— Пропаганда? Но ведь я действительно чувствую именно так!
Гиль Пинхас, 1952 г. рождения. Студент Иерусалимского университета.
Приехал из Москвы в 1971 г. Живет в Иерусалиме.
— Я приехал 21 июля 1971 года из Москвы: приехал один, а родители остались в Москве. Родители и две сестры. Отец по специальности график, мать — инженер-строитель. Сестры учатся в институте. Я с ними переписываюсь, но не очень регулярно.
— Трудно сказать, когда появилась идея выезда, но она реализовываться стала в начале 70-го года.
— Ты можешь объяснить, почему ты приехал в Израиль? Это пришло из твоей семьи?
— Разумеется, нет, это не из семьи. Семья у меня совершенно ассимилированная. В общем могу сказать, что пришел я к этому интеллектуальным путем. Назовем это так. В ходе размышлений... Скажем, поиски самоопределения. Человек должен сознавать, к какой группе, коллективу он относится. Человек сам по себе не живет. Он должен сознавать, пусть даже ничего не делая, к какой группе он относится. Естественно, следуя правде, еврею, живущему в России, следует признать, что он принадлежит к еврейскому народу. Осознав этот момент, делают конкретные выводы... или не делают. Либо ты член еврейского коллектива в России, что в общем-то, невозможно, так как коллектив этот распадается и умирает. Либо присоединяешься к еврейскому коллективу в каком-либо другом месте. Ясно, что если уезжать из России и присоединяться к какому-либо другому коллективу, то, разумеется, в Израиль, так как зачем же переезжать, скажем, из России в Америку, хотя там, конечно, легче быть евреем, чем в России. То есть, менять одну деревню на другую, когда можно жить, скажем, в городе Иерусалиме.
— Этот процесс самоопределения, о котором ты говоришь, проходил под влиянием каких-то факторов. Ты страдал от антисемитизма?
— Не особенно. Были, в общем-то, как у любого еврея некоторые... контакты с антисемитским миром, но это не было главным поводом. Я, конечно, знал, что я еврей — это никогда не было секретом, но из этого биологического факта не делалось никаких выводов, не вытекало никаких конкретных действий.
— Может быть, ты помнишь какое-то событие, повлиявшее на тебя?
— События не было. Где-то к годам 15-16 меня стали интересовать вопросы: что значит быть евреем, где еврей должен жить, чем заниматься, т.е., что нужно делать для того, чтобы быть евреем. Стал накапливать информацию об Израиле. Читал также Дубнова, но конкретной заинтересованности не было. Просто меня интересовала история, в частности, еврейская.
— Почему же все-таки тебе захотелось определиться как еврею?
— Затрудняюсь найти точный ответ на этот вопрос. Уже в Израиле я пришел к выводу, который может показаться несколько надуманным, что все это промысел Божий. В это я верю совершенно бесповоротно. В данный момент, глядя на весь этот процесс, — иногда я на него осматриваюсь и от этого становится хорошо на душе, — я понимаю, что не просто так я здесь очутился и не от одного меня это зависело, даже, скажем, вообще от меня не зависело. Разумеется, нам еврейство дается намного труднее, чем тому, кто родился в настоящей еврейской семье; гораздо труднее постоянно делать такие вещи, которых в жизни никогда не делал. А для того, чтобы быть евреем хорошим, необходимо делать массу разных вещей. В частности, уехать из России, так как там невозможно оставаться евреем. Естественный вывод для тех, кто хочет остаться евреем, — приехать в Израиль. Но к такому выводу не приходишь сразу. Еще в России наряду с пробуждением еврейского самосознания были десятки разных прочих процессов. Скажем, пробуждение (такой марксистский термин) социального самосознания, т.е. интерес к тому, как должно быть устроено общество. Это привело меня к демократическим кругам. Это было параллельно. Но потом я от них отошел, так как их дела были далеки от моих целей. Доминирующим в моей жизни стало еврейское. Сложнее было то, что многие из демократов были евреи. Потом многие из них тоже приехали в Израиль.
— Контакты с демократами повлияли на твое решение уехать из России?
— Это никак не связано. Это совершенно другая область человеческих интересов. Израиль их, т.е. демократов, почти не интересует. У демократов-евреев интерес к Израилю повышен на одну ступеньку по сравнению с демократами неевреями. И все. То, что человек еврей, не делает его обладателем еврейского самосознания.
— Что ты делал для реализации решения о выезде?
— Делать что-то приходилось. Иначе и выехать было нельзя. Хотя бы сбор всех этих «тугоментов» и подача их в ОВИР. Это тоже действия, причем все построено так, что заставляет человека тысячу раз подумать, прежде чем он на это идет.
Меня до сегодняшнего дня удивляет, что я сам пришел к выводу ехать. Я не знал ни одного человека, который тоже собирался в Израиль. Узнал я о них, когда сам уже был готов к отъезду... Как-то в «Комсомольской правде» прочитал я статью, где ругали фашистов, шовинистов и сионистов тоже. Среди сионистов, в частности, упоминались три имени, одно из них — Яша Казаков, других не помню. Тогда я впервые узнал, что есть люди, которые в открытую — и это имеет соответствующий резонанс, если об этом пишет газета, заявляют о своем желании уехать в Израиль — причем, эти люди находятся в Москве. Мне захотелось их найти. Где их можно найти — конечно, в синагоге. Я пошел в синагогу — я туда и раньше ходил по праздникам, и действительно нашел их там. Т.е. не Казакова, а других таких же. С тех пор я постоянно ходил в синагогу по субботам и по будням тоже.
— Ты подписывал письма?
Письма подписывал. Не все, конечно, до меня доходило. Сначала я боялся подписывать те письма, которые мне казались крайними, но потом... Нас посадили на 15 суток. Это была, кстати, первая посадка евреев.
— За что же вас посадили?
— Было написано письмо Руденко, вернее, задан вопрос в письменной форме о том, что ожидает евреев, арестованных в Ленинграде. Их потом судили на втором Ленинградском процессе. Нам назначили день, пригласили придти — мы должны были получить ответ. Нас было человек 30. Мы тихо ждали в приемной Руденко своей очереди, вдруг захлопнулись двери и нас поволокли. После этой посадки многое стало ясно, и я, будучи готов ко всему, отказался от гражданства. Все это было.
— Ты ходил в кружки, учил иврит?
— Сначала я попал в ульпан к Декатову. Это был первый официальный зарегистрированный ульпан в Москве. У Декатова я проучился около месяца, потом Декатов уехал, а ульпан перешел к Шинкарю. У Шинкаря я, собственно, получил основные знания. Учил он хорошо. После Шинкаря — он месяца через 4 уехал, был в кружке такого Авигдора Левита. У него я учился, в основном, произношению и разговорному языку. Учить ему было нетрудно, так как иврит для него — родной язык. Когда я приехал в Лод, я, в общем-то понимал, о чем говорили вокруг.
— Раз ты уже заговорил о Лоде, расскажи, пожалуйста, какое было твое первое впечатление?
— Приехали мы утром 21 июля 1971 года, даже не утром, а ночью. Жара была такая, что мне показалось, что мы приземлились в Габоне где-то. Лод, вообще, самое жаркое место в Израиле, т.е. не самое жаркое, а самое влажное. Мне было не по себе, — что ж тогда днем-то будет. Разговаривал со мной кибуцник, причем, религиозный. Первый и единственный раз я видел религиозного кибуцника. Он мне сказал: «Вы человек молодой, к тому же студент, вам нужно поехать в кибуц». Я сказал, ну, если нужно, поеду. Делать нечего. И меня тут же, еще с одним человеком, скрипачом из Тбилиси, повезли в кибуц, принадлежащий партии Мапам — все там коммунисты. Начальник нас принял и сказал, что сегодня мы можем отдохнуть, он понимает, что мы долго ехали, устали, а завтра в пять утра начинаем работать. Собирать подсолнухи. Я сказал: «Ладно». Скрипач удивился, ему как-то странно работать на поле, так как руки — его профессия.
Утром вышли мы на поле. Два дня там работали. Чуть не померли оба. Жара 40 градусов, собирать подсолнухи сложно. Потом нас перевели на фабрику, где мы доработали до конца обучения: 4 часа работали, 4 часа учились.
— Тебе понравилось в кибуце? Сколько ты там пробыл?
— Как потом оказалось, в Лоде я подписал обязательство пребывать в кибуце полгода. Когда подписывал, я об этом, конечно, не знал. Очень неприятное впечатление производил этот кибуц. И другие кибуцы тоже, т.е. добровольно я в них никогда не ездил, но судьба иногда заносила. Полное отсутствие всякого еврейства, т.е. отношение к нему кибуцники имеют чисто биологическое. Сознательно стараются всячески изжить все, что в них осталось еврейского. Мне это было дико. Я, наоборот, от их идеалов возвращаюсь к еврейству с пейсами и субботой. Как можно жить в Израиле и выращивать свиней, и еще есть их.
— Что ты делал после кибуца?
— Я записался во все три университета и во все три меня, как ни странно, приняли. Но из них я выбрал, разумеется, Иерусалимский университет. Стал учить еврейскую историю, к чему стремился долгие годы. На факультете мне сказали, что так как иврит я не знаю и об еврейской истории не имею никакого понятия, то я должен сначала пойти на подготовительный курс. Я был человеком послушным поначалу, пошел на эти курсы. После курсов сдал общий экзамен — тест — сдал я его хорошо и меня приняли на историю. Записался я еще на советологию — на гуманитарном отделении положено учиться на двух факультетах.
— На какие средства ты жил, учась в университете?
— За учебу платило Еврейское Агентство. Я получал стипендию. Не очень большую, но ее хватало на жизнь. Кроме того, есть много разных работ для студентов. И для них особая зарплата. Намного выше, чем для нестудентов. Скажем, если студент работает на 1/3 ставки или 1/2, то этого вполне достаточно для того, чтобы жить. Все четыре года учебы я работал неполный рабочий день. И довольно неплохо материально жил. Сейчас я работаю полный рабочий день и денег с трудом хватает. Ну, это явление израильской экономики.
— Сколько лет ты проучился в университете?
— 4 года плюс подготовительные курсы. Во время учебы прошел тиронут — курс молодого бойца. Это было за две недели до войны. Во время самой войны в армию нас не взяли, поскольку мы не были готовы для этого. В 1975 г. почти закончил университет — осталось написать одну работу. Пошел на год в армию — это тоже необходимо. Освободился в 1976 году. Работаю в частной фирме по оптовой продаже алюминия на должности с громким названием генеральный директор. Кроме меня и хозяина там еще три работника ................ Все это время жил в Иерусалиме, где и .................. до конца дней своих.
— Ты не смог найти работу по специальности? — Когда я шел учиться на факультет еврейской истории, я более или менее знал, на что я иду, т.е. что есть громадное количество людей, которые хотят и могут работать в этой области. При этом мест работы мало. Поэтому, кому повезет или кто действительно выделяется талантом, у того есть шанс работать по специальности. О себе я был не слишком высокого мнения, поэтому знал, что после университета работу не найду. Так оно и получилось. Но я надеюсь, тем не менее, найти с течением времени работу историка.
— Зачем же ты выбрал предмет, который не дает тебе специальности?
— Я учил то, что мне нравится. А зарабатывать деньги, так сказать, на жизнь можно где угодно. Кроме некоторых отделений, например, медицинского, юридического и т.п. университет дает образование, а не специальность.
— Соответствует ли твоя жизнь в Израиле представлениям, которые были у тебя в России?
— Я знал, что такое Израиль еще до того, как приехал: и то, чего не знал, об этом догадывался. Были не кие мелкие сюрпризы, но на серьезные вещи они не повлияли.
— Какие это были сюрпризы? Помнишь ли ты свои первые впечатления в Израиле?
— Неприятным впечатлением был кибуц. Кроме того, я приехал в тот момент, когда было в разгаре движение «Черных пантер». Выходцы из Марокко, которые работать не хотят, да и не умеют, требуют для себя особых прав. Мне это было странно поначалу, но через некоторое время все встало на свои места — мое отношение к ним и их отношение ко мне. Но главным было другое.
Во-первых, Иерусалим. Очень символичен этот день, когда я впервые приехал в Иерусалим — девятое Ава — день траура по разрушенному Храму. Первое место, куда мы пошли был Котель[25]. Там были тысячи постящихся евреев, скорбящих о разрушенном Храме. Это производит громадное впечатление. На следующий день траура не было, но оставался Иерусалим с 300 тыс. евреев в нем. Поначалу обращаешь внимание на солдат, т.е. евреев с оружием, а потом на религиозных евреев со всеми необходимыми традиционными вещами — одеждой, поведением, образом жизни, громадным количеством детей у каждого. Я приехал из такого места, где еврейства как коллектива нет, а тут ты видишь перед собой очень живое, деятельное еврейство. То, о чем мечталось.
— После этих первых впечатлений не появилось ли у тебя чувство одиночества, изоляции в новом для тебя обществе? Ты испытывал ностальгию по России?
— Ни в коем случае. Можно сказать, что я скучаю по своим родственникам — у меня в России остались все. Скучаю по некоторым друзьям, которые там остались. Большинство моих друзей уже в Израиле. А по русской водке, икре, березкам никогда не скучал, хотя у многих моих знакомых это важная тема. Я этих людей не совсем понимаю, т.е. тело их здесь, а душа там. Зачем было переносить тогда свое тело с каких-нибудь Валдайских возвышенностей в Иерусалим? Не было никакого смысла. Евреи отличаются от прочих народов тем, что считают нужным исправлять исторические ошибки. То, что я родился на Украине, а пятьдесят поколений предков — в Европе. Азии и прочих местах — это трагическая историческая ошибка и катастрофа. Мне посчастливилось ее исправить. Почему в таком случае я должен питать какую-то ностальгию по Украине или России? Ошибки нужно и должно исправлять.
— Было ли для тебя проблемой приспособиться к израильскому образу жизни? Как конкретно это происходило?
— Перед репатриантом целая палитра возможностей, поскольку израильское общество не представляет из себя нечто однородное — разные уровни, сферы, круги. При некоторой консервативности, эти круги — общественные и духовные — в общем-то, принимают в себя новых репатриантов. Естественно, каждый должен выбрать для себя подходящий круг. Меня привлекают религиозные люди, и я близок к националистическим кругам.
— А с самими израильтянами ты лично сблизился? У тебя есть друзья среди них?
— Человек ограничен природой в выборе друзей. Их может быть не более 5-10. У меня много друзей из России, с которыми я подружился еще там. Из менее близких есть сабры и приехавшие из других стран. Среди израильтян близких друзей нет, когда я приехал в Израиль, эти должности у меня уже были заняты.