В. Б. То есть нас ждет эпоха нового варварства?
И. Ш. Будут ли "темные века"? Это зависит от того, как будет решена проблема наследника западной цивилизации. Существует и сегодня ряд культур, способных сыграть эту роль. Китай, Индия, Латинская Америка, и, конечно, Россия. Мне кажется, что Россия занимает особенное место, она в себя вобрала много элементов западной цивилизации. Если бы наследником оказалась Россия, то человечество обошлось бы без эпохи "темных веков". Не было бы нового варварства, но сменился бы характер цивилизации. Для этого сама Россия должна уцелеть. Для меня развал западной цивилизации очевиден. У них уничтожается национальная основа государства, растет агрессивность особого свойства. Понятен терроризм в бедных странах, а когда в США в школу приходит мальчик с автоматом и начинает стрелять по друзьям и подружкам здесь отсутствует логика обычного террора. При этом из шести выстрелов шесть попаданий. Оказывается компьютерные игры на попадание вырабатывают меткость.
Сейчас кажется, что у России нет шансов выжить, очень мощное давление Запада, но я уверен, что это давление скоро закончится, главное выдержать. Сравнить можно с татарским игом. Конечно, у русских княжеств не было реального шанса освободиться, если бы не подточилась изнутри сама Орда
В. Б. Значит, нам надо, как Александру Невскому, тянуть время и копить силы, договариваться с новой Ордой (помните, у Николая Рубцова: "Иных времен татары и монголы"), а внутри страны сосредотачиваться и хранить свои традиции, свою литературу? И тогда возможно, что Россия станет новым центром цивилизации?
И. Ш. Такой шанс есть. Нам нужна удача, чтобы пережить гибельное время. Вот это - реальная задача русской национальной интеллигенции: духовно готовить Россию к новому цивилизационному подъему. Задача русской литературы.
В. Б. А кого из русских писателей ХХ века вы бы назвали среди духовных лидеров нации?
И. Ш. Наша литература замечательна. Блок, Бунин, Есенин... Единственно, не понимаю, когда в этот ряд попадает Максим Горький. Человек, который написал "Песню о соколе", мне не представляется значительным художником. Но, тем не менее, почему-то к нему как к равному относились и Чехов, и Толстой, и Бунин. Чего-то я, может быть, не понимаю в нем. Вадим Кожинов мне много говорил восторженного о "Климе Самгине", я начал читать скучища... А вот Сергей Есенин - невероятной глубины, тонкости и мистичности писатель. Иногда он писал такие вещи, которые и Пушкин бы не написал. Да, конечно, Шолохов, Булгаков, Платонов. А с Горьким просто казус. Я даже понимаю ценителей Маяковского. При всей его злобности он обладал магией слова, против которой ничего не скажешь. И, конечно, ХХ век заканчивается Александром Солженицыным и всей деревенской прозой - Белов, Распутин, Носов...
В. Б. Какое место вы отводите Александру Солженицыну? Каково ваше отношение к его творчеству? Как вы познакомились с ним?
И. Ш. Литература, как и история, идет неровными шагами. Всегда в тяжелые времена России дается подпорка в виде литературы. Вдруг рождается целый ряд крупных писателей, необходимых народу. Одним из таких и стал Александр Солженицын. А историю нашего знакомства описал сам Солженицын в мемуарах. Я мало что могу прибавить. Был опубликован "Один день Ивана Денисовича" - ярчайшая вещь. Затем стали ходить какие-то самиздатские материалы, "Раковый корпус"... А он приглядывался к интеллигенции. Делал таким образом: заходил к кому-то, зная что там есть и другие люди, интересные ему. И уже во время встречи сам решал, с кем знакомиться, с кем поддерживать отношения. Когда он ко мне зашел, поразил своим видом. Я видел до этого его изможденный портрет с книжки "Один день Ивана Денисовича". Наполненный скорбью, печалью.
И вдруг приходит такой с рыжей бородой, как шкипер какой-то, веселый человек. Я даже онемел. "Это вы - Игорь Ростиславович?" Я так удивился, что не сразу ему ответил... Его место, мне кажется, в плеяде писателей, реально повлиявших своими книгами на русских людей.
В. Б. Раз уж мы заговорили об Александре Солженицыне, хочу вас спросить, как вы, Игорь Ростиславович, занялись общественной правозащитной деятельностью? Вы - известный математик, лауреат многих премий, человек, обласканный властью,- и вдруг заняли такую жесткую позицию. Почему? Каждый шел к своей борьбе сам. Александр Зиновьев, Владимир Максимов и другие, также как и вы, уже обретя известность, бытовое благополучие, шли на конфликт с властью. Каков ваш путь?
И. Ш. Было общее течение того времени. Я стал интересоваться историей нашего общества, отмечать несуразности. Меня, помню, поразило помещение в психические больницы ряда известных критиков режима. Даже не в тюрьму, без суда и следствия, и как бы ты не осужденный, но в самых суровых условиях. И не пускают никого: мол, больной, нельзя беспокоить. Приговор становится бессрочным. Еще утописты когда-то утверждали, что преступников у нас не будет, мы будем их лечить... Вейтлинг, учитель Маркса об этом писал. Такие особые острова, где будут лечить неуправляемых людей. И это лечение политических критиков режима меня возмущало. Я встретился с Андреем Дмитриевичем Сахаровым по этому вопросу... Возмущало также отношение к Православной Церкви. Чему мешала в брежневское время наша Церковь, а ведь как притесняли! Я пытался разные письма писать в защиту Церкви.
В. Б. А как вы пришли к вере?
И. Ш. Ну, какой-то крючок у меня с самого детства был. Крестили меня при рождении. Но в молодости какое-то время считал себя атеистом. Считал, что в наше научное время нет места Богу. Но потом как-то решил составить список: а что же такое мы, ученые, знаем, что бы мешало вере в Бога? И оказалось, ничего не знаем и знать не можем. Это чистое внушение. Так что, как и многие другие, я пришел к своему нынешнему мировоззрению не сразу. Читал Маркса запоем, и Ленина читал. В отличие от иных политработников. Может, потому и сомневаться стал. В сравнении жизни с прочитанным...
В. Б. Кто ваши учителя в науке? В математике? Кто был ведущим математиком во времена вашей молодости?
И. Ш. Это были Понтрягин и Колмогоров. Я факультативно слушал и того и другого. С Понтрягиным я под конец жизни близко сошелся. Мы дружили. А с Колмогоровым я близок не был. Хотя хорошо был знаком. Но как ученый, скорее, был самоучкой. Заинтересовался той областью математики, которая у нас совсем не развивалась. Это было типично для моего поколения. Советская математика была сильно изолирована от мировой. И все открывал сам, даже читая какие-то интересные статьи. Изучение математики немножечко приобретало характер и собственного придумывания.
В. Б. Считаете ли вы, лауреат всех математических премий, академик, известный публицист, что ваша жизнь удалась? Хотелось бы вам что-нибудь в ней изменить?
И. Ш. Я приведу вам старинную притчу. Какой-то человек стал жаловаться Христу, что тот крест ему дал чересчур тяжелый. Тот говорит: приходи, выбери себе другой... Человек пришел и стал выбирать, один удобный, но длинный чересчур, другой покороче, но тяжелый... В результате выбрал свой же крест. Мне кажется, что жизнь не выбирают. Жизнь у меня была интересная и содержательная. Другой оценки нет. А что не смог сделать?.. Не было такой стратегической задачи, которую не решил. В математике-то много осталось нерешенных задач. Но это другое... Я испытываю то, что мне еще отец говорил: жизнь - интересная вещь, но очень медленно идет. Не узнаешь, чем она закончится. Отец был бы изумлен, узнав, чем закончится ХХ век. И мне жалко, что не узнаю, как Россия выйдет из кризиса, какой станет в будущем...
В. Б. Наша математическая школа находится на мировом уровне?
И. Ш. Да, на мировом уровне, но сам уровень снижается. Мне кажется, ХIХ век был золотым веком математики. Не только русской литературы, но и математики. Тогда математику делали гении, определяющие целые направления в науке. В конце того столетия математика стала более массовой, возникли математические школы. В наше время считалось, что советская математика стоит на втором месте после американской. Думаю, лишь количественно, а качественно мы им не уступали. Сейчас математика предельно интернационализировалась, развивается как бы сразу везде, где есть центры. Громадная единая машина, все связаны друг с другом, ездят друг к другу. Но и сейчас существуют лидеры, обладающие красотой выдумки....
В. Б. Вы сказали, что наша математика ничем не ниже мировой. То же самое говорят и физики, и биологи. А почему же у нас так мало Нобелевских премий? Политическая дискриминация? Избранничество? В чем причина засилия американских лауреатов?
И. Ш. Да, конечно. Даже дискриминация не России, а всего человечества. Есть круг избранных, куда другие не допускаются. И внутри США есть ученые, которым никогда не дадут Нобелевскую премию, что бы они ни совершили.
В. Б. Вы не видите некоего парадокса в том, что вы называете ХХ век веком катастроф, но при этом столько было сделано в мире и в России. И в космос полетели, и победу над фашизмом одержали. Да и в России немало было грандиозных свершений и открытий и в науке, и в культуре. Так ли неизбежен был крах державы в девяностые годы?
И. Ш. Конечно, были и другие пути реформирования. И мы выбрали наихудший.Для того, чтобы производить реформы, надо иметь две опоры. Первое: решимость эти реформы производить. Второе: решимость сохранять твердую власть. Реформы всегда расшатывают власть. И пока общество не становится другим, власть остается крайне уязвима. Именно в период реформ нужна очень сильная власть. А мы начинали нашу перестройку, не держа власть в твердых руках. Вот и получили полный развал всех государственных структур. И в результате выброшено на улицу целое поколение стариков, которые не могут купить лекарства, не могут прокормиться, заплатить за квартиру.
В. Б. Век катастроф закончился, мы остались у своего разбитого корыта. Что делать дальше? Какой вы видите Россию в новом столетии?
И. Ш. Прежде всего - национальным государством. Не принижая никакие другие народы, мы должны помнить о государствообразующем русском народе. Это русская страна, которая продолжает русскую историю. Нам необходимо обрести национальное единство, каждый из нас должен чувствовать себя частицей русского народа. Это единство не только поможет выжить, но и придаст смысл дальнейшему существованию. Люди поймут, ради чего идти на определенные жертвы. Без понимания и признания этого смысла людей ни за что не вовлечь в общее дело. Победа всегда определяется тем, кто из народов готов принести большие жертвы во имя своего будущего. И речь здесь не идет о войнах, о гибели людей. Любой человек, определив смысл жизни, идет на самоограничения.
В. Б. А что из ХХ века вы, Игорь Ростиславович, хотели бы взять в будущую Россию? Что ценного было в нашем обществе ХХ века?
И. Ш. Я не собираюсь отрицать то хорошее, что было при советской власти. Так никогда не бывает. И при татарском иге в России творили великие художники, были великие святые... Храмы строились... У нас в советское время была прекрасная система образования. Многократно я читал в западных источниках выражение зависти по отношению к советской системе образования. У нас была, при всех минусах, надежная система медицинского обеспечения народа. Колоссальные достижения... В конце концов, у нас была мощная армия, столь необходимая для любой страны, как и образование. И я считаю, до тех пор, пока у нас будут стараться реформировать образование, до тех пор катастрофа будет продолжаться. Целью нынешней России является спасение образования, а не реформирование его.
В. Б. То есть России необходим здоровый консерватизм?
И. Ш. По существу, да. Сейчас нужно спасти то, что было создано всем народом, а не разрушать дотла в надежде на какую-то со стороны взятую замену. И в системе медицины, и в образовании. И в армии. Увы, слой нынешних руководителей страны лишен исторического чувства. И у власти необходимы традиции. Определенная преемственность структур руководства. Вся наша история говорит о том, что страна выживает, если ее армия состоит из людей, которые защищают свои дома, свою честь, свое хозяйство. Наемники не спасут. Страна с армией
наемников обречена на погибель. Так было в Древней Греции, так было в Риме. Так и мы выстояли и на поле Куликовом, и на Бородинском поле. Это даже не русская черта, это черта каждого народа...
В. Б. И в Великой Отечественной войне перелом произошел, когда люди почувствовали, что решается судьба их всех, всего Отечества?
И. Ш. Конечно. Может быть, улучшилась система организации, возросло умение командиров. Но все-таки главным было желание народа отстоять страну. Думаю, и сейчас все решится в России от желания самого народа выстоять, от перелома в народе. Сумеем обрести национальное единство, почувствовать себя частицами цельного организма - значит, и вся Россия оживет. Не сумеем - так и растворимся в развале западной цивилизации. Все зависит от каждого из нас.
Илья Глазунов
Глазунов Илья Сергеевич родился 10 июня 1930 года в Ленинграде в потомственной дворянской семье. По возвращении в 1944 году из Новгородской области, куда он был эвакуирован из блокадного Ленинграда, после смерти родных от голода заканчивает среднюю художественную школу, а затем институт имени И.Е.Репина (1957). В 1956 году, еще студентом, получает Гран-при на международном конкурсе в Праге, в связи с чем в Центральном Доме работников искусств организуется его первая персональная выставка (Москва, 1957), положившая начало всемирной известности художника. Вершиной художественно-философского осмысления места России в контексте мировой истории стал его триптих "Мистерия ХХ века", "Вечная Россия" и "Великий эксперимент". Развитие этой темы продолжено в монументальной композиции "Россия, проснись!" (1995) и других произведениях 90-х годов.
Всемирную славу обрел И.Глазунов как непревзойденный мастер портрета. Им создана галерея образов соотечественников и "звезд" мировой культуры, выдающихся государственных и общественных деятелей (Д.Лолобриджида, Ф.Феллини, Л.Висконти, У.К.Кекконен, Индира Ганди, короли Швеции, Лаоса, Испании, папа Римский). Особым свидетельством "всемирной отзывчивости" творчества художника стали его серии живописных и графических работ, созданных во время поездок во Вьетнам и Лаос, в Чили и Никарагуа, а также монументальное живописное панно, выполненное по заказу ЮНЕСКО для штаб-квартиры в Париже "Вклад народов Советского Союза в мировую культуру и цивилизацию". Выставки Ильи Глазунова с триумфальным успехом проходили во многих столицах мира.
Широкий резонанс получила общественная деятельность художника, как одного из основателей Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, создателя Всесоюзного музея декоративно-прикладного и народного искусства (1981) и, наконец, Российской Академии живописи, ваяния и зодчества (1987), бессменным ректором которой он является.
Илья Сергеевич Глазунов - народный художник СССР (1980), почетный член старейших в Европе королевских Академий изящных искусств Мадрида (1979) и Барселоны (1980), лауреат премии имени Д.Неру (1973), кавалер ордена Вишну (Лаос) и так далее. Популярнейший художник России.
"У нас почти никто не вспоминает о страстной, непримиримой гражданской позиции великого русского художника. Накануне революционной катастрофы в России В.М.Васнецов, не колеблясь, встал в ряды тех, кто сплотился для охраны Престола и вековечных основ русской государственности. Он вступил в ряды "Союза русского народа", для которого по его рисунку был изготовлен серебряный значок, где Георгий Победоносец поражает копьем дракона революции. Этот значок носили все члены "Союза", даже царь и его наследник. В Кремле по его проекту на месте гибели генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича, супруга которого, убиенная большевиками, как и большинство членов семьи Романовых, причислена ныне к лику святых, был сооружен величественный памятный Крест. Когда советское правительство переехало в Кремль, Ленин во время одной из прогулок обратил внимание на васнецовский Крест. Как свидетельствовал в своих изданных в советское время "Записках..." первый комендант Кремля Мальков, на этот Крест набросили петлю и опрокинули наземь...
Во время войны с Германией, захваченный всеобщим народным порывом патриотизма, Васнецов, чувствуя близкую победу, создает новую военную форму для русской армии. Он заменил фуражку подобием былинного шелома, а шинели придал характер стрелецкого кафтана. Не знал он тогда, что в его форму победившие большевики во главе с председателем Реввоенсовета Троцким переоденут свою рабочее-крестьянскую армию, васнецовский шлем назовут "буденовкой", украсив ее огромной пятиконечной звездой, а красные застежки на шинелях - "разговорами"...
Виктор Михайлович Васнецов умер в 1926 году. В его московской мастерской , построенной, как и всемирно известная Третьяковская галерея, по его эскизам, находятся последние работы художника. На одной из них изображен русский богатырь, отсекающий одну за другой головы у страшного Змея Горыныча. А они, эти головы, все вырастают вновь и вновь... Но и один в поле воин..."
Илья Глазунов,
из "Воспоминаний" (2002)
И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН
Владимир Бондаренко. Позади тяжелейший инфаркт. Мы с вами, Илья Сергеевич, беседуем в палате клинического санатория. Дай Бог вам скорейшего полного выздоровления, но что вам думалось наедине с собой? Или это ваше привычное состояние - одиночества? Один против всех? Один против врагов. Один против ненадежных и ускользающих союзников. Один против всей Академии Художеств. Один против чиновников. Поразительно, но вы как бы демонстрировали всему миру в течение десятилетий, что и один в поле воин.
Илья Глазунов. Если говорить на эту тему серьезно, то нужно начать со следующего. Нам долго внушали, и внушают по сей день, что историю делают массы. Естественно, что историю делает народ, который нашими идеологами презрительно назывался "массой". Унизительно называть нацию - массой. Но историю делают и единицы, активные единицы народа. Был бы повернут ход русской истории, если бы не было Александра Невского, или Дмитрия Донского, или строителя русского самосознания Сергия Радонежского? Историю делают одиночки. Можно вспомнить и другой ряд - Ленин, Сталин, Хрущев, Андропов, в Германии вспоминается кайзер, Гитлер. Или Гарибальди, Кромвель...
Не было мирового движения, процесса, который не возглавлял бы один человек, выражающий определенную религиозную или социальную идею. Историю делают единицы. Это прекрасно понимают те, кто стремится изменить или контролировать ход истории. Есть деятели, которые сознательно внушают людям: мол, вы не способны что-либо изменить, вы бессильны и потому подчиняйтесь решениям. Это проповедь маленьких людишек, которые ничего не в силах сделать, которым не изменить хода истории и потому незачем об этом думать... Проповедь бессилия. Внушив бессилие в людей, с ними можно делать что угодно.
А сегодня как раз такое время, когда необходимо, чтобы каждая личность была этим самым "одним в поле воином". Как Евпатий Коловрат. Каждый должен ощущать ответственность перед историей, ощущать те возможности, которые заложены в человеке...
Я с момента ленинградской блокады, когда остался один одиннадцатилетним, и по сей день ощущаю себя самым одиноким человеком...