Что же касается Христа, то Волошин абсолютно прав, тут могли быть со стороны Иванова-Разумника только неприличные передержки. Когда Юрий Анненков пытался иллюстрировать поэму, то Блок возражал против того, что Христос должен идти – Он вовсе не идёт. Это пытался изобразить Юрий Анненков, как выразился Блок, что “Он аккуратно несет знамя и уходит”.
Прежде всего, Его не видно – Он “за вьюгой невидим”, но Он и над вьюгой. Единственная фраза, которая завершает поэму – она безглагольная.
Впереди -с кровавым флагом,
И за вьюгой невиди́м,
И от пули невредим,
Нежной поступью надъвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди Иисус Христос.
То есть, совершенно нет глагола. Не известно: стоит ли, ждёт ли, а главное, это что такое “впереди”? – далёкая ли эта перспектива или близкая, но какого-то четырехмерного пространства-времени, потому что “впереди” можно расценивать и по времени.
Таким образом, получается, что все попадаются в ловушку, а сам автор не в силах разъяснить, потому что все сказано - помимо него.
Другая такая же непонятность, которая вызвана неумением говорить на блоковском языке, как у Козьмы Пруткова – “не зная языка ирокезского, как же ты можешь судить о нем?”
Поэма и написана на блоковско-ирокезском языке. Кто такой буржуй?
Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный
Решал всё тот же я мучительный вопрос,
Когда в мой кабинет, холодный и туманный,
Вошел тот джентльмен. За ним - мохнатый пёс.
Вот это, то, что кончается – тот джентльмен вошел; и о чём говорит джентльмен? - о том, что ты не свободен.
Пред гением судьбы пора смириться, сцр.
…………………………………………………….
Тот джентльмен ушел, но пёс со мной бессменно.
В час горький на меня уставит добрый взор,
И лапу жесткую положит на колено,
Как будто говорит: Пора смириться, сцр.
Джентльмен – инфернальный гость - ушел, а пёс остался, как и в “Двенадцати”. Буржуй – это джентльмен, только в лексике “Двенадцати”.
Буржуй куда-то делся, а пёс пошел за ними.
Они тоже боятся пса:
Лучше сдайся, шелудивый,
Отойди поколочу!
А перед этим:
Отвяжись ты, пес паршивый,
Я штыком пощекочу.
И, однако же (у пса своё задание):
Скалит зубы - волк голодный -
Хвост поджал, не отстаёт…
Пса Блок смог осмыслить и сам – он вспомнил пуделя, который превращается в Мефистофеля в поэме “Фауст” у Гёте. Блок пишет в дневнике – “Теперь-то я понял Гёте[187]”.
Эти две несообразицы и были “не прочитаны”; третья, не прочитанная не сообразица, которая зависит уже не от знания блоковского языка, а только от искусства медленного чтения. Например, кому принадлежат слова “У тебя на шее, Катя” и весь этот монолог – они принадлежат не Петрухе, а Ваньке.
Ай, да Ванька, он плечист!
Ай - да Ванька, он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает…
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом…
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая…
А дальше прямо прямая речь:
У тебя на шее Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя над грудью, Катя,