Внук жил у него в шатре. Он отнял ребенка у Шагаретт и взялся воспитывать его сам. Несколько раз Шагаретт выкрадывала сынишку из царского шатра. В кочевье стояли стон и вопль, когда вождь снова и снова отнимал внука у дочери и торжественно вез его через все кочевье к себе.
Тогда же великий вождь прогнал мюршида Абдул-ар-Раззака. Он запретил ему приближаться к своему шатру. И только за то, что тот выразил сомнения в законности решения сделать внука наследником и преемником. Вождь теперь слушал проповеди мюршида на расстоянии... Так мальчик избавился от поучений фанатика и знал о нем как о некоем патлатом, страховидном колдуне, которым нянюшки пугали его, когда он начинал шалить: "Вот смотри! Придет мюршид и посадит тебя в хурджин".
Вождь целыми днями не отпускал от себя внука. Сажал рядом за дастарханом. Выбрал в табуне самого смирного конька. Учил внука ездить верхом. Мальчик во всех перекочевках ехал рядом с дедом на своем богато убранном коне. Он учил мальчика стрелять из ружья и рубиться саблей. Он позволил Шагаретт приходить на час-два в сутки и учить сына читать и писать. Единственный учитель в кочевье - мюршид - так и не получил доступа к мальчику.
Для наследника вождь приказал изготовить новые, из отборной, высокосортной верблюжьей шерсти, красные кошмы и покрыть ими просторный чаппари. На решетку юрты пошли жерди и бруски из первосортного дерева, за которым ездили в далекую Кашгарию братья вождя. Узорчатые, тканные из шерсти пояса специально ткали молодые резвушки, тетушки мальчика - сводные сестры Шагаретт, которые выполняли роль воспитательниц-гувернанток при особе потомка ялангтушей.
В личную охрану любимца вождь назначил десяток самых сильных, самых ловких воинов, которым надлежало день и ночь не спускать глаз с мальчика. За то воинов кормили со стола вождя. За то им полагалась одежда, что ни на есть самая добротная - от широких белых штанов и рубахи из плотной хлопчатобумажной ткани, суконной черной, в цветастой вышивке безрукавки-жилетки до шелкового синего, подбитого ватой халата и расшитого же шелкового поясного платка. Кожаные английские ботинки молодцам покупали в лучшем обувном магазине Герата, а из тончайшего тюля великолепная чалма наматывалась на голову в двадцать оборотов и служила предметом зависти молодежи кочевья.
Что касается оружия - отличных новеньких карабинов "виккерс", казачьих кавалерийских шашек златоустовской стали и кавказских кинжалов в инкрустированных серебром роскошных ножнах, - то только за все это можно было служить верой и правдой до старческой седины и могилы.
Дорогонько обходилось содержание, воспитание и охрана любимого внука вождю джемшидов. Но он любил внука и зорко следил за всем тем, что окружало его. Какими только ругательствами и проклятиями он не осыпал воинов-стражей, если обнаруживал на их одежде пятно или оторванную застежку! Все, кто по обязанности должны были быть поблизости от чаппари внука или имели право переступить ее порог, должны были быть образцом порядка, нарядности и опрятности. И немало попадало резвушкам гувернанткам, не досмотревшим, что низ их цветных шаровар или головной, радужной расцветки платок вдруг оказывались потертыми или разодранными. Все, что окружает мальчика, должно быть красиво, ярко, богато. А праздничные халаты воспитательниц, сшитые из лионского цветастого бархата в талию и с пышными разрезными рукавами, приобретались у знаменитых портных в самом Тегеране.
Тетушкам разрешалось покупать столько серебряных ожерелий и браслетов, что они вскоре стали походить на музейные витрины драгоценностей. А так как у кочевников существует закон: если девушка надела на себя украшение, то оно становится ее собственностью и с того момента входит в стоимость брачного выкупа, то тетушки стали самыми завидными и богатыми невестами во всем Хорасане и Сеистане. Девицы даже высокомерную осанку приобрели, шествуя постоянно под многофунтовой тяжестью головных украшений, подвесок, серег, широких браслетов, ожерелий из индийских рупий, таких длинных, что для удобства их приходилось перебрасывать через одно плечо и спускать на другой бок. А продетое в нос серебряное кольцо с розеткой, обильно усеянное драгоценными сверкающими камушками, а перстни!
Шагаретт, вернувшись в поисках сына в Бадхыз, извлекла из сундука семейные драгоценности и первым делом вдела в нос кольцо с украшением из кроваво-красных рубинов. Она знала, что шейхи-мюршиды рассматривают рубины как дурную примету, как камни, приносящие несчастья. И Абдул-ар-Раззак, едва завидев на ее лице рубиново-красное пятно, плевался и отворачивался.
Вернув в свой мазар пророчицу, мюршид, видимо, возомнил о себе слишком много, вообразил, что он всесилен. Ему казалось, что теперь, когда мальчишка живет в чаппари старого Джемшида, мать станет покорной и послушной во всем.
- Мне пришлось покориться... - говорила Шагаретт.
Она отвела Алексея Ивановича в свой чаппари, ничем не выделявшийся среди шатров и юрт кочевья. "Жилище, - сказала она, - темное, как мое счастье, жалкая клетка, в которой обитает птичка моей души".
- Наконец-то ты, супруг, пришел в свой дом. И стало в нем светло и радостно. А завтра будет еще радостнее. Завтра отец обнимет сыночка. - Она суетилась и ухаживала за ним, напевая: - Я омою тебе ноги. Я выну занозы, которые вонзились в твои натруженные ноги на далеком пути ко мне. Ведь ты так спешил ко мне, мой возлюбленный! Ведь путь длинен! Ведь три года ты шел ко мне, несчастной, обездоленной! Сколько дней я мешала слезы с пылью дорог, я мазала глиной свои очи взамен сурьмы, чтобы быть некрасивой и отвращать от себя похотливые взгляды, которые бросают бесстыдники на брошенных жен.
Но ничуть не было похоже, что прекрасная Шагаретт портила свои глаза грязью. Они сияли по-прежнему, и сияние их увеличилось во сто крат с приездом Алексея Ивановича. Сейчас она была во сто крат обворожительнее и красивее.
В своем ярком праздничном одеянии, вытянув перед собой обнаженные алебастровые руки, Шагаретт, словно воин, приготовившийся к битве, устремилась к нему, полная желания.
Тьма внутри чаппари превратилась в день.
Они забыли обо всем. Забыли о великом вожде джемшидов с его династическими интригами и дикарскими хитростями. Забыли и о шариате. Забыли о том, что существует страшный своим азиатским коварством великий мюршид, с его тупым фанатизмом, поистине животной ревностью и мстительными замыслами.
Забыли обо всем на свете. И будто об их любви сложена старинная хорасанская песня:
Трепещут крылья.
Белая молния
прочертила синеву неба.
Неистовый сокол
накинулся с вышины.
Алчущий хищник
напал на фазана.
Пылающий огонь
охватывает джунгли.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Меч палача кривой, и бровь красавицы
крива. И то и другое проливает кровь.
Но этот где? И та где?
Х а ф и з
Следи за языком - сбережешь голову.
Сократи слова - удлинишь жизнь.
Туркменская пословица
Господин святой, великий мюршид и хранитель кешефрудского мазари Абдул-ар-Раззак прибыл в Бадхыз спустя лишь неделю. Целую неделю понадобилось ему, чтобы добраться до кочевья. Целую неделю он мутил воду в степных аулах. Он взывал к чувствам правоверных, звал к мести, убийствам, пролитию крови. В каждом селении, в каждом кочевье он обрастал правоверными мюридами и сочувствующими. Но едва он отправлялся в путь, и мюриды, и сочувствующие растворялись в степи и горах. Теперь даже местные власти не поддерживали мюршида.
Более того, едва Абдул-ар-Раззак покидал то или иное селение, как появлялись полицейские и арестовывали подозрительных. А подозрительными были переодетые в белые бязевые штаны и живописные хазарейские тюрбаны люди из колонны полковника Крейзе. Все они тянулись, словно мухи на мед, к Абдул-ар-Раззаку, все они жаждали узнать, что нового в мире и на фронтах и когда готовится вторжение в Узбекистан и Туркмению. И всех их, конечно, против своих намерений и желаний мюршид выдавал с головой афганским властям.
Гератский генерал-губернатор имел беседу с Мансуровым, для чего встретился с ним по дороге на Бадхыз. Генгуб был старым другом России, и он не видел другого пути, как собрать в своей провинции всех фашистских резидентов и держать "на казенных хлебах" под замком до того момента, когда высокие договаривающиеся стороны решат этот вопрос. Изъятие резидентов происходило тихо, без пролития крови. Резиденты, крайне напуганные багебагуской трагедией, предпочитали сдаваться сразу. Сейчас стоял один лишь вопрос - как сделать так, чтобы выловить резидентов всех без исключения. А сделать это было не легко. Немцы успели завербовать и бывших курбашей, и бывших главарей-джунаидовцев.
Но уже имелся весьма реальный план, составленный с тем же самым губернатором и согласованный с местными властями. Начинать выполнение его следовало с кочевников Бадхыза. Переговоры с вождем джемшидов уже начались. В них участвовали чораймаки, и джемшидское кочевье на несколько дней превратилось в место совещаний и курултаев. С вождями удалось найти общий язык.
Мюршид Абдул-ар-Раззак нарушил повеление старого Джемшида и явился в чаппари. Приход его вызывал серьезные осложнения.
- Ты осквернила свое лоно, шлюха! Ты проводишь ночи, валяясь на ложе разврата и сладострастия, - гремел голос мюршида над кочевьем. - О твоем позоре возвещают все барабаны преисподней. О мусульмане, о правоверные, этот зловредный кяфир вторгся к нам в кочевье, этот ядовитый змей развратничает с дочерью великого джемшида. На помощь, джемшиды! На помощь, правоверные! Нас ударили кулаком насилия! Чужой бык топчет наше зеленое поле! Чужой верблюд пасется на нашем лугу! Позор нам!
Кликуша и истерик, Абдул-ар-Раззак сумел возмутить кое-кого из джемшидов, толпа теснилась вокруг чаппари Шагаретт. С гордостью Мансуров заметил, что мальчишка ничуть не струсил. Сжав в ручонке свою маленькую саблю, встал тот перед чаппари в воинственной позе воина. Мальчик решительно защищал мать. Но и она ничуть не испугалась. Гипнотизируя своим взглядом мюршида, который так растерялся, что поперхнулся на полуслове, она наступала на него с проклятиями. Он вертелся, трясся, извивался. Он закрыл голову согнутыми руками, сжался в комок, уткнувшись носом в землю. Он перепугался. Он забыл, что сам, своими руками вылепил из обычной девчонки пророчицу, чуть ли не святую. И в его ли силах было свергнуть с пьедестала эту вещунью, волшебницу, перед одним взором которой падали ниц джемшиды и джемшидки...
Кочевники - плохие мусульмане. Для них, неграмотных, диких, религия ислама, как, впрочем, и всякая другая религия, дело туманное, темное. Арабские, непонятные по языку и смыслу, молитвы и обряды не доходят до души и сердца. Простые истины, добрые советы, врачебное искусство пророчицы и понятны, и полезны. И если мюршида Абдул-ар-Раззака боялись, то пророчицу Шагаретт и боялись, и преклонялись перед ней. Единым словом она могла сейчас заставить всю толпу пасть перед собой ниц.
- О, - сказал появившийся в толпе Аббас Кули, - девочка дунула - и мошки развеялись. Госпожа Шагаретт может не бояться. А у этого наставника в грехах и подлости прорвались кабаньи привычки все рвать клыками.
Шагаретт топнула ножкой в изящнейшей индийской туфельке. Вперед выступили ярко разодетые молодцы - личная охрана мальчика. Молодцы не снимали с плеч карабинов, но смотрели решительно из-под густейших бровей и воинственно шевелили усами.
"Во всем этом что-то от оперетки, - усмехнулся Алексей Иванович, - но все они живые, реальные. И вот эти фанатики, полные безумства и животного гнева, и мой сын, ставший за три года разлуки маленьким диким воином, и этот юродивый, полуидиот, полузверь, мюршид, и сама моя несравненная Шагаретт, живая, полная горячей крови и неуемных страстей и чувств, бесстрашная, идущая с гордо поднятой своей безумной головкой под камни осатаневших фанатиков".
Толпа таяла. Абдул-ар-Раззак струсил. Ему пришлось отступить. Проклиная и изрыгая брань, он пятился назад. Рев труб, бой барабанов и вопли стихли, когда Шагаретт вместе с мужем и сыном направились к шатру вождя. Светило спокойно солнце, дул легкий осенний ветерок, ковыль переливался серебряными волнами. Кочевье с его разбросанными мирными чаппари и землянками выглядело спокойным. Собаки, устав от лая, дремали, положив свои медвежьи головы на лапы. В одном шатре раздавались взрывы хохота. Кто-то нарочито громко отпускал соленые шуточки по поводу запоздалой свадьбы: "Свадебный пир сделать, чтобы до Индийского моря слух долетел". В шатре писарь в присутствии вождя составлял брачный договор. Сам вождь, не без тревоги поглядывая на Шагаретт, обнимавшую за плечи сына, тоже изволил пошучивать:
- Воды вспять не текут. Время вроде ушло, но все оговорить на бумаге с печатями - крепче будет.
Вождь джемшидов собрал всех своих старейшин, бил неистово себя в грудь так, что по шатру разносился гул. Это приводило в восторг мальчика. Он тоже ударял себя в грудь: