5. Таинственный сад
глава пятая
ТАИНСТВЕННЫЙ САД
Встречается такая любовь, что лучше
её сразу заменить расстрелом.
Фаина Раневская
Пробираясь через заросли не в меру разросшейся живой изгороди, я никак не могла перестать задаваться вопросом: «Какого черта я делаю?» Как назло, весь день моросил дождь и пострадавшие по моей вине кусты изощренно мстили, выплескивая на одежду накопленную влагу.
За минувший месяц в Андалор окончательно пришло лето. Жаркое и солнечное. Поэтому зарядивший с утра вялый монотонный дождик хотя и был очень кстати, но существенно вопрос с порядком утомившем всех зноем не решал. Из-за поднимающегося от земли влажного пара я чувствовала себя посетителем бани.
Волосы распушились и завились мелким бесом. Одежда намокла и противно липла к обильно потеющему телу. Я устала и пришла в крайнее раздражение, но отчего-то с упорством мула продолжала переть сквозь заросли запущенной части сада.
Вообще, факт запустения как-то не вязался с царящим в остальной части поместья строгим, никогда и ничем не нарушаемым порядком. Возникало справедливое подозрение, что в случае с удаленной частью сада, сделано это было намеренно. Наверное, именно это бросающееся в глаза несоответствие и побуждало меня упорно продолжать свою «прогулку».
Сначала, спеша на этаж, где располагались комнаты дядюшки Цвейга, я даже и не помышляла высовывать сегодня свой нос на улицу, особенно учитывая противную морось. Но ближе к вечеру, наконец-то отбив бедного старика от не вызывающих доверия эскулапов, вдруг поймала себя на непонятном беспокойстве. Словно что-то невидимое и настырное толкало меня в спину, побуждая куда-то поспешить. Я даже не сразу осознала, в чем именно дело. Пока, не пройдя в сто первый раз мимо окна в своей спальне, не зацепилась взглядом за тропинку, по которой однажды промчалась та загадочная черная карета. Промчалась и словно растворилась в неизвестности.
Конечно, с того времени любые следы, говорящие о том, что данное передвижное средство было реально, а не привиделось, полностью исчезли. И все же, я вдруг буквально подпрыгнула на месте от острой необходимости наконец-то разрешить для себя эту загадку и понять, куда так стремительно несли черную-черную карету, запряженные в неё черные-черные кони.
Так я оказалась в этих проклятых зарослях, которые всё не кончались и не кончались. Впору было забеспокоиться и повернуть назад, так как я уже минут тридцать стала сомневаться, что смогу быстро отыскать дорогу назад. Уж точно не с моим топографическим кретинизмом.
Вот только сдаваться, так и не обшарив все дальние рубежи поместья, я теперь точно не собиралась. Раз уж ни превратности погоды, ни многочисленные царапины, ни даже дырка на единственных более-менее сносных штанах не заставили меня повернуть назад, то и риск проплутать в зарослях до ночи вряд ли что-то изменит.
Вообще, по жизни я была человеком малость ленивым и питающим большую тягу к размеренности и комфорту. Большинство вопросов легко решала благодаря чувству юмора и врожденной дипломатичности, как говорится, без лишних телодвижений и надрыва. Но иногда, под воздействием неблагоприятных обстоятельств, я могла превратиться в настоящий таран, впадая в состояние крайнего непримиримого упрямства. Тогда никто не мог со мной совладать, и, уж тем более, теперь меня не остановят омытые дождем заросли.
В конце концов миновав самую дремучую часть сада, я вдруг вышла на расчищенное пространство. Под ногами, благоухая одуряющим ароматом летнего луга, медленно увядала свежескошенная трава. Огибая массив из одичавших слив, вилась узкая грунтовая дорожка. Там, где перемешанная с песком земля, видимо, была наиболее мягкой, даже просматривалась оставленная большим каретным колесом колея.
— Бинго! — проворчала я себе под нос и поспешила выйти на дорогу.
В сапогах противно хлюпало, но хотя бы перестало лить с неба.
Некогда красивый, построенный в романском стиле дом, возник передо мной как-то внезапно. Несмотря на присущий данному архитектурному направлению совершенно особый утонченный романтизм, выглядел он крайне запущенно и неприветливо. В украшенных витражами окнах местами не хватало стекол. Тяжеловесная двустворчатая дверь со следами искусной резьбы едва держалась на массивных проржавевших петлях. Крыши над двумя декоративными башенками по углам здания пестрели дырами и прогнившими кровельными балками. Штукатурка некогда приятного кремового цвета вся покрылась трещинами, плесенью и мхом. Чуть поодаль справа виднелись хозяйственный постройки, как ни странно пребывающие в гораздо более ухоженном состоянии, чем сам дом. Немного в стороне, слева, под кронами молодых дубов стояла криво сколоченная скамейка.
Сама не знаю, отчего я вдруг пригнулась и, стараясь как можно меньше шуметь, нырнула за куст шиповника. Так и сидела, затаившись, ожидая неизвестно чего. Впрочем, не прошло и десяти минут, как моя импровизированная засада принесла первые плоды.
Раздался скрип перетруженного металла, и на поросшее сорняками щербатое крыльцо вышел мальчик. Тот самый, из моего растревожившего душу сна. Он словно в нерешительности замер в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу. В руках его, бережно прижатый к груди, виднелся замызганный одноухий заяц, чья многострадальная правая лапа вот-вот должна была отвалиться, так как держалась на честном слове и остатках гнилых ниток.
Словно радуясь появлению малыша, сквозь облачные прорехи наполовину прояснившегося неба на крыльцо упал сноп солнечного света, отчего поразительно светлые волосы ребенка так и вспыхнули серебром. Почти как новогодняя ёлочная канитель.
Я даже затаила дыхание, до того это было удивительно и красиво.
Вдруг ребенка словно толкнули в спину и, не удержавшись на ногах, он кубарем полетел по ступеням, только чудом не свернув себе шею.
На чистых инстинктах я было кинулась к мальчику, но он проворно вскочил на ноги, вытирая рукавом капающую из носа кровь. Больше всего пугало то, что ребенок не плакал.
На крыльцо с видом владычицы морской вышла тощая морщинистая баба, второй персонаж всё того же сна. Нечего было и гадать — эта гадина и толкнула бедного ребёнка. Она самодовольно скалилась, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как пятилетний мальчик беспомощно пытается остановить кровотечение.
Тогда это и случилось в первый раз. Мой темный потенциал, пробужденный такой лютой, такой яростной животной ненавистью, что стало трудно дышать, вдруг встрепенулся и расправил крылья. Я даже увидела их каким-то странным боковым зрением. Черные и могучие, все в ореоле огненных искр. На ум пришло сравнение с этаким ангелом мщения, но в голове тут же прогудело. Нет, не ангел, а феникс — черный феникс. Карающий своих врагов, даже если огонь мщения сжигает и его самого.
И, кажется, феникс избрал свою первую жертву.
Покинув укрытие, я решительным шагом направилась к дому. Уже принявшаяся увлеченно и с азартом травить травмированного ребенка баба настолько увлеклась, что не заметила моего присутствия, пока я с ней не заговорила.
— Ты сгоришь изнутри! Ты будешь гореть столько дней и ночей, сколько оскорблений, унижений, тычков, ударов и издевательств сказала или совершила в адрес этого мальчика! Ты будешь гореть и молить его о прощении, и только слова искреннего раскаяния будут приближать желанный конец агонии!
Мой голос звучал низко и гулко, словно я говорила, прижав к губам металлическую трубу. А в конце жуткой речи, от которой все волоски на теле встали дыбом, я почувствовала, как от солнечного сплетения поднимается такой нестерпимый жар, словно сама лава желает вырваться наружу. Очень быстро это ощущение стало таким острым, что рефлекс буквально заставил меня открыть рот и выдохнуть прямо в лицо онемевшей от потрясения негодяйке.
— Да ты сумасшедшая! — было возмутилась она и тут же осеклась, вдруг схватившись за живот.
Женщина в ужасе вытаращила на меня глаза и, жалобно скуля, убежала куда-то в дом.
В то же мгновение, как вместе с выдохом меня покинул жар, я вновь почувствовала себя собой. Обернувшись к замеревшему в настороженной неподвижности мальчику, я присела перед ним на корточки и постаралась как можно более тепло и открыто ему улыбнуться.
Секрет маленького плачущего приведения был раскрыт. Теперь я точно знала, чей плач ночь за ночью продолжал взывать ко мне о помощи.
— Привет. Ты знаешь, один чудесный мальчик очень сильно и упорно звал меня…
— И ты пришла? — невероятно серьезно для столь юного человечка тут же спросил ребенок таким тоном, словно боялся поверить.
— И я пришла — чувствуя, как слезы сами собой так и катятся из глаз, подтвердила я.
В том же месте, где ранее пламенел пожар разрушительной ярости, расцветала любовь — неотвратимая и всё исцеляющая. Как бы дальше ни сложилась моя жизнь, кем бы ни оказался этот измученный ребенок, сердцем я знала — нет на свете силы, способной теперь нас с ним разлучить.
Протянув руку, я терпеливо ждала, когда мальчик решится вложить в неё свою худенькую, если не сказать тощенькую, ладошку.
— А что, госпожа Периза теперь умрёт? — ещё сильнее прижимая к себе потрёпанного зайца, спросил он.
— Крыса она, а никакая не госпожа, — стараясь не пугать ребенка своим гневом в адрес этой недоженщины, как можно спокойнее сказала я. — И по правде, я не знаю, что с ней случится… Но если она и испустит дух, то слёзы лить по ней не стану.
— Я тоже, — наконец взяв меня за руку, согласился мальчик. — Она плохая.
От ощущения тонких хрупких детских пальчиков в ладони щемящая нежность затопила всё моё существо. Я была готова снова расплакаться. Но понимая, что ребенку нужна сильная опорная фигура способного защитить и позаботиться о нём взрослого человека, сдержалась.
— Вот и правильно. Зло должно быть наказано.
Эта незамысловатая истина очень понравилась малышу и он робко улыбнулся.
— Давай присядем? — Медленно, опасаясь напугать его резкими движениями, я поднялась с корточек и указала ему в сторону садовой скамейки.
Поняв по едва заметному кивку, что мальчик не против, повела его под тенистое сплетение дубовых крон, где она и располагалась. Мы уселись, совсем не обращая внимания на влажную после дождя древесину.
— А теперь давай мы с тобой познакомимся, — решила продолжить наше общение, выяснив самое главное.
Вот только от перспективы этого, казалось бы, простейшего и самого, что ни на есть, обыденного действия малыш весь побледнел и затрясся.
— Что случилось, солнышко? Я тебя чем-то напугала?
Мальчик молчал, снова отгораживаясь от мира своим побитым жизнью зайцем. Я задумалась. Вспомнились детали сна, где ребенку внушались всякие мерзости о нём.
— Может, ты не знаешь как тебя зовут, или тебе просто не нравится твоё имя?
Мальчик смотрел на меня во все глаза, то ли с ужасом, то ли с безграничным удивлением. Затем моргнул, да так выразительно, что я тут же поняла — моя догадка верна.
— Это не страшно. Мы обязательно узнаем твоё настоящее имя. А все те гадости, которые тебе говорили, так и знай, неправда. Просто это были гадкие люди, а гадкие люди делают гадкие вещи. И верить им не нужно. Ну а если вдруг узнать твое настоящее имя у нас по каким-то причинам не получится, не беда! Ты сам выберешь то, которое тебе понравится больше всего. Договорились?
Чем больше я говорила, тем светлее становилось лицо у мальчика. Тень страха постепенно растворялась, а на щечки, по-детскому округлые, даже несмотря на общую худобу, возвращался румянец.
— И я смогу выбрать любое-любое-любое имя, какое захочу? — удивился он.
— Совершенно любое. А собственно, что нам мешает сделать это прямо сейчас? Пускай это будет твое запасное имя. У меня же их тоже два.
Кажется, удивить ребенка ещё сильнее я просто не могла.
— Целых два?! — воскликнул он, почти подпрыгнув.
— Да, — таинственно протянула я. — Основное — Ада, а домашнее — Реджинальд. Или Реджи, если коротко.
— Но ведь так зовут мальчиков, — не поверил мой маленький собеседник.
Я пожала плечами и улыбнулась.
— Вот такая я необыкновенная.
Данное объяснение, похоже, полностью удовлетворило малыша. Всё же, несмотря на тяготы своей жизни, он не утратил способность верить в чудеса и всякие волшебные странности.
— Итак, ты уже знаешь, какое запасное имя тебе бы хотелось?
— Тайран, — робко, заикаясь так, словно его горло не желало выпускать на свет эти звуки, тихо-тихо ответил мальчик.
— Тайран, а для родных и друзей — Тай? Правильно? — преувеличенно бодро повторила я, демонстрируя и своё одобрение, и то, как гордо и красиво может звучать выбранное имя.
Дождавшись очередного робкого кивка, продолжила:
— Замечательно ты придумал. С удовольствием буду так тебя называть.
Мы немного помолчали. Я осмелилась прикоснуться к детскому плечику и осторожно его погладить. Как дикий, но истосковавшийся по ласке зверёк, малыш то и дело вздрагивал, но не отстранялся. Словно внутри у него шла борьба между порывом убежать и остаться.
— А ты ещё ко мне придешь? — внезапно спросил он с какой-то невероятно ядовитой обреченной надеждой.
Будто не верил в это, но страстно желал и не знал, как подобное пережить. Мысль о том, что теперь есть на свете человек, который его никогда не бросит, даже не приходила ему в голову.
— А я никуда и не ухожу. — Вытерла предательскую слезу, которая всё-таки сорвалась с ресниц. — Я же так долго тебя искала.
— Искала? Меня?! — почти захлебываясь от эмоций, переспросил белокурый ангелочек.
— Именно тебя! — Я старалась звучать как можно убедительнее, потому что говорила чистую правду.
В своем родном мире я уже потеряла одного ребенка, так и не обретя счастье хотя бы раз подержать его на руках. Теперь же, в мире чужом, случилось какое-то невероятное чудо. Я получила шанс позаботиться пускай о рожденном не мной, но душою узнанном замечательном маленьком мальчике. И этот шанс я ни за что не упущу!
— Поэтому теперь ты и я — вместе. Куда я — туда и ты, куда ты — туда и я.
— Значит, ты будешь моей мамой? — сделал единственно возможный для пятилетнего мальчугана вывод Тай.
— Только если ты этого хочешь. — Зная, что буду просто раздавлена если он ответит «нет», я всё же сделала то, что была должна — дала ребёнку выбор.
— Я… — голос у него срывался. — Я… — рот кривился в сдерживаемых рыданиях. — Очень хочу.
Сказал и заплакал тоненько, словно заскулил. Я прижала его к себе, сбивчиво тараторя всякие утешительные глупости, уже даже и не пытаясь сдержать поток очистительных слёз.
Рыдали мы под дубом долго. Сидели ещё дольше, так как истощенный переживаниями Тай уснул, свернувшись калачиком и устроив голову у меня на коленях. Я не стала его будить, позволяя малышу подремать и успокоиться.
Пока он сладко сопел, я лихорадочно пыталась придумать план, благодаря которому в особняке Уркайсих появился бы ещё один квартирант. Вот только ребенок не монетка, в карман его не спрячешь. Да и учитывая, что проживал он на территории приютившего меня семейства, о его существовании явно знали. Я нутром чуяла, что каким-то невероятным образом вытащила из фамильного шкафа Уркайских здоровенный такой скелет.
Конечно, с точки зрения здравого смысла, проживая в особняке ундера на птичьих правах, я не могла давать Таю таких серьезных обещаний. Меня саму в любой момент могли попросить на выход или же и вовсе прикопать где-нибудь под деревцем, благо недостатка в них не было. Но потребность защитить ребенка здесь и немедленно развеивала в прах любые разумные доводы. Поэтому я просто прислушивалась к себе, к той могучей, рокочущей, темной силе, которая так же, как и моё сердце, мгновенно признала малыша, готовая на всё, дабы он больше никогда не знал боли и лишений. Для меня всё было решено.
И все же, как ни крути, придется узнать, кто такой Тай и где его настоящие родители…