Если бы кто-нибудь из разведчиков мог видеть, как вдруг поднялись торчком уши у сторожевого жеребца, как Гордый вдруг тревожно всхрапнул, дико косясь по сторонам, они бы насторожились и, вероятно, предотвратили бы несчастье, которое явилось причиной многих дальнейших злоключений... Но люди спали, утомленные долгой непогодой.
А жеребец не спал. Он поднял запорошенную снегом голову и предупреждающе заржал - тихо, но тревожно, Весь табунок проснулся; настороженно зашевелились уши. Головы пришли в движение - темные, еле видимые в снежном смерче. Трепетали чуткие ноздри животных.
Что случилось?
Все так же выл обезумевший ветер, неслась пурга, было темно и жутко.
Но жеребец продолжал настороженно вслушиваться.
Чу!.. Вот опять сквозь вой ветра донесся до него протяжный, за душу берущий звук; он возник и тут же потонул в шуме метели. Через некоторое время такой же, но словно сдвоенный звук донесся снова. В нем слышались злоба, тоска, кровожадные желания и еще что-то такое, от чего стынет кровь, что заставляет животных испуганно дрожать всем телом и бежать, бежать без оглядки прочь, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого зловещего воя.
Это волки ходили вокруг лагеря, постепенно сжимая кольцо...
Жеребец храпя поднялся, и весь табун послушно встал вслед за ним. Вот завывания голодной стаи снова прорезали злобный голос метели. Тут Гордый, не надеясь на помощь людей, не выдержал и пошел прочь от ужасных звуков, от спящего, полузасыпанного снегом лагеря. За ним, все ускоряя и ускоряя шаг, потянулся весь табун. Вой ветра и завывания волков подстегивали обезумевших животных. Теперь жеребец шел уже сзади. Разметав по ветру широкую гриву и распустив хвост, он бежал позади лошадей, подгоняя отстающих нетерпеливым сердитым ржанием, иногда пуская в ход свои острые зубы.
Любимов не смыкал глаз. Он прислушивался к голосу метели, слышал посапывание спящего Пети.
Вот уже две ночи, как они заперты в пещере. Плохо с едой. Осталось немного консервов и с полкилограмма галет. Мальчик не догадывался, что проводник уже не ел днем и не ужинал вечером. Кто знает, сколько еще таких дней и ночей впереди?!
Но буран улегся так же внезапно, как и начался. Мягко засветил молодой месяц. Крупные, словно вычищенные звезды замерцали на темном небе ярко-голубым светом.
- Петя, Петя! - тихо окликнул Любимов.
- Что? Уже утро?
- Нет, пока еще ночь. Но буран утих, можно идти...
- Ах да, идти! Куда идти?
- Вставай, вставай, Петя! Идем в лагерь. Как-то они там?..
- Сейчас, сейчас!..
Петя наконец проснулся.
Скоро они выбрались на плато. Вот и поворот, отмеченный Любимовым, за ним второй, и перед путниками открылась чистая белая долинка, на другом конце которой где-то стояла их засыпанная снегом палатка.
- Ну, почти дома...
В ту же минуту яростно залаял Туй. Шерсть поднялась на нем дыбом, глаза злобно засверкали. Любимов быстро схватился за карабин.
В каких-нибудь восьмидесяти - ста метрах от них светились красноватым светом восемь пар глаз.
- Волки!..
Во взаимных наблюдениях прошла минута. Потом четыре волка отделились и парами, не спеша, пошли вправо и влево, в обход. Излюбленный прием! Остальные топтались на месте. Туй рычал все более грозно. Он узнал своих древних братьев, а теперь злейших врагов. Любимов огляделся. Влево от них стояла одинокая скала.
- К камню, живо!.. - тихо скомандовал он.
В три прыжка они очутились у прикрытия.
- Становись с той стороны. Бей по выбору, не спеши! Волки сжимали кольцо. Любимов поймал на мушку серое туловище. Грянул выстрел. Зверь подпрыгнул и свалился на бок. Три других с глухим рычанием кинулись на убитого. - Бей, Петя! - спокойно приказал проводник. Два выстрела: сухой - винтовочный и гулкий - ружейный, грянули почти одновременно. Петя увидел, как его картечь сорвала со спины волка клок шерсти. Хищник взвыл, но бросился вперед. Навстречу ему, как развернувшаяся пружина, вылетел Туй и схватился с раненым зверем. Еще выстрел - и еще один зверь завертелся на снегу. Передние волки, бросив убитого, рванулись к скале, лязгая зубами. Петя два раза выстрелил почти в упор. Сверкание огня, ожог картечи заставили волков прижаться к земле. Сейчас они бросятся...
Но тут послышались выстрелы со стороны снежного плато. Один, другой, третий... Четыре человека бежали по белой равнине, размахивая ружьями и стреляя на ходу. Пятерка волков, оставшихся в живых, вдруг исчезла, словно их и не было. Бой утих так же внезапно, как начался.
- Эге-ге-ге!.. У-лю-лю-лю!.. - неслось от лагеря.
Кава огромными прыжками летела впереди. Еще несколько мгновений - и разведчики, смеясь и радуясь, обнимали своих пропавших друзей.
- Пещера Сперанского найдена, Василий Михайлович! В ней мы и переждали непогоду.
- Ну?.. И как она?
- Следы там имеются. Нашли остатки факела. И все... В конце пещеры обвал. Ясно, что человек был замурован.
Занималась заря. Побледнел юго-восток, померкли звезды, и луна будто увяла, застенчиво сливаясь с побелевшим небосводом. Брызнул во все стороны красноватый свет, заиграли в его лучах верхушки гор, и день сразу, словно боясь опоздать, вступил на короткое время в свои права.
Переговариваясь и шутя, разведчики пошли к лагерю.
- Теперь один день на обследование ущелья и пещеры, и завтра же тронемся обратно, - сказал Усков. - Не будем еще раз испытывать судьбу в такой буран. Лошади отдохнули, и, я думаю, мы дней за двадцать все-таки сумеем добраться до конечного пункта трассы. Семеныч, должно быть, уже ждет нашего вызова.
Усков широко улыбнулся, глаза его сияли.
- А весной придем сюда с машинами, с тракторами и с аммоналом!
Они были уже недалеко от палатки, как вдруг Любимов, шагавший впереди, побледнел.
- Где лошади, Лука Лукич?..
- Лошади исчезли.
Глава десятая,
Ураган. - Партию 14-бис уносит в бездну
Ускова словно громом сразило.
В сумрачном молчании стояли и остальные разведчики Туй кружился около палатки, обнюхивая все уголки и пофыркивая, и вдруг с громким лаем побежал по снегу. Метрах в ста он остановился, разгреб снег и опять залаял: нашел под снегом разорванную в куски уздечку.
- Вот куда ушел табун, - сказал Любимов. - Гордый почуял волков и увел лошадей. Теперь он их, по всей вероятности, гонит обратно по той дороге, по которой мы пришли.
Хватай-Муха стоял, молча опустив голову. Что мог он сказать в свое оправдание? Он никогда не привязывал лошадей, потому что надеялся на Гордого. И не было случая, чтобы хоть одна лошадь отбилась от табуна. И вот не угодно ли?! У начальника партии имеются все основания обвинять завхоза в халатности.
Однако начальник партии ничего завхозу не сказал. Он и не мог ничего сказать. Ведь начальник партии слышал сквозь сон, как Лука Лукич, презирая чертовский холод, несколько раз выходил ночью из палатки проверять лошадей. Видимо, табун ушел уже на рассвете. Он не мог уйти особенно далеко.
- Немедленно на розыски! Сделаем так: Любимов, Хватай-Муха и Орочко сейчас же выступят с собаками по следу табуна. Даю вам сутки. Если за это время лошадей не встретите - возвращайтесь обратно без задержки. А мы тем временем перенесем базу в пещеру Сперанского. Петя укажет нам дорогу.