Визг и шум прекратились, и две-три хорошеньких, шоколадных от загара мордочки показались среди листвы. Испуганные огромные глаза девчонок чем-то напоминали огненные глаза Шагаретт, и сердце у Мансурова сладко защемило. Ему даже показалось, что среди купальщиц была сама Шагаретт. Правда, он тут же отогнал свою безумную догадку.
Так всадники и стояли посреди речки. Кони медленно и громко пили воду, а Сахиб Джелял устанавливал "контакты", как он выразился, с представительницами джемшидского племени. Понадобилось не так уж много времени, чтобы девицы наконец обрели дар слова.
- Вы нас напугали! - зарделась наиболее бойкая из них. Она успела натянуть на себя яркое красно-желтое платье, нагрудник из ожерелий и монист и даже, высунувшись из кустов, позволила лицезреть себя всю. Она была стройна и гибка, и столь же стройна и гибка была ее речь.
Она отвечала бойко, но уклончиво. Лишь когда Сахиб Джелял церемонно вручил девочке пригоршню серебряных персидских кранов, для чего понадобилась со стороны Аббаса Кули целая серия осторожных маневров девчонки все еще не доверяли путешественникам, и малейшее резкое движение заставляло их визжать и прятаться, - переговоры сдвинулись с места.
- Мы принимаем серебро от вас в дар, потому что мы все тут невесты, а невестам нужно серебро, чтобы украсить себя, - щебетала все та же бойкая стройная красавица. - Не подумайте, что мы падки на подкуп. Мы гордые джемшидки! А теперь скажите, что вы, господа почтенные купцы, хотите знать?
Дело пошло на лад, и Сахиб Джелял заговорщически прищурил глаз, подмигивая Мансурову.
- Не удивляюсь, что ваше сердце тоскует. Если ваша исчезнувшая супруга и вполовину так красива, как эта острая на язык стрекозка, я понимаю, почему вы не находите себе покоя. А теперь порасспросим ее. Разведаем, так сказать. - И он спросил: - О черноглазая обольстительница сердец, не скажешь ли ты, как здоровье и благополучие уважаемой дочери уважаемейшего великого вождя джемшидского племени, добродетельной и прекрасной госпожи Шагаретт Бану?
Личико девушки сразу посерьезнело, и улыбка слетела с ее пухлых малиновых губок:
- О, наша пророчица и ясновидящая госпожа мудрости здорова и благополучна! Хи! А вы, господин, слышали про нашу пророчицу, госпожу Шагаретт, а?
- Весть об уме и святости госпожи Шагаретт растеклась по всему мусульманскому миру.
- Шагаретт Бану приходится мне тетушкой... родной тетушкой, пунцовая от удовольствия и гордости, жеманилась девушка.
- Она ее племянница! - хором запищали подружки и уже смело выступили из кустов.
Все они были разряжены ярко и броско, как и подобает невестам, и высокий берег зацвел вдруг многокрасочным цветником. У джемшидов женщины пользуются изрядной самостоятельностью, и Сахиб Джелял правильно поступил, решив при столь неожиданном и довольно-таки конфузном для девушек знакомстве порасспросить их. Девушки, впрочем, ничуть не огорчились, что их увидели нагими эти солидные путешественники. Почувствовав полное доверие к ним, они окружили выехавших из заводи всадников и наперебой принялись разбалтывать все, что знали о святой пророчице, о ее мудрости, о том, как она врачует недуги, помогает молитвами, заклинаниями и лекарствами роженицам, излечивает детей.
- О! Пророчица сама отстранена от своего сына, и теперь все дети племени - ее дети.
- Где же ее сын? У пророчицы ведь есть свой сын? - с трудом проговорил потрясенный Алексей Иванович.
- Великий Джемшид, старый наш вождь, забрал маленького Джемшида, он должен стать вождем в своей шахской чаппари. Старый Джемшид растит из мальчика Джемшида воина. Старый Джемшид не позволяет женщинам мешаться в дела воспитания. Старый Джемшид отобрал у матери внука.
- Уф, - с облегчением вздохнул Мансуров. - Ну и как? Из маленького Джемшида получается воин?
- Э, а ты что за человек? - ухватившись руками за узду коня, заглянула снизу вверх в лицо Алексею Ивановичу бойкая, искрившаяся хитрой улыбкой девчонка. - О, да это великий воин! Я вижу, ха-ха, на лице твоем следы жестоких схваток с врагом! Ты - Рустем! И тебе пора бы знать: мальчика выращивают среди мужчин, девочек - среди женщин. Мальчик должен умножать мужество, девочка - свои прелести и очарование.
Она тараторила и с наивным бесстыдством выпячивала свою уже высокую крепкую грудь, улыбаясь завлекательно и обольщающе.
- Но, но, великий воин, - звонко кричали другие девицы, - ты не мусульманин! И что тебе до мусульманской нашей пророчицы?
Мансуров понял, что своими расспросами насторожил девушек и, быть может, даже испортил всю дипломатию Сахиба Джеляла. Не мог же он во всеуслышание объявить: "Я муж вашей святой ясновидицы и отец вашего малыша Джемшида". Можно себе представить, как бы переполошились юные кочевницы.
Понял, что дело осложнилось, и Сахиб Джелял. Он пошарил в бездонном своем кармане и вытащил еще горсть кранов, и, когда они заблестели в лучах солнца на ладонях бойкой девицы, глаза ее снова блеснули доверием и уважением.
- Ты, резвушка, остра на ум и, не сомневаюсь, будешь резва на супружеском ложе. Мои краны пусть послужат задатком в мехре. А теперь...
- О! Ты, господин купец, и взаправду хочешь свататься! Девчонки, девчонки! Смотрите! Этот царственный бородач - жених!
Визгу и шуму было много. Но великий дипломат Сахиб Джелял преспокойно выпытал самое главное.
"Все джемшидское племя собирается из степи и из гор на место зимовки. Приезжали какие-то не то инглизы, не то ференги из государства Герман и призвали племя готовить мечи и ружья к походу на север. Потому все мужчины сейчас заняты шитьем подпруг и седел. Приезжали вожди из афганского Бадхыза от тамошних джемшидов - там много джемшидов, очень богатых и очень любящих войну, - и договаривались, что надо напасть на Советы и собрать урожай добычи. Всюду в мире идет война, и только глупцы не собирают с земли богатства. Великий наставник господин мюршид ездил уже много раз в Мешхед, и там ему обещали оружие и одежду для похода на Советы. Да, ружья, рассыпающие тысячи пуль. Обещали! Святая пророчица, наверное, тоже спустилась с гор и молится в мазере Турбети Шейх Джам. Все теперь собрались в окрестностях мазара и ждут слова мудрой провидицы госпожи Шагаретт".
Девушки все разом "чесали" свои жемчужные зубки. Их мордочки мелькали теперь среди лошадиных крупов, грив, стремян. Раскрытые широко рты, искрящиеся глаза, шум, писк, смех, возгласы. Ручки маленькие, но крепкие, вцепились в уздечки. Юные джемшидки не отпускали всадников даже тогда, когда, казалось, все уже выговорились. Но кто знает, сколько могут судачить молоденькие девушки, да еще из кочевого племени? А к тому же им понравились щедрые всадники, и не одна девчонка возмечтала тоже попасть в невесты...
Из всего этого игривого потока возгласов, слов, кокетливых ужимок явствовало, что путешественники на верном пути.
Наконец Мансуров убедился, что Шагаретт живет в родном племени. Наконец появилась надежда, что он, после долгих поисков, сможет увидеть ее и сына.
Они выбрались из девического "цветника", по выражению очень смутившегося и очарованного Аббаса Кули, и снова пустились по пути надежд и ожиданий.
Тактичный и осторожный Сахиб Джелял не стал больше говорить о Шагаретт. Он размышлял вслух, предназначая свои мысли явно для ушей Мансурова:
- Одни люди ходят по солнцу, другие люди бредут в глубокой тени. Тот швейцар с богбоном прячутся в тени. Какие же цветы они выращивают в темноте? Колючки и шипы! Да, всю жизнь они выращивают шипы. Того аллемани, хромого швейцара, я знаю давно. Наша семья жила в Самарканде...
Невольно Мансуров отвлекся от своих мыслей. "Сахиб Джелял самаркандец! Не аравитянин!.. Но от этого он не делается менее загадочным".
- Мы жили в Самарканде и в нашей махалле много говорили о военнопленных, которых привезли к нам с фронта. В старом городе среди баев пошел "гап". Герману надо помочь. Император германов Вильгельм принял в Дамаске истинную веру - ислам - и ведет священную войну против белого царя. Германские офицеры жили в Самарканде вольно и свободно. Ходили по базарам, бывали у самаркандцев. Один такой, помню - его звали Гельмут, бывал у моего отца-кожевника и все говорил про французского Наполеона, про то, что германский император Вильгельм поведет свои армии через Персию и Туркестан и завоюет Индию. И тогда ислам восторжествует во всем мире. Я не вступал в споры с герром Гельмутом, но говорил своему отцу: "Не верь немцу. Германия враг народов Азии и Африки. Немцы в своей колонии в Африке истребили народ гереро безжалостно и бесчеловечно". Герр Гельмут уговаривал отца помочь ему. Оказывается, приехавшая в Туркестан знатная дама из Петрограда, великая княгиня, председатель Красного Креста, передала ему присланные из Берлина деньги и письма. В письме указывался адрес одного самаркандского муллы и двух бухарцев-евреев, торговцев, которые могли помочь Гельмуту и другим офицерам бежать в Афганистан. Муллу звали Карим Турсунбаев. Но я отсоветовал отцу помогать им. Черная собака, белая собака - все равно собака. Придут немцы в Туркестан, будут убивать узбеков, таджиков. Я бы мог пойти сражаться против англичан, русских, французов. Но для чего? Чтобы надеть немецкое ярмо? Я сам тогда уезжал в Афганистан, но отказался помогать Гельмуту и его друзьям. Но тут приехал Карим Турсунбаев из-за границы - а он всюду проникал свободно, точно нож через кусок масла, - и, прочитав берлинские письма, сейчас же снарядил все для бегства немцев. Своего сына, великовозрастного болвана Мадраима, он дал им в проводники, дал еще ишаков, узбекскую одежду. Мадраим, хоть был толстый суслик и лентяй, провел через границу герра Гельмута и еще одного офицера. Важная, оказалось потом, это была птичка. Провел через всю Бухару до Амударьи. На переправе их ждали, с той стороны. И когда я приехал в Мазар-и-Шериф, оба офицера отдыхали в сытости и роскоши в саду Карима Турсунбаева. Этот Турсунбаев был сыном кокандского вельможи Фулатбека, сподвижника и визиря последнего хана кокандского Худоярхана. Вот куда привела ниточка судьбы немецких офицеров. А оттуда, из Мазар-и-Шерифа, они поехали в Кабул и пошли прямо в посольство... не удивляйтесь - Британии. И неважно, что англичане воевали против Германии. Врач посольства имел директиву помочь немцам уехать в Германию. Что ж, я говорил вам про белых, черных собак. Собаки-империалисты все вместе, а собаки-британцы, хоть Британская и Российская империи дружили тогда, чтобы воевать против Германской империи, делали все, чтобы подрывать дела России в Туркестане.
Давно расстались всадники с хохотушками-джемшидками, далеко позади осталась тихая заводь с юными купальщицами, а путники все ехали и ехали. Усталость, нудность пути скрашивал своими рассказами Сахиб Джелял. Он отлично сносил тяготы путешествия. Он поставил целью проехать не менее тридцати гязов до ужина. Местность не менялась - невысокие пустынные горы чередовались с щебнистыми бесплодными равнинами. Кое-где однообразие пейзажа нарушалось зелеными купами маленьких оазисов, расположенных на кяризах. Дорога делалась все более пустынной. Мирные земледельцы здесь, видимо, плохо уживались с воинственными кочевниками. Попавшийся на дороге персидский караульный пост встретил путников немецким духом и дисциплиной. Даже невозмутимый Сахиб Джелял и тот стал темнеть и раздражаться:
- Они чувствуют себя хозяевами. Мне дела нет, что гитлеровская Германия здесь хозяйничает. Понимаю, что и вы - частное лицо, едете по своим частным делам. Но на то у нас глаза, чтобы видеть, на то уши, чтобы слушать. Дорога у нас длинная, путешествие не знаю, когда кончится, и позвольте рассеять тоску ожидания встречи с любимым человеком одной восточной историей.
Вторжения в свои личные дела Мансуров не терпел. Но сейчас он не рассердился на Сахиба Джеляла. Бывает так, что вдруг почувствуешь расположение и доверие к незнакомому человеку. А Сахиба Джеляла Мансуров почти не знал. Случай свел их в Баге Багу, который при ближайшем рассмотрении оказался гнездом достаточно "вредных насекомых". Надо было сразу же прервать поиски, бросить все и спешно уехать. Заверения в дружбе и преданности гранатогубого Али Алескера явно ничего не стоили. Нужно было быть простаком, чтобы не понять - в этих местах оставаться опасно. Вот тогда-то Сахиб Джелял и оказался ему очень полезным. Странник и меценат, дервиш и жизнелюб, он был не столько подозрителен Мансурову, сколько загадочен. Мансуров знал Сахиба Джеляла по Афганистану, но пути их почти не перекрещивались, если не считать наездов Сахиба Джеляла в Мазар-и-Шериф по торговым делам. Сахиб Джелял слыл на Востоке миллионером и уж по одному тому не слишком дружественно расположенным к Советской России человеком. Поговаривали, что он связан с французскими банковскими кругами. Тем не менее он заключил с Внешторгом немало взаимовыгодных торговых сделок. Симпатии и антипатии Сахиба Джеляла не очень занимали сейчас Мансурова. Его вполне устраивало, что нашелся влиятельный, пользующийся большим уважением человек, вызвавшийся ему помочь и, по-видимому, бескорыстно. Вел себя Сахиб Джелял вполне лояльно, а рассказы его представляли немалый интерес.
- Удивительно не то, что я не сразу узнал господина Гельмута фон Крейзе, - сетовал Сахиб Джелял, мерно покачиваясь в седле. - Он почти не изменился, хоть и стал тоще и жилистее. Удивительно его появление в Иране в облике скромного швейцара гостиницы. - Он явно ожидал вопросов Мансурова, но, видя, что тот молчит, продолжил рассказ: - Удивительно, что ливрея швейцара облекла офицера гитлеровского рейхсвера. Можно вообразить, какие паскудные, смердящие дела здесь закручиваются на стыке границ СССР, Ирана, Афганистана...
Но, прежде чем он начал рассказывать, Аббас Кули вступил, по своему обыкновению, нетерпеливо в разговор:
- Где сало, там мухи! Кружат и кружат роем. Несчастный наш Хорасан приступом берут то инглизы, то аллемани... Похоже на злой ветер, горячий ветер... Срывает, скручивает листья с деревьев, огнем опаляет перья птиц на небе. Эх! Превратить бы всех империалистов в ишаков и напялить им на морды недоуздок! У обожравшихся персидским хлебом гитлеровцев такая начнется отрыжка, от которой пыль поднимется, кишки через рот полезут... Но раньше меду мы испробуем яд пчел...
- Сперва, и в этом нет сомнений, гитлеровцев разгромим мы, - сказал Мансуров. - Влетит им под Сталинградом. Это ясно как божий день. А тогда конец всяким наполеоновским планам. Но мы видели начало. И мы видим конец... Самое сложное - середина. Вот серединой и надо заняться. И немедленно... Сколько осталось до джемшидов? - помолчав, спросил он вдруг. - Наше путешествие что-то затянулось. Не думал я, что потребуется столько времени, чтобы добраться до Кешефруда... Не думал, что столько гадов и жаб... вы их так назвали, уважаемый Сахиб... всякой фашистской нечисти собралось под каждым кустом, под каждым камнем... Нет, надо принимать меры.
- Кочевье? Совсем близко... - Аббас Кули так живо завертел головой, будто он уже видел своими выразительными карими глазами черные шатры джемшидов среди зелени лугов. - Однако горы, скалы... Пожалуй, два дня и две ночи ехать...
- Проезжали мы здесь однажды в Серахс, - добавил Сахиб Джелял, очень крутой перевал... Настоящий щит, которым джемшиды оградили себя от резахановских жандармов. Два дня, говоришь, Аббас-ага? Молодой ты, прыткий... А солидному человеку и за трое суток не добраться.
Мансуров помрачнел. Удивительно - настроение всадника передалось его коню. Ход его, бодрый, веселый, вдруг сделался неуверенным, сбитым...
Забеспокоился и Сахиб Джелял. Он был очень наблюдателен.
- Мы, кажется, дальше не поедем, - заметил он подъехавшему Аббасу Кули. - Путешествие наше кончилось.
- Никогда! - воскликнул Аббас Кули. - Разве Меджнун откажется от своей Лейли? Меджнун уже годы думает о ней, своей единственной. Годы он ищет ее. И вот когда осталось сделать шаг... Неужели он остановится? Вы, господин, не видели ее. Какие глаза, о!
- Слова твои, Аббас, пустые. Посмотри на комбрига. Конь его спотыкается. Конь знает, чувствует, что его повернут обратно.
- Может ли быть такое!