Петя выглянул из кузова. Автомобиль мчался уже по тайге, раскинувшейся среди невысоких округлых сопок.
Много труда затратили люди, прокладывая сквозь леса и хребты эту важную для жизни края дорогу. Перед строителями то и дело вставали горы, и люди пробивали путь по их крутым склонам. Все вперед и выше в -горы змейкой шел серый, отполированный шинами серпантин, пока не достигал очередного перевала, чтобы так же извилисто и осторожно разматываться вниз, мимо провалов, под утесами и нависшими скалами, куда-то в новую долину. А там снова начинались густые леса. Замшелые столетние лиственницы чернели внизу, подымались на террасы, заселяли склоны. На опушках, на солнышке нежились гибкие вечнозеленые стланики - стелющиеся кедры, которые ложатся на зиму под надежное укрытие снега на самую землю, чтобы весной, с первым теплом, шумно встать, распрямиться свечой, отряхивая со своей чуть помятой хвои намороженный льдистый снег.
Строители этой дороги вели жестокую борьбу с неподатливой природой. Они рубили леса, корчевали, стаскивали деревья. Сыпали на обнаженный грунт гравий и песок. И так, шаг за шагом, прорубались вперед, распугивая зверей и птиц. Кончался лес, и перед строителями внезапно открывалась огромная ровная поляна. Высокие травы по краям, пышные мхи и целые заросли брусники, клюквы, морошки. Но пойди сунься в этот приветливый лужок! Гиблая трясина так и ждет неосторожного. Она зачавкает, проглотит и сразу сомкнется наверху грязным озерком маслянистой воды. Страшные места! На Севере их называют марями. Даже медведь их обходит, позволяя себе лишь издали полюбоваться на лакомые ягоды.
Но и болота не останавливали строителей дороги. Они смело вскрывали топи, сыпали в воду, в дурно пах-нувшую грязь тысячи кубометров камня, гравия, стелили гати, вбивали сваи. И вот через предательские трясины пролегло в конце концов прямое, как стрела, шоссе с бело-черными рядами столбиков по обеим сторонам.
Шоссе уходит все дальше от города, от берегов Охотского моря на север, на восток и опять на север. Сотни и сотни километров в глубь материка.
По шоссе бегут машины, они везут горнякам и лесорубам, строителям и охотникам, механикам и звероловам, разведчикам и рыболовам - членам огромного коллектива севстроевцев - все, что нужно им для работы и жизни в этом трудном, но богатом крае. Медленно движутся прицепы с разобранными экскаваторами, идут самоходом бульдозеры, грузовики везут лебедки, ковши, котлы. То там, то здесь машины сворачивают на боковые дороги и скрываются в лесных распадках. И только по указателю, прибитому где-нибудь к столбу, можно узнать, что тут недалеко лесоразработка, завод или прииск.
Резвая полуторка полевой партии Ускова шла почти без остановок два дня и две ночи. Шофер Семеныч спал в кабине час или полтора в сутки, останавливая машину где-нибудь у ручья. Просыпаясь, он выскакивал из кабины, обливался до пояса холодной водой и опять на целый день садился за руль.
К концу второго дня дорога заметно ухудшилась. Автомобиль пошел совсем тихо. Когда машина останавливалась и Семеныч выключал мотор, удивляла странная тишина, царившая кругом. Не шумели ветвями деревья, не слышно было птиц и всего того веселого гомона жизни, который так обычен в лесах. Что-то загадочное было в глубоком молчании природы. Становилось немного жутко и хотелось говорить шепотом.
Однажды, проснувшись на рассвете, Петя почувствовал, что машина стоит. Снаружи доносились приглушенные голоса. Один - четкий и выразительный принадлежал дяде, Ускову. Другой - густой, неторопливый и окающий, какой встречается у волжан, - был незнаком
- Лошадей хороших получил? - спрашивал Усков
- Будто хороших... Все больше наши, полуякутки Маленькие, но выносливые. И до корму неприхотливые. Не знаю, будешь ругать меня, Василий Михайлович, или нет, но взял я вместе с табунком и жеребчика. Говорят, он хорошо табун держит. Норовистый, но строгий. Уж никакая лошадь не отобьется: закусает, а не пустит. Чисто фельдфебель старорежимный, дисциплину в строю держит. Хоть и неспокойно с ним, но взял.
- Что ж, взял так взял... Тебе забота, да, пожалуй, Луке Лукичу.
- Так и он с вами?
- Лука Лукич? А как же! Ты ведь с ним все-таки знаком?
- Три сезона вместе ходили. Еще когда по Балахап-чану прииска ставили. Где же он?
- Спит в кузове. Отсыпается...
- А еще кто в партии?
- Агроном, двое парней - мой племянник и студент-практикант. Ну и спутница моя, Кава...
- Агроном-то зачем? Не пшеницу сеять идем.
- Будем смотреть земли. Трест совхозы намерен строить на новых местах.
- А-а... Дело нужное... Когда тронемся, Василий Михайлович?
- Сам решай. Одного дня, я думаю, на сборы хватит? Я познакомлю тебя с маршрутом, и, пожалуй, на заре послезавтра отправимся.
- Никогда не ходил я в ту сторону, Василий Михайлович, - все как-то стороной обходил. Слава дурная у старожилов идет об этих горах, - раздумчиво сказал незнакомый голос.
- А именно?
- Знаешь, как у них называется то плоскогорье, что правее долины Кура-лех? Салахан-Чинтай. Это значит - "Жилище злых духов".
- Интересно... Нам как раз по пути. Зайдем и в жилище злых духов, проведаем, чем они недовольны, почему злы... А вообще-то я уже знаю об этих слухах.
Говорившие отошли в сторону, и Петя уже не слышал, о чем шла дальнейшая беседа. Он выглянул наружу. Было светло. Машина стояла на большой песчаной отмели у реки. Дороги не было видно ни позади, ни впереди. Значит, ехали прямо по берегу речки, по гравию и песку.
К берегу подступал лес. Из леса будто выбежала к реке избушка с одним оконцем, по виду нежилая, без ставен и без стекол - зимовье. Возле нее ходили, пофыркивая, лошади, тут же лежала кудлатая черная собака с маленькими стоячими ушками и смешным коротеньким носом - типичная лайка, северянка.
Петя отдернул полог и спрыгнул на землю. За ним выскочила Кава и тут же принялась отряхиваться и вылизывать взлохмаченную шерсть. А через секунду около нее уже стояла и осторожно, подозрительно принюхивалась черная собака. Потом обе повиляли хвостами и вдруг сразу сорвались и, резвясь, побежали вдоль берега. Знакомство состоялось.
Усков подходил к машине. Рядом с ним шагал крупного телосложения старик с небольшой, порядком поседевшей бородой. Его розовое, свежее лицо и молодые глаза как-то не вязались с седой бородой и внушительной осанкой. Одет он был в видавшую виды кожаную куртку, подпоясан охотничьим ремнем, на котором висели патронташ и сумка то ли с порохом, то ли с табаком и спичками. Простые брюки заправлены в ладные ичиги, туго перетянутые ремешками у щиколотки и под коленками.
"Настоящий таежный охотник", - определил Петя, прочитавший немало иллюстрированных книжек о тайге и ее жителях.
- Вот и наш проводник Николай Никанорович. Знакомься, Петя... Это мой племянник, самый юный наш разведчик.
Петя протянул руку и улыбнулся. Старик подтянул подростка за плечи к себе и поцеловал по-отечески ласково, в лоб.
Николай Никанорович Любимов родился здесь же, на Севере, в семье ссыльного из Нижнего Новгорода, и с детских лет привык к сумраку тайги, к холоду горных , рек, к комарам и ружью, к волчьему вою и шуму обвалов. Восьми лет он уже был на весенней тяге гусей, в двенадцать ходил с охотниками на рысь и медведя, а в семнадцать начал водить по тайге людей, уходивших от бдительного ока царской полиции. Когда после революции по таежным куткам рассыпались остатки разбитых колчаковских и семеновских банд, Любимов, с куском красной ленты на ушанке, гонялся за ними вместе с сотнями таких же, как он, партизан. А уже в последние годы, когда в Хамадане создали трест, Любимов был назначен штатным проводником и стал первым другом разведчиков-геологов.
Вскоре все поднялись, и Усков объявил:
- Через сутки двинемся дальше!
В лесном уголке у безымянной речки, вероятно, впервые раздавалось столько шумов человеческой жизни. Разгружали машину, готовили вьючные узлы, подбирали и сортировали грузы, стараясь переложить их поудобнее и поладней в брезентовые мешки для конных укладок.
Солнце поднялось, стало припекать.
- Пора и поесть. Как, друзья? Петя, ну-ка, организуй костер да походный котелок, - сказал Усков.
Петя бросился в лес. Он живо срубил две первые попавшиеся жерди, очистил их от коры, вбил в песок, положил на них поперечину и побежал за дровами. Выбирать было некогда, хотелось выполнить поручение как можно быстрее. Он свалил тонкую лиственницу, подтащил к своему сооружению, живо изрубил в щепки и сложил в кучу. Свежие дрова приятно пахли смолой. На руках у дровосека налипла живица, и они сразу стали такими грязными, что нечего было и думать отмыть их в воде. Но, кажется, дело сделано! Петя чиркнул спичкой. Кора задымила, затлела и... погасла. Петя поджег еще раз, потом еще. Коробок уже почти пустой, а успех все тот же. Мальчик покраснел и украдкой поглядывал на старших. Все были заняты каждый своим делом, никто не обращал на него внимания. Тогда он подошел к грузовику и тихонько попросил шофера:
- Семеныч, дайте немного бензинчику.
- Пожалуй... Смотри, только осторожно. Бензин вспыхнул, и весь костер охватило веселым пламенем. Дрова затрещали, закоптили, зашипели и... погасли. Какая досада! У Пети даже уши покраснели.
Николай Никанорович неторопливо подошел к нему, взял топор и тихо сказал:
- А ну, пошли со мной...
Они углубились в лес. Проводник огляделся. Недалеко белела сухая лесина. Он внимательно осмотрел ее. выбрал ровный, без сучков, бок и, не срубая дерева, настругал со ствола длинных, вьющихся стружек. А уж потом срубил все дерево и, разделав его на поленья, сам взялся за тяжелый комель. Петя ухватил вершину. У черного от копоти Петиного "костра" проводник еще наколол длинных щепок, поставил их шалашиком над пучком стружек, обложил шалашик толстыми чурками стоймя, так, что теперь все дрова стояли наклонно к центру, и поджег в середине шалашика стружку и кору. Пламя побежало по растопке, по щепкам, вынырнуло вверх, как в трубе, охватило поленья - и ну гудеть между чурочками, будто в хорошей печке! И все это без слов, без объяснений. Петя глядел во все глаза.
- Ясно?
- Ясно!.. Спасибо, Николай Никанорович.
- Приглядывайся. Май кругом, деревья хоть и смолистые, однако еще сыроваты, не хотят гореть. Вот и палки твои, что на рогачок поставлены, не годятся. Сырые. Сейчас нагреются, погнутся, и чайник бухнется в костер... Принеси-ка сухих...
Скоро над костром бурлил чайник, а сбоку, на углях, стоял котелок, в котором побулькивали аппетитно пахнувшие мясные консервы. Кава и ее новый приятель Туй лежали рядом, жмурясь от удовольствия.