- Студент, ты, - Барабан схватил его за руку и дернул к себе. - Да ободрись, малява! - Ты стреляй из кухни.
- Ну! - повторил он, - что она не приходит, эта стерва?
- Ну!
Пятак отодвинул ставню и заглянул в окно.
- Идут.
Еще через две минуты в дверь застучали.
- Отворите! Милиция!
Пятак длинно и мастерски выругался.
Барабан подошел к самой двери и крикнул:
- Уходите вон, хамы!
Пинета все покачивался на стуле из стороны в сторону.
Он качался с закрытыми глазами, как мусульмане, когда они творят свой намаз.
Он был сильно избит, руки и ноги горели, как будто их со всех сторон облепили горчичниками, в голове звенело.
Кто-то закричал позади него:
- А, фай, здравствуй! Ну что, отдышался?
Пятак подбежал к окну, глянул и отскочил назад в ту же минуту.
- Вот тебе, баунька, и Юрьев день, - проворчал он, - чуть ли не целую бригаду притащили, бездельники!
- Это вы о чем... говорите? - пробормотал Пинета.
Он говорил как будто про себя, но Пятак услышал и обернулся.
- Что брат!! Амба! Амба, братишка! Пой отходную! Гореть!
И в подтверждение того, что дело - амба, что придется гореть, пуля с треском ударила в оконную раму.
- Шалишь, лярва, - яростно ворчал Пятак, тоже как будто про себя, - не дадимся, елды! Не возьмешь!
Он схватил с кровати подушку и заткнул ею еще раньше выбитое пулей окно.
Бережно вытащив из кармана обойму от браунинга, он принялся вщелкивать в нее патроны.
Набив обойму, Пятак стал на колени перед окном и приподнял снизу подушку.
Подоконник служил ему опорой, он просунул браунинг между подушкой и рамой и начал ту работу, которую каждый налетчик считает нужным выполнить перед смертью.
Пинета творил свой намаз и думал: "Бригада... Наверное, угрозыск".
Он написал на стуле - угрозыск - и прочел назад - ксызоргу.
- А налетчиков? Один, два, три, много четыре. Плохо!
Пятак отстреливался; глаза у него заблестели, волосы свалились на лоб; он стрелял из браунинга; запасный ноган торчал у него из кармана штанов.
"Плохо, - думал Пинета, - убьют! Вот сволочи! Бригада! Все на одного, один на всех!"
Он кое-как встал, подошел к Пятаку сзади и положил руку на плечо:
- Послушай, - сказал Пинета довольно тихим голосом, - дай-ка мне второй револьвер! Чорта ли они на нас целой бригадой нападают!
Пятак обернулся к нему и рассмеялся, несмотря на то, что пули били вокруг него в стену одна за другой.
- Фай, честное слово, - вдруг весело закричал он, - я говорил, что фартовый парнишка!
Пуля со звоном ударила в раму, и новое, верхнее стекло посыпалось в комнату.
Пятак отбежал, вытащил из кармана ноган и протянул его Пинете.
- Помогай, братишка! Да что уж, все равно! Х... на кон, братишка, тут и он - Антон! Гореть!
Пинета заглянул во двор; теперь уже не один, а человек двенадцать в фуражках с красным околышем залегли за камнями, в пустыре, недалеко от остатков кафельной печи, которая как будто молилась день и ночь, подняв к небу обломки труб, похожие на руки.
Только винтовки и фуражки кое-где торчали из-за камней.
Высокий человек в овальной шофферской шапке бегал между ними, распоряжаясь должно быть осадой хазы.
Пинета долго целил в этого человека из своего ногана, но ноган отказывался повиноваться.
Он нажимал курок по-всякому - и указательным, и средним пальцем, и двумя пальцами сразу, - ноган не стрелял, до тех пор покамест Пятак не крикнул, что нужно прежде отвести курок. Пинета отвел курок и снова прицелился в овальную шофферскую шапку.
Рука у него дрожала, он никак не мог навести мушку; наконец навел. Человек в овальной шапке перевернулся на одном месте, упал, тотчас же вскочил и остановился неподвижно, как будто его тут же вбили ногами в землю. Потом снова упал.
Один из милиционеров выполз из своей засады, схватил его за плечи и, опрокинув на себя, потащил в сторону.
На месте шофферской шапки через 2 - 3 минуты появился человек в полной форме милиционера с портупеей через плечо.
- Их тут сколько угодно и еще два, - пробормотал со злобой Пятак.
Пинета в недоумении сел на стул и опустил вниз руку с ноганом.
Кусок штукатурки упал на него и с головы до ног засыпал высохшей известью.