31Страшно впасть в руки Бога живаго!
Так вот, 31 стих из 10 главы Послания к Евреям апостола Павла начал сбываться над Фетом; и тут начались его муки.
Как и тот герой Достоевского, «будучи характера сильного», боролся с этим наваждением, и даже придумал тот же иезуитский ход — «всё искуплю тайной мукой моей».
Для Афанасия Афанасьевича тоже началась тайная мука, но он с нею боролся. В это время, то есть 60-е годы, он пишет «Allter egо» («Другое я»):
Как лилея глядится в нагорный ручей,
Ты стояла над первою песней моей
И была ли при этом победа, и чья —
У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья?
………………………………………………
Ты душою младенческой всё поняла,
Что мне высказать тайная сила дала,
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.
И заканчиваться так:
У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд:
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придём, нас нельзя разлучить.
Как сказать? Если это — Суд Божий, то уж даже не из Священного — из светского писания (Данте), про каких-нибудь Паоло и Франческу — и то им место в аду.
Слово «суд» в стихотворении Фет пока употребил для красного словца, но для него Страшный Суд стал реальностью, когда он стал настигать его сердце (ведь хотя Мария Лазич покончила с жизнью сама, но толчок!). И уже следующее стихотворение в этом ряду отличается по тону, так как и в «Allter egо» сильна риторика, а тут уже не до риторики.
Но жизнь продолжалась. Фет входит в тесные отношения со Львом Толстым.
У Фета чрезвычайно мало слабых стихов, а мастерство такое, что, как бы сказал тот же Лев Толстой, «мастерства не видно». Лев Толстой писал: «Откуда у этого толстого офицера лирическая дерзость, свойственная только истинному поэту?».
Страницы милые опять персты раскрыли…
Я снова умилён и трепетать готов,
Чтоб ветер иль рука чужая не сронили,
Засохших, одному мне ведомых цветов.
……………………………………
О, как ничтожно все! От жертвы жизни целой,
От этих пылких жертв и подвигов святых —
Какие святые подвиги?! — это то, что называется, — читатель всё проглотит.
Лишь тайная тоска в душе осиротелой
Да тени бледные от лепестков сухих.
………………………………………..
Но им и дорожит моё воспоминанье.
Без них всё прошлое — один жестокий бред,
Без них один укор, без них одно терзанье
И нет прощения и примиренья нет.
Стихотворения этого ряда, пожалуй, должны завершаться стихотворением:
Прости. Во мгле воспоминанья
Всё вечер помню я один:
Тебя одну среди молчанья
И твой пылающий камин.
Глядя в огонь, я забывался —
Волшебный круг меня томил…
И чем-то горьким отзывался
Избыток счастия и сил.
Что за раздумия у цели?
Куда безумство завлекло?
В какие дебри и метели