- Как это моего? - натужно улыбаясь, спросил ошеломленный таким сообщением Норов.
- Да так... Еще в шестнадцатом году вы, батюшка, какую-то французскую книжку прочитав, вдохновились мыслию крестьян солдатами сделать, а крестьян - солдатами, ибо видели в том наивящую для российской армии пользу. Я же, сомнений великих полный насчет сиих превращений, пытался было вас урезонить, да вы на своем настояли. Как же-с так-с мое порождение?..
И нижняя челюсть Алексея Андреевича, отпав, стала ещё длиннее, а лицо в целом совсем стало напоминать лошадиную морду.
"Выходит, Аракчеев и не виноват? - подумал обескураженный Норов. Винить нужно Александра?"
Аракчеев же, видя, что "император" озадачен, кинулся к нему, снова схватил за руки и, тиская их в своих руках, что было очень неприятно Норову, горячо заговорил:
- Знаю, что пока были вы, государь мой милый, в отъезде, клеветники свои клеветы выпустили на меня, точно пчел из улья! Не верь, батюшка, никому! Процветают поселения, ибо, хоть и был я поначалу против них, но потом уверился, что лучшего способа армию расейскую содержать и придумать нельзя! Токмо в вашей светлой голове и могла зародиться мысль столь светлая и полезная! Я же всемерно старался о том, чтобы начинание ваше самым лучшим образом в жизнь претворить, потому как предан вам, точно пес! Ведь недаром ещё папенька ваш, графским титулом меня награждая, девиз мне придумал: "Без лести предан!" Процветают поселения, будто репа или свекла, в почву унавоженную посаженные, с каждым днем силу и красу набирают!
- А как же бунт в Чугуеве? - растерянно спросил Норов. - Эти-то поселяне от хорошей ли жизни начальников своих поубивали да от работ отказались?
- Да что Чугуев?! - плаксиво воскликнул Аракчеев. - Разве один Чугуев, где начальники нерасторопными были, а поселяне - тунеядцами да ворами, может, точно ложка дегтя в бочке меда, великое и полезное начинание замарать? Да, получили там от меня затейники бунта по двадцать тысяч шпицрутенов, ну так за дело же, чтоб другим неповадно было! А вы бы, государь любимый, в гренадерский графа Аракчеева полк, что по Воолхову в поселениях размещен, проехали! Вот где порядок и всеобщее довольство изволили б наблюдать!
Смущенный, но все ещё не веривший в справедливость слов Аракчеева Норов, освободив руки, сказал:
- Хорошо, поедем. Завтра поутру и поедем. Если замечу недовольство военных поселян, гренадеров твоих, то поступлю с тобой и с поселениями так, как задумал. И не вздумай вперед нас эстафету посылать, чтобы приготовились ко встрече. Все в таком виде узреть хочу, как оно на самом деле есть!
Аракчеев всем телом произвел какое-то радостное движение и с ликованием воскликнул:
- Узрите, помазанник, узрите! Восхищены будете и в который раз возликуетесь тому, что Господь Бог ниспослал вам мысль премудрую, которую я, как верный раб и пес, в исполнение надлежащее привел ради процветания державы нашей!
Выехали в Новгородскую губернию ранним утром следующего дня, и Норов, поглядывая через окошко кареты на проносящиеся мимо деревья, уже почти потерявшие листву, думал: "Недаром змей зовет меня к себе - уж наверняка послал курьера ночью, чтобы предупредил начальство. Но меня обмануть будет трудно. Я сам все разведаю, всех расспрошу, и когда уличу ненавидимого всеми жестокого временщика, прогоню, лишив не только положения в государстве, когда министры с докладом к нему ходят, но и чина и даже имения".
К вечеру того же дня въехали на земли, отведенные под поселения гренадерского графа Аракчеева полка, о чем узнал Норов, когда карета остановилась и сам Аракчеев бросился открывать дверцу и выставлять подножку.
- Что ж, прибыли? - холодно спросил Норов.
- Еще как прибыли, ещё как! - с елейной радостью, гундосо проговорил Алексей Андреевич, подавая "императору" руку, чтобы тот оперся на нее, сходя на землю.
Норов осмотрелся - он находился в уютной, чистой деревеньке. Вдоль прямой, как палка, улицы стояли по обеим сторонам большие деревянные дома под тесовыми крышами. На фронтоне каждого прибит номер, возле домов толпятся люди, устремив жадные взоры на прибывшего царя.
- Ну, рассказывай! - потребовал Норов. - Да и показывай!
Аракчеев радостно закивал, облизал тонкие губы и заговорил:
- Сами изволите видеть, ваше величество: живут хозяева и постояльцы первые справа от дома, а вторые слева - дружно и мирно. Ротные командиры, изволите наблюдать, стоят вон там, у дома под нумером один.
- Да все это я и сам-то вижу, - осматривая через лорнет деревню, сказал Норов. - Но почему же все на улице? Или ты их нарочно предупредил о моем приезде?
- Никак нет-с, - помотал стриженой головой Аракчеев. - По собственному наитию, восприняв ваше приближение, словно эфир, разлитый в воздухе, вышли поселяне вас встечать, ибо всем сердцем преданы престолу и отечеству...
- Да полно болтать! - резко прервал Норов словоизлияния временщика. В дом веди!
- Непременно, непременно! - закудахтал Аракчеев. - Вот-с, с нумера первого и начнем-с...
- Нет, я, к примеру, с третьего нумера хочу начать!
- А не извольте беспокоиться, - ещё больше ссутулился Аракчеев. - И в третьем будем, да токмо порядка, церемониала ради, давно уж заведенного, вам с первого начать непременно надобно. Позднее узрите, что разницы никакой не имеется.
Вкрадчивая настойчивость временщика убедила Норова, и он, подходя к крыльцу, сам удивлялся и негодовал на себя за то, что поддался уговорам Аракчеева.
В избе, большой и разделенной на несколько покоев, с большой беленой печью в самом "пупе" дома, его встретили хозяева - бородатый красивый мужик в полувоенном кафтане и молодая баба с холеным, лоснящимся лицом, с кокошником на голове, в красивой кофте и поневе. Баба на блюде держала каравай, и низко поклонилась высокому гостю, когда Норов застучал каблуками ботфортов по чистым, хорошо выстроганным доскам пола. Ребятишки, в основном мальчики, обряженные в мундиры гренадерского полка, стоя кучкой у окна, тоже отдали "императору" глубокий поклон.
- Ну, как живется, хозяева? - отламывая корку от каравая и отправляя её в рот, спросил Норов, внимательно осматривая покои дома.
- Христос и полковые начальники-отцы берегут! - радостно улыбаясь, тотчас ответил хозяин. - Да ещё их сиятельство граф Аракчеев пестует. Не житье, государь, а малина!
- Малина, говорите? - не поверил Норов. - А разве мне не говорили, что солдаты-постояльцы вам притесняют всечасно, что работы вы полевые и огородные чинить не можете из-за службы?
Хозяин решительно мотнул головой:
- Никогда такого не бывает, чтобы солдатики, что у нас стоят, мешали нашему жилью - в полном мире и спокойствии проживаем, и в случае чего можем ротному командиру принести жалобу. Работы же все чиним в срок, безо всякого помешательства, а посему, ко сну отходя, благодарим Бога, вас, государя императора, и высшего начальника нашего их сиятельства графа Аракчеева!
- Ну, ну, - был обескуражен Норов. - А каково пропитание ваше? Достаточно ли?
- Ах, более чем достаточно! - всплеснула руками хозяйка, полагая, виднщо, что вопрос касается лично её. - Сами поглядите, батюшка царь!
И молодая женщина, взяв в руки ухват, прислоненный к печи, ловко выхватила из её жерла объемистый горшок, поставила его на широкий стол, сняла крышку, и по избе тут же понесся аромат вкусного, сытного варева.
- Что же это? - подошел к столу Неров.
- Сами извольте отведать - шти! - подала Норову деревянную, расписную ложку хозяйка.
Норов взял ложку, но заперпнуть спервоначалу не смог - такими густыми оказались "шти". Проводил ложкой в горшке, поворочал варево - увидел, что в горшке плавает изрядный по размерам кусок прекрасного мяса. Обнаружил мелконарезанную капусту, овсяную крупу, морковь и свеклу. Попробовал вкусно!
- Ну, только щи одни? - спросил.
- Не токмо, - улыбалась хозяйка. - На одних-то штях и ноги протянешь.
И снова ухват пошел в ход, и уж на столе стояло деревянное блюдо с птицей, покрытой румяной корочкой и поднявшей вверх ножки.
- А это что? - навел на птицу Норов свой лорнет, потому что он знал, что с этим прибором не расставался Александр.
- А гусь! - была довольно хозяйка, видя такую непрозорливость императора России. - Вечерять собрались, вот и зажарила, чтоб своих покормить да и постояльцев солдатиков, коих я жалею да обхаживаю так же, как и детей своих.
Удивленный, если не пораженный Норов, поблагодарив хозяев, отказался от предложения сесть ужинать с ними, распрощался и вышел в сопровождении Аракчеева на улицу. Он молчал, а времещик, замечая растерянность государя, не переставал говорить:
- Вот они отужинают сейчас, в восемь часиков, да в девять уж на улицу им выход запрещен - все по порядку, все по регламенту здесь чинится, чтобы поселяне времени и силы в праздном шатайстве не тратили, глупостями свои головы не заполняли и вели себя благопристойно. Утром же у них побудка в семь часов, так что, видеть можете, выспаться имеют время.
- Что ж, пока мне все нравится здесь, - глядя в землю, сказал Норов. Но показал ты мне лишь один дом, первый, тобой, уверен, для показа подготовленный. Хочу теперь пойти хотя бы... в пятый!
Аракчеев услужливо закивал:
- Хоть в пятый, хоть в десятый - картину сходственную лицезреть будете, ваше величество! - сам же, в упор глядя на государя, за спиной раскинул веером пальцы и даже потряс рукой, что не оказалось не замеченным хозяном "нумера первого", который тотчас бросился в горницу, чтобы с помощью хозяйки схватить со стола щи и гуся да задами, по огородам побежать к "нумеру пятому". Еда была благополучно водворена в нутро печи, только щи перелили из одного горшка в другой, а гуся переложили на другое блюдо и не ногами вверх, а на бочок, так что, когда Норов пришел с ревизией в этот дом, то ему и здесь пришлось удивляться тому, сколь сытно кормятся хозяева и солаты-постояльцы. Он лишь спросил у Аракчеева, когда вышли на улицу: