На палубе валялись мертвые чайки. При каждом крене они перекатывались вместе с водой от одного борта к другому. По-видимому, птицы налетели на нас в тумане и погибли, разбившись об оснастку катера.
Дон был прав. Надвигался настоящий шторм. Мы попали в полосу юго-западного ветра "уиллиуо", и, если только вскоре не найдем пролива, нам угрожало разбиться о подводные рифы южного побережья Адаха. Правда, здесь имелось множество заливов и бухт. Но искать укрытия в них мы не могли бы даже при хорошей видимости. Разбушевавшийся шторм, бросавший на берег страшные валы, мог достать нас всюду.
Подгоняемый потоком воды, я снова забрался в рубку и стряхнул с куртки капли. Эриксон с тревогой всматривался вперед. Когда я вошел, он обернулся.
- У нас мало горючего, док. Мы не имеем возможности в поисках пролива обшаривать все заливы и бухты. Нам нужно либо немедленно отыскать его, либо стать на якорь и принять неизбежное.
Наступило продолжительное молчание. Мы оба напряженно смотрели вперед. Затем он обратился ко мне вторично.
- Ваше мнение, док? Вам здешнее море знакомо лучше, чем мне. Что надо делать, по-вашему?
Кто-то из темноты заботливо сунул мне в руку кружку горячего кофе.
- Держите, док, - сказал Джордж, - и подкрепляйтесь, пока соображаете, как вызволить нас из этой беды. - Заулыбавшись, он исчез в камбузе.
Я снова повернулся к окну и тут заметил на носу катера Ганса, который торопливо производил какие-то манипуляции на ветру под дождем.
- Я послал его промерить глубину, - объяснил Эриксон, возвращаясь к столу с картами. - Мы чертовски близко от берега. Меньше всего я желал бы сесть где-нибудь в этих местах на мель.
Карты пестрели пунктирными линиями, обозначающими границы неисследованных районов; вдоль всего южного побережья Адаха значилось множество островков, укрытых бухт, а крестики указывали расположение подводных скал. Ни одно судно, даже отплывающее из Адаха, никогда по доброй воле не заходило в эти воды. Любой капитан предпочитал держаться северной стороны острова, воды которой исследованы намного лучше.
Карта не подсказала мне нашего местоположения. Единственное, что я мог предложить, это еще раз изменить курс и опять пойти на север, пытаясь сориентироваться по береговым знакам.
Дон поразмыслил над этим предложением, затем вздохнул:
- Ладно, только мы не будем спешить. Ведь при таком сильном ветре даже не слышно прибоя. - Затем он спросил с надеждой: - А как по-вашему, попадем мы в пролив?
Я кивнул головой. Эриксон распорядился, чтобы Кен помогал Гансу, а сам стал за штурвал. Не отрывая глаз, я всматривался в расстилавшийся впереди катера туман.
Вдруг над трапом появилась голова Рыжего:
- Господи Иисусе, ну не безобразие ли это?
- Эй, пошел отсюда, - заорал Дон. Мы взяли курс на берег. - Не отходи от машины, могу подать самый неожиданный сигнал!
Рыжий подмигнул мне и убрал голову. Мы двинулись малым вперед. Пять минут - десять - пятнадцать... по-прежнему никаких признаков скал. По-прежнему ничего кругом. Только туман да ветер, да дождь, да море бурлящее и сердитое.
Мне передалось беспокойство Эриксона за вверенный ему катер и экипаж и то напряжение, в котором находились мои спутники. Но при всем этом я испытывал смутное волнение и подъем духа. Бури всегда действовали на меня возбуждающе. Мне нравится, когда они меня настигают. Не знаю, как это объяснить, но я почувствовал какое-то единение с этой бурей и со скалистыми островами, на которые она обрушилась, хотя мы и были в полной зависимости от разбушевавшейся стихии. На Алеутских островах стихии природы могут пребывать в состоянии совершеннейшего покоя и невозмутимости, как мы это наблюдали в заливе Хот-Спринге, а в следующее мгновение взбунтоваться с такой силой, которая не поддается описанию.
- Боже мой, пора бы нам что-нибудь и увидеть, - с раздражением заметил Эриксон и, опустив окно, закричал Кену:
- Выкликайте громче промеры! Не слышно!
- Что такое? - завопил в ответ Кен, приставляя ладонь к уху, и, держась за мокрые поручни, торопливо зашагал к штурманской будке.
- Кричи громче показания! - повторил капитан, напрягая голос против ветра. - Какие результаты?
- Дна еще нет.
- Ладно, продолжай промеры, а достанешь дно - дай знать.
Теперь мы плыли с половинной скоростью. Казалось, что прошел уже час, два... По-прежнему глубокое море, по-прежнему не видно земли.
У меня мелькнула мысль, что будет слишком поздно, даже если мы заметим риф все одновременно, потому что уже в следующее мгновение катер на него сядет. Девятый вал сможет поднять и бросить его на любую встретившуюся на пути скалу раньше, чем мы успеем дать задний ход. А получив такой удар, судно не сможет устоять против шторма, и его разнесет на части. Я провел языком по губам и ощутил вкус соли.
Было страшно и подумать о том, что произойдет, если при такой волне мы налетим в тумане на подводную скалу. Но куда плыть, чтобы выбраться из тумана? Никакой видимости на расстоянии тридцати футов, а за бортом яростно бушует море.
Интересно, знают ли члены экипажа, сколь безнадежны наши поиски пролива, и давно ли они об этом догадались. Глаза Джорджа говорили, что он все понимает. Мы представляли собой горстку перепуганных людей, но каждый из нас как умел пытался скрыть собственный страх. Сам я так сжимал поручни, что они врезались в мои ладони. До этого я не отдавал себе отчета в том, насколько напряжены мои нервы. Как странно, что чувство страха может быть таким леденящим и немым. Я взглянул на Дона Эриксона и заметил, что суставы его пальцев побелели от усилия, с каким он сжимал колесо штурвала. Он во все глаза всматривался в темноту, и каждый мускул его тела был готов моментально сработать, как только что-нибудь достигнет его слуха или зрения.
- Еще чашку кофе, - обратился он через плечо к Джорджу.
- Да она у вас под рукой.
- Другую. Эта остыла.
На борту создалось такое напряжение, которого вполне хватило бы, чтобы отбросить наш катер в сторону. И тут из люка снова показалось ухмыляющееся лицо Рыжего.
- Слушайте, док, - зашептал он, - я только что видел необыкновенную рыбу; может быть, она вам нужна как образец.
- Где она? - с любопытством спросил я.
- Где-то здесь. - Он поднялся ко мне и сообщил доверительно: - такая здоровая штуковина, уткнулась в стекло иллюминатора и глядит. Не то мы под водой, не то туман такой, что рыба путает, где вода, где туман. - Дон обернулся и бросил на Рыжего свирепый взгляд. Тот юркнул вниз. Я скрыл улыбку.
- Тридцать сажен, - донеслось с носа. Потом двадцать пять, затем пятнадцать и десять. Под нами становилось все мельче. Эриксон дал команду идти в четверть хода.
Постепенно море стихало, но белые барашки оставались. Туман уже начал редеть, однако видимость была по-прежнему не дальше нескольких ярдов. Прошло минут десять. К нам приходила уверенность, что мы входим в более спокойные воды. Скоро исчезли барашки и даже стих ветер.
Все внимание было обращено на легкий туман, висевший по курсу. Джордж то и дело протирал запотевавшее стекло и прижимался к нему носом. Мы ползли черепашьим шагом, работая одним винтом. Но и при этом ходе налетавший на рубку туман создавал впечатление, что мы мчимся сломя голову. Меня не покидало чувство, что наш катер вот-вот врежется в берег.
Тем временем дизель мерно тарахтел, а впереди - по-прежнему ничего определенного. Нам стало еще больше не по себе, так как в сменившей шум ветра тишине мы начали ясно слышать глухое чок-чок-чок собственного мотора и улавливать малейший шум за кормой, даже всплески воды от того, что Кен и Ганс забрасывали свой линь.
- А не включить ли прожектор? - предложил я.
- Что толку? - проворчал Эриксон, но все-таки послушался моего совета.
Капитан был прав. Туман поглощал поток лучей на расстоянии каких-нибудь двадцати ярдов. С прожектором видимость не стала лучше, так как его свет нас ослеплял, и Эриксон снова повернул выключатель.
Прошло еще десять минут, и мы плыли уже при глубине менее десяти сажен. Не было слышно ни ветра, ни прибоя - ничего, кроме звуков, исходивших с самого катера. Мы скользили по спокойной воде в окружении завесы из холодных паров, не предвещавшей ничего хорошего.
Любопытно, как работает человеческая мысль в минуты напряженного ожидания. Я начал раздумывать о красоте окружавшей нас природы, о той таинственной и жуткой красоте, которую неизменно придает ей туман. Туман смягчает резкие линии. Туман окутывает, покрывает, скрывает. Туман сглаживает. Я был просто зачарован игрой тумана, затеянной с нами. То тебе покажется, будто он приподнимается, и на какой-то миг впереди катера возникает черная тень, словно сразу за тонкой дымкой тумана находиться яма. Ты начинаешь напрягать все свое зрение, силясь проникнуть взором сквозь последние его клочья и рассмотреть, что же находится в ней - часть острова или скала? Но тут тень внезапно исчезает - так же беззвучно, как и появилась. Туман снова опускает свои занавески, и все вокруг становится однообразно серым. Но только не в нашем сознании. Мы по-прежнему будем уверены, что видели какую-то тень, но так ничего и не встретим впереди ничего, кроме дымящегося моря.
- Прибой! - вдруг шепнул Эриксон, выводя меня из состояния задумчивости. - Тс-с-с, слышите?
Я высунулся из открытого окна и прислушался. Ничего. Наконец, послышался едва уловимый звук всплесков воды о скалы, но где-то очень издалека. Откуда было взяться прибою при таком спокойном море?
Кен взволнованно замахал рукой, показывая назад, на туман, из которого мы только что выбрались.