И тыкались взад и вперёд.
И полз шепоток по соседству
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет, и детство
Уже вспоминались как сон.[260]
Припомнился скат величавый
Пустыни, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.[261]
И брачное пиршество в Кане,
И чуду, дивящийся стол.
И море, в котором в тумане
Он к лодке, как посуху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал.
Стихи, конечно, что называется, оставляют желать лучшего, но это “лучшее” разворачивается в нём в течение одного года. 1959 год отмечен для нас навсегда стихотворной вершиной Пастернака.
Мерцаньем звёзд далёких безразлично
Был поворот дороги озарён.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины
За нею начинался Млечный путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть[262].
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал – “душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной”.
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных в займы,
От всемогущества и чудотворства
И был теперь как смертные, как мы[263].
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был не обитаем,
И только сад был местом для житья.
И глядя в эти чёрные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала
В поту кровавом Он молил Отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дрёмой,
Валялись в придорожном ковыле.
Он разбудил их – “вас Господь сподобил
Жить в дни Мои, вы ж разлеглись, как пласт,
Час Сына Человеческого пробил.