Для Губара вопрос был не в том, правда или ложь в письме, вопрос был в том, как именно поступить ему сейчас. Губар был царедворцем Камбиза, и служил он Камбизу, а не царевичу, и не было ему решительно никакого дела до того, действительно ли владыка персов и мидян вознамерился убить своего брата. "Пусть так! - думал он, рассхаживая по комнате. - Что может измениться в этом случае для меня? Допустим, то, о чем сообщает письмо, правда, этот неведомый Пирхум не лжет. Но если он узнал об этом, находясь за сотни парасангов от Египта, значит, об этом говорит весь персидский лагерь под Мемфисом. А отсюда вытекает, что кто-то уже давно сообщил Бардии о намерении Камбиза. У каждого владыки были, есть и будут и единомышленники, и тайные и явные враги, таков уж род человеческий! Предупрежденный Бардия предпримет, конечно же, ответные меры, чтобы обезопасить себя. Владея в данный момент всеми ресурсами огромной державы, он легко рассправится с Кабизом, если только этого пожелает. Что стоит ему пообещать Амиртею власть над Египтом? И тогда Камбиз, зажатый с одной стороны Египетским войском и с другой стороны - войском Бардии, окажется в весьма незавидном положении. И тогда я, бывший доверенный Камбиза, куда денусь я?! В лучшем случае останусь не у дел! Итак, если то, о чем говорится в письме, соответствует истине, лучшим выходом для меня будет, если я тотчас же отправлюсь в Сикайтавати и покажу письмо царевичу. Но если письмо лживо от начала и до конца, и оно направлено в Сузы, дабы посеять непримиримую вражду между родными братьями?! Кто же этот злоумышленник, назвавший себя Пирхумом, с кем он связан? Пусть письмо лживо, но я не могу не дать ему ходу, сам Камбиз не простит мне этого. И в этом случае я должен торопиться в Сикайтавати, заручиться разрешением Бардии на тщательное и доскональное расследование: когда и каким образом письмо попало в курьерскую сумку. Необходимо найти злоумышленника, заставить его говорить, и тогда он наведет на след остальных, участвовавших в преступном заговоре. Я брошу этого неведомого Пирхума к ногам владыки, если даже для этого мне придется допросить всех курьеров, начиная с того гонца наместника Вавилона, которому писцы вручили курьерскую сумку!"
Приняв это решение, Губар не стал медлить. Пока воины, которых выделил ему начальник охраны дворца, снаряжались в дорогу, он бегло просмотрел остальные письма. В них не оказалось ничего существенного и важного. Полчаса спустя он уже выезжал из городских ворот и направил своего коня в сторону крепости Сикайтавати. На дорогах Персиды уже давно было спокойно, поэтому его сопровождали только четыре всадника.
Губар поропился, но не потому, что опасность, нависшая над Бардией, подхлестывала его. Поездка в Сикайтавати отнимет два-три дня, и это в то время, когда у смотрителя дворца накопилось так много неотложных дел. Поэтому он избрал пусть неудобный, но самый кратчайший путь к горной крепости. На большем своем протяжении это была узкая тропинка, на которой с трудом могли разминуться два путника; она петляла по крутым отрогам покрытых девственным лесом гор и лишь изредка спускалась в узкие долины. На ней, обычно безлюдной, можно было встретить разве что одинокого пастуха в грязной овечьей шкуре, с длинной суковатой палкой, которой он погонял покрытых репейником овец и коз, или же повстречаться ненароком со сборщиком меда диких пчел. Толстоствольные вековые древья, могучие дубы и грабы подступали к самой тропинке, и всадникам нередко приходилось склоняться к самой холке коня, чтобы проехать под раскидистыми ветвями деревьев, дарящих живительную тень, но способных также укрыть в своей буйной листве и дикую кошку, грозу одинокого путника.
Цокот подкованных копыт разносился далеко окрест, отражаясь от пологих отрогов гор, но, несмотря на это, лес по-прежнему жил своей жизнью, не обращая внимания на вторгнувшихся в его пределы пришельцев. Где-то внизу продирался сквозь густой кустарник дикий кабан со своим ненасытным семейством, внезапно за спиной всадников раздался ни с чем не сравнимый трубный рев лесного оленя, призывающего отставшую подругу полакомиться сочной травой, и весь путь Губара и его спутников услаждало непрерывное пение юрких пташек, притаившихся в густой листве.
Прошло уже несколько часов, как всадники покинули Сузы. На бронзовых от загара лицах воинов, облаченных в плотные доспехи, блестели капельки пота, но они не упоминали об усталости даже в разговоре друг с другом. Глаза их были полны молодого задора и того легкого опьянения, которое неминуемо появляется у каждого восприимчивого человека при виде первозданной природы, буйных красок развернувшейся перед ним панорамы и налитого густой синевой бездонного неба. Только Губар, погруженный в свои невеселые мысли, не замечал ничего вокруг. Лишь изредка вскидывал он голову и смотрел вперед, выискивая взглядом поваленное грозою дерево, неподалеку от которого выбивался из-под земли родник с холодной, хрустально чистой водой. Гортань Губара, не привыкшего к ограничениям, давно уже пересохла, а от однообразного и монотонного покачивания вельможе нестерпимо хотелось спать.
Вода родника, от которой ломило зубы и сводило челюсти, освежила всех, но все-таки следовало отдохнуть и людям, и лошадям. Губар знал одну неширокую, но пологую полянку, расположенную чуть выше по склону; взяв за узду своего скакуна, он стал взбираться вверх, приказав воинам следовать за ним. Подъем в этом месте не был крутым, и скакуны легко преодолели его, ведь недаром мидийцы называли этих животных "ослами гор".
Добравшись до полянки, воина стреножили коней, достали запасы провизии, захваченной в дорогу, уселись прямо на траву и стали есть, негромко переговариваясь. Губар не последовал их примеру, но не из чванливости, а из боязни, что цветочная пыльца может пристать к одежде и оставить на ней невыводимые пятна. Он снял со спины своего скакуна розовый чепрак, расстелил его на траве и с удовольствием улегся, подложив влажные еще от родниковой воды руки под голову. Некоторое время он прислушивался к стрекоту кузнечиков и прозрачнокрылых стрекоз, мирному жужжанию диких пчел и желтых он с длинным брюшком. Здесь, на высоте, трава не успела выгореть и пряно пахла, одурманивая сознание; в тени многолетних деревьев было прохладно, дышалось легко, и он не заметил, как погрузился в сладостный сон.
Разбудил его еле слышимый, заглушенный листвой деревьев цокот копыт. Еще находясь а полусне, но уже насторожившись, Губар решил, что это копьеносцы покинули его, спящего. Насколько ни была дикой эта мысль, в данном случае она была наиболее правдоподобной: этой дорогой никогда не пользовались караваны тамкаров, да и отряды царских воинов или местного сатрапа также избегали ее. Второй мыслью в голове Губара, когда, приподнявшись с чепрака, он убедился, что молодые воины спят, была мысль о том, что по глухой горной тропинке идет отряд бежавших от своего хозяина рабов; похитив где-то лошадей, они пытаются тайком перебраться из пределов Мидии в Персию, и далее, опять-таки избегая обжитых мест, к себе на родину.
Другого объяснения Гудар найти не мог.
Встреча с беглыми рабами всегда опасна, не поднимающие глаз дорого продают приобретенную после побега свободу. Но Губар никогда не был трусом, к тому же кровь рабовладельца вскипела в нем и ударила в голову. Если эта догадка соответствовала истине, следовало послать одного из сопровождавших его воинов в ближайший гарнизон, чтобы там организовали погоню за непожелавшими смириться со своей участью. И он стал тихо, стараясь не издавать лишнего шума, спускаться вниз. Он выбрал себе такое место для наблюдения, откуда часть тропинки от родника до очередного поворота открылась перед ним, словно на ладони, в то время как самого его увидеть снизу, было почти невозможно.
Всадников еще не было видно, но, судя по звукам, они приближались с той стороны, куда направлялся Губар со своим небольшим отрядом. Вот из-за поворота показался первый всадник, за ним второй, третий... Один за другим выезжали всадники на узкую тропинку, растянувшись в цепочку, и Губар без труда определил по их приплюснутым сверху шапочкам и желтому оперению стрел, торчащих из высоких колчанов, что перед ним сарангии. Только передний всадник отличался своим одеянием. Он был в простом шерстяном хитоне, с сутулых плеч ниспадал короткий дорожный плащ. Он почти что не был вооружен, только акинак с блестящей на солнце рукоятью висел у него на поясе.
Еще не разглядев самого всадника, Губар узнал его коня. Это был благородный нисейский скакун Прексаспа. Оросанг Камбиза недаром гордился отменной выездкой и торчащими кверху ушами скакуна, - конь стоил целого стада баранов!
"Прексасп? Что делает в этом забытом богами и людьми ущелье знатный вельможа, который, как мне известно, направился в поход на египтян?" удивился Губар. Он забыл, кому именно, если верить письму из курьерской сумки, поручил необузданный Камбиз убить своего брата. Но тут же ровные строчки письма, прочитанные утром, всплыли в его памяти, и он, уже собиравшийся окликнуть Прексаспа и выйти из своего укрытия, вновь притаился, как охотник в ожидании дичи, а затем лег в траву, чтобы кто-нибудь из всегда бдительных сарангиев не обнаружил его.
"Но Прексасп возвращается из Сикайтавати! - молнией сверкнуло в его голове. - Значит, он уже успел выполнить приказ нашего владыки и теперь торопится в Мемфис, чтобы обрадовать Камбиза! Прексасп избирает необжитые места, где никто из случайных встречных не сможет узнать его, чтобы в дальнейшем, некоторое время спустя, сопоставить убийство царевича с появлением на границе Персии с Мидией знатного вельможи, того, кто обязан находится сейчас в далеком Египте, на берегу Пиравы, и разделять все опасности с царем персов и мидян! А может быть, Прексасп узнал, благодаря случайности о том, что царевич предупрежден своим доброжелателем и готов схватить убийцу, и поэтому вынужден возвращаться к своему властелину ни с чем?!"
В любом случае Прексаспу не следовало встречаться с Губаром на этой узкой тропинке, которая ведет в Сикайтавати.
Губар не чувствовал ни малейшей досады при мысли, что ему не удалось предупредить Бардию, и тот, по всей видимости, уже мертв. Напротив, такой исход устраивал его больше, чем какой-либо другой. Когда владыка вернется в Персиду из победоносного похода, Губар покажет ему письмо неизвестного автора и обрисует события так, будто благодаря ему, всегда преданному своему господину, этот свиток не побывал в руках Бардии, и лишь благодаря ему, Губару, царевич не предпринял необходимых мер, чтобы отвести от себя руку убийцы.
Но сейчас следовало убедиться, ушел ли царевич в страну мертвых. Если Бардия жив, Губар вручит ему свиток, если же тело его уже отдано диким зверям и хищным птицам, ничего не остается, как ждать возвращения с берегов Пиравы грозного Камбиза, не остановившегося перед убийством родного брата.
Отряд сарангиев, возглавляемый Прексаспом, скрылся среди многочисленных деревьев; вот уже и цокот копыт стих в отдалении, заглушенный непрерывным птичьим гомоном. Губар вернулся на стоянку, разбудил своих сладко посапывающих во сне телохранителей, и некоторое время спустя они продолжили свой путь.
В крепости, воздвигнутой еще при Киаксаре руками урартян, взятых в плен во время похода этого воинственного царя Мидии в пределы Урарту, текла повседневная мирная жизнь, словно в ней не произошло ничего необычного, достойного внимания людей. А открытые ворота, когда к ним подъехал со своим небольшим отрядом Губар, въезжала с невыносимым скрипом тяжелогруженная, запряженная двумя онаграми, повозка; по грубоплетенной, в кровавых пятнах рогожке, прикрывающей две коровьи туши, ползали крупные, с зеленым отливом, мухи. На крепостной стене, выложенной из массивных каменных блоков, удлиненными язычками рыжего пламени блестели на солнце острия копий, а во дворце крепости лениво переругивались, словно им давно надоело это пустое занятие, две пожилые, с вылинявшими от времени волосами, женщины-рабыни, стиравшие на воинов.
Начальник крепости, мидиец, сухопарый старик, сидел на корточках перед входом в жилые покои и гибкой хворостиной почесывал за ухом огромного пса. Голова собаки лежала на вытянутых передних лапах, глаза животного были закрыты от удовольствия. Губар знал, что гордый старик никогда, даже ради приличия, не встанет и не пойдет ему навстречу. Даже сейчас, заведомо предупрежденный часовыми, ветеран Астиага делал вид, что не замечает Губара, и поэтому смотритель царского дворца сам направил своего коня в его сторону.
Между ними не было личной вражды, как об этом мог бы подумать посторонний наблюдатель. Отчуждение и взаимное пренебрежение возникло между магами и воинским сословием Мидии еще тогда, когда состарившийся Астиаг непомерно возвысил и приблизил к себе магов, только им доверив все значительные должности во дворце и державе, в ущерб остальным великим Мидии. Это была вражда, поражденная глухой завистью и взаимным недоверием не между отдельными людьми, а между различными слоями рабовладельческого общества.
- Мир и благоволение богов тебе, Артембар! - приветствовал спешившийся Губар начальника крепости. Заслышав голос мага, пес приподнял голову и недовольно заворчал, обнажив свои крупные, желтые клыки.
- Мир и тебе, хитроумный Губар, - ответил Артембар, не отрываясь от своего занятия. Успокоенный продолжавшейся лаской и спокойным голосом хозяина, огромный пес опустил голову на могучие лапы и закрыл глаза. - Что заставило тебя покинуть Сузы?
- У меня срочное дело к царевичу, храбрый Артембар. Мне нужно его видеть, и немедленно. Проводи меня в его покои...
- Не надо торопиться, Губар. Нашего царевича нет в крепости, хоть мы и ждем его с часу на час. Ночью он спустился с помощью веревки с крепостной стены, и до сих пор еще не вернулся.
Губар сразу почувствовал неладное. Итак, Бардия попал-таки в расставленные Прексаспом сети.
- Ты сказал, что он спустился с крепостной стены, - обратился он к Артембару. - Кто-нибудь сопровождал при этом Бардию?
- Никто... Все остальные обитатели крепости не отлучались этой ночью, я уже проверил.
- И ты не опасаешься за царевича? - как можно спокойнее спросил Губар. С явным недоумением взглянув на него, Артембар все-таки соизволил ответить.
- Пока не вижу причины, из-за которой я должен волноваться... По всей видимости, нашего царевича томила бессонница, и он решил спуститься к речке, чтобы искупаться в ее холодных струях. Проведя бессонную ночь, он спит сейчас, наверное, на какой-нибудь поляне... Явится вечером, лишь только проголодается!
Артембар всем своим видом демонстрировал, что ему не хочется поддерживать этот разговор. Губар хоть и догадался, что Бардия уже никогда не вернется в крепость, решил не торопить событий. Нетерпение или тревога, проявленные им сейчас, могут разбудить в Артембаре ненужные подозрения. И не сейчас, в момент разговора, а немного позже, когда он, наконец-то, встревожится из-за долгого отсутствия царевича.
И действительно, почему должен беспокоиться он, Губар, если этого не делает Артембар, который прекрасно знаком со всеми повадками и привычками царевича?! Или же он умело, подобно опытному царедворцу, скрывает свое беспокойство?
До наступления сумерек осталось совсем немного. Передав скакуна конюху, Губар прошел в предоставленную ему комнату, куда немного времени спустя не поднимающий глаз, выглядевший вдвое старше Артембара, принес легкий ужин на широком подносе: кусок горячего, обжигающего пальцы, мяса, две головки чеснока и пару лепешек. Всю остальную часть широкого подноса занимала съедобная зелень. И, чего совсем не ожидал смотритель царского дворца от Артембара, раб принес ему завернутую в виноградный лист щепотку соли.
Губар не испытывал чувство голода. Он лишь слегка пощипал мясо, затем подошел к окну. Вечерело. Закатные лучи уже окрасили пурпуром расположенные на западе склоны вечных гор. Внизу, во дворе крепости, слышались бряцанье оружия и негромкие человеческие голоса. Выглянув из оконного проема, вельможа увидел, как из раскрытых настержь ворот выехали два отряда вооруженных всадников, и не успел он выпрямиться и отойти от окна, как его заставил вздрогнуть одновременный рев нескольких боевых труб, напоминающих своей формой рог буйвола, но гораздо больших размеров. Оглушающие звуки труб, повторяемые эхом, были слышны далеко окрест. Они, как догадался Губар, должны были привлечь внимание царевича и напомнить ему, что пора возвращаться в крепость.
Итак, Артембар начал беспокоиться.
Бездеятельность томила Губара, и он решил спуститься во двор крепости. Здесь он обратился к Артембару, выхаживающему по вымощенному камнем двору.
- Царевич еще не вернулся?
- Ума не приложу, где он может быть, - ответил тот, уже без прежней заносчивости. - Еще в полдень, до твоего приезда, я послал воинов разведать окрестности, но они не нашли царевича...
- Ты можешь и моих людей привлечь к поискам, - предложил вельможа, оглядывая новый отряд всадников, покидающий крепость.
- Как бы потом не пришлось разыскивать и твоих воинов среди этих глухих ущелий, - ответил Артембар. - Пусть лучше помогут разжечь костры на стене, и в дальнейшем следят за ними...
Всю короткую летнюю ночь горели костры на крепостной стене. Отряды всадников выезжали и въезжали в открытые настержь ворота; то в низу, в ущелье, то на плоскогорье к востоку от крепости, раздавался ослабленный расстоянием рев боевых труб, но поиски Бардии не дали результата. Вряд ли кто из гарнизона Сикайтавати сомкнул глаза хоть на один час в эту ночь.
К утру все были измучены до предела, но найти царевича так и не удалось. Всю ночь Артембар провел вне крепости, у раскрытых ворот, встречая и провожая группы всадников. Он и сейчас находился там, и когда прекрасно выспавшийся Губар подошел к нему, ветеран Астиага уже не скрывал своей тревоги. От былой заносчивости не осталось и следа, перед Губаром был сгорбленный, сморщенный старик, даже не пытавшийся скрыть свою растерянность, и царедворцу стало немного жаль ветерана.
- Артембар, кто из обитателей крепости видел царевича последним? обратился к нему вельможа. Голос его был полон участия.
Воины, стоявшие на страже у его дверей в первую половину ночного времени, - Артембар не отрывал своего взгляда от дороги, убегавшей вниз, на дно ущелья.
- Если это не затруднит тебя, вели позвать стражников. Я хочу в твоем присутствии задать им несколько вопросов.
- Зачем они тебе понадобились, Губар?
- Хочу помочь тебе... Быть может, Бардия, выходя из опочивальни, сказал им, куда он направился, и тогда нам легче будет искать его.
- Это маловероятно, но все-таки могло быть! - глаза Артембара засветились надеждой. - Оба стражника в караульном помещении. Вызвать их во двор, или мы сами пройдем к ним?
Губар преставил себе тяжелый, спертый вохдух непроветриваемого караульного помещения, и поспешил сделать отрицательный жест. - Нет, поговорим с ними здесь, так будет лучше!