Забудешь ты мою могилу, имя…
И вдруг проснешься – пусто, нет огня.
И в этот час, под ласками чужими
Припомнишь ты и призовешь - меня.
Как исступленно ты протянешь руки
В глухую ночь, о бедная моя!
Это тоже летопись кратковременной слабости. Но, пожалуй, вершиной любовной лирики Блока является стихотворение “Она как прежде захотела” (1910 год).
Она, как прежде захотела
Вдохнуть дыхание свое
В мое холодное жилье.
Как небо – встала надо мною…
А я не мог навстречу ей
Пошевелить больной рукою,
Сказать, что тосковал о ней.
Смотрел я тусклыми глазами,
Как надо мной она грустит,
И больше не было меж нами
Ни слов, ни счастья, ни обид…
Земное сердце уставало
Так много лет, так много дней…
Земное счастье запоздало
На тройке бешеной своей.
“Земное счастье запоздало…”. Потом она вернётся. Вернётся навсегда. Добрые дни ещё будут. Последняя “соперница” со своей безнадёжной любовью (Надежда Павлович) будет ещё топтаться до самой его смерти. Конечно, не ей (и не “им”) было понять, что те стихи (“Она как прежде, захотела…”) уже заканчиваются предощущаемой близостью вечности:
Мне вечность заглянула в очи,
Покой на сердце низвела,
Прохладной влагой синей ночи
Костер волненья залила.
Лекция №7.
Александр Блок.
1. Блок и Россия. “На поле Куликовом”, цикл “Родина”.
2. Первая мировая война в жизни России и в жизни Блока.
3. Февральская революция.
Временное правительство второго состава (А.Ф. Керенский). Работа в Чрезвычайной комиссии при Временном правительстве по расследованию преступлений царского двора. “Последние дни”[176].
4. Предгрозовое затишье. Блок и Максимилиан Волошин.
Блок и Россия. У нас была тема: Достоевский и Россия; могла быть тема: Лермонтов и Россия. Пушкин и Россия – это уже не совсем то, так как Пушкин вписывался в некую часть России: в начале в российское диссиденство, а начиная с 1830 года - это попытка сотрудничества с царем и с Россией официальной.
А вот, чтобы человека можно было назвать “женихом России” – это только Блок. Только у Блока могли совершенно естественно вырваться слова – “О Русь моя, жена моя, до боли нам ясен долгий путь”.
И только о Блоке Клюев, например, (человек из народа и притом из старообрядцев) мог написать – “обручите раба Божия Александра рабе Божией России”.
Во время гражданской войны, хотя белые войска и провозглашали “единую и неделимую”, но это же провозглашали и красные. А про Врангеля был дан довольно чёткий и уничижительный, так сказать, рескрипт, что “Врангель, конечно, не сокол и не жених России”. Это сказал один из офицеров врангелевской армии, а записал – епископ белой армии Вениамин Федченков.
Во взаимоотношениях Блока с Россией программное стихотворение, безусловно, “На поле Куликовом”.
Блок для своего круга был не слишком образован: закончил университет только в 1906 году, будучи прославленным поэтом, конечно, историков он не читал: ни Карамзина, ни Соловьева, ни Ключевского – это всё было не для него. Но удивительное дело, он понял правильно. Для Соловьева – это просто победа на Куликовом поле (плоды этой победы продолжались только 2 года до прихода Тохтамыша); Ключевский, как человек более рассуждающий, попытался представить Куликовскую битву, как тайную победу или победу неявную, то есть, победу, поднявшую дух и развеявшую миф о непобедимости татар.
Эта концепция тоже слаба, так как первое непокорство татарским властям обнаружили уже первые Калитичи: и Симеон Гордый и, особенно, Иван Иванович Красный, отец Дмитрия Донского, когда он не пригласил татарских свидетелей при переделе границ между княжествами в 1358 году; произошла битва на реке Воже. Да и само размирие 1373 года вызвало поход Мамая: прекращение поминовения на литургии татарских князей[177] и невыплата дани. То есть поход Мамая был карательным, а не для омусульманивания Руси. То есть слова Ключевского, что Русь “трепетала при одном имени татарина” не верны.
Блок о Куликовской битве понял всё правильно, у него о победе не сказано ни единого слова и зато очень много сказано о максимальном напряжении сил. И вот, их он пророчествует.
О, Русь моя, жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь.
Наш путь стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
И вечный бой! Покой нам только снится…
В том же цикле “На поле Куликовом”
И, к земле склонившись головою,