видом красивого полуголого мужчины, видимо, ожидающего меня в постели.
— Наверное, я лучше тут на диванчике прилягу, — мысленно отвешивая себе подзатыльники за глупость, неуверенно протянула и снова отчаянно покраснела.
Боже, да когда же это закончится? Что я, в конце концов, невинная институтка?! Но мой организм упорно игнорировал здравый смысл и десятилетие активной сексуальной жизни, продолжая реагировать на Рэтбона так, словно только сейчас достиг половой зрелости и впервые увидел пышущего тестостероном самца.
Вместо ответа в меня прилетела подушка, наряженная в шелковую жемчужно-серую наволочку. Ненавижу шелковое постельное бельё. Не знаю, какой ненормальный эстет решил, что это здорово. Лично я на нем всегда мерзла, подспудно сражаясь с ощущением, будто куда-то сползаю. Вот только привередничать время было не самое подходящее — хлопковых египетских простыней мне тут точно никто не предложит. Хорошо уже, что не гонят взашей.
Кое-как устроившись на ночлег, я задремала.
На этот раз для разнообразия чей-то жалобный мистический плач разбудил уже не меня, а Лорда. Впрочем назвать его мистическим, пожалуй, сильно себе польстить. Потому как во сне умудрилась разреветься я сама. Нет, мне всё так же слышалось чьё-то тоненькое, исполненное тоски и одиночества подвывание, однако, в этот раз я так прониклась услышанным, что непроизвольно начала подвывать ему в такт. Чем, похоже, нарушила сон своего соседа по ночевке.
— Хватить скулить, это невыносимо. — Он тряс меня за плечо, весьма грубо вырывая из тяжелого муторного сна.
— Прости, — вытирая текущие по щекам слезы, извинилась я и, подумав добавила, — те.
Потом махнула рукой, какие уж тут церемонии.
— Я что — плакала?
— Как призрачная вестница смерти Урша.
— Звучит как-то не очень.
— Не могу не согласиться.
— Почему ты со мной возишься?
Вопрос сам собой сорвался с языка, и я затаила дыхание, с трепетом ожидая ответа.
— А почему ты пришла сегодня ко мне?
Я вдруг задумалась. И в самом деле, почему? Ведь выбор у меня был. Ланзо я теперь вроде как нравилась. Каспар с самого начала не скрывал своего желания нырнуть в мое декольте поглубже. Хэйден вообще был самым человечным из всех и точно бы не отказал мне в приюте. Даже сумасшедший ундер не оставил бы своего любимчика, сиротку Рэджи на произвол судьбы. Лишь к пугающему меня до каких-то суеверных мурашек Волкеру я бы ни за какие коврижки не сунулась просить о помощи.
На самом деле, выбрать в качестве пугала для своего кошмара старшего из братьев, с точки зрения логики и здравого смысла, было самым неочевидным, если не сказать странным решением. И тем не менее, я практически на автопилоте заявилась на порог именно его комнаты.
— Может, у меня Стокгольмский синдром? — наконец озвучила первое более-менее подходящее под ситуацию пояснение.
Глава Тайного Приказа лишь слегка выгнул бровь, давая понять, что не знаком с диагнозами иномирной психиатрии.
— Ну, видимо, у меня сформировалась нездоровая привязанность к моему мучителю. Так психика защищает себя от чрезмерных страданий.
— Значит, я заставляю тебя страдать? — голосом мудрого Каа из советского мультика про Маугли уточнил Рэтборн.
Я хмыкнула.
— А может, ты просто несколько растерял свой ужасающий ореол бесчувственного мерзавца, когда защитил от Ланзо.
— Мой поступок был продиктован исключительно расчетом. Ты слишком уникальный и, не скрою, интригующий экземпляр.
— Взаимно, — решив не обижаться то ли на комплимент, то ли на очередное принижение моей упитанной персоны, парировала я.
— Так что тебе приснилось на этот раз? — решил вернуться к предыдущей теме Лорд.
— Снова кто-то плакал, да так горестно, что я, видимо, присоединилась.
— И что же, давно с тобой такое?
— Да уже ночей пять нормально поспать не могу. Дошла до такого отчаянья, что, как видишь, решила попроситься к тебе на постой. Вдруг присутствие другого человека, к тому же, сильного мага это прекратит.
— Допустим прекратит, а на другой день возобновится, что же ты, собираешься ночевать со мной в одной спальне и дальше?
И опять мои щеки налились жаром, вынуждая признаться:
— Так далеко я не загадывала. Да и идти сюда не собиралась. Однако же вот, пришла. Не иначе подсознание шалит… — палец многозначительно постучал по виску.
— Тогда вставай, — напугав перспективой изгнания, вдруг скомандовал Рэт.
— Зачем?
— Для чистоты эксперимента тебе всё же лучше лечь спать поближе.
— На кровать?
Воистину, сейчас, ведя этот нелепый разговор я чувствовала себя туповатым загипнотизированным бандерлогом.
— На кровать, — подтвердил Лорд и даже любезно донес до неё мою подушку-путешественницу.
Он погасил одним пасом руки магические свечи в люстре, и под потрескивание инфернального пламени в камине мы молча улеглись спать. Снова. Вправду, в этот раз уже все-таки в одной постели.
Сон, как назло, не шел. Где-то в глубине солнечного сплетения медленно разгоралась, уплотняясь и наливаясь тяжестью, странная настойчивая потребность. Беспокойно заёрзав, я постаралась прислушаться к себе, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Когда-то подобное я уже испытывала. Но вот когда? Перед мысленным взором тут же всплыла картинка моих спровоцированных вином истины видений. Момент, когда руки словно бы сами собой потянулись к Рэтборну в неодолимой жажде прикосновений. Словно мы были два магнита, силой своих полей обреченные сталкиваться друг с другом снова и снова.
Я наконец-то призналась себе, что уже довольно давно не могу находиться вблизи Лорда без навязчивой мысли хоть как-то его потрогать. Этому не находилось ни одного здравого, рационального объяснения и откровенно пугало. Может, безумие заразно и я тоже потихоньку обзавожусь коллекцией собственных бзиков? И всё бы ничего, да вот только необходимость прикоснуться к лежащему рядом мужчине с каждой минутой становилась всё сильнее. Испугавшись, что ситуация выйдет из-под контроля и я просто вцеплюсь в первую попавшуюся под руку часть тела Уркайского, шепотом позвала:
— Лорд Рэдборн.
И тут же поняла, как нелепо в уютной приватности темной спальни прозвучало это официально обращение.
— Да, Реджинальд, — помариновав ожиданием, немного погодя отозвался Рэт.
Причем, переход на «Реджи» красноречиво намекал, что невиданный аттракцион великодуший на сегодня явно подходит к концу.
— Похоже, у меня новая проблема.
— Скажи, Реджи, ты высиживаешь их, как курица яйца?
— Мне очень неловко об этом говорить… — не позволяя себя отвлечь или окончательно смутить, продолжила я, — но… можно я возьму вас за руку?
Над кроватью повисла практически осязаемая тишина. Потребность моя нарастала, и я уже просто вцепилась в одеяло, упрашивая себя не делать глупостей.
Широкая прохладная ладонь накрыла мой стиснутый кулак с зажатым в нем клочком пододеяльника. Будто маленькие жужжащие разряды шаровых молний заскользили под кожей от места нашего соприкосновения. Сразу стало легче и дышать, и мыслить. В голове прояснилось, посылая по телу эндорфины невесомости.
Я широко зевнула, чувствуя, как успокаиваюсь и буквально проваливаюсь в сон, не успев расспросить о самом важном. Здесь явно замешана магия — было последнее, о чем я успела подумать, прежде чем отключиться.
Этот сон, вроде бы, был как все, но всё же какой-то другой.
— Где мама?! — бойко и требовательно спрашивал у невысокого лысеющего господина светловолосый мальчик лет пяти с необычайно серьезными сизовато-серыми глазами.
Они находились в детской, богато, но как-то бездушно обставленной. Всё, в основном, полки с книгами, учительский стол и пара парт. Из игрушек — только деревянная лошадка и десяток солдатиков. В углу ведро с прутьями. На черной меловой доске какие-то надписи с датами и дерзко пририсованный с краю маленький парусный кораблик.
— Я отвечу тебе только один раз и только потому, что ты мой сын. Любого другого щенка, посмевшего разговаривать со мной в таком тоне, я бы приказал утопить. Тебе ясно?
На приятном, до крайности взволнованном лице ребенка проступил испуг, но малыш крепился, не позволяя себе ни плакать, ни отступать.
— Молодец. Смотрю, прошлый урок ты усвоил хорошо и порка научила тебя не распускать нюни. Твоя мать теперь будет жить при монастыре. Состояние её здоровья больше не позволяет ей исполнять свой долг передо мной. Поэтому скоро у тебя будет новая матушка. А об этой забудь. Знай, сын, женщин может и должно быть много. Это полезно и правильно для мужчины, обличенного властью, но все они ничто — заготовка человека, так никогда и не способная наполниться истинной силой! Буквально каждая из них лжива, немощна и порочна. Им нельзя доверять и глупо привязываться. Запомни — ни одна из них не должна влиять на твои решения и отвлекать от высокой цели. Так какова твоя цель? — вдруг тоном строго экзаменатора спросил мужчина.
— Верно служить короне, — не задумываясь, словно на автомате, отрапортовал малыш, хотя было видно, как перехватывает его дыхание от ужаса внезапно осознанной потери.
— Где моя мама? — вновь задал вопрос тонкий детский голосок, и я было подумала, что мой сон закольцевался, как иногда бывает, если мозг истощен постоянным напряжением.
Но последовавший вслед за вопросом ответ и будто выплывшая из тумана картинка показали, что сюжет и действующие лица всё же сменились.
— У тебя нет мамы, — полным желчи и неприкрытого злорадства голосом заявила сухая, длинная, как жердь старуха с сальной кичкой на макушке.
— А папа? — не отставал малыш, тоже мальчик только с такими чудесными белокурыми волосами, что они практически искрились серебром в лучах солнечного света.
Ребёнок стоял у арочного окна, обрамленного грязными кружевными занавесками. Худой до синевы, с запавшими печальными глазами и ссадиной на скуле.
— Отца у тебя тоже нет. Ты — зловонная отрыжка болотного жмяка. Он тебе и папка, и мамка, — видимо, очень довольная собой, старуха разразилась громким каркающим смехом.
— Запомнил? Повтори! — вдруг потребовала она.
Вжав голову в плечи, мальчик молчал.
— Повтори, я сказала! — вцепившись в нежное детское ухо и потянув его вверх, злобно прошипела ведьма.
— Зловонная отрыжка болотного жмяка, — послушно пропищал ребёнок, обливаясь слезами.
Этот писк… Он иглой вонзился в мой мозг, и я открыла глаза, с несказанным облегчением выныривая из самого жуткого в моей жизни кошмара.
***
Судя по полоске света, что проникал в спальню через зазор в портьерах, на дворе стоял день. Я повернула голову, но ожидаемо наткнулась на пустоту, и лишь вмятина на соседней подушке свидетельствовала о том, что эту ночь я и в самом деле провела в одной постели с Лордом.
Отчего он меня не разбудил и в нарушение собственного приказания позволил пропустить урок? Неужели проявил милосердие и, памятуя о недавней бессоннице, позволил банально выспаться? В любом случае разлёживаться в чужой кровати дальше не стоило. И так было не очень понятно, как после произошедшего станут выстраиваться наши с Рэтом отношения.
В голове снова бешеной чехардой заскакали стайки вопросов, которые я очень сильно возжелала ему задать. Особенно волновала тема прикосновений. К тому же, сон… Я отчетливо помнила все его детали, поэтому не составило труда узнать в одном из детей самого Рэта, а в невысоком мужчине, убежденно вещающем о никчемной природе каждой женщины, его отца — ундера Уркайского.
Таким непростительно жестоким и вызывающим отвращение я дядюшку Цвейга видела впервые. Определенно, теперешним сумасшедшим он нравился мне гораздо больше. Как можно столь цинично и бесчувственно обращаться с собственным ребенком? Сердце болезненно сжалось. Ничего удивительного, что несмотря на все привилегии и роскошь, стены этого огромного дома едва ли не чернели от пропитывающего их всеобщего несчастья.
Вновь замотавшись в одеяло, дабы не светить перед возможными свидетелями голыми ногами, вся погруженная в думы, я двинулась на выход. И всё же, что это было? «Кино» моего воспаленного подсознания, или очередные фокусы чужого мира? Вряд ли при всём богатстве своего воображения я могла бы породить столько примечательных деталей.
Чисто интуитивно я склонялась к мнению о том, что мне каким-то образом удалось подглядеть реальный эпизод из далекого детства Рэта. Но в таком случае, кто тогда тот второй мальчик?!
Если я надеялась вернуться в своё покинутое ранее гнездышко никем не замеченной, то мой план с треском провалился. Стоило только высунуть нос за порог чужой спальни, как дверь соседней комнаты распахнулась и я оказалась застигнута, считай, с поличным.
По выражению потрясения, застывшего на красивом породистом лица Хэйдена, сразу стало ясно — сюрприз для него неприятный. В глубине желтых глаз мелькнуло изрядно покоробившее меня то ли разочарование, то ли брезгливость. А скорее, всё вместе. Вдруг от мужчины повеяло таким обжигающим презрением, словно я продала родину. Причем сделала это за бесценок.
— Вот только не надо поспешных выводов, — не дожидаясь язвительных комментариев, первой подала голос.
Мириться с неозвученным, но совершенно точно вынесенным приговором, я не собиралась.
— Выводов? — делано удивился «принц».
— Именно. Мы не любовники. Меня привела сюда чрезвычайная ситуация, — хотелось сказать просто по-русски ЧП, но боюсь, на Притэе подобная аббревиатура в ходу не была.
Привалившись плечом к деревянному обналичнику, Хэйд изобразил заинтересованность. А то, что я так и осталась стоять на одну половину в коридоре, на другую — в спальне его брата, причем в скандальном виде и босая, его совершенно не смущало.
Я нахмурилась. Отчего-то в этом семействе очень любили ставить меня в щекотливые ситуации, а потом с любопытством наблюдать, как я из них выпутываюсь. Особенно поднаторел в сим виде «спорта» наш признанный красавчик, художник и поэт.
В большинстве случаев я на подобное даже и не думала обижаться, легко делая скидку на далекие от трепетных отношения между отцом и братьями. Жесткие, если не сказать жестокие пикировки — суровая обыденность особняка Уркайских. Пожалуй, можно даже сказать, что меня то они провоцировали скорее для вида. Без серьезного намеренья уколоть как можно больнее. В адрес же друг друга подобной лояльности никто не выказывал. Что откровенно удручало и, со временем, я стала пытаться эту ситуацию как-то изменить.
Хэйден данный порыв, по-моему, раскусил первым, после чего я часто стала замечать, как теплеют его хищные глаза каждый раз, едва мы с ним где-нибудь пересекаемся. А в общем-то он даже и не скрывал, что их новая приживалка ему симпатична. Я такое расположение ценила. И отвечала взаимностью. Поэтому произошедшую перемену принимать не хотела и не могла.
— Да брось, Реджи, всё же так очевидно. Ты пошла легким путем и легла под моего братца, чтобы закрепиться в доме и получше устроиться, — отчего-то вдруг решив действовать прямолинейно, что для него вообще-то было совсем не свойственно, припечатал Хэйден. — Дальше что? Попросишь его об индивидуальных уроках?
— Нет, конечно! Точнее, не сразу, — возразила ему тоном записной соблазнительницы с изрядной порцией откровенного сарказма. — Для начала я продолжу своё победное шествие по койкам Уркайских. Представляешь, как хорошо я устроюсь в таком случае?!
Изобразив бурное предвкушение, я вытаращила глаза и якобы задохнулась от восторга.
— Сомневаюсь, — неожиданно оттаяв, ответил Хэйд. — Общая женщина — трудная для нашей семьи тема. В таком случае, устроишься ты тут совершенно точно преотвратно.
— В каком смысле, общая женщина — трудная тема? — я мгновенно заглотила крючок.
— Видела портрет в кабинете нашего Палача?
Я кивнула. Конечно видела, примечательное полотно.
— Как думаешь, кто на нём изображен?
— Неизвестная красавица? — просто потому, что нужно было что-то ответить, ляпнула первое попавшееся.
— Отчего же неизвестная? Очень даже известная. Её звали Карма. Она была моей невестой, но замуж вышла за Рэтборна.
Вот теперь я вытаращила глаза по-настоящему. Такая бомба, а я не при параде.
— У Рэта есть жена?! — сразу решила выяснить самое главное.
Не говоря о том, что подобная новость в свете прошедшей ночи очень неприятно била по нервам, так еще и банальное любопытство срочно желало знать, куда эта сама Карма подевалась? Или её подевали?
Подумать только — Карма! Вот это ирония. Насколько я успела узнать, подобного понятия в Андолоре не существовало, но зато сам принцип кармической расплаты, видимо, работал исправно. По крайне мере, я сильно подозревала, что подробности истории эту теорию подтвердят.
— Была, — голос Хэйдена прозвучал как-то уж чересчур сухо.
— Она умерла?
— Нет, — принц усмехнулся. — Рэт просто аннулировал брачное соглашение и выслал её из страны.
— А как же ты?
— А причем здесь я?
Я приподняла брови и, кажется, даже притопнула ногой. Посылая что-то вроде сигнала — не нужно морочить мне голову.
— Притом, что сначала это была твоя невеста. Она тебе нравилась?
Хотелось спросить прямо любил ли Карму Хэйд, но я решила не напирать. Следовало не вспугнуть этот поразительный приступ откровенности, особенно учитывая обстоятельства, время и место. И мои, черт возьми, уже порядком окоченевшие ноги!
— Нравилась? Пожалуй.
— Сильно?
— Весьма.
— Тогда как так вышло, что замужем она оказалась за Рэтом? И почему они развелись?
— Слишком много вопросов для прогуливающего уроки мальчишки, — внезапно ушел от вопроса Хэйден.
От досады хотелось кусать локти, но, увы, поток откровений, судя по всему, на сегодня иссяк. Касательно темы Кармы — так точно.
— В таком случае, давай договоримся. Откровенность за откровенность и всё такое… — решила на всякий случай расставить точки над «i», прежде чем мы окончательно завершим этот разговор. — Близость с мужчиной у меня может стрястись только в двух случаях. Во-первых, по причине большой и сильной любви. Во-вторых, по не менее большой и сильно внезапной страсти. Я тебя не шокирую, нет?
Хэйден тихо рассмеялся и покачал головой.
— Так вот, — продолжила объяснять, — пока у нас с Лордом Рэтборном нет ни первого, ни второго. А пришла я к нему, потому что мне была нужна помощь. И надо отдать твоему брату должное, он мне действительно помог.
— Пока? — вычленив из всего сказанного одну-единственную деталь, переспросил Хэйд.
Я пожала плечами. Хотела ещё развести в стороны руки, но тогда бы моё одеяло просто свалилось. Начинать же карьеру стриптизерши я в это утро никак не планировала.
Вот только моя пантомима в качестве ответа Хэйда не удовлетворила. Он всё больше хмурился и, устало вздохнув, я таки закрыла за собой дверь с ехидной птицей. Затем перехватила половчее одеяло, в которое куталась, и решительно двинулась в другой конец длиннющего коридора. Договорить можно и по пути.
— Не могу ничего тебе обещать, — оставляя принца за спиной, покаялась я. — Не люблю врать. Да и жизнь в последнее время преподносит сюрприз за сюрпризом.
Хэйден оторвался от стены и ожидаемо последовал за мной.
— Подпускать Рэта так близко — опрометчиво, — соизволил предостеречь принц. — Он не слишком-то добр к своим любовницам. Во всяком случае, не стоит рассчитывать, что пребывание в его постели как-то тебя защитит. Скорее уж наоборот.
— Не думаю, что мне есть о чем волноваться. — Я легкомысленно взмахнула рукой. — По-моему, я ему интересна исключительно как неопознанный магический объект.
«Почти что НЛО», — добавила про себя. Из-за спины донесся полный скепсиса смешок.
— Ты себя недооцениваешь, Реджи.
Трудно было не услышать звучавшего в мужском голосе снисходительного самодовольства. Кое-кто, не нарушая традиции, отлично веселился за мой счет. Однако, едва я, достигнув своей комнаты, взялась за дверную ручку, желтоглазый тут же поспешил задать главный вопрос:
— Так что за помощь тебе вдруг срочно потребовалась посреди ночи?
Пришлось проявить вежливость и коротенько рассказать про навязчивый звуковой феномен, а заодно и про полный трагизма сон, который приснился под утро. Впрочем, большую часть подробностей я опустила. Отчего-то мне казалось, что доверить данную информацию Хэйду в обход Рэта — значит предать то зарождающееся доверие, которое сегодня ночью вдруг завитало над кроватью Лорда.
Вот только новость о явившемся в ночном видении ребенке вызвала у Уркайского странную реакцию. На одно едва уловимое мгновение он весь подобрался и замер. В глубине расширившихся зрачков завораживающе замерцала ожесточенность непонятного происхождения.
— Давно ли, Реджи, ты гуляла по нашему саду? — тоном коварного змея вдруг спросил меня Хэйд.
— Да я вообще по нему не гуляла, — удивилась я. — Если, конечно, не считать прогулкой путь до тренировочного павильона. А с чего ты об этом заговорил?
— Юному растущему организму, особенно твоему, решительно необходим долгий моцион на открытом воздухе, — игнорируя моё недоумение, продолжил развивать странную тему недопринц.
И вообще, на что это он намекает? В каком смысле растущий? Я же только похудела!
— Сегодня, — совсем сбив с толку, безапелляционно заявил он.
— Что — сегодня? — Я почувствовала, как начинаю закипать из-за нелепости навязанного диалога.
— Самое время тебе познакомиться с дальней частью сада…
Пришлось присмотреться к желтоглазому повнимательнее.
— Ты что, пьян?
В ответ Хэйд лучезарно улыбнулся.
— Поверь мне, Реджи, тебе и в самом деле очень туда нужно…
Конечно, я догадалась, что он не слишком прозрачно на что-то намекает, вот только неприятное чувство, будто меня хотят использовать вслепую, не отпускало. Всё же от этих сумасбродных новых родственничков можно было ожидать чего угодно.
— Ладно. Я подумаю, — желая, чтобы меня побыстрее оставили в покое, проворчала я. — Сейчас мне всё равно некогда, нужно спешить на обед к дядюшке.
— А обеда не будет, — в очередной раз огорошил новостью Хэйд. Причем я уже почти скрылась в своей комнате, устав вести дурацкую беседу на пороге.
— Почему? — пришлось вновь распахнуть было закрывшуюся дверь и выглянуть в коридор.
— Вообще-то у нас тут с самого утра пасется целое стадо лекарей. У отца припадок, — без намека даже на малейшее беспокойство, с готовностью сообщил принц.
Я схватилась за сердце, совершенно перестав волноваться о свалившемся таки к ногам одеяле.
— С утра?! — ужаснулась я, терзаясь от чувства вины за то, что у «дедушки» беда, а я то отсыпаюсь, то точу лясы. — Насколько всё плохо?
— Что именно тебя интересует? Не отправился ли он к нашим славным предкам в преисподнюю, где ему, без сомнения, самое место? Или, быть может, не обернулось ли его безумие в этот раз против тебя?
Разговор определенно переставал быть томным.
— Давай обменяемся мнениями на сей счёт попозже, — сильно стараясь удержать себя в руках и не настучать Хэйду по башке, сказала я насколько могла примирительно. Хотя, его ядовитый намек на то, что в этот раз поехавшая крыша Ундера могла дать крен в другую сторону, таки достиг своей цели.
Я искренне переживала за старика, но и страх за свою судьбу продолжал отравлять моё существование. В конце концов, чужое безумие в качестве фундамента нормальной стабильной жизни — так себе основа. Будучи умным человеком, Хэйден это прекрасно понимал и не чурался мне об этом лишний раз напомнить.
Сначала я думала, что ему просто нравится «отрывать мухе крылья» и смотреть, как суетливо в панике она носится. Но затем, после нескольких дней подобных «тренировок», в какой-то момент вдруг осознала, что каким-то волшебным образом почти перестала так сильно бояться неопределенности собственной судьбы. Видимо, бесконечные попытки раковырять эту занозу, в конце концов, меня с нею примирили.
Однако смириться и наплевать — вещи разные. Потребность как можно скорее нестись к постели больного овладела мною всецело. А то знаю я этих эскулапов, ещё чего доброго залечат моего дедушку до смерти.
— Я могу его увидеть?
На лице Хэйдена проступило удивление. Складывалось такое впечатление, что моё желание навестить больного — нечто противоестественное.
— Понятия не имею. Мне о его состоянии докладывают слуги.
— Всё с вами ясно, господин Уркайский.
Я утомленно вздохнула и, скомканно попрощавшись, поспешила наконец переодеться.