И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди - Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
Пётр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: “Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы Мне сюда?
И волоска тогда на Мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты”.
Здесь есть одно свидетельство, что Страшный Суд Господень не только дифференциальный, то есть над каждой отдельной душой, но и интегральный, именно над столетьями, над движеньями истории, над направлениями, над эпохами и так далее.
Пастернак скончался где-то у дверей храма, где-то у входа в церковную калитку.
В 1950 году Сталин подарил патриарху Алексию I усадьбу с храмом в Переделкино. Но за Пастернака в храм ходила домработница: подавала записки, приносила просфорки; он просфорки ждал, ничего не вкушая.
Отпевали Пастернака очно, на “большой даче”, то есть в законной семье; и ещё заочно: та же самая домработница принесла земельку, принесла венчик, который прямо перед опусканием в землю возложили ему на лоб, за обшлаг пиджака засунули разрешительную молитву (Ольгу Ивинскую не прогнали от гроба).
Над могилой великого поэта стоит пошлейшая стелла и процарапан сбоку восьмиконечный православный крест. После его смерти в 1962 году Ивинскую опять сажают и опять на пять лет; сажают и ее старшую дочь от первого брака Ирину Ивановну Емельянову. Процесс они проходили вместе дочерью Цветаевой Ариадной Эфрон и сохранились письма Ариадны Эфрон к ним обеим, где она их обличает за бездарное поведение на суде.
То есть, если судьбы Цветаевой и Пастернака прошли как бы по скрещивающимся плоскостям, то их ближайшим потомкам досталось узнать друг друга.
Стихи Пастернака долго ходили по рукам и, когда прошла эйфория, то стало ясно, что роман “Доктор Живаго” неудачный, но в этом неудачном романе живут большие стихи. В 70-е годы, когда люди всем духовным ртом старались схватить глоток воздуха, то даже говорили – “религиозная поэзия от Григория Богослова до Пастернака”.
Лекция №28 (№63).
1. “Хрущевская оттепель”, ее характеристики. Новая роль – новая миссия Александра Трифоновича Твардовского.
2. Появление Солженицына Александра Исаевича на поверхности литературной жизни (начало шестидесятых). “Один день Ивана Денисовича”.
3. Путь А.И. Солженицына, приведший к статусу “народного печальника” шестидесятых – начала семидесятых.
4. Архиепископ Иоанн Шаховской о Солженицыне в статье “Русский реализм”.
Эпоха Солженицына в русской литературе начинается в 1961 году.
В 1957 году Хрущев пришел к безраздельной власти после попытки переворота малой оппозиции: Ворошилова, Маленкова, Молотова, Кагановича, Булганина и “примкнувшего к ним Шепилова”. Всем дали отставку, и даже жене Маленкова, которая была ректором Энергетического института.
1958 год – начало травли Церкви и одновременно начинается оттепель, называемая в советском просторечии “реабилитанс”. Из литературных имен реабилитации подлежали тогда люди, когда-то бывшие советскими, то есть деятели первых лет Советской власти. Поэтому реабилитированы Исаак Бабель, Борис Пильняк – такие имена медленно всплывают наружу.
При полной безвкусице Никиты Сергеевича Хрущева в школьную программу включают Демьяна Бедного, но после снятия Хрущева в 1964 году, Демьяна Бедного опять исключают из школьной программы. (Демьян Бедный, которого в 1936 году сильно распек товарищ Сталин, отправили в дыру и он так и умер в забвении).
В это же время ближайшим советником Хрущева по вопросам культуры, литературы и так далее становится Александр Трифонович Твардовский. Это как бы его второе общественное рождение и даже связь со Сталиным (панегирики в адрес Сталина) ему в вину не ставятся (считается, что иначе было нельзя).
Высылке Пастернака за границу помешал именно он, так как после опубликования и какого-то признания “Доктора Живаго” за границей в 1958 году высылка Пастернака была практически решена. Хрущев всё же решил посоветоваться с Твардовским, который, к его чести, начал с неожиданной стороны: Твардовский сказал, что Пастернак, конечно, человек решительный и в таких условиях он способен к крайним действиям. Хрущев, несмотря на многие комические акты, вовсе не был дураком и все понял с полуслова и спросил – застрелится?
- Вполне возможно.
- А что, он действительно поэт? (Вопрос Николая I относительно Рылеева, что “если бы я знал, что он такой поэт, то разве бы я допустил, чтобы его повесили”).
- Еще бы!
- Ну что ж, выше тебя?
- Что Вы, Никита Сергеевич, если бы я мог написать три стиха, таких как у Пастернака много, я бы мог спокойно умереть.
После этого разговор о высылке Пастернака затих и ему дали спокойно скончаться, а отыгрались на Ольге Ивинской.
Так или иначе, Твардовский без всяких регалий и постов становится советником (настоящим) Хрущева по культуре. Фурцева, так называемая “Катиш”, – эта была советской куклой.