- Ничипоренко, послед свинячий, брюхо убери!
- Таратуйкин, говно бычачье, прямей ружье держи да повыше штык! Замордую после!
Все слышней делался стук копыт. Вот на рысях проехали лейб-гусары императорский конвой, - карета покатилась, влекомая четвертой лошадей, чья-то рука, облаченная в белую перчатку, высунулась из окна, помахала солдатам, даже лицо мелькнуло - не государя ли? Вслед за каретой на прекрасных, но уж взмыленных конях скакали свитские - генерал - и флигель-адъютанты. Белые и черные петушиные перья трепыхались на их шляпах, придавая офицерам свиты вид горделивый и франтоватый. Они с улыбками обменивались короткими фразами, но тут крепости грянули орудийные залпы, салютуя в честь прибытия в Бобруйск его величества, а солдаты, скашивая глаза в сторону кареты, широко разевая рты, сопроводили царский кортеж протяжным, громогласным "ура", и потом уж, как проехала карета их величества, им совсем не интересно было смотреть на коляски и фуры, везшие придворную челядь и походное хозяйство его величества.
Норов, как начальник караула, стоял в вестибюле комендантского дома, где были подготовлены покои для Александра, и не видел, как император выходил из кареты, но слышал все, что происходило подле крыльца.
"Посмотрит или не посмотрит на меня? - думал с трепетом Василий Сергеевич. - Если посмотрит да ещё и кивнет, - ведь он знает меня, - то я никогда не решусь. Если пройдет мимо, не взглянув, непременно сделаю то... то самое!"
Послышались шаги. Норов, в полной форме, при шарфе и офицерском знаке, с орденами на груди, с обнаженной шпагой стоял неподалеку от входа. Он знал, что шпага, приготовленная для салютования, могла бы сослужить сейчас совсем иную службу, но он гнал эту назойливо лезшую в голову мысль.
Вот Александр вошел, слегка поприседал, разминая ноги от долгого сидения в карете - на улице сделать это было неприлично. Норов отсалютовал, и, видимо, его движение заметил Александр. Повернул в его сторону голову, почти лишенную волос, настолько круто, насколько позволял высокий воротник генеральского мундира.
- А, Норов! - немного устало, но все же дружелюбно, негромко молвил Александр. - А я думал, что ты в Красном, в гвардии.
- Переведен в армейский полк, ваше величество.
- Ах, ну да, - наморщил высокий лоб император. - Вспомнил - эта неприятная историйка с братом. Но не печалься, вернешься скоро в Петербург.
И тут же вернул голову в прежнее положение и, уже не обращая внимания на замершего Норова, зашагал по ковру в сторону отведенных для него покоев.
Василий Сергеевич проводил взглядом высокую фигуру императора. Все у него внутри трепетало, стыд жег его нещадно - как мог он помышлять о пленении этого прекрасного человека, соблаговолившего так милостиво поговорить с ним, с армейским капитаном?
"Разве это деспот? - с горечью думал он, вспоминая свои мысли. - Разве тиран? Да такого государя ещё не имела Россия. Он правит ею по законам, его сердце полно доброты, снисходительности. А я - подлец, изменник! Нет, нет прощения!"
Два часа ходил Норов по коридорам дома, где повсюду были расставлены его ребята. Каждый смотрит весело, всякий рад, что довелось охранять особу государя. Карабины, заряженные карабины - у ноги. По первому знаку они пустят свое оружие в дело, и ни один злоумышленник не посмеет посягнуть на любимого монарха, помазанника Божьего. Норов зал, что даже не будь у них карабинов, они бы пустили в ход тесаки, дрались бы голыми руками, но Василий Сергеевич также был уверен в том, что прикажи он им схватить Александра, скрутить ему руки и бросить в каземат, на холодный каменный пол, они сделали бы и это. Ему было ведомо, сколь преданы егеря ему, их любимому капитану, потому что он являлся их отцом, а император был какой-то недосягаемой для понимания персоной, н е ч е л о в е к о м., без плоти, без страстей - просто недоступной для понимания идеей.
В доме царица сдержанная суета. Быстро проходили туда-сюда по коридорам большого дома камердинеры, лакеи, флигель-адъютанты, стараясь выказать усердие, с озабоченными, злыми лицами понукали прислугу. Император хотел есть, а ужин задерживался. Дважды прошел мимо Норова комендант крепости Берг. Почти вплотную придвинул к его лицу свое потное, опушенное густыми бакенбардами лицо, проговорил:
- Смотрите в оба, господин капитан. Мне хорошо известно о брожении умов в среде офицеров расположившихся близ крепости частей. Не приведи Господь обеспокоить как-нибудь особу их императорского величества - многие головы полетят, да и ваша тоже.
- Мои егеря всецело преданы мне, ваше превосходительство, - ответил Норов, и отчего-то злоба вдруг вскипела в нем.
- Вам... преданы? - спросил Берг, точно заметил какую-то насторожившую его деталь в интонации капитана.
- Именно мне, ваше превосходительство, - не моргнув, сказал Василий Сергеевич.
- Ну, ну, - бросил Берг уже на ходу и буквально побежал в сторону зала, где готовили ужин.
Отужинал Александр быстро. Все видели, что его величество утомлен, рассеян. Обычно такой любезный, охотно шутивший с каждым, кто оказывался с ним за одним столом (в особенности с женщинами), Александр молчал, хоть и ел с аппетитом, и все отнесли молчаливость императора к желанию поскорее закончить ужин и отправиться в спальню. Правда, Берг, внимательно следивший за Александром и боявшийся того, что дурное настроение царя связано с усмотренными при въезде в крепость недостатками в строительстве новых укреплений, пожелал успокоить себя и спросил тихонько у сидевшего с ним рядом лейб-медика баронета Виллие:
- Их величество не болен?
- О, нет, - ответил иностранец, так и не выучивший в совершенстве русский язык. - Чуть-чуть ипохондрия, это должно пройти.
Но этот ответ совсем не успокоил коменданта - напротив, Берг встревожился ещё сильнее, решив, что ипохондрия царя вызвана именно неудовольствием.
Покончив с десертом, Александр поднялся, и все поднялись тоже. Не говоря ни слова, одним лишь кивком головы дал всем понять, что ужин окончен, и быстро удалился в свои покои, сопровождаемый лишь генерал-адъютантом Волконским. Присутствовавшие на императорской трапезе гости стали расходиться. Норов, стоявший у входа в столовую, видел, что все выходили в коридор в мрачном расположении духа. Некоторые обменивались короткими фразами, говорили, что государь сегодня был "не в ударе", каждый предчувствовал, что завтрашняя инспекция крепости и скорый смотр частей армии может обернуться для многих немалыми неприятностями. А скоро и в коридоре снова лишь одни лакеи, уносившие на кухню блюда с почти нетронутой едой, чтобы там вдоволь полакомиться кушаньями с царского стола да сдержанно посудачить о том о сем, пообсуждать поведение всех присутствовавших на ужине особ.
Спальня императора располагалась рядом, и от столовой её отделяла лишь стена, но каждый дворцовый слуга знал, что, если уж Александр удалился почивать, то заснет быстро и будет крепко спать, ни разу не повернувшись за ночь. Лакеи, как и многие в государстве, знали, что государь туг на ухо, а поэтому и не пытались даже вести себя потише. Они весело переговаривались, гремели посудой, топали ногами, и Норов понимал, что такое поведение доставляет им особое удовольствие - надо же, в тесной близости с властелином огромной державы его слуга становился как бы выше самого государя, наделенного, знали лакеи, кучей недостатков физического свойства, обладавшего слабостями обыкновенного человека.
"Холопы, скоты! - с ненавистью смотрел на лакеев Норов. - Истинно говорят: не существует для лакея героя, но ведь это происходит только потому, что они - лакеи, с холопскими душонками! Ах, был бы я на месте Александра, поплясали бы они у меня на конюшне, разложенные на лавке голыми задницами вверх!"
И он тотчас поймал себя на мысли: "Как, я мечтаю быть императором? Да нет, чушь какая! Я так и не думал, просто я лакеев ненавижу!"
И Норов, боясь сорваться и кинуться на слуг с кулаками, вновь пошел по коридорам дома, чтобы проверить караулы, заглянул в кордегардию, где отдыхали егеря, уже сменившиеся с постов, вновь пошел по комендантскому дому, скоро успокоившемуся, уснувшему. Теперь в столовой не было даже суетящихся лакеев, и стол был чист, накрыт дорогой парчовой скатертью, и лишь одна китайская ваза стояла на нем. Все было погружено в тишину, и лишь несколько свечей горели в бронзовых бра, выхватывая из темноты затейливый орнамент богатых рам, которые украшали картины, висевшие на стенах.
Вдруг Норову отчего-то захотелось посмотреть, что изображено на этих картинах, и он пошел вдоль стены. На него смотрели лица неведомых ему людей, перед ним открывались виды с руинами замков, столы, заваленные снедью - все оказалось не интересным ему, но какая-то сила все влекла и влекла его вперед, покуда он не остановился возле высокой филенчатой двери и сразу осознал - эта дверь вела в спальню Александра.
"А что, один ли спит император или с камердинами? - подумалось как бы невзначай Василию Сергеичу. - А что, если приоткрыть дверь да посмотреть?"
И его рука в нитяной перчатке, будто сама собой, потянулась к бронзовой ручке и осторожно надавали на нее. Без скрипа язычок запора освободил дверь и она бесшумно отворилась.
"Я - начальник караула и вправе следить за покоем во вверенном мне доме, - подумал, как бы утешая самого себя Норов, просовывая голову в проем между дверью и косяком. - Ничего не будет зазорного, если Александр Палыч увидит меня..."
В спальне царил полумрак. Только три свечи, вставленные в трехрогий шандал, стоящий на столике неподалеку от алькова с постелью императора, освещали комнату. Взгляд Норова приник к белой горке, возвышавшейся над неширокой кроватью. Зоркие глаза капитана видели, что "горка" то немного вырастает, то опадает вновь - понятно, что Александр крепко спал, дыша ровно, так что слышалось его довольно громкое сопение. Кроме него, в спальне никого не было, и Норов, отчего-то испугавших этого обстоятельства, осторожно прикрыл дверь.
Сердце стучали, а почему колотилось оно так бешено, Василий Сергеевич и сам бы не дал себе отчета.
"Вот, он там один, а если б с камердинером спал, все бы проще было. Спит, как самый обыкновенный человек. почти храпит - с презрением подумал он. - И, может быть, правы те холуи, что убирали со стола? Да, конечно, они правы, и я зря ругал их! Это для моих егерей, для всего российского народа, для всей Европы Александр - великий монарх, победитель Наполеона. Все трепещет перед ним, все покорно этому лысоватому человечку, волею судеб вознесенному на недосягаему высоту, а он - храпит, и под его кроватью ночной горшок. Ах, как правы слуги, смеявшиеся, когда этот властелин укладывался спать. Им-то виднее, потому что они ближе к нему. А разве я, к примеру, не мог бы стать императором? Я, прошедший от начала до конца всю страшную войну с Буонапарте? Не я ли заслужил ордена за храбрость? А с какой кстати этому бездарному царишке надели через плечо Андреевскую ленту? За что назвали Благословенным? Не благодаря ли мне? Да, конечно! Так, выходит, я не менее его заслуживаю, чтобы лежать в этой спальне, а завтра ездить по крепости, делать замечания, куда более дельные, чем сделал бы он, а потом смотреть на то, как маршируют передо мной полки! Да во всем этом я разбираюсь лучше, чем это ничтожество! Наполеон был во сто крат талантливее казненного Людовика, а я - этого тугоухого пустопляса, который был не способен даже оставить после себя наследника престола! Да, - я ношу в себе частицу Наполеона, и я должен стать диктатором, я, а не какой-нибудь там Пестель, тщеславный болтун, или Серж Муравьев. Кто решился на такое дело, тот и будет управлять страной, покуда народные представители не скажут, что делать дальше с делом управления Россией! Все, долгожданная минута наступает!
Он вновь решительно взялся за ручку двери и надавил её вниз, дверь отворилась, и, стараясь не скрипнуть сапогами, Норов, вытаскивая из кармана мундира пистолет, не отрывая взгляда от белой "горки", двинулся к алькову. А в голове, точно шестеренки хорошо отлаженных английских часов, крутились мысли, холодные и четкие: "Сейчас я разбужу его, велю одеться и под угрозой пистолета выведу из спальни. Мы пройдем мимо моих ребят, и они даже не заподозрят неладное. Потом я введу его в кордегардию, пошлю толкового унтера или сразу двух к Муравьеву-Апостолу и Бестужеву - пусть своих черниговцев и полтавцв поднимают, ведь они тут же все поймут, поймут, что я сотворил. Я же вначале запрусь в кордегардии, сделав Александра своим заложником. Если кто-то попытается взломать дверь, скажу, что убью императора. Потом мы переведем его в каземат и потребуем вначале подписать указ о введении конституции, а после и манифест об отречении. Вот так-то..."
Он пошел к алькову. Александр крепко спал с полуоткрытым ртом, и слюна стекла на подушку, расшитую кружевами. На голове царя был вязаный колпак, и Норову подумалось некстати: "Елизавета, должно быть, вязала мужу, чтобы головке, волос лишенной, нехолодно ночью было". Он ещё с полминуты смотрел на спящего, а потом, направляя пистолет прямо ему в лицо, потряс императора за плечо...
Александр проснулся мгновенно - Норов даже и не ожидал такого скорого пробуждения от крепко спящего человека. Оторвал от подушки голову, а когда увидел направленный на него пистолет, резко приподнялся, опираясь на локоть.
- Кто здесь?! - испуганно и довольно громко спросил император, а Норов, уже не боявшийся ничего, приложил к губам палец:
- Тише, ваше величество, шуметь не надо!
- Норов, это ты? - словно повинуясь приказу капитана и на самом деле говоря почти шепотом, спросил Александр. - Что ты делаешь здесь и почему у тебя пистоолет?
- Ваше величество, - с холодным злорадством, понимая, что в его власти сейчас находится монарх России, а он его подданный, повелевает им, заговорил Норов, - я пришел к вам от имени тайного общества, задавшегося целью превратить империю в республику. Я арестую вас, и не пытайтесь кричать и звать на помощь. В ином случая я просто... застрелю вас, мне нечего терять!
- Но как ты посмел?
- Не стоит задавать пустые вопросы, ваше величество. Одевайтесь. Вам помочь? И помните: выстрел будет ответом на ваш крик.
Тяжело дыша и хватаясь за левую часть груди, Александр с трудом поднялся, спустил с кровати ноги. Норов видел, что царь сильно возбужден. Обхватив голову руками, он сидел ошеломленный и подавленный, тихие, неясные слова слетали с его сухих губ, и Норову показалось, что он просто сетует на судьбу.
- Да одевайтесь же! - тоном, каким отдают приказы, потребовал Норов. Мне каждая минута дорога! Вам принести одежду? Начнете с панталон или сорочки?
Но Александр был недвижим. Он даже перестал бормотать и убрал с головы руки, опустив их на край постели. Норов видел, что Александр сидит на кровати уже не в прежней позе подавленного горем, оскорбленного до глубины души монарха. Скорее задумчивость наполняла сейчас все сознание Александра. Этого Норов совсем не ожидал, и он отчего-то испугался:
- Да вы оденетесь или нет? Или вы хотите, чтобы я убил вас, что послужило бы поводом к кровавой междоусобице в стране? Нам нужно от вас лишь отерчение.