- Гов-ня-ки!
Пятак расстрелял последнюю обойму. Он вскочил с колен, рукавом вытер запотевшее от напряженья лицо и обратился к Пинете:
- Ну, братишка, ты что-то сдрейфил. Отдай-ка мне ноган.
И он несколько раз перевернул барабан револьвера, который Пинета молча отдал ему: в ногане застряли еще две пули.
Пятак вышел из комнаты и притворил за собой двери.
В кухне, с револьвером в руках, валялся Володя Студент, который был годен теперь только на то, чтобы пугать ворон на огороде. Глаза застеклились и видели такую посую хазу, которую не откроет ни один лягавый, даже съевший собаку на своем деле.
Он защищался до последнего патрона. Револьвер был пуст.
Пятак оттащил его в сторону и, несмотря на то, что пули начали уже ударять вокруг него в стены, сел у окна и положил голову на руки.
Так он сидел минут десять, до тех пор покамест его как будто подтолкнул кто-то в подбородок. Он поднял голову: по двору вдоль стены шли, крадучись, двое милиционеров с винтовками в руках; один поднял голову, присел и шмыгнул в подъезд. (Подъезд вел на черную лестницу.)
Другой остановился, махнул рукой товарищам, которые толпились за углом под аркой.
Еще двое вышли из-за угла и, прижимаясь к стене, стали переходить двор.
Пятак посмотрел на пустые гнезда своего револьвера и скрипнул зубами.
Он выбежал из кухни в коридор и крикнул:
- Барабан, с кухни хляют!
Потом осторожно подкрался к двери, медленно, без скрипа отодвинул засов, на цыпочках отошел в сторону от двери и остановился в выемке, где висели кухонные тряпки и всякая дрянь.
Ждать пришлось недолго: через несколько минут он услышал на лестнице шаги.
Дверь отворилась, в кухню просунулись сперва винтовка, потом лицо человека, честно зарабатывающего свои 44 рубля в месяц.
Лицо обвело кухню глазами, посмотрело на Володю Студента и внезапно рванулось к двери.
Пятак выждал минуту, когда милиционер повернулся к нему спиной, выстрелил и бросился вниз по лестнице. Он свалил ударом ноги в чувствительное место другого милиционера, встретившегося ему внизу у выходной двери и выбежал во двор.
Со всех сторон, из подворотни, из-за угла, из второго двора вдруг выплыли и двинулись на него люди с винтовками.
Он выстрелил наугад и молча побежал к воротам. Уже в самых воротах на него насели, сбили с ног и прикладом винтовки вышибли из него всякую способность что-либо соображать и вместе с этой способностью мысль о том, что в его ногане не осталось больше ни одного патрона.
Он очнулся на извозчике с окровавленным лицом и скрученными на спине руками. По обеим сторонам его сидели милиционеры; оба внимательно следили за каждым движеньем Пятака.
На улицах начиналось движение, бегали трамваи, розовые арбузники раскладывали свои тележки.
Пятак помотал головой и сплюнул.
- Э-эх, мать твою в сердце, сгорел!
Шмерка Турецкий Барабан больше не просил Хацкеле о том, чтобы тот сыграл ему веселую песню, и стрелял теперь из винтовки. Сашка Барин с пустым ноганом, который годился теперь только на то, чтобы забивать им гвозди, бродил по комнате и обсуждал план действий. План был прост, как карандаш.
- Барабан, - сказал он, останавливаясь и закладывая руки за спину, - стой, довольно стрелять!
Барабан обернулся к нему.
- Можно смыться?
- Э, брось, какое там смыться! Дай винтовку!
- Закуриваешь?
- Н-нет, - неопределенно ответил Сашка Барин и взял винтовку.
Он еще немного побродил по комнате, постучал прикладом об пол, заглянул в дуло.
Винтовка весила 11 фунтов и была той самой дальнобойной винтовкой системы Бердана, о которой узнает каждый новобранец на вторую неделю своей службы.
Он поднял эту дальнобойную систему и щелкнул затвором.
Барабан подошел к нему и положил руку на плечо.
- Сашка!
- Э, брось, - медленно отвечал тот, - что ты, в самом деле, филонишь?
Он поставил винтовку между ног, как будто собираясь встать на караул перед Барабаном и немного присел для того, чтобы дуло пришлось как раз между кадыком и подбородком.
Барабан отвернулся, его затрясло, ударило в пот. Барин потянул руку вниз, ощупал затвор, потом ухватился за курок.
В ту же минуту комната задышала шумом и оборвалась в бездну. Перед самым его лицом с ужасным шумом разорвался маленький ослепительный шарик, похожий на глаз.
Кто-то сверху ударил по голове, и боль от удара волнами прошлась по телу, сдавила грудь и пробкой заткнула горло...
Он лежал, грянувшись лицом об пол и подобрав под себя винтовку.
Барабан опустил голову; у него перехватило горло, и он не мог проглотить слюны, которая, как склизкая глиста, двигалась под высохшим языком. Он присел на пол и начал тащить из-под трупа винтовку.
Пятак закричал что-то из коридора, немного погодя выстрелили совсем близко, за стеной, - он даже не обернулся к двери.
Винтовка была крепко зажата посиневшими пальцами. В ней застряли еще два патрона. Он постоял, подумал, выронил винтовку из рук, подошел к окну и повалился животом на подоконник.
На дворе суетились, бегали туда и назад милиционеры.
Барабан посмотрел вниз, рыгнул и засмеялся.
- Халло! - крикнул он, размахивая руками. - Хазейрим! Берите меня! Целуйте меня под хвост! Теперь я вижу...