Впрочем, и внутри плато, и за его пределами могла существовать организованная, хоть и трудная жизнь, в частности на равнине Сузианы, где расположились пасаргады. В таком негостеприимном окружении новые пришельцы с высот отрогов Аншана скоро стали поглядывать на богатые долины Междуречья.
Эти народности арийского происхождения прибывали волнами с конца III и до I тысячелетия до нашей эры. Обосновавшись в регионах с различными запасами ресурсов, захватив в своем потоке другие племена, эти народности представляли сложную смесь племен, имеющих, впрочем, сходный образ жизни и верований. Но довольно скоро их политические интересы стали расходиться. В отличие от первых ариев те, что пришли в начале IX века, испытали порою очень серьезную враждебность народов, осевших ранее их в долинах и на склонах гор. Так случилось с мидянами, занимавшими вокруг своей столицы Экбатаны (современный Хамадан) обширную территорию, доходящую на востоке до Демавенда и до пределов центральной пустыни Ирана. Таким же образом целый ряд племен, в том числе пасаргады, пришли из Урарту, с берегов озера Урмия, из региона Парсуа и поселились южнее, в Аншане и Персиде. Среди тех, кто пришел последними на азиатский Восток, были скифы и киммерийцы, захватившие северные районы Ассирии у границ с царством Урарту.
Все эти завоеватели двинулись с Кавказа не только в поисках земли и пастбищ, но и в надежде поживиться за счет чужого добра и богатств. Их нападения одно за другим совершались из района севернее озера Урмия, между Каспийским морем и озером Ван. Мелкие соседние царства пытались сопротивляться этим нашествиям, так же как и могучая Ассирия, которая вела время от времени войны против этих народов. Впрочем, между Ниневией и кочевниками-ариями порою устанавливалось даже сотрудничество. Но проводить постоянную политику по отношению к этим кочевым племенам для ассирийцев было очень трудно.
Племена скифов кочевали на огромной территории от Аральского моря до Дуная. Они пили кумыс и передвигались на новые пастбища в кибитках, домиках на колесах. Это были отличные наездники, они мастерски владели луком и коротким скифским мечом (акинаком), скальпировали врагов, а из их черепов делали чаши, чтобы пить из них кровь своих жертв. Поклонялись богу войны и обожествляли огонь, но настоящего культа у них не было, так как ни храмов, ни изображений божеств они не имели. Ассирийцы называли их женоподобным народом, поскольку их колдуны носили женскую одежду и говорили высоким голосом. Но Иеремия считал, что это «народ сильный, народ древний… Колчан его — как открытый фоб; все они — люди храбрые»[44].
Что касается киммерийцев, про них говорили, что живут они на краю света, в том месте, где «солнце не блестит». Гомер в «Одиссее» поясняет, что это жители окраины Европы, погруженной во тьму. На самом деле пришли они с Урала и в начале I тысячелетия заселили Северное Причерноморье до Фракии, где они имели постоянные контакты со скифами.
В отличие от скифов и киммерийцев мидяне занимали стратегически важные территории и старались укрепить свои позиции. Им хотелось выглядеть, особенно в глазах могучего соседа — Ассирии, как настоящее царство, политически организованное вокруг столицы.
Пасаргады присматривались к народам, преграждавшим им путь на запад; халдеи, ассирийцы, народы Малой Азии, все они были сплочены в некий блок культур, куда пасаргадам было трудно проникнуть. В региональном раскладе сил они выглядели просто как вассалы мидян.
Ассирийские владыки полагали, что из всех народностей, оказавшихся к востоку от их империи, только мидяне могли представлять опасность, но за организованное государство их не считали. Синаххериб, например, всегда относился к ним как к простым кочевникам, беспокойным и надоедливым. При Асархаддоне мидийский царь Фраорт собрал в одну коалицию племена скифов, киммерийцев и персов, после чего Ассирия признала Мидию как государство. Впервые ариям удалось создать державу, достойную этого названия, что не мешало армии Ниневии нападать на мидийскую территорию, а ассирийским воинам уводить коней во время многочисленных набегов. Все это ощутимо вредило суверенитету Мидии.
В 653 году Фраорт попытался создать новую коалицию. Но скифы уклонились, один из их вождей даже женился на ассирийской принцессе, и Ашшурбанипал, пришедший на смену своему отцу Асархаддону, захватил на территории Мидии несколько укрепленных поселков. Затем он дал решающий бой на равнине близ Раги[45]. Битва была жестокой. В разгар сражения множество пик и дротиков вонзилось в тело Фраорта, и он был повержен. Через несколько дней Экбатана была взята штурмом. Победа была полной. Вернувшись в Ниневию, царь ассирийский четыре месяца пировал со всеми, кто был вместе с ним в этом походе.
Мечты индийского царя о создании объединенного государства, казалось, окончательно рухнули. Воспользовавшись столь жестоким поражением мидян, скифы обосновались в Мидии. Они пробудут там двадцать восемь лет. Что касается персов, те все еще ожидали возможность утвердить свою независимость…
В Аншане в ту пору царем был Теиспес, сын Ахемена.
Молодому правителю, прямому наследнику основателя династии, помогли последовавшие затем события, как только он получил власть над народом, попавшим в вассальную зависимость. Стремление мидян к восстанию против ассирийцев в основе своей означало, что нация арийского происхождения, загнанная в глубь диких гор, могла соперничать с сильными и богатыми жителями долин. Как ни странно, поражение Фраорта придало персам уверенности. Конечно, мидяне были побеждены, но лишь из-за измены другой народности арийского происхождения, скифов.
По всей вероятности, Теиспес сумел воспользоваться ситуацией. Захватив Парсумаш и Аншан, он приглядывался к Парсе, часть которой ему уже принадлежала. Эта область, находившаяся к юго-западу от территории пасаргадов, представляла большую стратегическую ценность, особенно после поражения мидян и захвата Суз Ашшурбанипалом. Мидия побеждена, эламиты доживают последние дни, теперь Теиспес мог надеяться, что приближается час, когда он сыграет первостепенную политическую роль. И действительно, скоро его всадники захватили всю Парсу.
Власть Теиспеса теперь распространялась на восток и северо-восток ассиро-вавилонского региона и на все иранское плоскогорье. Теперь Теиспес должен был стараться не вызывать беспокойства местных властей, выглядеть как государство в государстве, участвовать в сложной игре создания союзов и их разрушения. Благодаря смелой политике Ахемениду удалось расширить свою империю. Теперь он должен был проявлять осторожность…
Владыка Асархаддон оставил любимому сыну Ашшурба-нипалу право наследования ассирийского трона, но другой сын ниневийского властелина, Шамаш-шум-укин, которому отец поручил княжить в провинции Вавилон, готовил восстание против своего брата. Для успеха в этом деле ему были нужны союзники, и он тайно вступил в переговоры с персами, занимавшими выгодные стратегические позиции и вместе с тем владевшими искусством ведения боя. Но Теиспес, понимая всю опасность действий против Ашшурбанипала, предпочел выпроводить посланцев Шамаш-шум-укина и сохранять нейтралитет, тем более необходимый его молодому, еще только набирающему силы царству. В 648 году, когда мятежный брат погиб после своего неудачного предприятия, царь Аншана порадовался, что сохранил сдержанную выжидательную позицию по отношению к великой ассирийской державе. Постепенно персы набирали силу.
Совершил ли ошибку Теиспес в конце жизни, разделив свою империю между двумя сыновьями: младшим — Ариарамной и старшим — Киром? Он отдал предпочтение младшему своему сыну, Ариарамне, который правил Парсой с титулом «великий царь, царь царей, царь страны Парса», тогда как Кир стал лишь «царем Парсумаша».
К 640 году, чуть больше полувека после основания династии Ахеменидов, два различных царства продолжают совершенно новую для персов традицию оседлой жизни. Кир, дед основателя Персидской империи, нареченного тем же именем, несмотря на право старшего сына, унаследовал провинцию, самую удаленную от центра цивилизации, а Ариа-рамна, дед будущего Дария, который продолжит дело Кира Великого, унаследовал провинцию, благодаря которой он оставался в контакте с мидянами и ассирийцами…
Будет ли Кир I доволен своей изоляцией, кстати, весьма устраивавшей персов на протяжении всего времени их присутствия в регионе? Предоставит ли он брату труд обеспечить международные связи персов? Не пришло ли время царю Парсумаша доказать стратегическое значение края, которым он правил и который служил восточными воротами всей ассиро-вавилонской группы стран?
Свое царствование Кир I начал с демонстрации осторожности и уступчивости. В том же 640 году, после катастрофического поражения эламитов в войне с Ашшурбанипалом, учитывая размеры Ассирийской империи, ее мощь, организованность, культурное развитие и популярность ее верований, Кир I, только что унаследовавший царство по соседству с Эламом, не имел иного выбора, как засвидетельствовать свою лояльность по отношению к Ашшурбанипалу. Но в те времена дать честное слово было недостаточно для того, чтобы приобрести доверие, и в соответствии с обычаем, распространенным тогда на Востоке, Кир I отдал царю ассирийцев в качестве заложника старшего своего сына Арукку.
И вот юный князь отправился в Ниневию, где годами ждал, пока политика его отца не внушит доверия Ашшурбанипалу и тот не сжалится над ним…
Мидяне же, по-прежнему порабощенные скифами, сознавая собственную слабость, предпочитали оставаться пассивными. Однако их царь Киаксар вовсе не был лишен амбиций или желания действовать, и первым его долгом было, естественно, сбросить скифское иго…
Смерть Ашшурбанипала в 630 году и приход к власти слабых и нерешительных царей, по логике вещей, должны были способствовать возрастанию воли мидийцев к независимости. В 625 году гибель скифских вождей во время ночной попойки позволила наконец Киаксару всерьез задуматься о крупном восстании против Ассирии. Наследники же Ашшурбанипала не могли и не хотели заключить союз с персами Ариарамной и Киром I, чтобы противостоять растущему влиянию Мидии.
Перед лицом конфликта, нарастающего между Ниневией, с одной стороны, а с другой — армиями вавилонян, мидян и скифов, предводители персов пребывали в растерянности. События 612 года, крах ассирийцев, застали их в странном положении. Теоретически они были вассалами мидян, потенциальными союзниками ассирийцев, недовольными соседями вавилонян. У них было мало надежд извлечь какую-нибудь выгоду из такого политического положения, в создании которого они вовсе не участвовали. Выручили их мидяне: после падения Ниневии новая империя была на вершине могущества, и Киаксар был недоволен тем, что персы разделены на два различных царства. Действительно, как можно было согласиться с тем, что великая империя, только что им построенная, будет расколота в самой многонаселенной своей части, тогда как он стремится именно к объединению племен ариев?
Незадолго до победы мидян и вавилонян над Ассирией, когда Кир I еще царствовал в Парсумаше, Ариарамна передал трон сыну своему, Аршаме. В 600 году царь Мидии решил объединить два персидских царства под властью сына Кира I, молодого и властолюбивого Камбиса. Мидяне не интересовались останками ассирийской державы, Навуходоносор думал лишь об усилении своего могущества в Вавилоне, а персы вступили в героическую фазу своей истории.
Мидяне уже стали ослабевать. Киаксар старел, он царствовал почти полвека и готовился передать трон своему сыну Астиагу, имя которого можно перевести как «метатель копья». При этом мидянам так и не были даны политические возможности окончательно выйти из их маргинального положения. Они по-прежнему оставались чужаками для цивилизаций, их окружающих.
При Камбисе персы стали тяготиться своим положением мидийских вассалов. У них на глазах мир постепенно менялся, организовывался и, как ни странно, победители ассирийцев, их братья по расе, не пользовались в достаточной степени тем преимуществом, какое давала им нежданно-негаданно изменившаяся ситуация. С этих пор политика Камбиса, какой бы амбициозной она ни показалась в 600 году, получила точную ориентацию: занять место мидян и диктовать свою волю всей Азии.
Сам того не желая, Астиаг облегчил персидскому царю эту задачу. Новый властелин Мидии больше всего хотел воспользоваться огромным богатством, которое оставил ему отец. «Метатель копья», вопреки своему имени, меньше всего любил воевать. «Роскошь, блеск и великолепие царили при дворе Астиага. Царь был всегда пышно одет, лицо покрыто гримом, глаза подведены, недостаток волос покрывался чужими волосами». Мидяне же «любили жить в изнеженной томности, носить ярко-красные одежды, ожерелья и браслеты». Потомки воинов и охотников ездили не на боевых колесницах, а в богатых парадных повозках, охотились на дичь в парках и заповедниках. Народ стал подражать Астиагу.
Роскошь делает человека боязливым, и царь Мидии не избежал этой участи. Эгоцентричный, суеверный, жестокий, он боялся собственной тени. Ему представлялась опасной даже собственная дочь только потому, что рождена была в законном браке! Согласно легенде, дошедшей до нас благодаря греческим историкам, Астиаг видел сон, что из чрева Манданы выйдет раса, которая заполонит всю Азию и весь мир вообще. Сон этот пугал его. Он советовался с магами, составлявшими избранную касту при его дворе, им завидовали, их ненавидели прочие мидяне. Маги были искусными толкователями всяких знамений и скоро внушили владыке мысль выдать свою дочь не за мидянина царской крови, а за вассала, проживавшего далеко от Экбатаны, за Камбиса, ставшего царем персов по воле знаменитого Киаксара. Астиаг почитал его ниже любого мидянина среднего достатка. Для Камбиса же этот брак отнюдь не был просто крайним средством, чтобы утешить беспокойство слабого и невежественного царя. Такой союз открывал ему дорогу к высшей власти.
Но безголовый Астиаг по-прежнему искал повод предаться новым мечтам. Ему опять приснилось, что из тела его дочери выросла виноградная лоза, покрывшая всю Азию. А именно в это время Мандана ожидала ребенка. По совету кудесников мидянин тут же вызвал дочь ко двору в Экбатану…
Ребенок родился. Назвали его, как деда, на древнеперсидском: Кураш. Позже грекам он стал известен как Кюрос, евреи называли его Кореш, а латиняне дали ему имя Кирус.
Через сотню лет после рождения Кира Ближний Восток посетил древнегреческий историк Геродот. Желая восстановить для будущих поколений величие персов, он пытался собрать все сохранившиеся сведения о жизни основателя империи. Сам историк древности родился в Галикарнасе, греческом городе в Малой Азии. Движимый идеей сохранить строгую подлинность истории, он собрал все, что слышал, подлинные факты и легенды, в том числе мифические обстоятельства рождения Кира,
…Царь Астиаг решил умертвить сына своей дочери, поскольку мальчик явился ему во сне как будущий властелин, во всяком случае, как человек, который свергнет его с престола. Из всех своих верных спутников он выбрал молодого военачальника по имени Гарпаг, который, по мнению царя, больше других подходил для выполнения важнейшего политического задания: навсегда устранить опасного ребенка. По приказу царя Гарпаг захватил сына Манданы и унес его к себе. Со слезами на глазах он признался жене, какой приказ он получил. Мало того, что это задание внушало ему отвращение, Гарпаг понимал, что выполнить приказ будет делом опасным. Ведь в случае смерти властелина Мидии к власти придет Мандана, и уж она-то «не упустит случая рассчитаться с убийцей ее сына». И Гарпаг решил отделаться от ребенка, не убивать его самому, а поручить это погонщику волов по имени Митридат.
Придя домой с ребенком, пастух узнал, что «по совпадению, поистине божественному», жена его Сфако (слово это на языке мидян означает «собака») только что разрешилась мертворожденным младенцем. Узнав, какой ужасный приказ получил ее муж, женщина тотчас сообразила, что можно подменить ребенка. Тело мертвого младенца отнесли в корзине далеко в горы, и погонщик волов без особенного волнения пошел к Гарпагу и сообщил, что выполнил поручение, а в это время Сфако кормила грудью будущего императора всех персов.
Прошло десять лет. Играя с другими ребятами, Кир, чей характер все больше укреплялся, был выбран ими царем. Он серьезно отнесся к своей роли и распределил задачи между своими «подданными»: одни должны были построить ему дворец, другие охранять его, кто-то должен был служить «оком государевым», его доверенным лицом, а кто-то — начальником, гонцом, и т. д. Но один из мальчиков, сын Артембара, мидянина высокого происхождения, отказался подчиниться Киру. «Царь» повелел его схватить за непослушание и отстегать как следует. Мальчик, возмущенный таким наказанием, да еще полученным от сына пастуха, побежал к отцу. «Посмотри, — сказал он, — как побили меня по приказу сына пастуха». Артембар вспылил и вместе с сыном отправился к Астиагу. «Смотри, царь, что посмел сделать один из твоих рабов, сын простого пастуха, с моим сыном», — сказал он, обнажив плечи мальчика. Астиаг выслушал, посмотрел и, чтобы сделать приятное Артембару, решил наказать обидчика его сына. Он велел привести погонщика волов и виновника случившегося. «Как ты смеешь, — сказал он Киру, когда того привели, — как ты смеешь, негодный мальчишка, бить сына такого человека, как Артембар?» — «Повелитель, — отвечал Кир, — я поступил так лишь из уважения к справедливости. Деревенские ребята, с которыми он играл, придумали игру и назначили меня царем. Все мне подчинялись, кроме него… За это я его наказал. Если я плохо поступил, накажи меня, я в твоем распоряжении».
Как пишет Геродот, царь Мидии, удивленный внешним сходством мальчика с представителями царского рода, его сильным характером и логикой рассуждения, понял, что перед ним сын Манданы. Он вызвал к себе Гарпага, и тот осторожно признался в преступном неповиновении.
— Царь, — сказал он, — когда ты передал мне младенца, я думал только об одном: как оправдать твое доверие и при этом не стать убийцей. И мне пришла в голову мысль: я позвал к себе пастуха, передал ему ребенка и сказал: «Убей младенца, таков приказ царя!» Ведь именно это ты мне повелел, не так ли? Так вот, я передал ему дитя со словами: «Отнеси его в горы и выставь там, не отходи от него ни на секунду, пока он не умрет. Если ослушаешься, берегись!» Когда пастух пришел и сказал, что дело сделано, что дитя мертво, я тотчас послал самых верных слуг, они лично проверили и похоронили младенца. Вот.
Астиаг сделал вид, что обрадовался и прощает своего доверенного приближенного, пригласив его на ужин в тот же вечер. Но, продолжает Геродот, Астиаг велел убить сына Гарпага и приготовить из него рагу, а затем накормил им несчастного исполнителя царской воли…
Совсем иначе решил Астиаг вопрос с Киром. Он собрал магов, которые когда-то предсказали, что сын Манданы будет править Мидией. После многих и долгих совещаний те подтвердили слово в слово предсказание: ребенок должен умереть, иначе он будет царем. К великому удивлению собеседников, Астиаг, улыбаясь, заявил волхвам, что их предсказания уже свершились. Кир уже правит, правит как царь ребятишек, выбравших его своим вождем. Пораженные этим открытием, маги сочли, что царю Мидии больше нечего опасаться: сон его свершился, мальчик управлял как царь. Они уверяли в своей искренности и в желании сделать так, чтобы перс вроде Кира не смог когда-нибудь править мидянами. Если бы была малейшая опасность, они безусловно предупредили бы Астиага, но, как они сказали, речь шла лишь о сновидении, не имевшем значения. И Кира отправили к родителям, в Персию.
По пути сопровождавшие люди сказали Киру правду о том, что его дед приказал когда-то убить его, чтобы никогда ни один перс не мог повелевать мидянами и чтобы они не стали чужими в своей собственной стране…
Прибыв к Камбису и Мандане, Кир рассказал, «как он был воспитан женою пастуха», и непрестанно ее расхваливал. Он только о Сфако и рассказывал! Родители его были поражены и, чтобы вмешательство богов еще больше было подчеркнуто в исключительной судьбе их сына, распространили слух, что Кира вскормила и спасла от смерти собака[46].
Тот, кто стал потом объединителем Востока, интересовал не только большинство древнегреческих историков, но и тех, кто занимался основной наукой эллинистической цивилизации — педагогикой. Так, Ксенофонт в своем историко-воспитательном романе «Киропедия» описал воспитание, какое мог получить юный Кир. Книгу эту автор предназначал для образования греческих детей и подростков. В ней он исходил из символической истории юного князя, чей характер и ум должны были служить примером для многих народов. Можно также полагать, что «Киропедия» содержит изложение принципов, которые в начале IV века до н. э. греки могли почерпнуть и из других источников. Во всяком случае, чтобы описать физическую внешность и моральные качества Кира, Ксенофонт ссылается «на легенды и песнопения, еще бытующие ныне у варваров»: «…Кир был юношей редкой красоты; отличался он и необыкновенным честолюбием и любознательностью, мог на любой подвиг отважиться и любой опасности подвергнуться ради славы. Такими были, как рассказывают, его тело и душа»[47].
В отношении морального воспитания своего героя Ксенофонт донес до нас случаи, кажущиеся подлинными, настолько они соответствуют тому, что мы можем представить себе о чувстве справедливости, как его прививали два с половиной тысячелетия тому назад. Кир рассказывает матери, как он узнал, что справедливость есть соответствие суждения закону, и показывает ей необходимость понимать разницу между тем, что есть справедливо, а что только кажется таковым:
«Учитель мой, поняв, что я знаю досконально, что есть справедливость, назначил меня судьей моих товарищей. Но однажды произошел спор, из-за которого я был побит, так как плохо рассудил. Вот как было дело. У мальчика высокого роста был слишком короткий хитон, он отнял одежду у мальчика, ниже его ростом, но имевшего слишком длинный хитон, а ему отдал свой. Мне поручили рассудить этот спор, и я посчитал, что для обоих лучше было бы, если бы у каждого был хитон, соответствующий его росту. И вот именно за это учитель меня побил, сказав, что когда я буду судить о вкусах в одежде, я так и должен буду решать, но в данном случае надо было установить, кому из них принадлежал длинный хитон, тому, кто взял его силой, или тому, кто сшил или купил его. И еще добавил, что справедливо то, что соответствует закону, а насилие является беззаконием; поэтому он хотел, чтобы судья, вынося решение, всегда следовал закону»[48].
Главные достоинства, которыми хотели наделить Кира учителя, были воинская храбрость и умение руководить армиями. Зачем изучать нормы права, если нет возможности применять их в жизни? А чтобы усилить такой общественный институт, каким является армия, нужны два основных фактора: внутреннее единство, солидарность воинов и воля к победе, которая тесно связана с желанием выжить, каким бы ни был исход боя. Командир ждет от подчиненных послушания, а для этого он должен обеспечить их своим вниманием. «Надо учитывать, что все воины, от которых ты ждешь выполнения своих приказов, — позже скажет Камбис сыну своему Киру, — сами ожидают от тебя заботы о них самих»[49]. И хотя иерархия необходима, воины должны знать, что у всех у них одинаковая цена жизни и в организации армии ценятся заслуги и мужество.
Согласно древней традиции персов, еще при жизни отца, Киру в очень молодом возрасте было поручено командовать армией. Так он мог применить полученные знания в военном деле, в частности в том, что касается вооружения бойцов.
Обращаясь к персидским племенам, недавно вставшим на сторону царя Аншана, «Кир произнес следующую речь:
— Персидские воины! Вы родились и были воспитаны в той же стране, что и мы, и тела ваши закалены ничуть не хуже, чем наши; вам подобает и духом быть нисколько не слабее нас. Обладая такими качествами, вы на нашей общей родине не имели равных с нами прав, но не потому, что кто-то несправедливо вас обделил, а потому, что вам необходимо было самим добывать себе средства к существованию. Теперь мне вместе с богами предстоит позаботиться о предоставлении вам равных с нами прав. Перед вами, если вы захотите, откроется возможность получить такое же вооружение, как у нас, и сражаться рядом с нами, разделяя те же опасности, которым подвергаемся мы. И если вы проявите себя благородными и доблестными воинами, вы удостоитесь равных с нами почестей. Раньше вы, как и все мы, занимались стрельбой из лука и метанием дротика. Если вы хуже нас владеете этим искусством, то это не удивительно; ведь у вас не было такого досуга, как у нас, чтобы уделять этим занятиям должное внимание. Но, когда вы наденете на себя это вооружение, вы ни в чем не будете нам уступать. У каждого из вас будет хорошо прилаженный к груди панцирь, плетеный щит в левой руке, который мы все привыкли носить, меч или секира в правой, которыми можно разить врага без опасения промахнуться. И тогда чем же другим каждый из нас сможет отличиться, если не храбростью? А вам подобает воспитывать в себе это качество ничуть не меньше, чем нам. И почему бы нам следовало больше, чем вам, стремиться к победе — этому источнику и залогу всех благ и почестей? А что касается власти, которая делает все имущество побежденных достоянием победителей, то разве мы более нуждаемся в ней, чем вы?
В заключение Кир сказал:
— Вы слышали мою речь, оружие перед вами. Желающие пусть возьмут его и запишутся у таксиарха в таксис, подобный нашему. А тот, кто хочет удовольствоваться положением наемника, пусть останется с оружием вспомогательных войск»[50].