- Никак не можем! - вздохнул член, сидевший справа.
Председатель же, подняв вверх палец, ещё более веско промолвил:
- Но и засудить господина капитана, отпускной лист которого подписан самим государем императором, но можем вдвойне.
- Вдвойне не можем, - закивал член, сидящий слева.
- Не можем, не можем, - поддакнул член справа.
- А не можем потому, что, не дай Бог, дойдет слух до Петербурга, где в Сенате Правительствующем сидят люди прозорливые, каверзы купеческие знающие и за господ дворян радеющие, так нам за строгость в отношении господина Норова, самому царю известного, не поздоровится!
- Не поздоровистя! - вдохнул член слева.
- Ох, не поздоровится, - закивал член справа.
- А посему, судари, нужно пойти по пути третьему, сулящему нам выгоду сугубую... - Председатель в призывом движении крутнул согнутыми пальцами обеих рук, и тут же головы членов палаты приблизились к нему. - Мы и враждующие стороны примирим да и сами в накладе не останемся. Я такого страху на истца и ответчика напущу, что они все готовы отдать будут, лишь бы из сего дела выпутаться целыми да невредимыми.
И, обращаясь уже к секретарю, сидевшему за столом в углу и чинившему перья, приказал:
- Кукин, господина Норова в зал пригласи!
- Слушаю-с! - резво выскочил из-за стола секретарь и с развевающимися фалдами плохонького фрачка, бросился к выходу.
...Александр просидел в дворянском отделении гомельской тюрьмы три дня, и там, в крошечной комнатушке с оборванными, изрисованными обоями, к нему впервые явилась мысль, что он совершил непоправимый поступок, отказавшись от короны. Он понял, что не приспособлен к жизни, что совсем не знает её, что он рос, точно прихотливое оранжерейное растение, не зная жизни настоящей, суровой, где обитают злые, лукавые люди, способные причинить много неприятностей ему, помазаннику. Он рос в обстановке любви, пусть не всегда искренней, но все же любви, он был защищен ото всех бед, за исключением болезней или каких-то нелепых случайностей. Теперь же приходилось защищаться самому, а этого делать Александр пока не мог победа над Севрюгиным ничуть не разрушала такого убеждения.
Он вошел в зал, где за столом, покрытым красным сукном, сидели председатель и члены уголовной палаты и сурово смотрели на вошедшего. Одет он был по полной форме, но в фигуре, в выражении лица сразу ощущалась робость, неуверенность. Вошел и остановился возле барьера с точеными балясинами, положив на него обе руки. Председатель голосом полным мрачного предостережения, потребовал от Александра назвать имя и чин, и когда подсудимый, еле шевеля губами, потупив взор, сообщил суду о том, как его зовут и в каком чине он служит, председатель, хмуря брови, отрывисто сказал:
- Срам! Позор! И сие дворянин? Не верю! Презрев законы приличия общечеловеческие и Божеские законы, в одних подштанниках, босой, крадется ночью в спальню дочери почтенного гражданина, в спальню честной девицы, садится к ней на кровать и будит девственницу своими грязными, постыдными прикосновениями! Потом же домогается от неё большего, но не достигает желаемого, ибо бдительный отец приходит на помощь своей дочери, вот-вот готовой быть оскорбленной гнусным сластолюбцем! Позор! Позор!
Александра так и корежило от стыда, хоть он и не мог принять таких обвинений в свой адрес, зная, что не совершил преступления. Он был унижен сейчас не просто как безвинный человек, а как недавний монарх, вынужденный выслушивать упреки в свой адрес и не имея возможности все поставить на свои места: купчишку велеть отодрать розгами, председателю суда сделать строгий выговор за то, что не разобрался в обстоятельствах дела и поносит сейчас честного человека, безвинно просидевшего в тюрьме три дня.
- Ваша Милость, - заговорил негромко Александр, - я не покушался на честь дочери купца Переделкина. Ее сестрица вдруг разбудила меня посреди ночи и сообщила, что Фекла Поликарповна очень заболела и надобно им помочь. Вот я и бросился на помощь, не успев, конечно, одеться, как следовало бы поступить...
- Не пытайтесь оправдаться! - подаваясь вперед, грозно приказал председатель. - Вот показания Анны Поликарповны - она свидетельствует о том, что мир спала в своей девичьей постели, покуда её не разбудил отец! И Фекла Поликарповна спала! Вы же гнусными прикосновеньями своими оскорбили её, причинив ей физическую боль. Нравственную боль испытала же целомудренная душа Феклы Поликарповны! Если бы не вмешательство отца, то, я уверен, было бы совершено грубое насилие, ибо разве могла бы справиться хрупкая девица с напором мужской, да ещё взъяренной вином плоти? Посему сообщаю вам, сударь, что вас ждет самая строгая кара, ибо нигде и ни в какие времена общество не оставляло безнаказанным покушение на женскую, а особливо девичью честь! И согласно действующим законам, вам грозит лишение всех прав состояния и каторжные работы сроком до семи лет с последующим проживанием на поселениях!
Волна ужаса накрыла Александра. Он, вцепившись руками в дерево барьера, моргая, широко открыв рот, смотрел на председателя суда.
- Да как же... это? Я не виноват...
Но председатель, очень довольный произведенным на подсудимого впечатлением, уже не обращал внимания на потрясенного Александра.
- Секретарь, - приказал он, - позовите пристава. Пусть выведет господина Норова, а гражданина Переделкина попросите пройти в зал.
Судебный пристав, жестко взяв Александра под руку, вывел его в коридор, а вместо у барьера занял Поликарп Кузьмич, который с паточкой улыбкой на лице раскланивался с председателем и членами палаты, но глава суда выглядел ещё более суровым, чем при разговоре с Александром. Не замечая поклонов купца, он сходу начал:
- Как зовут? Звания какого?
- А... гомельский второй гильдии купец, Переделкин-с, ваша милость, закивал Поликарп Кузьмич.
- Ах купец! - с насмешливым злорадством сказал председатель. - Ну так такого ж шута ты, кафтанник бородатый, мужик бывший, хоть и набивший мошну, обирая ближних своих, возымел смелость поклеп на дворянина возводить?
- Как... поклеп? - сильно удивился и очень испугался Переделкин, до этого уверенный в том, что дело его выигрышное, и он сумеет, припугнув господина офицера судом, отдать за него Феклу.
- Так вот, поклеп! - передразнил купца председатель. - Или я не знаю, какой ты плут и жох? Не ведаю, что все это дело затеял лишь ради того, чтобы свое поганство купеческое родством с дворянином облагородить? Думаешь, набил карманы, так и туда, во дворянство прыгнуть можно, будто со стула на пол соскочить? Нет, рогожная твоя борода - таких чудес на свете если и бывает пара на мильон, так не про твою козлиную честь! - Приглушая голос, председатель заговорил: - Не знаешь разве, Поликарп, что сей господин Норов с самим государем императором знаком?
- Знаю-с, ваша милость! - еле шевелил языком Поликарп Кузьмич.
- Плохо знаешь! Мне же доподлинно известно, что господин капитан уже послал в Правительствующий Сенат эстафету с жалобой на тебя, на кляузу неправедную твою. Скоро из Сената приедут следователи и ревизоры, и тогда ты, купчишка, удалой танец станцуешь под их дудку. Девок твоих с пристрастием допросят, как все по правде было, у обеих доктора по их приказанию наличие девства проверят, а если таковое не отыщется, - что вполне даже и возможно, ибо знаю я, что в близкой близости к дочкам твоим были французские учителя, люди любезные и весьма ловкие, - то веры их словам совсем не будет. Заодно булькнет кой-кто ревизорам, что ты, проходимец, акцизы за водку поганую свою не аккуратно платишь, вот и припишут тебе, краснорожему, две вины зараз, за кои ответишь ты десятью годами каторги. А кандалы-то легкими только на первой версте кажутся, а как вторую, третью, пятую прошагаешь, ой как вспомнишь про свое желание невместное сродниться с дворянином. Да, кстати, и имущество твое в казну пойдет, так что жене твоей и дочкам придется или по миру идти, или уж в обитель. Где ж тут дворянство-капитанство?
Заканчивая речь, председателя взглянул на Поликарпа Кузьмича и вновь остался собой доволен - по красному лицу купца струились слезы вперемешку с каплями пота, лицо перекосилось так, что казалось, будто купца хватил кондрашка. Наконец ноги его подогнулись, и Переделкин рухнул на колени, стукнувшись лбом о брусом барьера:
- Не губите, отцы, не губите! Черт попутал! Ночи не спал - видел дочек своих дворянками!
- Да, грех гордыни тебя обуял, Поликарп, - уже не так строго, как прежде, сказал председатель. - Вину же свою ты исправить можешь...
- Могу?! - с великой надеждой в голосе воскликнул купец.
- Да, можешь. Во-первых, исковую челобитную забери сейчас же - видеть её не могу! Во-вторых... ну, во-вторых-то, должен ты маленько отблагодарить уголовную палату за благодеяние, нами оказанное.
Поликарп Кузмич, выбежав из-за барьера, бросился к председательскому столу, схватил челобитную и тут же разорвал её. С глазами, в которых горел огонь радости превеликой, спросил, засовывая руку во внутренний карман кафтана:
- Какой же суммой могу я с палатой уголовною расчесться?
- Да тысяч пять вполне удовлетворят палату, - покручивая на пальце перстень, не глядя на купца, сообщил председатель.
Поликарп Кузьмич удовлетворенно крякнул и раскинул на ладони объемистый бумажник.
Александр же в это время сидел в коридоре под присмотром судебного пристава. Сидел он так близко от приоткрытой двери, что вела в зал заседаний, что слышал все, о чем говорили там. Слезы наворачивались на его глазах - до того обидно было осознавать, что суд, его суд, призванный стоять на защите справедливости, изъеден червем стяжательства и неправды. Еще был жив отец Александра, Павел Петрович, и вот они однажды сели вдвоем в Эрмитажном театре, чтобы посмотреть комедию "Ябеда" сочинителя Капниста. Павел уж сослав Василия Васильевича, услышав от кого-то, что тот допустил в своей комедии крамолу, изобразив чинов суда мздоимцами, но после вдруг сам решил взглянуть на пьесу. И как же они смеялись тогда вместе на представлении! За сосланным Капнистом по приказу Павла тотчас был послан лейб-курьер, и сочинителя вернули...
Теперь же оказывалось, что все, о чем писал Капнист и над чем смеялся тогда, почти двадцать пять лет назад Александр, было правдой. И Александр уже второй раз пожалел о том, что он не император и не может ворваться в зал, чтобы заклеймить позором судей-мздоимцев. Александр утешил себя такой мыслью: "Но, если бы я был императором, то мне никогда бы не удалось стать свидетелем этой неправды. Нужно считать себя счастливцем..." - и он грустно улыбнулся.
А тут появился и сам Поликарп Кузьмич в сопровождении председателя:
- Господа, примириться надо бы! - по-отечески посоветовал он. Гражданин Переделкин иск свой уже изъял...
И тут внезапно пучина негодования, переполнявшего Александра, прорвала плотину осторожности и робости. Он, вставший перед председателем во весь свой рост, закричал, вновь ощущая в себе императора, повелителя России:
- Неправый суд чините, господин председатель! Мзду берете! Сибирью мне грозили? Да вас самих туда упечь надобно!
Но крик Александра, казалось, совсем не смутил главу уголовной палаты. Он, вскинув удивленно брови, пригладив обеими руками височки, спокойно спросил:
- Мзду? Кто ж это, сударь, мзду берет? Или вы, Переделкин, суду мзду давали, а?
- Нет-с, как же можно, никак не давал-с и намерения такого-с не имел-с! - посмеиваясь одними глазами, бробасил купец.
- Ну, видите? - уже строго сказал председатель. - Да и, если быть справедливым судьей, то я вас, милостивый государь, за оскорбление-то суда да за ложные кляузы мог бы сейчас же к ответственности привлечь. Хотите? Сие весьма правым делом будет. Да ещё и иск гражданина Переделкина вернуть можно, с сказки ((сноска. Показания.)) потерпевшей и свидетелей у меня остались в целости и сохранности. Их можно ещё какой скорый ход придать запоете! Ну так будем правый суд чинить?