Как морю близки берега
Всей линией прибоя.
Как затопляет камыши
Волненье после шторма,
Ушли на дно его души
Ее черты и формы.
В года мытарств, во времена
Немыслимого быта
Она волной судьбы со дна
Была к нему прибита.
Среди препятствий без числа,
Опасности минуя,
Волна несла ее, несла
И пригнала вплотную.
И вот теперь ее отъезд,
Насильственный, быть может.
Разлука их обоих съест,
Тоска с костями сгложет.
И человек глядит кругом:
Она в момент ухода
Всё выворотила вверх дном
Из ящиков комода.
Он бродит и до темноты
Укладывает в ящик
Раскинутые лоскуты
И выкройки образчик.
И, наколовшись об шитьё
С невынутой иголкой,
Внезапно видит всю её
И плачет втихомолку.
В отличие от Тютчева, - тот, несмотря на некоторые бессмертные стихи, вроде “Последней любви”:
О как на склоне наших дней
Нежней мы любим и суеверней… -
Хотя и создает “денисьевский” цикл, но сама по себе Денисьева предстаёт не симпатичной. Никак не получается у Фёдора Ивановича изобразить Денисьеву симпатичной, уж не говоря о стихах заказных, вроде “Безымянного херувима” (на рождение первой дочери). А здесь заказных стихов нет, но трогательных - сколько угодно и каким-то образом Пастернаку удаётся сообщить привлекательность Ивинской. Чувствуется некое взывание к состраданию.
Дело в том, что у Денисьевой страданье больше декларированное, поэтому в стихах явный перекос:
Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей,
И ты невольно устыдилась
И тайн и жертв доступных ей.
Кстати, отсутствие собственного ритма в стихах способствует тому, что он тут же сбивается на мотив бульварного романса “Шумел камыш, деревья гнулись” (“Толпа вошла” и так далее).
Ивинская получила пять лет (тогда это называлось “детский срок”) по статье 58.10, но в 1955 году была освобождена. Как всем давали в 55-м году, она получила разрешение ехать куда хочешь. То есть, она вполне могла вернуться и в Переделкино, и в собственную квартиру (ёще была жива ее мать и дочь от первого мужа Ирина Ивановна Емельянова).
Поэтому и появились стихи 58-го года - “Свидание”.
Засыплет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги, -
За дверью ты стоишь.
Это уже почти Высоцкий – “Тут за день так накувыркаешься, придёшь домой, там ты сидишь”.
Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,