- Благородный саксонец, - ответил герцог торжественно. - Это обстоятельство выдается из ряда, и изменить его для меня затруднительнее, чем ты воображаешь. Конечно, граф понтьеский мой вассал, но я не имею ни малейшего права вмешиваться в его поступки относительно лиц, претерпевших крушение или выброшенных волнами на его берега. Мне тяжело узнать, что твой доблестный граф подвергся такой неприятной случайности, и что я в силах сделать, будет сделано мной. Но я предупреждаю, что могу обратиться к графу понтьескому не как герцог к вассалу. Ступай и отдохни, а я пока обдумаю, чем мне помочь Гарольду.
Ответ такого рода со стороны герцога опечалил Годрита, и он проговорил с грубой откровенностью:
- Я не притронусь к пище и не выпью вина, пока ты не решишься помочь графу Гарольду - как рыцарь рыцарю и как человек человеку, - который поплатился за избыток доверия к тебе.
- Тяжела ответственность, которую ты на меня, по незнанию, возлагаешь! Один неосторожный, необдуманный шаг может сгубить меня: Гви вспыльчив и заносчив, он способен, в ответ на мое приказание, освободить Гарольда, прислав мне его голову. Много земель будет стоить мне выкуп из его рук Гарольда, но верь моему слову: половина герцогства не покажется мне слишком тяжелой жертвой для спасения графа!! Ступай и отдохни!
--------------------------------------------
* Belrem, или Beaurain, - ныне Montrn.
--------------------------------------------
- Не во гнев тебе, герцог, - вмешался де-Гравиль. - Мы друзья с этим таном! Позволь мне наблюдать, чтобы его угощали достойно его сану... хотелось бы мне также ободрить и утешить его в печали.
- Пожалуй, но такого благородного гостя должен прежде всего принять мой первый стольник.
Обратившись к герольду, герцог приказал ему проводить Годрита к Фиц-Осборну, жившему во дворце, и просить последнего позаботиться о приезжем.
Когда тан удалился, Вильгельм начал ходить взад и вперед по комнате.
- Он у меня в руках! - воскликнул он в восторге. - Не как свободный гость вступит он в мой дворец, а в качестве выкупленного моей щедростью узника. Отправляйся, Малье, к этому англичанину и жужжи ему в уши всевозможные сказки о свирепости Гви. Опиши ему ярко затруднения, которые навлечет на меня освобождение Гарольда. Уверь его в опасности положения пленника и в громадности моей жертвы... понял ли ты меня?
- Я норманн, - ответил де-Гравиль с лукавой улыбкой, - а норманны, способны накрыть целое царство полой полукафтана. Ты будешь мной доволен.
- Так иди же, иди и пошли мне сюда Ланфранка... нет, стой, не Ланфранка: он слишком совестлив... Фиц-Осборна... нет, он чересчур горд... Ступай к моему брату Одо и проси его немедленно прийти ко мне.
Рыцарь с глубоким поклоном удалился, а Вильгельм продолжал шагать из угла в угол, радуясь своей хитрости.
ГЛАВА II
Граф понтьеский решился освободить своего высокородного пленника только после продолжительных переговоров с герцогом, и после получения значительного выкупа. Трудно сказать, было ли это действительно выкупом или только платой за искусное содействие герцогу.
Граф сам вывел Гарольда из заключения и проводил его с величайшим почетом до chateau d'Eu, где пленник был встречен Вильгельмом, который даже помог ему соскочить с лошади и крепко обнял его.
В замке были собраны, в честь знаменитого гостя, самые влиятельные вельможи Нормандии - весь цвет ее дворянства: Гуго де-Монфор, Рожер де-Бомон, поседевшие в битвах советники герцога; Анри, сир де-Феррер, прозванный так вследствие его замечательных оружейных заводов;
Рауль де-Танкарвиль, бывший наставник герцога; Жоффруа де-Мандевиль, Тустень-прекрасный, имя которого выдавало его датское происхождение. Присутствовали еще:
Гуго де-Гранмениль, недавно вернувшийся из изгнания, Гюмфрей де-Боген, замок которого существует и поныне в Каркутане, Лаци и д'Энкур, владевшие громадным количеством земель. Были, наконец, Вильгельм де-Монфише, Роже Бигот, Рожер де-Мортимер и множество других именитых людей. Сверх того, Гарольд увидел всех ученых прелатов и епископов норманнских, а в их числе Одо, брата Вильгельма, и Ланфранка. Незначительным рыцарям и предводителям, тоже захотевшим полюбоваться на Гарольда, почти вовсе не было места в замке, несмотря на его обширность.
При виде статного, красивого графа пронесся шепот удивления между всеми присутствовавшими, так как норманны чрезвычайно ценили силу и красоту.
Весело разговаривая с ним, герцог, повел его в назначенную для него анфиладу, где уже дожидались Гакон и Вольнот.
- Не желаю мешать твоему свиданию с братом и племянником, - произнес герцог ласково, удаляясь из комнаты.
Вольнот кинулся к Гарольду в объятия, но застенчивый Гакон прикоснулся губами только к его одежде.
Поцеловав Вольнота, Гарольд обнял племянника, которого он тоже очень сильно любил, и сказал дружелюбно:
- Ты уже стал взрослым юношей, я не могу сказать тебе: "Будь мне отныне сыном!" - а потому скажу: "Будь моим братом на место отца твоего Свена!.." Ну а ты, Вольнот, сдержал ли свое слово - остаться навсегда настоящим саксонцем?
- Тише! - шепнул Гакон. - У здешних стен есть уши.
- Но едва ли они поймут по-саксонски, - заметил Гарольд, нахмурив слегка брови.
- Да, при таком условии нам нечего бояться, - сказал ему Гакон.
- Да, надеюсь, что так, - проговорил Гарольд.
- Опасения Гакона неосновательны, милый брат: он несправедлив к герцогу! - заметил Вольнот.
- Я опасаюсь не самого герцога, - возразил Гакон, - а его политики... Гарольд, ты сам не знаешь, как великодушно ты поступил, решив приехать сюда за нами. Было бы рассудительнее оставить нас в изгнании, чем рисковать и ехать прямо в берлогу тигра тебе, в котором Англия видит свою единственную опору и надежду!
- Фи! - перебил Вольнот с видимым нетерпением. - Уволь от этих глупостей! Союз с Нормандией представляет Англии неисчислимые выгоды.
Гарольд, не лишенный способности физиономиста, взглянул пристально на брата и племянника. Он должен был сознаться, что последнему скорее можно верить, потому что лицо его выражало более серьезности и глубокомыслия, чем лицо Вольнота.
Он отвел Гакона в сторону и спросил:
- Ты думаешь, что сладкоречивый герцог замышляет недоброе?
- Да, он, видно, намерен лишить тебя свободы. Гарольд невольно вздрогнул, глаза его сверкнули.
- Пусть осмелится! - воскликнул он с угрозой. - Пусть уставит весь путь отсюда до самого моря своими войсками - я пробьюсь через них!
- Разве ты считаешь меня за труса, Гарольд? Ну, а герцог сумел же удержать меня дольше, чем следовало по праву, - и заметь, несмотря на усиленные требования короля Эдуарда. Приятна речь Вильгельма, но поступки его идут с ней вразрез, бойся же не насилия со стороны Вильгельма, но наглого предательства.
- Не боюсь ни того, ни другого исхода, - ответил Гарольд, выпрямляясь. - Я отнюдь не раскаиваюсь, что приехал за вами, не раскаивался даже тогда, когда был в заключении у графа понтьеского, которого да поможет мне Бог наказать за его низость!.. Я прибыл сюда представителем Англии и со справедливым требованием.
Не успел Гакон возразить, как дверь отворилась и в покой вошел Рауль де-Танкарвиль, сопровождаемый слугами Гарольда и норманнскими рыцарями, которые несли целый ворох богатых нарядов. Де-Танкарвиль со всевозможной любезностью предложил графу принять ванну и одеться к предстоящему пиршеству в честь его приезда к герцогу. Герцог, подражавший французским королям, приглашал к своему столу только своих родных и почетных гостей. Надменные бароны его стояли за его креслом, а Фиц-Осборн подавал кушанья на стол. Нужно, кстати, сказать, что норманнским поварам жилось великолепно: за хорошо приготовленное лакомое блюдо им давались золотые цепи, драгоценные камни, а иногда целое поместье.
При веселом расположении духа Вильгельм был самым милым, любезным, остроугольным собеседником. Так и на этот раз он просто очаровал Гарольда своим простым, откровенным обращением. Супруга его, Матильда, отличавшаяся красотой, образованием и честолюбием, старалась, в свою очередь, вызвать в графе хорошее понятие о ней. Она обращалась с ним дружелюбно, как с братом, и упросила его посвятить ей все его незанятое время.
Пир еще оживился пением Тельефера: он очень искусно польстил и герцогу и графу, выбрав сюжетом своей песни заключение союза между английским короле Этельстаном и Рольфом, основателем норманнского государства, намекая в ней очень тонко на то, что было бы недурно возобновить этот союз в лице Вильгельма и Эдуарда Исповедника.
Гарольду очень нравилось, что все, начиная с герцога, относились к певцу с величайшим почетом. Между тем как большинство саксонцев смотрело с величайшим презрением на художников, а английскому духовенству запрещалось давать им приют в своих жилищах.
Многому при дворе норманнского герцога удивлялся Гарольд: умеренности, которая так резко контрастировала с распущенностью саксонцев, учености духовенства, непринужденности и остроумию придворных. Поражало его и пристрастие герцога и герцогини к музыке, пению и наукам, которое полностью разделялось их окружением. Ему делалось грустно при сравнении невежественного английского двора с этим пышным двором. Но он воодушевлялся при мысли о возможности поднять и свою родину на ступень, на которой находилась Нормандия.
Дурное впечатление, произведенное на него советами Гакона, исчезло под влиянием дружелюбного обращения с ним со стороны присутствовавших. Последняя тень подозрительности, вспыхнувшая было в нем, сбежала, когда герцог начал шутливо извиняться, что так долго удерживал заложников Годвина.
- Я сделал это единственно с целью заставить тебя самого приехать за ними, граф Гарольд, - говорил он смеясь. - Клянусь святой Валерией, что не пущу тебя отсюда, пока моя дружба к тебе не изгладит совершенно из твоей памяти воспоминание о возмутительном оскорблении графа понтьеского. Не кусай губы, Гарольд, а предоставь мне, твоему другу, отомстить за тебя: рано или поздно я найду предлог вступить с ним в борьбу и тогда ты, конечно, поможешь моей мести... Как я доволен случаем отблагодарить моего дорогого брата Эдуарда за радушный прием, оказанный им мне! Если бы ты не приехал, то я навсегда остался бы у него в долгу, так как сам он никогда не удостоит меня своим посещением, а ты стоишь к нему... ближе всех остальных. Завтра мы отправимся в Руан, где в честь тебя будут даны турниры... Клянусь святым Михаилом, что успокоюсь только тогда, когда увижу твое славное имя написанным в списке моих избранных рыцарей!.. Однако уже поздно, а ты, вероятно, нуждаешься в покое...
С этими словами герцог повел Гарольда в спальню и даже снял с него мантию. При этом он как будто нечаянно провел своей рукой по руке графа.