По вере вашей, по вере нашей в невозможное, Россия восторжествует. По вере нашей да будет нам!
А если спросить: есть ли у нас вера? При коммунистах у нас она была вспомните, как мы читали Евангелие в ту пору. По листку, переписывали от руки, а читали украдкой, ходили в храм и молились со слезами, а теперь: Евангелие можно достать всюду, а читаем ли мы его? Храмы открыты, восстановлены многие, а молимся ли мы, да еще со слезами? Значит, у нас нет сейчас веры? Вера есть, но она глубоко запрятана, надо много разбросать всякого хлама, чтобы она ожила. Русский человек не может быть неверующим, о его вере говорил и коммунистический безбожный режим, говорит и разлившаяся волна всяких соблазнов. Что при коммунистах мы веровали, это может каждый сказать, потому что знает это на собственном опыте. Даже более того, и сами коммунисты веровали, как мне говорил один редактор советского журнала. Я, говорит, коммунист, но воспитан на православной традиции, понимаете вы эту антиномию?
Когда умер Сталин, по нему служили панихиду. Вы скажете, этого не могло быть, хотя бы потому, что об этом не просили. А как последующих секретарей партии отпевали - тоже, скажете, не было? Вера - это наше согласие, она может не выражаться в словах, но она существует, покопайтесь хотя бы сами в своем сердце. Нам нужно выявить свою веру, она у нас у каждого есть, только глубоко запрятана, то в погоне за долларом, то в мнимом обогащении... Кое-кто думает, что в разврате есть счастье. Ни в чем этом счастья нет, и не надо обманываться. Чтоб вы задумались над проблемой веры, приведу вам пример из Евангелия. Христос идет по водам, и Петр, Его ученик, говорит; "Позволь мне, Господи, придти к Тебе". Христос говорит: "Иди..." И он сначала, как ни в чем не бывало, пошел по водам вослед Христу, а потом стал сомневаться: как это я иду по воде и не тону, вероятно, забыл, что его Божья сила держит, и тут же стал тонуть. Христос протянул ему руку и сказал: "Малодушный, почему ты усомнился?" Почему у нас все размыто, почему разваливается Россия и мы гибнем, только жуирует какая-то кучка обманщиков, воров? Потому что забыли о своей вере... А сказано: по вере да будет вам...
Отец Дмитрий Дудко
"ХРИСТОС ПРИШЕЛ СПАСАТЬ ГРЕШНИКОВ..."
Беседа накануне восьмидесятилетия духовника газеты "Завтра"
Владимир БОНДАРЕНКО. Все мы, духовные чада ваши, сердечно поздравляем вас, батюшка, с восьмидесятилетием. Вы - наш духовник, и мы всегда чувствуем вашу поддержку. Искренне рады, что столь почтенный возраст не мешает вам еще вести еженедельные беседы с прихожанами, вразумлять грешников и отчаявшихся людей на путь истинный. Знаем, что собираете вокруг себя сломанных, опустившихся, спившихся людей и стараетесь внушить им надежду. Эти ваши беседы имеют уже почти тридцатилетнюю историю. Сегодня вы ведете беседы с горемыками, пьяницами, потерянными людьми. Когда-то, в семидесятые, вы вели беседы с атеистами, безбожниками, возвращая многих в лоно Православной Церкви. Но и сами вы прошли труднейший путь арестов, лагерей, судов, прошли через покаяние перед властями и через позор, когда после покаяния от вас отступились почти все, оставив вас в одиночестве. Вы несете такой тяжкий крест. И вы сказали мне сейчас, что это вам в радость. Все труднейшие испытания - в радость. Как это понять?
Отец Дмитрий Дудко. Я подразумеваю радость духовную. Били меня, и много раз, было больно, но когда вспомнишь, за что я терпел, в душе возникает радость, что хоть немножечко сумел потерпеть за Бога. Эта радость несравнима ни с какой другой радостью. И если бы меня спросили, за что я благодарен Богу? Я бы ответил: за страдания во имя Его, за то, что я сидел в лагерях, и у меня нет озлобления к тем людям, которые меня сажали. Более того, друзья появились. Я даже напечатал в "Нашем современнике" поэму о моем следователе.
В. Б. Если уж вы сами вышли на эту тему, скажите: это был у вас момент высшего христианского смирения, смирения гордыни своей перед властью и государством? Или вы всерьез решили, что вся ваша предыдущая деятельность, в том числе и ваши знаменитые беседы, были ошибкой? Или вы считаете, что и своими беседами смелыми вы были правы, разбудив у многих людей веру в Бога, и в покаянии своем позднейшем тоже были правы?
Отец Д. Д. Я с властью никогда не боролся. Всякая власть от Бога. Я воевал с безбожием, которое и для власти было плохо, и для людей было плохо. Но власть в ту пору исповедовала атеизм. И мне говорили следователи: раз ты против атеизма, значит, ты против власти. Но я всю жизнь был государственником, считал, что спасаю и государство, борясь за нравственность христианскую. Так и случилось: без нравственности христианской упало и государство. Но тогда мои религиозные убеждения многие смешивали с политикой. Не только следователи, но и слушатели мои зачастую. Шли на мои проповеди, считая их политикой. Они-то первыми от меня и отвернулись после покаяния. Им не Христос важен был в моих проповедях, а, как они считали, антисоветскость... Но, уверяю вас, Владимир Григорьевич, я никогда не был антисоветчиком. Для меня примером послужил мой друг Евгений Иванович Дивнич, он просидел в лагерях 17 лет, из дворян, журналист хороший, и в итоге пришел к выводу: выступая против советской власти, он смыкается с заграничной антирусской оппозицией, становится разрушителем собственной Родины. И без всяких угроз и посулов КГБ он отказался от былого диссидентства. А я с ним первый свой срок вместе сидел и убедился в его высокой порядочности. Я пошел за ним...
В. Б. В семидесятые годы, в период ваших постоянных знаменитых бесед, на которые съезжались и дипломаты, и иностранные журналисты, и писатели, вы были неким лидером начинающегося русского национального возрождения. Ваша слава соперничала со славой Александра Солженицына. За рубежом каждые полгода выходили ваши новые книги, проповеди, размышления, вы тайно крестили детей у многих известных русских деятелей, вы были примером противостояния не только властям, но и крайне осторожной официальной Церкви. И вдруг вы смели все это противостояние. Все преграды сразу. Отошли и от Зарубежной Церкви, и от оппозиционных кругов. Многие ли сумели понять ваш шаг? Многие ли вновь пошли за вами? Вы не побоялись назвать свою новую книгу "Проповедь через позор". Не страшен ли был позор?
Отец Д. Д. Вначале на мои беседы ко мне все шли: и православные, и атеисты, и даже католики. Я никого не считал врагами. Ведь Христос пришел на землю спасать не праведников, а грешников. А я тогда считал и теперь считаю: спасать надо прежде всего грешников. Для праведников и беда - во спасение. А грешники, какие бы они ни были, - несчастные люди. Но так как шли ко мне самые разные люди, они сочли меня своим духовным руководителем не только по вере, но и по политике. Когда меня в 1980 году арестовали в третий раз, то многие расценивали искренне, что я воюю с советской властью. Борьба с безбожием ушла в сторону. Всплыла политика со всех сторон: и от врагов, и от былых друзей. Ведь тогдашнее "Мое покаяние" не исключало дальнейшую борьбу с безбожием. Более того, впервые в советское время, в официальнейшей советской газете, в "Моем покаянии" слово Бог было написано в большой буквы. Оно не было написано советским чиновником, оно было написано верующим человеком. Мне же были письма со всей страны уже от новых сторонников, увидевших в этом послании поворот советской власти навстречу Православию. Но среди многих моих духовных чад распространился слух, что я предал всех, что я отошел от Бога. Конечно, это было для меня самое тяжелое испытание, тяжелее лагеря. Вдруг я оказался в полном одиночестве. Ни одного звонка по телефону, ни письма, ни весточки - предатель, отступник. Все друзья ушли. Оказалось, что во мне видели не священника прежде всего, а борца против советской власти. Поневоле я на время сделался политиком. Политика меня и наказала. Для всех "голосов Америки", "свобод", Би-би-си моя вера была лишь поводом. Меня пропагандировали, обо мне писали, меня издавали как политика. Я на самом деле и сам виноват в том, что искусился политикой, позволил себя, священника, борца с безбожием трактовать как политика. Вот в этом я и покаялся, отрекся от политики ради служения Богу... Трудно мне было в начале, когда все отошли, я позже опубликовал все эти письма. Духовные деятели все отошли. Это был ужас. Я понимал, что виноват, но не в покаянии своем, а в искушении политикой, в искушении славой мирской. Лишь делами своими дальнейшими я разъяснил свой поступок многим, и многие вернулись, приняли меня. Из былых близких мне людей лишь несколько не желают прощать. Например, Игорь Ростиславович Шафаревич, очень близкий мне человек, сказал: "Нам встречаться не нужно..." Но я его все равно считаю очень хорошим человеком, на него нет у меня обиды. Не хочет понять - его право. Я не считаю его врагом, и по-прежнему хотел бы с ним встретиться, если он сможет понять меня. Значит, и он видел во мне прежде всего политика, а не священника. Олег Волков, хороший писатель, тот тоже сказал: "Забудьте мой телефон, я вас не знаю..." Они видели во мне лидера борьбы с властью, и с их точки зрения они правы. Но зато сколько новых друзей пришло ко мне за эти годы, сколько новых духовных чад. Скольких детей и взрослых я крестил за годы перестройки... Я вам так скажу, Владимир Григорьевич: я не отрекаюсь ни от давнего прошлого, от своих бесед, вызвавших раздражение у КГБ, не отрекаюсь и от покаяния. Я всегда был и с Богом, и с Россией... Сейчас я не одинок. Вокруг меня по-прежнему много людей.
В. Б. Знаете, отец Дмитрий, по сути, я с вами согласен. Священник ни в какие времена: ни в советские, ни в антисоветские, - не должен идти в прямую политику. Его дело - спасать души людей. Всех людей: и гэбистов, и обкомовцев, и атеистов, и ныне дельцов, и развратников, казнокрадов и проституток. Как вы вообще пришли к своим беседам? Откуда тяготение к проповеди людям?
Отец Д. Д. Я чувствовал: безбожие овладевает Россией, народ развращается. Что делать? Первым на этот путь встал Глеб Якунин. А позже и я. Он как вовлекся в политику, так из нее уже и не выходил. Сейчас уже и вышел из Русской Православной Церкви...
В. Б. Вы же с ним долгие годы были очень близки? Мне кажется, его пример чем-то подтверждает правоту вашего покаяния. Если священник не уходит из политики: левой ли, правой ли, - неизбежно со временем впадает в прямую ересь. Если не в сатанизм. Даже, казалось бы, благое поначалу дело превращается в бесовской соблазн. И уже не с советской властью борется Глеб Якунин, а с Православием как таковым, со всей Московской Патриархией. А начиналось, как и у вас, с чистой жертвенности...
Отец Д. Д. Я и сейчас не считаю его врагом. Грешников спасать надо... Он, я знаю, со мной боится встречаться, нечего возразить. То, что он сейчас делает, это очень дурно. Я опубликовал в "Независимой газете" письмо к нему, благожелательное письмо, он не ответил... Но вернусь к вашему вопросу. Мы чувствовали: что-то надо делать. Мы оба были уже священники. Я как-то видел сон. Вижу умученного при Иване Грозном митрополита. Он вроде бы лежит тоже на моей кровати, но я лежал к иконе головой, а он - ногами, как обычно и положено, чтобы вставать лицом к иконе. Малюта Скуратов его задушил. Худенький такой, лежит, и вдруг зашевелился. Я не знаю, как его назвать, говорю: "Ваше преосвященство, скажите мне, как надо поступить?" Он отвечает: "Поступай так, как ты задумал..." И я стал вести беседы с прихожанами. В Храме Святителя Николая на Преображенском кладбище. Отвечал на все вопросы. Помню, первый раз людей было не так много, я даже запомнил, как кто-то облокотился, кто-то присел. Внимание было необычайным. На следующий день храм был переполнен. А потом уже ехали из разных городов: и простолюдины, и академики, и писатели... Сейчас о чем бы ты ни говорил, такого интереса не найдешь. Вот так легко было заинтересовать всех проповедью в советское время. Стали появляться иностранцы, машины с дипломатическими номерами, им интересно было - инакомыслие. Им не интересно было мое обсуждение церковных вопросов, их не интересовала борьба с безбожием. Они во всем первыми увидели политику. Еще до КГБ. А я ведь и тогда, скажу вам, Владимир Григорьевич, искренне уважал советскую власть, считал, что она много для народа делает, но совершенно зря борется с Богом. И проповедями своими, беседами я получил в семидесятые годы изрядную известность, мои книги стали охотно печатать за рубежом, в эмигрантских издательствах. Тогда и со мной начали бороться. Арестовали меня в 1980 году. Это был мой третий арест.
В. Б. А первый раз когда и за что были арестованы?
Отец Д. Д. Первый раз за стихи мои. Я только закончил семинарию и поступил в Академию. Сразу после войны. Мне тогда было года 24. Я в 1945 году, когда меня из армии демобилизовали по болезни, сразу же поступил в семинарию. Тогда их открывать стали. И успел как-то сразу же по окончании ее попасть в духовную Академию. И вдруг неожиданный арест за еще первые мои стихи о Боге. Особое Совещание дало мне десять лет лагерей и пять поражения в правах. Второй раз меня арестовали уже прямо в лагере. Опять за стихи, ибо я их писал там постоянно. Я к тому времени отсидел уже 4 года, и еще десятку припаяли, получилось 14 лет. Но, к счастью, все 14 я не просидел. Лишь восемь с половиной. После смерти Сталина я написал: мол, прошу пересмотреть дело, осужден невинно. Мне ответили: осужден правильно, дело пересмотру не подлежит. Но через неделю приезжает комиссия из Верховного Совета СССР по пересмотру всех дел. Вызвали среди других и меня. Спрашивают: "За что вас арестовали?" Я в ответ: "Хочу спросить вас об этом?" "Вы с оружием в руках против советской власти не выступали?" "Нет..." Посмотрели друг на друга: "Вы свободны". Я думал, что свободен от разговора с ними. А через три дня нарядчик говорит: "Вылетай". На самом деле, освобождение со снятием судимости и восстановлением в правах.
Я приехал. Решил восстановиться в Академии. Но было искушение: поступить в Литературный институт. Послал заявление, но на счастье мое, там все боялись меня рецензировать. Не брали рукопись, как рассказала потом мне секретарша. Еле всучили какому-то писателю, отрецензировавшему рукопись, и ему мое творчество не понравилось. А то бы поступил в Литературный институт, годы бы прошли, уверен, все равно бы стал священником, но время потерял... В Академию тоже меня боялись восстанавливать: хоть и выпустили, но страх-то в людях оставался, еле сумел добиться своего. Стал учиться, но и стихи продолжал писать. Никак исправляться не хотел...
Уже на старших курсах Академии ректор вызвал меня и говорит: "Подайте прошение об уходе из Академии". "А почему?" - спрашиваю. "Вы же сидели, это пятно на Академию". Я отказался подавать прошение, сказал, что ничего плохого и предосудительного стараюсь не допускать. В конце разговора долгого я ему уже вынужден был заявить: "Я вчера сидел, а вы, может быть, завтра сядете, не будем гадать на кофейной гуще..." Так оглушающе это на него подействовало. Через какое-то время меня и рукоположили, и даже прописали в Москве. Всю жизнь передо мной были какие-то препятствия. Значит, так надо было Богу. Я не обижаюсь на людей.
В. Б. А где вы родились, батюшка, где учились? Кто ваши родители?
Отец Д. Д. Родился в Брянской области 24 февраля 1922 года. В простой крестьянской семье. Мои родители в колхоз не шли, и их постоянно преследовали. Отец у меня тоже из-за этого сидел, за неуплату налогов. Я испытал голод 1933 года. Закончил в нашей деревне 4 класса. Деревню называли Зарбуда, потом переименовали в Березину. Была глухая деревня, а сейчас там и храм свой есть, и своя средняя школа, библиотека, больница. Ведь ничего этого в мои годы не было. У меня есть два брата, одному 75 лет, другому 71 год, сестре уже 90 лет. Все живы. Я рос слабенький. И все время тянулся к книгам. С 8 лет начал писать стихи. И не прекращал всю жизнь. До 18 лет жил в деревне. А потом началась война, два года провел в оккупации под немцем, когда освободили, взяли в армию. Был на фронте, но вскоре меня демобилизовали, тиф дал осложнение, обнаружили тромбофлебит, и после больницы я уже вышел гражданским, повоевать пришлось совсем немного. А дальше семинария и Академия. И уже после поступления в Академию меня арестовали за мои христианские стихи.
В. Б. А вам не кажется, отец Дмитрий, что в вас, кроме проповеднического дара, сидел все время какой-то соблазн, все тянуло то в политику, то в литературу, то к публикациям стихов ли, прозы ли, своих проповедей, то к лучам славы? Очевидно, пойди вы просто в священники, посвяти всю жизнь только служению Богу - и судьба сложилась бы иначе?
Отец Д. Д. Я считаю сейчас, что священнику заниматься политикой не надо. И я политикой не занимаюсь, но отношение к недостаткам высказываю. Вокруг меня кружились многие политики, и поскольку я активно боролся с безбожием, то и меня считали политиком. Для священника - все люди. Любых партий и убеждений. Со всеми надо равно общаться. Вести к Богу. Будь это коммунист или демократ. Я считаю, что многие коммунисты были по воспитанию своему ближе к христианству, чем нынешние капиталисты, гораздо ближе. Да и сейчас они признали Бога. А вот в своем увлечении литературой я, Владимир Григорьевич, соблазнов не вижу. Многие духовные деятели занимались литературой. Антоний Храповицкий, Григорий Богослов... Никто не считал занятие литературой греховным делом. Другое дело - какой литературой? Воспевать пороки - это грех несмываемый.
В. Б. А кого из пастырей русских вы считаете своими учителями. Кем восхищаетесь?
Отец Д. Д. В литературе у меня больше учителя светские. Я поклоняюсь Федору Михайловичу Достоевскому. Из священников - Игнатий Брянчанинов, Григорий Богослов. Примером в жизни - Амвросий Оптинский, он понимал народ, к нему шли все. Прежде всего, не критиковать надо, а понять любого грешника, так Христос заповедовал. Помню и ценю слова Антоний Храповицкого: "Сейчас не время нам ссориться, время понимать друг друга". Из современных писателей мне очень нравится Василий Белов.
В. Б. Кстати, я приехал сейчас к вам прямо после встречи с Василием Беловым. Буквально час назад общались с ним. И он передавал вам привет. Я даже уговаривал его поехать вместе к вам. Но он собирался на встречу в "Московский железнодорожник", на вручение премии.
Отец Д. Д. Ох, я был бы так рад. Я же перед ним немножко виноват. Василий Белов в своей деревне построил храм и искал священника. Я договорился с одним батюшкой, обнадежил Белова. И вдруг этот священник отказался, мне так неловко перед ним. Прежде всего, прошу прощения, что подвел его. Я также очень ценю книги Валентина Распутина. Тонкий психолог русской души. Астафьева меньше люблю. И не за политику, в самой прозе что-то меня не устраивает, какое-то пренебрежение к народу. Хотя мы встречались с ним, беседовали. Вот еще Евгения Носова тоже ценю как художника слова. Из философов русских люблю Николая Лосского и Николая Бердяева. Хотя Бердяева не все из наших духовных лиц принимают. К Владимиру Соловьеву более сложное отношение. Есть близкие мне вещи, есть далекие. А в богословии нынешнем меня не устраивает сложный язык, богословам надо почаще говорить с народом, понимать народ. Богословие без народа - схоластика. Я сам издал 9 книг своих проповедей с амвона. Это я считаю своими основными произведениями. Есть и роман. Есть и книги стихов.
В. Б. Как вы, отец Дмитрий, пришли к вере? Вот с 8 лет писали стихи, любили светскую литературу и все же решили стать священником. Почему?
Отец Д. Д. Родился я в семье глубоко верующих людей. Дай Бог такой веры всем. Отец умер рано, в 62 года, вскоре после освобождения из лагеря. Но он и приучил меня к духовным книгам. Я азбуку выучил за один день. Потом и молитвы все выучил. Отец молился вслух, нас даже не принуждал, но примером своим воспитывал. Я какое-то время, класса до восьмого, был почти безразличен к религии, но вдруг пришла мысль - надо прочитать Евангелие. Открыл наугад, и мне открылась такая истина, что после прочтения переделал всю свою жизнь. Надо мной смеялись, дразнили, я стоял на своем. С тех пор и привык к неприятию многих, к спорам и насмешкам. Не обижаюсь, потому что люди сами рано или поздно понимают свои заблуждения. Бог есть, и не надо никаких доказательств этому. Все эти сомнения, разные толкования - от лукавого. В Бога надо верить просто, каким бы ученым или академиком ты ни был. Не надо теоремами доказывать его существование.
Я из деревни потом перебрался в городок Брянской области Унеча, затем, как я уже говорил, оккупация, армия, Академия, лагерь, и никогда никаких искушений у меня уже не было.
В. Б. Вам, отец Дмитрий, уже 80 лет. Вы прошли почти весь ХХ век. Какие события повлияли на вашу жизнь? Что стало определяющим? Как вы сами говорите, ваша жизнь - это цепочка препятствий и трудностей. Вы прошли и через аресты, лагеря, через покаяние перед властью и через позор осуждения друзьями. Что помогло вам устоять?
Отец Д. Д. Я вам скажу, Владимир Григорьевич, все преодолимо. Трудно было жить в деревне, но там и привык к трудностям. Арест и первый лагерь тоже преодолимо. Я и первый срок отбывал в республике Коми, и второй... И все за стихи. Третий раз арестовали в 1980 году - за сочинение, издание и распространение книг антисоветского содержания. Вот они все лежат, прочтите и найдите там антисоветское содержание... Они все - о Боге, о христианстве. И о защите народа. Если нынешние коммунисты тоже защищают народ, я вместе с ними, поэтому я сейчас дружен с Зюгановым, считаю их настоящими христианами. А Горбачев и Ельцин - очень много зла принесли России. Они развалили и уничтожили такую державу, какой никогда не было и у нас, и, может быть, не будет. Я сейчас очень надеюсь на Владимира Путина. Знаю, что у вас в газете к нему уже другое отношение, но мне он многим напоминает Иосифа Сталина. К Сталину я очень хорошо отношусь, считаю его мудрым лидером. Благодаря именно Сталину была создана такая могучая страна. Никогда у России не было такого могущества, ни при каком царе. Он сумел преодолеть многое, пожертвовать многим ради величия страны. И Путин, надеюсь, пойдет таким же путем. Его трудно понять, много еще плохого делается в стране. Но Сталин тоже не сразу стал решительным. Борьба идет за телевидение, борьба идет с олигархами, борьба идет за здоровье нации, за детей. Сталин ведь тоже не сразу всю власть к рукам прибрал. Тоже позволял многое Каменевым и Зиновьевым до поры до времени. Я не могу сказать про Путина, что это враг России, что он не желает поднять ее. Ему досталась вдребезги разбитая Россия, и не будем так быстро его осуждать. Я опять со многими расхожусь по этому вопросу, надеюсь, что окажусь прав. Надо Владимира Путина окружить патриотическими силами. И Зюганову с ним почаще общаться надо.
В. Б. Хорошо сказано: окружить Путина патриотическими силами. Но захочет ли он сам окружиться ими?
Отец Д. Д. Надо его понять. Окружение у него все чужое. Правительство все чужое. Тут и Сталин бы на первых порах не справился. Один Сергей Иванов из верных помощников. И еще три-четыре человека. А кругом те же разрушители. С кем делать дело? Волей-неволей приходится заставлять разрушителей и злодеев работать на Россию. А они обманывают. Греф этот явно обманщик. Он одно говорит, а они делают другое. Чубайс - это вообще некая роковая демоническая фигура для России. На сто процентов предатель. И он волен отключать от света всю Россию. Я думаю, его удерживают у власти какие-то большие силы за границей, которые давят и на Путина. Это мое ощущение священника. Нам надо очень терпеливо помогать Путину в деле сохранения России. И он, по-моему, верный христианин, это очень важно, он на зло отвечает добром. Помоги ему Бог. Я ведь вместе с вами всеми не всегда уверен в нем, и в том, что он выведет Россию, не потому что он враг, а потому - удастся ли ему?
В. Б. Вы сказали, отец Дмитрий, что Путин вам напоминает Сталина, с другой стороны, вы назвали его христианином, отвечающим на зло добром. Но что делать с разрушителями страны нашей, с людьми, обрекшими миллионы людей на нищету и вымирание. Они же не наши враги, они враги Божии. Надо ли им прощать? Не пора ли требовать жесточайшего наказания врагам Божиим?
Отец Д. Д. Так и сказано в Священном Писании: ты, правитель, носишь меч, вынь его. Иногда врага ублажают. Ищут в нем добро, если нет добра его уничтожают. Надо осмотрительно поступать. Я вот крестил не так давно Жириновского и немножко раскаиваюсь, рано его крестил. Он хорошо ко мне относится, но для меня - неразгаданная личность. Крестил я по всем правилам его. Думаю, что он - смелый человек. В купель я его погружал полностью, были бы враги, легко и на тот свет было отправить. Политик он тонкий, умеет ублажить. На храм деньги дал. Но живет ли он по вере? Служит ли православной России? Очень разнолик.
В. Б. А кто вам близок из писателей, политиков?
Отец Д. Д. Близок был Александр Солженицын. Общался я с ним не так часто, больше с супругой его. Не буду все говорить. Я его считал русским патриотом и большим писателем. Сейчас в каких-то книгах разочаровался. Очень много подражания Льву Толстому. И в жизни, и в романах его. Но больше всего меня разочаровало его жесткое отношение к коммунистам. Это на фоне всего нынешнего зла. Ведь и он отвечает и за нищету русскую, и за миллионы бездомных детей. Пусть ответит, откуда все это нынче взялось? От коммунистов, что ли? Нехристианское отношение. Без коммунистов сейчас никак не объединиться силам добра. Большинство русских патриотов сейчас среди коммунистов. Где он возьмет иных патриотов? Или пусть Россия погибнет, лишь бы не было коммунистов? Но вот его последняя книга мне больше понравилась, "Двести лет вместе". Попытка серьезно разобраться, отвести от русских обвинения. Он ведь там не евреев в чем-то обвиняет, а с русских снимает вековые обвинения. Очень важно.
Я когда-то зачитывался им. Построение фразы его мне очень нравилось. А лучшей его книгой считаю "Один день Ивана Денисовича". Но не понравилось его осуждение Твардовского. Это великий русский поэт. Равного ему сейчас нет. Такая гениальная простота. Выше Солженицына. Не случайно же Иван Бунин, этот скептик, так высоко Твардовского оценил. Твардовский, Белов, Распутин - вот русская классика конца ХХ века. Я знаю, что вы иного мнения о Солженицыне. Но, как говорят, время рассудит. Из критиков высоко ценю Михаила Лобанова, Вадима Кожинова за его объективность, за его широту, за его огромное сердце. Он дал нам национальную историю ХХ века. К сожалению, у нас с ним дружеских отношений не сложилось.
В. Б. Вы - священник, даже в свои 80 лет не оставили службу, уже три года существует с благословения Патриарха ваш домашний храм, куда приходят помолиться, исповедоваться ваши прихожане. Каково должно быть место Православной Церкви в жизни страны?
Отец Д. Д. Церковь должна быть отделена от государства. Но не удалена. Государство должно заботиться о материальном положении Церкви, чтобы не пришлось ей заниматься своей экономикой, погружаться в бизнес. Церковь призвана заботиться о духовном. Без Церкви с государством неизбежно случается беда. Как в советское время: материально мы все время развивались, а духовно деградировали. Сейчас, при Путине, положение Церкви вдруг изменилось в худшую сторону. Не знаю почему, думаю - ему что-то не то внушают. Кесарево - кесарю, божье - Богу. Беда стране, если Церковь удалена от государства и с ней совсем не считаются. Даже в сталинское время считались, и еще как. Большая беда, если ее игнорируют и мешают ей работать. А сегодня это так.
В. Б. Может быть, надо было соединить христианство с социализмом? Об этом когда-то мечтал Мережковский. Нужна ли России христианско-социалистичес кая партия? Наш ХДС/ХСС, как в Германии?
Отец Д. Д. Я против таких политических партий, связанных с Церковью, опять не туда зайдем. Функции государства одни, функции церковные - другие. Они могут спорить, противоречить. Государство может казнить, а Церковь должна прощать. Разные функции. Будет хуже у нас в России и для государства, и для Церкви. Сейчас у нас нет преследования Церкви, есть гораздо более худшее - смеются над Церковью, презирают, издеваются над нею и над Христовыми заповедями. Это гораздо страшнее, чем самые лютые преследования. Преследования рождают мучеников, святых, усмешка рождает разочарование, равнодушие. Это недопустимо. В советское время вера была крепче у многих, ее голос сильнее звучал. Патриарх Сергий, над которым так измываются наши зарубежники, был очень мудрым человеком. Он спас нашу Православную Церковь, сохранил ее. А ведь могли бы в двадцатые годы и уничтожить. Тогда без Сталина могущественных врагов Церкви хватало. Если бы физически была уничтожена Церковь на русской земле, мы, может быть, и в войну бы не победили. История России уже давно бы кончилась. А мы еще держимся.
В. Б. Думаю, без допуска Православной Церкви к телевидению ее влияние на общество и дальше будет уменьшаться. А телеведущими разных каналов, юмористами и сатириками всех мастей она еще более интенсивно будет высмеиваться. Нужен общенародный Православный телеканал. Я считаю, что все эти сказки о снижении интереса к литературе, о конце православной культуры придуманы идеологами разрушения России. И культуру нашу, и веру нашу надо осознанно и целенаправленно прививать всем гражданам, начиная с самого малого возраста. Здесь не должно быть никакой демократии. Ребенок тоже никогда не хочет есть, готов питаться лишь мороженым и пирожным. Родители ведь не потакают. Вот и гражданам, живущим лишь по биологическим инстинктам, надо прививать человечность, человеческие начала осознанно. Нужен ли нам православный телеканал?
Отец Д. Д. Конечно, нужен. Пока у меня любимая телепередача - "Русский дом", но ее мало, и Крутова зажимают со всех сторон. НТВ не смотрю принципиально - после показа антихристианского фильма.
В. Б. Нужна ли нам телецензура? Где предел, за который даже талантливый художник не должен заходить? НТВ с осознанным вызовом показало фильм "Последнее искушение Христа". Но можно ли вообще вводить Христа, его образ в кино? Вот наш православный артист Николай Бурляев тоже сыграл роль Иисуса Христа в так и не показанном фильме "Мастер и Маргарита". Вот прекрасный поэт Юрий Кузнецов пишет поэму "Путь Христа", где придумывает целые эпизоды из его жизни. Плохо это или хорошо?
Отец Д. Д. К Юрию Кузнецову я отношусь снисходительно. Он лишь идет к Христу. Он ищет его в своей душе. Может быть, его ошибки простительны? У него нет духовного опыта. Но, если он будет продолжать, боюсь, что может уклониться от праведного пути. Для того, чтобы говорить о Церкви, надо воцерковиться. Достоевский сумел. Он и светский писатель, и духовный писатель. А у других - не получается. Даже если пишут с добрыми намерениями, как, например, Владимир Солоухин. Надо не брюзжать, а понимать. Даже мой любимый Василий Белов пытался описать священника, но не получилось. Вот Иван Шмелев умел. Чтобы писать о Церкви, надо иметь хотя бы минимальный духовный опыт.
В. Б. Очевидно, имеет значение и манера письма. Вы считаете себя традиционалистом? Вы отрицаете новаторство в литературе, особенно связанной с Церковью? Возможен ли эксперимент?