- Я вот хочу сахарный завод купить. Деньги есть, только время неподходящее. А деньги, конечно, найдутся...
- Розумиете?
Третий, щетинистый, угрюмый, прервал эти разговоры:
- Ты, Пантелей Лукич, о деле балакай. Что деньги у тебя есть, всем известно. Ты о деле начинай. Слово толковое стоит целкового.
- Дело у нас к вам такое, - послушно приступил к главному чернявый. В нашем уезде пошаливают, это, конечно, вам известно. Да и не только в нашем уезде. Повсюду агитаторы красные шныряют. Народ мутят.
- Мы тут порешили намедни одного, без документов оказался, - вставил слово щетинистый. - Мышь гложет, что может.
- Всей этой музыкой Москва командует, коммуния руководит. А мы сидим, только руками разводим.
- Розумиете?
- Вот хотя бы и вы. Хотя вы и разместили во флигеле немецких солдат, да разве они подюжат? Они тоже, шельмецы, агитации поддаются.
- Ну и что же вы предлагаете? - спросил наконец Юрий Александрович, до сих пор молча, с любопытством разглядывавший этих ходоков. - Уезжать?
- Вы, конечно, можете. Сел в курьерский, конечно, поезд да уехал, все одно помещичьи усадьбы жгут, вам лишь бы целы капиталы. А нам куда податься? У нас здесь все. Некуда нам уходить.
- Розумиете?
- Уходить нам нельзя: земля, - вдруг заговорил четвертый, тучный, жирный и как будто дремлющий великан.
- Правильное слово! Земля! Нам от земли никак невозможно отдаляться!
- Значит, надо действовать! - воскликнул Юрий Александрович. При этом он встал и начал ходить по кабинету, где принимал своеобразную делегацию. - Правильно понял я вас?
- Действовать, - подтвердили все четверо, - и чтобы наверняка.
- А то у всякого Федорки свои отговорки, - опять ввернул щетинистый.
- Истреблять их надо! - пробасил великан.
- А что же? Конечное дело! Смотреть на них? Они нас бьют, они хотят свои совдепы насадить на нашу шею... .
- Нам вместе не жить. Мы или они.
- Понятно! - ходил по кабинету Юрий Александрович. - Мне все это очень близко и очень понятно. И я от всей души благодарю вас за доверие, дорогие мои братья, дорогие друзья!
Юрий Александрович искренне был взволнован. Он думал:
"Вот она, сила! Вот она когда пробуждается! Соль земли, деревенские богатеи... Они производят хлеб, шерсть, кожу, масло, молоко... И они хотят сами, своими руками покончить раз и навсегда с чуждыми им идеями всяких социализмов..."
Юрий Александрович восхищенно смотрел на этих пахнущих черноземом как он сказал? - "унтер-помещиков", и в голове Юрия Александровича рождались одна за другой великолепные идеи: нужно подхватить эту инициативу, возглавить это движение хлеборобов... О! Юрий Александрович расскажет об истинной картине этим близоруким иностранцам! Вот они, так называемые куркули! Вот они - сидят перед ним! Они хотят быть помещиками, сахарозаводчиками и не желают знать совдепов! Дать им в руки оружие - и они выжгут каленым железом всю крамолу, с которой никак не могут справиться никакие петлюры, никакие оккупанты...
Юрий Александрович заговорил. Он не выбирал слов, не старался говорить популярно. Но он видел по лицам, что его понимают, что его одобряют.
- Оружие у нас есть, - говорил, сдерживая накипевшую в нем ярость, чернявый, - оружие есть, люди найдутся. Нам нужно только опытных командиров. Не таких, как петлюровские, те все дело разваливают, потому им лишь бы грабить, лишь бы поживиться, они сильней всяких агитаторов народ настраивают! Народ ошалел от казней, от грабежей, от смертоубийства. Немцы грабят, Петлюра грабит, всякие там американцы на кораблях приезжают - тоже грабят... А помощи настоящей нет! Вот о чем мы пришли говорить с вами.
Долго они толковали, намечали планы, прикидывали...
Когда делегаты ушли, Юрий Александрович сел писать обширную докладную записку. Он откроет глаза на истину! Он поднимет на великую битву земную силу Украины!
Писание Юрия Александровича прервало приглашение к обеду. А потом Люси отняла весь вечер... А потом, проглядев все им сочиненное, Юрий Александрович нашел это бесцветным, слишком напыщенным, не подкрепленным фактами.
На следующий день Юрий Александрович поехал к самому Эйхгорну и просил его усмирить восставших мужиков в их уезде. Юрию Александровичу обещали всяческое содействие, были любезны, и, действительно, в Звенигородку были двинуты крупные военные силы, с танками, артиллерией, авиацией. И вскоре в уезде стало тихо.
И как ни жаль было расставаться с комфортом, со старинными портретами, висевшими в залах, с сытными обедами, с салфетками, на которых были вышиты короны, с очаровательной Люси, которая всегда была готова отвечать на его ласки, но надо было ехать, надо было действовать. Уже поступали сигналы со стороны шефов, с которыми Юрий Александрович был тесно связан, уже несколько раз напоминал о себе Гарри Петерсон, требуя немедленного выполнения его директив.
И настал час расставания. И опять Юрий Александрович, уезжая, не оставлял адреса, куда ему можно писать, и сам опять не обещал писать часто.
С Е Д Ь М А Я Г Л А В А
1
Когда поезд, увозивший Мишу Маркова, прогромыхал всеми своими колесами, надымил, заслонив дымом половину неба, а затем вдруг растаял, исчез в степи, Григорий Иванович подумал облегченно:
"Пристроил мальчишку! Пусть пошлифуется, подрастет. А здесь он пропал бы ни за грош".
Теперь нужно подумать о себе. Пробираться ли в Бессарабию и снова собирать партизанский отряд? Или пойти к партизанам здесь, на Украине? Помогать хлопцам пускать под откос немецкие эшелоны?
Встретил на улице Ковалева, однополчанина по Таганрогскому полку. Узнать его было трудно, сначала посмотрел - идет дядька с базара: баранья шапка, самотканая свитка, гармошкой сапоги.
- А я вас ищу, - обрадовался Ковалев. - Сказали мне, что вы где-то здесь обретаетесь, в какой-то гостинице. Думаю, обязательно найду. Я ведь только что приехал и опять уезжаю. Дела. У вас какие планы?
- Планы - бороться. Других пока нет.
- Вот-вот. Я как раз с этой точки зрения. Вечерком заходите, я тут поблизости, сведу вас с одним полезным человеком. Вместе покумекаем, где и как вас лучше использовать. Люди, знаете, как нужны!
Встретился Котовский в маленькой комнатке маленького домишка, за чайным столом, за самоваром, чтобы не привлекать внимания хозяев, с очень интересным человеком. Он назвал себя Романом. Григорий Иванович умел разбираться в людях и сразу почувствовал, что перед ним крупный работник, умница, человек, отдавший всего себя без остатка служению революции.
Самовар похлопывал крышкой, фырчал, пел на разные лады. За перегородкой весело, как воробьи, кричали, возились, ссорились и мирились дети - целый выводок, и все мелюзга. Хозяйка, крупная, складная женщина, наперекор всем громам и молниям, облавам и катастрофам растила детей, выпекала лепешки, белила, мыла, скоблила хатенку, топила печи - словом, сохраняла семью. Вот и сейчас она гремела посудой, попутно давала шлепка младшему своему отпрыску или грозно приказывала: "Манька, принеси воды!"
Затем она вошла в комнату и поставила на стол пышущие жаром, румяные, аппетитные лепешки, целую стопочку, наложенную на тарелку:
- Лепешечек свеженьких!
Воспользовавшись приоткрытой дверью, в комнату заглянула девочка, с белыми кудряшками волос, с огромными серыми глазами и перемазанной в масле физиономией.
- Ма-амка!
- Закрой дверь! - цыкнула мать, и снова приветливо: - Кушайте! Уж лучше самим съесть, чем этим грабителям достанется.
- Спасибо, хозяюшка! - сказал, улыбаясь, Роман. - А грабителям скоро не поздоровится, недолго они повластвуют.