- А у меня один сын. Сердце за него болит.
- Найдем, комбриг.
- Ищи. Только побыстрее.
- Масленую руку вытирают о свои волосы. Найдем. - Он важно помолчал и сказал: - Обязательно найдем.
- Сделай все потоньше. Чего-нибудь не приключилось бы с мальчиком.
- Тебя, комбриг, все всегда боялись, уважали. Теперь боятся еще больше. Объяви месть. Я оповещу: если что случится, будем мстить. А?
- Не надо.
- Понятно! Комбригу, великому сардару, не подобает.
- А ты понятливый.
- Что сказать ханум? Пусть вернется к тебе?
- Ничего не говори. Пусть думает о сыне. Пусть смотрит, чтобы мальчик вернулся домой здоровый, целый. Она же мать.
Принесли широкий горячий чурек.
- Отличная у тебя жена, - сказал Мансуров, - хороший хлеб печет.
- Прикажи жене вернуться. Дело жены тандыр, а не проповеди.
- Я сказал. Теперь вот что. Там приехал один, назвал себя Мамед Ахундом. Он аллемани. Он запутался и зазевался.
- Хорошо. Был сеном, сделаем саманом.
- Не спеши. Отправь его в Герат. Отдай губернатору. - Усмешка покривила его губы.
- А ты уже решил?
- Враг без головы лучше. А ты не разучился смеяться. Туркмены любят смеющихся.
- Сейчас еще не пришло время. Дашь мне знать, я буду в Меручаке.
- Хорошо. Не беспокойся.
Руки он не подал. У туркмен это не принято. Оба вышли из юрты довольные, с сознанием исполненного долга. Саид Кули долго смотрел на эрсаринцев и на шведа Генстрема, чувствовавшего себя не совсем в своей тарелке под этим пристальным взглядом.
Затем Саид Кули подошел к эрсаринцам и сказал брезгливо:
- Хоть вы в зелени разбираетесь, но где вам понять, что черешня, а что вино. Вы знаете, кто этот великий воин? - Он медленно повернул голову к Мансурову. - Вы безмозглые, он пальцем шевельнет - и от вас песчинок не останется. Что ж молчите? Воевать хотите?
- Нет, - сказал старший.
Только теперь эрсаринцы поняли, что попали впросак. Кругом стояли темные холмы. На холмах высились всадники в огромных папахах.
- Комбриг, великий сардар, мой начальник. Прикажет воевать - начнем войну. Вы что же, воробьи, хватку сокола заимели, что ли? Да вы, эрсаринцы-дасисебозы и гаратгары, не на шутку хотели поднять руку на воина? Вы интриганы и мародеры, а? Да у меня нет столько кошм, чтобы завернуть ваши зловонные трусливые трупы и отправить в Меймене. Так и будете валяться в степи на поживу шакалам, а?
Старший из эрсаринцев примирительно похлопал коня по шее и уважительно сказал:
- Мои глаза у вас, арчин, в руках. Буду жертвой за тебя, господин.
- Чаша моего терпения полна. Оставьте здесь вон того ференга и уезжайте.
Эрсаринцы тотчас же начали собираться, но головы в плечи вобрали. Они напоминали нахохленных фантастических птиц.
Их старший бормотал:
- Он даст урок и шайтану. Разве я знал? Чтоб огонь сжег Утан Бека! Он обманул эрсаринцев.
- Камень важен на своем месте, - хихикнул Саид Кули. - Не пытайся отдергивать покрывала, как бы твое покрывало не открыли. Теперь ты сможешь сказать своему Утан Беку, почем лук в Меручаке.
Старейшина предложил Генстрему слезть с лошади, выдернул бесцеремонно из его рук повод и поскакал, ведя на поводу коня, за своими эрсаринцами.
- Что все это значит? - заговорил, подходя к Саид Кули, швед. - Я протестую. Вот они, - он показал рукой на офицеров-пуштунов, - знают мои полномочия.
Но пуштуны покачали головами. А Саид Кули воскликнул:
- Вон небо, вон горы! Куда тут лезть с полномочиями, господин проповедник?
- А убийство из-за угла тоже входит в обязанности пресветерианского миссионера и мусульманского проповедника? - спросил Мансуров.
Однако Генстрем пытался протестовать, доказывать, что он ни при чем.
- Ох и пустобрех ты, - говорил Саид Кули. - Если бы не командир, знал бы я, что с тобой делать. Тебя все равно в Герате отпустят на все четыре ветра.
- Вы ответите! Я вижу, зачем вы меня сюда завезли! Разбой на большой дороге! А, мейн готт!
- Пустомеля ты. Для себя ты слепой, для всех зрячий. Откуда такие берутся. Зажгли костер, и уж всякие ядовитые пауки на огонь набежали.
- А Утан Бек здорово вертит, вообразил, что хвостом можно орехи колоть.
- Эй! - закричал Саид Кули. - А ну-ка, скрутите ему руки и посадите его на солнышко, а вечером пусть отвезут в Герат.
Тут Генстрем поднял крик на все кочевье.
- Плачь, плачь, аллемани, - бормотал Саид Кули. - Сколько ты мешал в котле, а халвы-то нет.
Не обращая внимания на мечущегося, вопящего герра проповедника, пуштуны подошли и отдали Мансурову честь:
- Господин генерал, можно ехать?