Отрядили храбрецов, поручили им проползти в глубь станицы и в двенадцать часов поджечь пяток халуп, а для большего эффекта, лишь займется пожар - кидать бомбы.
С первыми же огнями должны разом ударить все орудия, заработать все пулеметы, а стрелки, дав по нескольку залпов, должны громко кричать "ура", но в бой не вступать, пока не выяснится состояние противника.
Наступили мертвые минуты ожидания. Кругом тишина - и у нас тишина, и у неприятеля. В такую темную ночь трудно было ожидать атаку. Люди, казалось, ходили на цыпочках.
Разговаривали шепотом. Все ждали.
Вот задрожали первые огни, взвились из станицы красные вестники, разом занялось несколько халуп...
В то же время до слуха красных бойцов донеслись глухие разрывы - это наши поджигатели метали бомбы. Что получилось через мгновение - не запечатлеть словами. Ухнули разом батареи, пулеметы заговорили, заторопились, залпы срывались один за другим.
Какое-то ледяное безумное "ура" вонзилось в черную ночь и сверлило ее безжалостно. "Ура... ура..." - катилась на станицу страшная угроза. Неприятель не выдержал, побросал насиженные места и кинулся бежать. В эту минуту из засады вылетел спрятанный там кавалерийский эскадрон и довершил картину. При зареве горящих халуп эти скачущие всадники с обнаженными шашками, эти очумелые, заметавшиеся люди казались привидениями. Неприятель сопротивлялся беспорядочно, неорганизованно; открывал пальбу, но не видал своего врага, пытался задержаться, но не знал, где свои силы, как и куда их собрать. Недолго продолжалась уличная схватка. Станица снова была полностью очищена. Неприятель за окраиной распылился по плавням и камышам; только наутро собрался с оставшимися силами, но к станице больше уже не подступал, а направился к морю.
Еще ночью, тотчас после боя, в станицу вошли наши заставы, но весь десант вошел туда лишь на заре. Снова была пальба из огородов и садов, снова недружелюбно встречали станичники красных пришельцев...
Когда рассвело, стали собирать и отправлять на баржи новые трофеи: бронированный автомобиль, легковые генеральские машины, пулеметы, траншейные орудия, снаряды, винтовки, патроны...
К этому времени со стороны Николаевской вошла в станицу красная бригада, - ей и была передана задача дальнейшего преследования убегающего противника. Десант свою задачу окончил.
Весело, с песнями грузились красноармейцы на баржи, чтобы плыть обратно.
Каждый понимал, какое сделано большое и нужное дело. Каждый все еще жил остатками глубоко драматических переживаний...
Суда отчалили от берега... Громкие песни разбудили тишину лиманов и камышей. Мимо этих вот мест, только вчера, на заре, в глубоком сивом тумане, в гробовом молчании, плыли суда с красными бойцами... Еще никто не знал тогда, как обернется рискованная операция, никто не знал, что ждет его на берегу...
Теперь, плывя обратно, бойцы не досчитывались в своих рядах нескольких десятков лучших товарищей.
На верхней палубе "Благодетеля", на койке, лежит с раздробленной рукой бледнолицый Танчук и тихо-тихо стонет. В просторной братской могиле, у самых камышей, покоится вечным сном железный командир Леонтий Щеткин.
Когда вспоминали павших товарищей, умолкали все, словно тяжелая дума убивала живое слово. А потом, когда миновало и молчание, - снова смех, пение, снова веселая радость, будто и не было ничего в эти минувшие дни и ночи.
Москва, 14 ноября 1921 г.