В. Б. Думаю, чересчур много исконных русских земель и русского народа забрала к себе Украина, чтобы все это переварить. Я не требую ничего обратно: ни Крыма, ни Севастополя, ни Новороссиии и Одессы, ни Донбасса и Харьковщины, - но такой мощный русскоговорящий, русско-культурный массив никогда не украинизируется. Скорее, наоборот, и это будет второе русское государство на просторах Евразии. Я как-то спорил с лидерами УНА-УНСО. Говорю: если бы вы реально мечтали об украинизации Украины, вам надо было самим насильно отдать москалям и Крым, и Новороссию, и все русскоязычные земли, - тогда бы вы сумели выстроить единый украинский народ. А забрав себе такие имперские пространства, вы вынуждены жить по законам империи. В таком случае я бы с удовольствием и всю Россию присоединил к Украине со столицей в Киеве. Пусть Москва бы отдохнула...
В. Г. Я помню, пятнадцать лет назад выступал Дмитро Павлычко и кричал: надо нам избавиться от гоголизмов. Тогда они были против "предателя Гоголя". А сейчас профессор из Нежина на недавнем юбилее провозгласил: "Нехай живе украинско-русский письменник Микола Гоголь!" Я сказал: поделимся. Гоголь - сын украинского народа и великий русский гений.
В. Б. Да, можно позавидовать украинскому собиранию национальных обычаев и обрядов, их врастанию в свою национальную жизнь. Почему же этого не происходит у нас? Почему на Украине существует РУХ? Как бы мы к нему плохо ни относились, но это реальная политическая сила на карте Украины. А есть ли русское национальное движение как реальная политическая сила на карте России? Может быть, такими станут со временем лимоновцы, если их не пораскидают по тюрьмам? Больше никого не вижу. Какие-то липовые амбициозные микроскопические образования. Их показывают по телевидению как страшилки, готовя свой страшный антирусский закон об экстремизме, равный закону об антисемитизме 1918 года. Этим законом не с мнимыми радикалами бороться будут, а с реальными зачатками русских национальных движений. Даже с православными организациями. Уверен, в недавнем взрыве на Киевском шоссе задействованы или наши спецслужбы, или же, как в случае с Новинским из "Знамени", какие-то фанатичные евреи. Не вижу я среди русских националистов людей, готовых к подобных делам... И почему все же в России так и не сформировалось русское национально-православное движение как одна из ведущих политических сил? Куда бы собрались все здравые русские патриоты, не ущербные, не фанатичные, подобрался бы и национальный капитал? Нам не нужны уже маргинальные организации. Надоело. Сотни через меня и нашу газету прошло этих маргиналов: искренних и провокаторов, честолюбцев и фанатиков, умных и смелых, загнанных в угол и раздавленных охранкой. Где они - все эти Миши Астафьевы, Коли Павловы, Коли Лысенко, Аксючицы, "Державы", РОСы, РОНСы и так далее? И ни одной попытки создания единого мощного русского Руха... Украинцы смогли, а мы - нет. Литовцы смогли - а мы нет. Поляки смогли - а мы нет. Не способны к единству? Каждый мнит себя лидером?
В. Г. Знаешь, Володя, к сожалению, это традиция не только советского времени. Начиная с девятнадцатого века, с Петра Великого, влияние иноземного начала на общество было очень высоко. Со всех университетских кафедр несли проклятья русской культуре. Россия - тюрьма народов, поработительница, захватчица... Поразительно, что раздували это не инородцы, а наши же демократы, они несли эти знания в каждый дом, в каждую юрту, в каждую саклю. В отличие от США, где решали, и успешно, проблему единой нации уничтожением сотен индейских племен (где они теперь?), у нас интеллигенты несли ложно понятую идею сочувствия и сострадания всем другим народам, кроме своего. Лишь славянофилы создали блестящую теорию самостояния России. Надеюсь, когда-нибудь наши власти возьмут ее на вооружение. Других подобных теорий у нас нет. Ею не воспользовались власти, и это привело к их крушению, в конце концов. Советские власти тоже не воспользовались ею, не пожелали изменять ее, применять в современных условиях, и мы видим нынешний итог. В первый советский период было правление космополитической большевистской верхушки, мировой революционной организации. И всякое национальное направление мысли до 1929 года каралось. Фактически не отменен был жесточайший закон об антисемитизме, под который можно было подвести даже еврея и спокойно расстрелять. Уничтожение всякого проявления национального самосознания. Клеймилось больше всего не проявление мелкобуржуазной идеологии, даже не белогвардейщина, а русский шовинизм. Другого в нашей стране, оказывается, не было. Только перед войной Сталин почувствовал, что ему нужно иметь некую опору на народ, и тогда чуть-чуть в его письмах об учебниках истории ударили по русофобам, по Демьяну Бедному с его издевками над русскими богатырями. Неистовые ревнители чуть-чуть отступили... Как остался в те космополитические годы жив Михаил Шолохов или Леонид Леонов, одному Богу известно... После войны некоторое время патриотический налет у пропаганды продержался, но вскоре вся наша идеология была направлена опять против русского патриотизма. Против придуманного шовинизма. Хрущев даже отменил парады Победы. Дабы унизить доблесть победителей. Но на местах уже работали люди с крепким национальным сознанием. Тридцатые годы было уже не вернуть. Русские люди работали со своим внутренним русским укладом, но, даже не понимая своего устройства жизни, своей идеологии, им не приходило в голову, что они живут как русские, и никак не иначе. В национальных республиках такую мысль в головы трудящихся пускали, а в России категорически нет. Мы впервые создали национальные элиты у многих молодых народов Сибири и Дальнего Востока, мы возродили национальные элиты у народов Кавказа и Средней Азии, но мы тотально уничтожали свою русскую национально мыслящую элиту. У нас не было своей Академии Наук, своего Союза писателей... Это отторжение народа от своего национального сознания и не смогло впоследствии способствовать возникновению русской национальной элиты.
В. Б. Опять Россия осталась без своей национальной элиты. И сколько можно твердить, что можно быть левым или правым, либералом или коммунистом, но прежде всего ты должен защищать национальные интересы своего народа и своего государства?! Я когда-то видел Жоржа Марше. Я хорошо знаком с Ле Пеном, встречался и беседовал с ним. И я уверен: пришел бы к власти один, пришел бы второй, - они бы боролись друг с другом, но прежде всего защищали бы французские национальные интересы. Так делают и англичане, и немцы любых политических взглядов. Лишь у нас властвуют политики, безразличные к интересам своего народа. И тот знаменитый "русский орден в ЦК", о котором мы говорили, в чем-то существующий неорганизованно, на подсознании деятелей партии, на стихийном проявлении природных чувств, тоже не сумел победить без строгой организации, подмяли его ребята из Гарварда. Пустили "русский орден" из ЦК, одного за другим, кого в отставку, кого и под грузовик, а кого послом в дальнюю страну. И это всего лишь людей, думающих о своем народе. Может быть, королевская семья в Англии и есть "английский орден", может быть, монархии во всем мире нынче и играют, пусть условную, но очень важную функцию национального соединения, "национального ордена"? А где же "русский орден"?
В. Г. Очень много было сделано, чтобы подменить "русский орден", чтобы внедрить в движение горлопанов, маргиналов, фанатиков, еретиков. Как вы говорите, Владимир Григорьевич, не была отработана и теория создания нашего национального движения. Не было простых и убедительных лозунгов. И, кроме того, русский человек - всечеловек. Это наше великое достижение, но это и наша великая беда. Мы источили себя тем, что мы отдали всем все свои богатства: и духовные и интеллектуальные. От искусства музыки до искусства физики, от поэзии до математики, - все национальные академии держались на русских ценностях. Разве нам это вспомнят с благодарностью? Мы, пожалуй, первыми и выдохлись в рывке за великим будущим для всего человечества.
В. Б. Мне кажется, после великой Победы в каждом рядовом, в каждом сержанте, в каждом лейтенанте зашевелился русский дух. Увы, он не был задействован. Его испугались. Да, частично, в науке, в оборонке, в великих стройках, в космосе какие-то частицы его господствовали, победно витали в душах освобожденных людей, и люди гениально творили. Дали бы этому победному духу путь вперед - и вся история пошла бы по-другому. Но его быстро вогнали в рамки заколоченных стройных систем с другими идеологическими названиями. Вот почему в хрущевское время так испугались Церкви. Ее же клеймили тоже как сталинское наследие, изгоняли как следствие сталинизма. Об этом молчат не только шестидесятники, но почему-то и сами священники. Вот тогда воинствующая Церковь могла бы занять место главенствующей идеологии в стране победившего социализма. Политическая элита давала зарок на вненациональность, это было преддверие будущего краха Державы. Вненациональная элита в мировой истории всегда рано или поздно разрушала свою державу.
А мы, русские интеллигенты, не сумели за период нашего определенного доступа к тем или иным коридорам власти сформировать русской национальной политической элиты ни в шестидесятые, ни в восьмидесятые, ни в двухтысячные годы... Это мой личный взгляд. Это главная причина двойного кризиса государства российского в ХХ веке - и тогда в 1917 году, и сейчас в 1991 году у власти существовала вненациональная космополитическая элита.
В. Г. Наверное, вы, Владимир Григорьевич, правы. У нас были иллюзии, что мы совместим социализм с русским началом. Учесть интересы всех наших народов. Помешало предательство. Против нас восстали все партократы во главе с Андроповым. Тот так и заявил, что русский путь - это самый главный враг, страшнее диссидентов. Вот и получили, что хотели. Русское государство их не устраивало. Диссидентов лелеяли, подержат для приличия, для создания авторитета немного в тюрьме и на запад, а там их уже с помпой отправляют. Русские же непримиримые патриоты, Огурцов, Бородин - сидели от звонка до звонка в тюрьмах, и никакой Запад им не помогал. Кто выдержит это? Я не знаю, кто сейчас в нашей власти является последовательным защитником русских интересов. Царит американский подход и в политике, и в жизни, и в экономике, и прежде всего в культуре, на телевидении...
В. Б. У меня все время, Валерий Николаевич, возникает такой вопрос. Нас в России - 85 процентов: больше, чем французов во Франции, бельгийцев в Бельгии. А уж тем более - больше, чем украинцев на Украине. Почему все эти страны считаются монокультурными и мононациональными? Почему там стараются наверху - пусть и по-дурацки, как на Украине, - но защищать украинские интересы, а не русские или еврейские. Эстонцев в Эстонии меньше, чем русских в России - почему нам не взять за пример политику Эстонии? Что делаем мы сами - русские? Почему нас откровенно не интересует наша собственная судьба и наше будущее? Ведь не может быть, чтобы культурная политика Израиля определялась арабами или русскими, которых тоже там немало. Почему мы, 85% населения страны, позволяем собой володеть кому угодно во власти? Значит, есть в нас самих какая-то червоточинка?
В. Г. Бывают периоды кризисов. Вот и самозванец-король сидел на троне, и все бояре перебежали к нему, но нашлись же силы на спасение, нашлись Минин и Пожарский... Найдутся и сейчас. Откуда придут - не знаю. Вижу, что растет число талантливых поэтов по всей России. Их пока не замечают, но они ведь выражают чье-то мнение? И вы, Владимир Григорьевич, как критик должны их заметить. А то, о чем вы говорите, - да, эта беда существует. Будем надеяться, что Россия сосредотачивается, как сказал князь Горчаков. Надо выбросить из своего лексикона всяческое нытье и плачи, надо бороться делом. Надо делать пусть и маленькое, но дело в пользу России. Только не надо надеяться на один какой-то вариант: то ли левый, то ли правый. Надо пробовать везде, искать русские прорывы и во власть, и в культуру, и на телевидение. Главная беда наша - капитал в России оказался полностью ненациональный. Вот это очень серьезная беда, почти непоправимая. Наверное, так было рассчитано теми, кто занимался распадом страны. Даже с Запада возникали удивленные голоса, даже американские евреи призывали своих единокровников: делитесь, господа! И здесь целиком - вина правительства, власти, всех президентов. Капитал в любой стране должен быть в руках того народа, который составляет большинство. Кто это должен регулировать? Власть. Или тогда рано или поздно займется переделом сам народ, который найдет новую "Аврору"...
В. Б. Бывая регулярно в ведущих западных странах, в том числе и в США, я увидел еще один миф о мнимой несокрушимости иноземного капитала. Системами налогов, таможенных пошлин, законами о гражданстве американцы быстро вытеснили японцев со своего финансового рынка. Значит, если будет воля руководства переместить национальный капитал если не в государственные, то в другие руки - это довольно просто, было бы желание. Не уверен я только, что это желание существует у Владимира Путина или у его окружения. А без этого нам на самом деле, как народу, рано или поздно конец. Вымрем, как индейцы. Застынем в резервациях и будем дарить топорики своим завоевателям. А что делать в этой ситуации русским писателям? Смириться? Погрузиться в отчаяние? В психологические глубины подсознания? Писать манифесты и дацзыбао? Бить в давно уже треснувший колокол? Или заниматься своим частным интимным делом, ни на кого не обращая внимания, ни на кого не работая, ни о чем не мучаясь?
В. Г. Конечно, сегодня многие могут печатать все, что хотят. Но уровень профессионализма резко снизился. Сейчас исчез институт редактуры, исчезла корректура... Впрочем, дело не в этом. Может быть, не каждый должен брать на себя роль поводыря, пророка, это дается очень немногим, а точнее дается гениям. Подлинный русский писатель - действительно выразитель мнения духа и боли народа. Это безусловно. Я боюсь назвать имена, дабы не обидеть людей.
В. Б. А вы, Валерий Николаевич, отодвиньте от себя на минуту кресло председателя Союза писателей и, как русский умный человек, скажите свое мнение о современной литературе.
В. Г. У меня высокое мнение о ней. Она продолжает исполнять ту же миссию пробуждения совести, обличения. У нас нет пока еще такого рычага на телевидении, через который мы бы несли свое мнение народу. А может быть, и хорошо, что нету. В ХIХ веке произведения наших классиков нередко шли в народ тиражом пятьсот экземпляров. Но вся Россия их знала. Читающая Россия.
В. Б. Немного поспорю с вами. Вся Россия стала читать Пушкина и Лермонтова в сталинские годы, именно тогда всех учителей обязали, высокую культуру несли в массы, как картошку при Екатерине, и правильно делали. Факты говорят, что царская Россия не так уж хорошо знала своих классиков... А приучать к высокому чтению надо в детсадовском возрасте.
В. Г. Ну, что ж. На эту тему еще Некрасов писал: "Когда мужик не Блюхера и не милорда глупого, Белинского и Гоголя с базара понесет..." И пришло такое время. Читать было престижно. Помню, меня при утверждении в комсомоле на высокий пост спрашивали: "А вы что читаете?.." Не читать было стыдно, неприлично, нельзя было не читать.
В. Б. Это время прошло, и все-таки пишут. Что пишут сейчас? Были великие времена "деревенской прозы", Василия Белова, Валентина Распутина, Василия Шукшина. Была "фронтовая проза", показавшая горькую правду войны. Что сейчас происходит в литературе? Или ничего интересного? Тотальный кризис?
В. Г. "Деревенская проза" сумела не только вызвать читательский интерес, но и в чем-то перевернуть общественное сознание. Остановили поворот северных рек, подняли проблему Байкала. Поднялся интерес и к простому человеку, к самому крестьянину. Он почувствовал себя личностью. Ведь кто он был еще недавно: крепостной Ивашка, затем гражданин без паспорта. И вот он увидел себя уже совсем другим, свободным, победившим в войну. Это воистину историческая проза о русском человеке. Сегодня же у нас идет перелом не менее значимый, чем в двадцатые годы, но гений, подобный Михаилу Шолохову, еще не пришел. Он на подходе. Те, кто осознает происходящее и пробует зафиксировать на бумаге,- есть. В нескольких очагах. Один очаг - это духовная литература, литература православного звучания. Я бы назвал прежде всего Виктора Николаева "Живи в помощи". Его роман читается во всех храмах. Ему в русло выстраивается яркий писатель Николай Коняев из Питера. Он говорит о повороте нашего общества к вере, о поисках своей веры.
Второе - осмысление наших дней во всей трагичности и драматичности, в безжалостной хроникальности реальных событий. Тут безусловный лидер Александр Проханов. Я давно уже назвал лучшим романом прошлого года его чеченский роман "Идущие в ночи". Никто, кроме него, не сможет уже так изобразить чеченскую войну во всем ее объеме, в полноте, в противоречиях с той и с другой стороны. Это наш "Хаджи-Мурат". И нечего стесняться таких сравнений. У Проханова есть все, у него есть правда и той стороны, и этой. У Льва Толстого больше наблюдательности.
Я уже говорил, что появилась новая яркая поэзия. Скажем, Светлана Сырнева, слезы у людей при чтении. Только что вышла книга "Десять поэтов", подготовленная Ларисой Барановой, - это памятник современной поэзии. Я радуюсь новой группе молодых критиков, которые следуют по нашему пути. Это и Лидия Сычева, и Капитолина Кокшенева, и Алексей Шорохов. Послушал их, и у меня от сердца отлегло. Есть кому продолжать.
Сейчас многое в душе человеческой взяла на себя церковь. Но церковь была и при Достоевском. Писателю церковь не помеха - лишь в помощь...
Татьяна Глушкова
Глушкова Татьяна Михайловна родилась 23 декабря 1939 года в Киеве в семье ученых-физиков. Школу окончила в Киеве, далее поступила в Литературный институт имени Горького, который и закончила в 1965 году. Много переводила с украинского, с грузинского, с латышского и других языков народов СССР. Два года проработала экскурсоводом в Михайловском и с тех пор - страстный поклонник пушкинских мест. Первый поэтический сборник, "Белая улица", вышел в 1971 году и был доброжелательно встречен критикой. В ее стихах оживают древний Киев, древний Новгород, любимый Псков, Прибалтика. Где-то с конца семидесятых годов меняется тематика стихов, появляется грусть, а затем и трагедия любви, она становится поэтессой трагической судьбы. И спасают ее лишь старые книги "Очарованье старых книг.../ Наш стих - наследник русской прозы./ В безмерной глубине возник/ его таинственный родник / и тот невыспренний язык, / когда уж выплаканы слезы".
С конца 70-х годов активно включается в общественный и литературный процесс, становясь на защиту народных ценностей и народной культуры, появилась остро-полемическая книга статей "Традиция - совесть поэзии".
Перестройку Татьяна Глушкова резко не приняла, и из книжной, погруженной в культуру поэтессы превращается в яростного борца, непримиримого консерватора, становится символом красно-коричневых культурных сил. После трагедии 1993 года лирика ее достигает высшего накала чувств, она создает классический цикл стихов, посвященных трагедии русского народа. Разрушение СССР пережила как потерю Родины. Возник цикл публицистических статей, где она обвиняет в разрушении Родины не только ельцинский режим, но и молчащих патриотов, людей компромисса, критически относящихся к советской власти. В последние годы жизни писала автобиографическую книгу о военном детстве "После Победы", частично опубликованную в "Завтра", "Дне литературы" и "Независимой газете". Несмотря на одиночество и тяжелую болезнь, много работала до самой кончины. Умерла от тяжелейшего инсульта в 2001 году. Похоронена в Москве.
Час Беловежья
Когда не стало Родины моей,
Я ничего об этом не слыхала:
Так, Богом береженная, хворала!
Чтоб не было мне горше и больней...
Когда не стало Родины моей,
Я там была, где ни крупицы света:
Заслонена, отторгнута, отпета
Иль сожжена до пепельных углей...
Когда не стало Родины моей,
В ворота ада я тогда стучала:
Возьми меня!.. А только бы восстала
Страна моя из немощи своей...
Когда не стало Родины моей,
Тот, кто явился к нам из Назарета,
Осиротел не менее поэта
Последних сроков Родины моей...
Татьяна Глушкова
ПОЭТ И ЕГО СВОБОДА
Владимир Бондаренко. Какая свобода нужна поэту?
Татьяна Глушкова. Внутренняя. Та, которой лишить не может никто. Полная внутренняя независимость. "Дорогою свободной / идти, куда влечет тебя свободный ум", - как завещал Пушкин... "Свободный ум" - редкое качество. Тут нужна смелость, отвага, неодолимая сила духа. Неспроста рядом же Пушкин говорит о "подвиге благородном" свободного в помыслах поэта.
В. Б. Как достигается внутренняя свобода? С чего начинается она для художника?
Т. Г. Я думаю, она есть составляющая самого творческого дара. И находится в соответствии с масштабом его. Но, с другой стороны, можно заметить, что она неотрывна от чувства ответственности за всякое высказанное тобою слово. Это чувство ответственности "обрекает" художника на охранение своей внутренней свободы, потому что без нее невозможно приблизиться к истине, которая открывается лишь свободному, не скованному предрассудками и бескорыстному духу. Чувство этой всецелой ответственности удерживает художника в неоглядном поле внутренней свободы, в ее жестком, по сути, режиме. "Никому Отчета не давать, / Себе лишь самому / Служить и угождать" - мечтает и, собственно, рекомендует нам Пушкин. Но, вопреки видимости, речь не об эгоизме и даже не о простом, банальном эгоцентризме. Когда поэт идет "против течения", полагаясь на свой "свободный ум", - это объясняется не мятежностью его духа или, как говорят нынешние литературные обыватели, его "трудным характером", но, напротив, весьма смиренным служением - послушностью "веленью Божию", слышимому им. Истинный поэт не волен быть управляемым иными, земными волями или силами, даже если б хотел этого ради отдыха от своей свободы, от своей личной всецелой ответственности... Добавлю, что богом такого "дикого и сурового" (Пушкин) поэта по-прежнему является Аполлон.