То есть, прямо “несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная”.
“Птицу, хотевшую смерть унести, птицу, летевшую душу спасти” – это в ту же силу. Как будто душеспасение даётся этими блестками творческой энергии и окрылённостью души теми же самыми творческими энергиями. В это время художник действительно испытывает ни с чем не сравнимую радость. Только бездарные художники, типа Репина, пишут, что “вдохновение – это награда за каторжный труд”. Наоборот, сначала вдохновение, а уж потом каторжный труд правки (при небольшом даровании, а при большом – это труд легкий).
И завершение:
Вот моя клетка, стальная, тяжелая,
Как золотая в вечернем огне,
Вот моя птица, когда-то весёлая,
Обруч качает, поёт на окне…
Крылья подрезаны, песни заучены.
Любите вы под окном постоять?
Песни вам нравятся? Я же, измученный,
Нового жду и скучаю опять.
Еще раз вспомнишь его признание – “мне бы пора перестать стихи, я слишком умею это делать”. Когда поймёшь, чту он знает и что он испытывает, то и это признание примешь.
Стихотворение “К музе”, которым открывается цикл “Страшный мир” (т.3)[175], - оно, пожалуй, написано со знанием дела.
Для иных ты и муза и чудо,
Для меня ты – мученье и ад.
Я не знаю, зачем на рассвете
В час, когда уже не было сил,
Не погиб я, но лик твой заметил
И твоих утешений просил.
Я хотел, чтоб мы были врагами,
Так за что ж подарила мне ты
Луг с цветами и твердь со звездами
Всё проклятье твоей красоты.
А пред этим сказано:
И такая влекущая сила,
Что готов я твердить за молвой,
Будто ангелов ты низводила,
Соблазняя своей красотой.
Зла, добра ли - ты вся не отсюда…
Мудрено про тебя говорят -
Для иных ты и муза и чудо,
Для меня ты – мученье и ад.
Блок и творческие переживания определяет как “страшные ласки”. Переживания Блока не понятны даже для его младших современников, ни как не понятны для Пастернака, например. В стихотворении “Ветер” из цикла стихотворений о Блоке, Пастернак писал: этот ветер у Блока
В поэзии третьего тома,
В “Двенадцати”, в смерти - везде.
Именно поэтому, то есть по непонятности Блока ужасно путают: одно дело – третий том, другое дело “Двенадцать” и третье дело “смерть” – это абсолютно разные вещи, не сравнимые и, вообще, существующие в ортогональном пространстве (они нигде не перекрещиваются).
У Блока есть признание в дневнике, - что “у меня женщин не 100, 200, 300 или больше, а только две: одна Люба, а другая – все остальные; и они разные и я - разный”.
Вообще говоря, то, что у него произошло и происходило многие годы, это был ужас с точки зрения настоящего, правильного, христианского, трезвого взгляда на жизнь.
Моя бабушка (покойница) говорила в таких случаях – “драная грамота”. То есть, явно что-то написано, но смысл уловить нельзя. Именно поэтому такое обилие стихов, обращённых к жене, что нет семейной жизни. Это как бы по закону психологической компенсации, как бы попытка залатать и сшить эту “драную грамоту”.
Блок пять лет пребывал женихом, то есть с 1898 по 1903 год – перипетия с ухаживанием, обхаживанием и так далее – всё длилось пять лет. Когда она за него выходила замуж, то она, вообще, как всякая нормальная здоровая девушка и моложе его только на год, совершенно сознательно выходила замуж, чтобы иметь семью, иметь детей, иметь дом, иметь постельное, столовое и прочее белье и так далее. А вместо этого… (началось всё - разве что по вине Владимира Соловьева).
Из житийной литературы известен, например, пример Хрисанф и Дарии, но они заранее уговорились только об этом; Дария в язычестве была жрицей богини Дианы, то есть богини-девственницы. Жрицы Дианы были вечные девственницы (virga eterna), то есть она была всею своею предыдущей жизнью к этому подготовлена.
А Любовь Дмитриевна стремилась именно к семейной жизни. Блок был большого роста, с военной выправкой - и кто бы мог подумать, что Любовь Дмитриевна вышла замуж фиктивным браком? Это стало известно бесспорно после его смерти, когда она написала свои воспоминания и через некоторое время они были опубликованы, но уже после её смерти.
Воспоминания назывались “Были и небылицы об Александре Блоке”. Любови Дмитриевне в 1904 году кое‑как удалось соблазнить его к супружеским отношениям. До этого они везде бывали как муж и жена, приезжали в Петербург, знакомились с Белым и с кружком соловьевско‑литературным. И потом, существуют глухие намеки на это в стихотворении (1906 год) к трехлетию свадьбы: “Ангел хранитель”.
Люблю тебя, Ангел-хранитель, во мгле -
Во мгле, что ты со мною всегда на земле.
За то, что светлой невестой была,
За то, что ты тайну мою отняла,
За то, что связала нас тайна и ночь,
Что ты мне сестра и невеста и дочь…