Чекист сообщает в Петроград, что во время отпуска в Пскове ему «пришлось встретиться со своим товарищем, металлистом завода быв. Сульдсон, который был горячим защитником Советской власти, теперь абсолютно изменился и объясняет следующее: хлеб у нас стоит 275 р. фунт, а мы получаем 83 р. в день, пайка уже не дают 2 месяца, завод никакой пользы не приносит именно потому, что все рабочие усматривают несправедливое к ним отношение, буквально все заняты своими кустарными изготовлениями, как-то зажигалки, лемехи для плуга и пр. обиход крестьян на хлеб. Заказы учреждения, если и бывают, так тоже поощряются подачками продуктов ввиду явного саботажа со стороны рабочих. Из всего завода сочувствующих Советской власти найдется человека 4–5, все, которые ранее поддерживали, относятся пассивно. Ни на какие собрания не ходят, за исключением вопросов продовольственных. Печатники настроены еще хуже — оппозиционно… все жалуются на лишение свободы и главное — продовольственный вопрос»[300].
Из подобного положения закономерно вытекала ситуация, описанная в отчете партработника Нины Шутко в ЦК РКП (б): в начале 1920 года в Смоленске проходили выборы в городской совет, коммунисты избирались, за редким исключением, почти целиком голосами красноармейцев. Рабочие почти во всех предприятиях отдали голоса меньшевикам и беспартийным[301]. Аналогичная картина в сводке отдела ЦК о партработе по Тульской губернии за апрель 1920 года: в Туле на оружпатронных заводах происходили забастовки, причина — продовольственные затруднения… Компартия на заводе не имеет веса, влияние имеют меньшевики[302].
Подобных иллюстраций можно было бы привести немало. В 1918–1920 годах практически во всех промышленных центрах регулярно происходили забастовки и волнения на продовольственной почве. Рабочие, потеряв всякую надежду на государственное снабжение, поголовно занимались мешочничеством, самостоятельно покупали, обменивали продукты у крестьян. Здесь они натыкались на серьезное препятствие в виде заградительных отрядов Наркомпрода. Существование этих отрядов вызывало особенную неприязнь в городах. Логично бытовал вопрос: если государство не в состоянии наладить обмен между городом и деревней, имеет ли оно право запрещать горожанам и крестьянам самостоятельно искать пути друг к другу? Требования свободного «обмена», «заготовки», «провоза», — короче говоря, свободной торговли, приблизительно до второй половины 1920 года ясно выделялись как требования не только крестьянских, но и рабочих масс. В начале декабря 1919 г. коллективы некоторых заводов Москвы вынесли резолюции с требованиями изменить существующую продовольственную политику. Собрание рабочих и служащих завода бывш. Добровых и Набхольц обратилось в адрес VII съезда Советов с требованием немедленно выполнить следующее, дав ответ в течение семи дней:
Очистить от вредных элементов все советские учреждения; пересмотреть и изменить существующую продовольственную политику; разрешить покупку продовольствия рабочим и служащим отдельных организацию; ввести контроль трудящихся над всеми железнодорожными заградительными отрядами и железнодорожной администрацией, так как от работы заград. отрядов страдают больше всего сами трудящиеся. Иначе возникает необходимость остановить работу до пополнения продуктов питания, — добавляли в своей резолюции рабочие и служащие завода «Русская машина»[303].
По поводу этих заявлений Комитет Московского районного отделения Всероссийского союза рабочих-металлистов так комментировал ситуацию в письме в Моссовет, МК РКП (б). ЦК ВСРМ и СНК от 6 декабря:
«В последнее время продовольственный кризис все более и более обостряется, рабочие массы все сильней сжимаются голодом. Сделанные летом и в начале осени запасы продуктов в большинстве случаев израсходованы, продовольственные учреждения ничего не дают своим потребителям. Рабочие обессиливают, теряют всякую физическую возможность работать у станков и под влиянием тяжелых мук голода и холода прекращают свои работы. На этой почве на целом ряде Московских металлообрабатывающих предприятий рабочие близки к открытому выступлению, всюду ими усиленно обсуждается продовольственный вопрос…»[304]
Угрожающее положение в столице заставило руководство Моссовета вновь поставить вопрос о разрешении коллективных заготовок и свободного привоза продовольствия. 6 декабря состоялось оперативное заседание Совета Народных Комиссаров для обсуждения единственного вопроса — о снабжении рабочих Москвы. Доклад делал Председатель Моссовета Каменев. В Совнаркоме уже начала складываться добрая традиция встречать наступление зимы появлением Каменева с требованиями ослабить режим продовольственной диктатуры. Но такой же традицией стала и отчаянная борьба Цюрупы против претензий Каменева. Поэтому Совнарком счел необходимым принять экстренные меры лишь по ускорению продвижения в Москву продовольственных маршрутов, ремонту транспорта и т. п.[305]
Однако упорная борьба двух точек зрения заронила зерно сомнения у Ленина. Известен проект резолюции «О работе аппарата продовольственных органов», написанный В. И. Лениным в этот день, в котором вопрос о продовольственной политике ставится шире рамок продовольственной диктатуры[306]. Проект предполагал создание комиссии по обновлению и реорганизации продорганов, внесение духа инициативы в работу этих органов. Любопытно, что Ленин намечал привлечение рабочей и даже буржуазной кооперации как практическую меру для осуществления этих задач. В этом обнаруживается явное отступление от тактики Наркомпрода на свертывание параллельных частных, коллективных или кооперативных заготовок.
К работе комиссии Ленин планировал «обязательно привлечь, без включения в комиссию», Н. А. Орлова. И коль скоро Ленин в связи с таким важным делом вспомнил о существовании некоего Орлова, то есть смысл сделать небольшое отступление и остановиться на характеристике личности и взглядов этого незаслуженно забытого человека. Тем более что точные и остроумные замечания Николая Афанасьевича Орлова, сделанные им в свое время, не раз служили нам нитью Ариадны в исследовании головоломного лабиринта продовольственной политики.
Представляется, что Орлов относился к тому привлекательному типу мыслителей, над которыми сильна власть идей, которые не считают возможным приносить их в жертву на алтарь корпоративных интересов. Работая в издательском отделе Наркомпрода, он не смог удержаться там. Уже его первую большую книгу «Девять месяцев продовольственной работы Советской власти» в 1918 году Наркомпрод счел необходимым сопроводить предисловием, где говорилось, что многие соображения автора «не отвечают взглядам Народного Комиссариата по Продовольствию». По мере развития политики продовольственной диктатуры эти разногласия усилились. В 1919 году в брошюре «Продовольственное дело в России во время войны и революции» Орлов ополчился на политику повального огосударствления частной и кооперативной торговли. Поскольку Наркомпрод, писал он, не в состоянии обеспечить население, оно имеет право требовать самостоятельности в сфере заготовок и распределения хозяйственных благ. Орлов блокировался с умеренным крылом партийно-государственного руководства и считал, что продовольственное дело в республике должно развиваться в направлении, заданном декретами от 10 декабря 1918 и 17 января 1919 года, снимавшими некоторые ограничения на свободный обмен между городом и деревней. Эта точка зрения абсолютно расходилась с официальной позицией Компрода, который объявил эти декреты вынужденными и идущими вразрез с основами советской продовольственной политики[307].
Вскоре после VIII съезда РКП(б) он написал брошюру под названием «Мы не воюем с крестьянством», в которой обосновывал необходимость последовательного развития курса на союз со всем трудовым крестьянством. Он предлагал отказаться от политики экспроприации хлеба, которая ведет в тупик.
«Мужик развращен, как и все классы населения России, чрезмерными выпусками бумажных денег и возмущен системой неэквивалентных цен. Мужик потерял стимулы к улучшению и расширению своего хозяйства».
Чтобы вовлечь его в процесс социализации народного хозяйства, необходимо оставить репрессии и пробудить крестьянскую самодеятельность, писал Орлов. Нужно дать полную свободу действий всем видам кооперативов, союзов и объединений города и деревни, отказаться от всякого насильственного изъятия у крестьян продуктов. «Практикой доказано, что таким путем заготовляем мы очень мало — куда меньше мешочников, а тратим на заготовительный аппарат очень много, на усмирение же крестьянских восстаний еще больше того»[308].
Первостепенное значение Орлов придавал оздоровлению денежной системы.
«Вместо того, чтобы смотреть на дело трезво, многие из наших товарищей, занимающих иной раз высокие посты, предаются праздным выкладкам об аннулировании денег, введении трудовых расчетных чеков и прочих фантасмагориях. Такие выкладки имеют одно последствие: проникая в широкие круги населения, они понижают курс валюты, нервируют крестьян и размягчают и без того мягкие наши декретированные цены».
В брошюре излагался развернутый план восстановления народного хозяйства на основе широкого развития рыночных отношений, что для 1919 года выглядело несколько странным и оторванным от жизни. Но что отличало проект Орлова как профессионала-продовольственника от множества подобных прожектов, так это понимание реальной ситуации. На ближайший переходный период к системе свободного обмена и здорового денежного хозяйства он предусматривал сохранение частичного принудительного обложения по разверстке. Необходимо двигаться до конца по пути перехода от монополии к заранее развертываемой разверстке. «Разверстка должна рассматриваться нами как добровольная, договорная поставка крестьянином продовольственных продуктов, а не как реквизиция. Этого требует политическая ситуация»[309]. То есть фактически уже весной 1919 года Орлов поставил вопрос о переходе к продналогу.
С такими мыслями Орлову в ведомстве Цюрупы делать было нечего. Брошюру не опубликовали, и вскоре его отправляют в «педагогических» целях в Самару, в продком Волжской флотилии. Но в ноябре, очевидно, было решено, что цели достигнуты, и постановлением Оргбюро ЦК Орлова вновь отзывают в Москву «для литературной работы».
Интересен вопрос об отношении Ленина к Н. А. Орлову, которое носит отчасти загадочный характер. Он знал его и ценил, хотя скромный публицист вовсе не был видной фигурой в Наркомпроде. Заметен Орлов был только своими печатными работами. Но чего стоит опубликованная в девятнадцатом году в кооперативном журнальчике статья «Продовольственный тупик», где открыто провозглашен призыв о необходимости «нового курса» (сиречь — НЭПа), об отмене всех «бумажных» государственных монополий и широком развитии кооперативного движения. «В крестьянской стране. — писал Орлов. — социализм возможен лишь как следствие политической диктатуры пролетариата и кооперирования мелких хозяйств»[310]. Поразительно, насколько эта фраза по содержанию похожа на известные строки ленинской статьи «О кооперации», продиктованной вождем в 1922 году. Но если строкам Ленина была суждена долгая политическая жизнь, то работы Орлова забыты, а его заключительный отрезок жизни окутан пеленой. Известно, что он умер в 1926 году 37 лет от роду, очевидно, здесь сыграло роль то обстоятельство, что в 1924 году по невыясненным причинам его исключили из партии.
Внимание Ленина в декабре 1919 года к такому явному оппозиционеру, как Орлов, думается, лишний раз подтверждает вывод, что в этот период на высшем партийном и государственном уровне существовали неопределенность и колебания в отношении принципов дальнейшей экономической политики. Неизвестно, где и каким образом обсуждался написанный Лениным проект резолюции «О работе аппарата продовольственных органов», но несомненно одно, что он имел бы сильнейшую фронду в лице продовольственного ведомства. Так оно, возможно, и случилось, ибо в дальнейшем вплоть до 1921 года мы уже не обнаружим в ленинских документах подобных отступлений.
11 декабря 1919 года Совет Обороны вновь обсуждал продовольственное положение в Москве. Помимо конкретных мер по преодолению кризисной ситуации Совет Обороны вынес решение принять предложение Исполкома Моссовета о создании комиссии из представителей Совета Обороны, ВЦСПС, РВСР, ВЧК, Московского и Петроградского Советов для ревизии личного состава и работы аппарата Наркомпрода, назначив председателем комиссии члена Президиума ВЦИК А. С. Киселева. Совет Обороны поставил перед комиссией весьма узкие задачи, и поэтому у нее сразу же возникли серьезные проблемы. Несмотря на попытки Киселева на первых порах удержать ее работу в заданных рамках, уже на втором заседании 15 декабря А. Е. Бадаев от имени Петроградской делегации огласил условия, на которых она соглашалась на участие в комиссии. Питерцы заявили, что ревизия Наркомпрода не сможет установить коренных недочетов и неизбежно будет размениваться на мелочи, найдет виновниками лишь стрелочников или второстепенных руководителей. Поэтому они потребовали немедленной и полной реорганизации, т. е. смены всей руководящей Коллегии Наркомпрода[311].
Такая резкость и бескомпромиссность объяснилась тем, что Петрокоммуна давно и безуспешно вела борьбу с Компродом, добиваясь развития сети своей продовольственной агентуры. Петроград находился в худшем продовольственно-географическом положении, нежели Москва; Компрод же хотя не обеспечивал потребностей рабочего города в продуктах, всячески препятствовал его самостоятельным заготовительным операциям. Большинство комиссии Киселева было настроено пока не столь радикально, и возобладало мнение не касаться вопросов общепродовольственной политики. Ультиматум питерцев не был принят.
Комиссия по ревизии Наркомпрода привлекла внимание Президиума ВЦИК, избранного на VII съезде Советов. В выступлениях на съезде и партконференции работа прежнего ВЦИК и его Президиума получила неудовлетворительную оценку. Открыто говорилось, что ВЦИК не функционирует, не созывается, что Президиум нежизнеспособен, что нет никакого контроля за деятельностью Совнаркома. Указывалось, что за двухлетнее существование ВЦИК выдвинул только 3–4 проекта декретов. Часть выступавших сходилась на том, что Президиум не ведет реальной работы и такое же перерождение власти наблюдается на местах. Говорили: если хотите укрепления Советской власти, развяжите руки Советам. Настроение большинства на советском и партийном форумах определилось совершенно однозначно — за оживление Советов. Это настроение вылилось в постановление о советском строительстве, где функции Президиума ВЦИК определялись более-менее ясно. В первой Советской Конституции о нем вообще нет ни слова, если не считать одного косвенного упоминания. И это понятно, поскольку Ленин всегда опасался появления другого полномочного советского органа власти, способного составить конкуренцию возглавляемому им Совнаркому.
По недосмотру Политбюро или по какой-то другой причине, но в состав нового Президиума ВЦИК вошло много деятелей, которые всегда, правда, с разным наклоном головы, искоса смотрели на продовольственную диктатуру Наркомпрода или готовы были составить оппозицию большинству ЦК РКП (б) по другим важнейшим вопросам экономической политики. Таковыми в Президиуме были Бадаев, Калинин, Каменев, Киселев, Лутовинов, Невский, Рыков, Сапронов — восемь из двенадцати.
В новом составе избранный Президиум, вдохновленный настроениями VII съезда Советов, решает активизировать свою деятельность по превращению в реальный рабочий аппарат и реальный орган власти. На его заседании 25 декабря 1919 г. обсуждалась повестка будущей сессии. Помимо прочего, в нее включили и продовольственный вопрос. Была образована продовольственная комиссия в составе А. С. Киселева, А. Е. Бадаева, Е. Н. Игнатова и М. И. Козырева[312]. Таким образом Комиссия по ревизии Наркомпрода фактически получила двойной статус — комиссии Совета Обороны и Президиума ВЦИК. К концу года она уже успела развернуть бурную деятельность. На периферию, в главки ВСНХ, в профсоюзы, в Центросоюз, в Наркомпрод посыпались запросы, вызовы и т. п. Комиссия исследовала самые болевые точки отношений Комиссариата продовольствия с государственными учреждениями, а также с крестьянством. Ее любопытство неизбежно выходило за рамки первоначальных задач, так как причины отдельных недостатков продовольственной политики, как правило, вытекали из проблем принципиального характера. Поэтому после вмешательства в ревизию Президиума ВЦИК и, очевидно, в связи с тем, что работа комиссии приняла достаточно определенную направленность, а также по целому ряду других причин, в цитадели продовольственной диктатуры начинается переполох.
На заседании Коллегии при народном комиссаре по продовольствию 5 января 1920 года поднимается вопрос «об имевших место в последнее время выступлениях ответственных работников, нарушавших основы продовольственной политики». Коллегия в окончательном варианте постановила:
«Признать необходимым поставить в ЦК РКП вопрос и настаивать на принятии решения о том, чтобы члены ВЦИК, Совнаркома и Совобороны — коммунисты не выступали с предложениями об изменении продовольственной политики или частичных отступлениях от нее без предварительного разрешения на это ЦК РКП, а также просить принять директиву наркому продовольствия решительно пресекать со стороны продовольственных работников выступления, противоречащие основам продовольственной политики или клонящиеся к дискредитированию органов продовольственной власти. В целях осуществления означенного постановления делегировать к Председателю Совнаркома наркома А. Д. Цюрупу, замнаркомпрод Н. П. Брюханова и члена Коллегии В. Н. Яковлеву»[313].
Встреча, по всей видимости, состоялась, и разговор с В. И. Лениным проходил в благожелательном для Компрода тоне, так как на следующий день, 6 января, Коллегия слушала сообщение делегации о переговорах с председателем Совнаркома. В обсуждении определился раскол среди самой Коллегии. Большинство во главе с Брюхановым настаивало на исполнении в точности вчерашнего постановления. Цюрупа же внес более тонкое предложение в духе своих публичных выступлений, чтобы направить в ЦК РКП (б) меморандум с указанием на общее продовольственное положение и транспортные затруднения, вследствие которых не представляется возможности использовать даже заготовленные уже Компродом продовольственные продукты. Отметить, что при таких условиях всякого рода отступления от основ продовольственной политики (масличные семена, твердые жиры, фураж), не ослабляя продовольственного кризиса, еще более усиливают транспортную разруху[314].
Этот неожиданный уклон Цюрупы был вызван запиской А. И. Свидерского, влиятельного члена Коллегии, полученной им между двумя заседаниями. Этот документ заслуживает того, чтобы его привести полностью, но очень неразборчивый почерк Свидерского не позволил прочесть некоторые отдельные слова:
«Ознакомившись с содержанием резолюции, принятой в окончательной редакции Коллегией в заседании 5 января для внесения в ЦК партии, считаю нужным заявить Вам, что принятая резолюция, не вызываемая обстоятельствами (нрзб.) может не укрепить, а ослабить позиции, занятые Коллегией в продовольственном вопросе. Резолюция (нрзб.) в том случае могла бы быть полезной, если бы можно было рассчитывать на принятие ее в ЦК. Но (нрзб.) можно сказать, что она будет или отвергнута ЦК, или не принята последним на рассмотрение. И произойдет это не вследствие нежелания ЦК еще и еще раз санкционировать незыблемость продовольственной политики и выразить доверие Коллегии Компрода в настоящем ее составе, а вследствие того, что принятая Коллегией резолюция ни с какой точки зрения не может быть приемлема для ЦК (нрзб.). Коллегия получит удар, который сделает ее еще более „одинокой“ в борьбе за проводимые ею основы продовольственной политики. После неизбежного провала резолюции (нрзб.). Все будут считать себя вправе вести открытую кампанию как против самой продовольственной системы, так и против ее выразителей. Положение неминуемо создастся (нрзб.) тягостными, что Коллегия лишена будет возможности в случае провала резолюции уйти в отставку. Таким образом своей резолюцией Коллегия (нрзб.) рубит тот сук, на котором сидит, поддавшись чувствам, исключающим возможность спокойного обсуждения создавшегося положения.
Все это я считаю нужным заявить Вам в дополнение к сказанному мной на заседании Коллегии 5 января. Настоящее мое мнение прошу считать особым мнением и приложить к протоколу вчерашнего заседания Коллегии.
Член Коллегии А. Свидерский»[315].
Соображения Свидерского не показались убедительными большинству: Н. П. Брюханову, О. Ю. Шмидту, В. Н. Яковлевой, А. Л. Шейнману, А. Б. Халатову. Поэтому Цюрупа, Свидерский и примкнувший к ним А. А. Юрьев остались в меньшинстве. Цюрупа тогда заявил, что не подпишет от имени Компрода резолюцию большинства. Все же заявление в ЦК от большинства находящихся в Москве членов Коллегии Наркомпрода было отправлено, и таким образом в верхушке продовольственного ведомства оформился раскол, который вскоре привел к обострению конфликта в Коллегии и ее перетряске. Но, как оказалось, Цюрупа и Свидерский недооценили степень доверия политике Наркомпрода со стороны центральных партийных органов, так как Политбюро через некоторое время выполнило все требования, содержавшиеся в заявлении большинства Коллегии.
Может показаться, что все эти сражения за самостоятельные заготовки и свободный провоз не заслуживают громкого названия борьбы за новую экономическую политику. Но это только на первый взгляд. Борьба за замену продразверстки натуральным налогом есть лишь один из вариантов подступа к стенам военно-коммунистической крепости. С другой стороны ее штурмовали с лозунгами свободного обмена. Как известно, НЭП заключал в себе два основных элемента — налог и свободную торговлю. В сущности, сам по себе налог не имел отношения к НЭПу, к развитию рыночных отношений. Налог четко отграничил ту часть собственного продукта, которой крестьянин мог свободно распоряжаться. Вот она-то сотворила и рынок, и НЭП. Социалистическое государство, декретировав налог, не сразу согласилось на свободную торговлю, она была признана только через полгода после X съезда РКП(б). Предлагая в качестве первого шага не налог, а свободный обмен, сторонники перемены экономической политики сразу брали «быка за рога» и, что любопытно, нередко представляли второй шаг в виде узаконения излишков у крестьян путем установления правильного обложения, т. е. налога. Последовательность проведения реформ во втором варианте была обратной первому, в силу чего он являлся более радикальным, и натуральный налог должен был бы смягчить резкость перехода от старой экономической политики к новой, от тенденции к тотальному распределению к значительному развитию рыночных отношений.
Первый и второй варианты пути к НЭПу исторически различаются. Второй вариант был присущ начальному периоду военного коммунизма в 1918–1919 годах, первый — для 1920 года. Эта особенность связана по крайней мере с тремя обстоятельствами. Первое: в 1918–1919 годах крестьянство испытывало более сильные колебания между революцией и контрреволюцией, чем в 1920 году, и новый государственный аппарат не был еще настолько развит и влиятелен, чтобы можно бы было провести налог. Типичный пример — Украина, где ситуация 1918 года сохранялась вплоть до 1921 года. В 1920 году разверстка требовала официально от украинских крестьян только часть излишков хлеба, т. е. была налогом в полном смысле слова, но и это не удавалось собрать. В то время острили: якобы для того, чтобы с Украины отправить один эшелон с хлебом, нужен один бронепоезд. В подобных условиях путь к налаживанию экономических отношений с деревней виделся в оживлении свободного обмена без налоговых гарантий.
Второе: в 1918–1919 годах у государства еще сохранялись значительные товарные запасы, которые можно было использовать для обмена. В 1920 году их осталось уже очень немного.
Третье: до 1920 года крестьянство, его основная масса еще имела излишки хлеба на обмен. В 1920 году крестьянское хозяйство, особенно Европейской России, по известным причинам превратилось в натуральное и уже ни на каких условиях не могло прокормить город и армию без ущерба для себя. В разверстку 1920/21 года продовольственники отбирали самое необходимое для крестьянского двора и пашни. Аппарат стал силен, а крестьянин разорен и слаб, и «выкачка» прошла на высоком уровне, в результате — голод 1921 года. Простой товарообмен уже не мог спасти город, поэтому нужно было сохранить насильственные меры в виде строго определенного продналога. С этой точки зрения продналог в НЭПе являлся «хвостом» военного коммунизма.
Можно предположить, что постепенная легализация в 1919/20 продовольственном году различных форм закупок и товарообмена привела бы своим путем к системе экономических отношений, называемых НЭПом. Каков был бы следующий шаг после подобной легализации? На этот вопрос отвечает Л. Б. Каменев, председатель комиссии ЦК РКП (б) по замене разверстки налогом в 1921 году: «Первый вопрос, который перед нами встал, когда открылась картина свободного рынка, это вопрос такой: товары привезут, а чем рабочий будет покупать?.. Дав крестьянину возможность вытащить на рынок и свободно обменивать и требовать свои продукты, мы вместе с тем вооружаем рабочего в трех направлениях» — первое: увеличиваем рабочему денежную заработную плату. «Второе: мы идем на то, чтобы часть продуктов отчислялась в фонд данного предприятия для обмена с крестьянами, и третье: мы даем возможность рабочим объединиться в местные кооперативные объединения и выступать на этом свободном рынке как покупатель излишков сельского хозяйства»[316]. То есть проблема заключается в организации промышленности и ее отношении к крестьянскому товарному хозяйству, во взаимодействии двух постоянных принципиальных типов экономической связи — централизованного распределения и свободного обмена. В 1918 году эти отношения наладить не удалось, и появился военный коммунизм как попытка навязать товарному сельскому хозяйству несвойственное ему централизованное распределение и регулирование. Естественно, что это насилие постоянно встречало сопротивление крестьянства: восстания, саботаж, дезертирство, падение сельскохозяйственного производства и т. п.
После декретирования продовольственной диктатуры очень скоро многие убедились, что это не есть искомый путь общественного развития. Параллельно с развитием военно-коммунистической системы шли поиски других форм отношений города и деревни. Практика военного коммунизма приводила к убеждению, что государственное посредничество не может быть единственной полноценной связью между ними. Проблема экономической взаимосвязи в первую очередь есть проблема эквивалентного обмена. Когда государство берется за этот обмен, у него всегда имеется соблазн использовать то, что есть у него и не всегда имеется у его контрагента, т. е. политическую и вооруженную силу. Если государство не сходится в цене с крестьянином, у него всегда появляется искушение вытащить револьвер и пригрозить им в качестве доплаты за крестьянский товар. Этот соблазн помимо рыночной неповоротливости является постоянным фактором, который не позволяет государству быть надежным единственным посредником между городом и деревней. Если же оно спрячет свое оружие далеко за спину и попытается стать равноправным партнером, то из этого также редко что получается. Это очень существенное наблюдение сделано уже давно, причем людьми, не один год варившимися в крутом кипятке отношений с крестьянством. М. И. Фрумкин, подытоживая четыре года продовольственной работы, писал в 1922 году, что место государства не в вольной оптовой торговле. Негибкий государственный аппарат не способен и не приспособлен к свободной торговле, на этом поле государство всегда будет бито. У государства есть свое, только ему присущее орудие — государственная монополия. Его усилия должны быть направлены не в сторону торговли, а в сторону государственных заготовок путем обложения и частичной монополии[317]. Следовательно, вывод заключается в признании компромисса, в разумном сочетании и разграничении сфер государственного обложения и свободного обмена. Невозможно многообразное общественное производство запрячь в узду тотального государственного регулирования без ущерба для производства.
Военный коммунизм представляет собой первую попытку навязать сложному общественному организму один тип экономических отношений, тип централизованного распределения, присущий, а значит, наиболее выгодный государству. Но насколько распределение, да еще и чрезвычайно политизированное, способно обеспечить процесс расширенного воспроизводства? Конъюнктура производства и потребления изменчива, особенно в период войн. Крестьянин в 1915–1920 годах не желал продавать хлеб задешево по твердым ценам. Эти цены были гораздо ниже себестоимости его продукции. Поэтому теоретики и практики логически и интуитивно приходили к выводу о необходимости отбросить систему монополии и твердых цен, чтобы крестьянство имело стимулы развиваться и иметь дело с городом и промышленностью. Борьба за новую экономическую политику имела частью сознательный, частью подспудный характер. Велась постоянно, по частным проблемам текущей политики. И здесь нужно за массой частных эпизодов увидеть целый лес борьбы за альтернативную военному коммунизму политику. Особенно хорошо это обнаруживается в истории взаимоотношений ВСНХ и Наркомпрода.
Документы свидетельствуют, что в январе 1920 года конфронтация вокруг продовольственной политики достигла такой глубины, что вызвала раскол в верхушке Компрода. Разумеется, это случилось не только по причине работы комиссии Киселева. В конце декабря — начале января Компрод потерпел ряд серьезных поражений на арене Совнаркома от своего постоянного оппонента — ВСНХ. В этот период отношения двух ведомств приобрели особенную остроту. Дело в том, что промышленность в значительной степени питалась сырьем, которое можно было получить только от крестьян: лен, кожи, жиры, масла и т. д. Поэтому для руководства ВСНХ была очень близка проблема отношений с крестьянством, причем позиция Президиума ВСНХ и его работников значительно расходилась с политикой Наркомпрода. ВСНХ официально пользовался репутацией врага принудительных разверсток. Причина этого противостояния была не в том, что промышленностью управляли сплошные гуманисты и демократы, наоборот, именно главки ВСНХ прославились своей свирепостью на местах и бесцеремонностью по отношению к чужим интересам. Дело в следующем: для крестьян производство сырья было почти всецело товарной отраслью. После разрыва нормальных рыночных отношений сельского хозяйства и промышленности крестьяне резко, в один сезон сократили производство и сдачу сырья. Относительно такой культуры, как лен, в то время говорили: произошло громадное сокращение посевов льна, который теперь некуда девать, кроме как сдать государству, а это крестьянам невыгодно. А. И. Рыков в январе 1920 года сообщал, что «площадь засева льна по приблизительным и неточным данным сократилась до 30 % прежних размеров… 1919 и 1920 гг. дали громадное понижение в сборе… Объясняется это целым рядом причин и в первую очередь тем, что лен был вытеснен зерновыми и хлебными культурами, так как сеяли его главным образом крестьяне северных губерний, куда мы не в силах были за последние годы доставлять значительное количество продовольствия. И крестьянство от культуры льна перешло к культуре хлеба. Заменять лен хлебными культурами крестьяне стали и потому, что спекулятивные цены на хлеб выше тех твердых цен на лен, по которым государство закупает его»[318].
Почти аналогичная картина была со всеми остальными техническими культурами. Поэтому проблему стимулирования производства, в которую на исходе 1920 года уперся Компрод, ВСНХ увидел гораздо ранее. Опыт подсказывал, что получить сырье можно лишь при системе заинтересованности крестьян в его производстве и сдаче. Это только укрепило оппозицию руководителей промышленности компродовской принудиловке. С лета 1919 года продовольственники одержали ряд важных побед при проведении своей политики, но в конце года и начале следующего Совнарком под давлением ВСНХ принял ряд постановлений, противоречивших продовольственной диктатуре: от 26 декабря — о заготовках масличных семян, от 27 декабря — о снабжении мыловаренных заводов сырьем, от 3 января — о мерах по обеспечению фабрично-заводских предприятий фуражом и сеном и декрет от 30 декабря о снабжении мыловаренных заводов сырьем[319]. Во всех этих документах в различной форме присутствовал один принципиальный пункт, фактически разрешавший органам ВСНХ заготавливать необходимые продукты путем торговли или товарообмена. В конце декабря ВСНХ поднимает вопрос о выработке инструкции о заготовке сырья вообще. Работа над проектом инструкции, по ходу которой возникли большие разногласия, велась в ряде комиссий и на заседаниях Совнаркома. 20 января инструкция была принята СНК и впоследствии утверждена февральской сессией ВЦИК. В ней разрешалось органам ВСНХ при заготовках главнейших видов сырья устанавливать премии готовыми изделиями и другими товарами по соглашению с Наркомпродом.
Для этого периода отношений Высовнархоза и Компрода характерно то, что во всех постановлениях о сырье принцип товарообмена и премиальности расплывчато сосуществует с принципом принудительной разверстки. Подобная половинчатость имела результатом то, что заинтересованности крестьян добиться не удалось и ко второй половине 1920 года продовольственники полностью взяли под свой контроль заготовку сырья и вовсе упразднили элементы экономического стимулирования.
Борьба по вопросам заготовки сырья происходила с полным пониманием того, что это есть не что иное, как часть борьбы за основополагающие экономические принципы. «Продовольственная газета» в период апофеоза политики принуждения писала, что передача Наркомпроду от ВСНХ заготовок сырья означала не простой переход дела из одного учреждения в другое, а радикальное изменение методов его заготовки. ВСНХ ставил во главу угла премирование, «т. е. в сущности строил заготовки на основах того же товарообмена, где роль денежных знаков играли уже кожа, мануфактура, а в дальнейшем соль и т. п.» Правда, эта система проектировалась лишь для ударных заданий, «но в связи с ростом государственных потребностей, она настолько быстро внедрялась в различные производственно-заготовительные области, что могла стать основой для всех заготовок». Система ВСНХ планировалась вплоть до премирования всех добывающих и обрабатывающих предприятий и хлебных и мясных заготовок. «В результате — несомненное образование у населения запасов товаров, ненужных ему для удовлетворения нужд личного потребления, и при запрещении торговли, Сухаревская организация сбыта их»[320].
Подобную систему, разумеется, начисто отвергал Наркомпрод, который принял на себя роль главного орудия при установлении военно-коммунистических отношений и в своих заготовках проводил систему принудительного изъятия продуктов производства. Как правило, руководство продовольственного ведомства очень остро реагировало на любые покушения на свою диктатуру в сфере порученных ему заготовок. В декабре — январе 1919–1920 годов А. Д. Цюрупа через В. И. Ленина добивается от Политбюро решения об отмене приказа начальника Всероглавштаба Н. И. Раттеля, предоставлявшего военным организациям право заготовки сена по вольным ценам. После упоминавшегося постановления Совнаркома, разрешавшего органам ВСНХ в некоторых случаях (на практике это означало — как правило) приобретать фураж по вольным ценам, Цюрупа направил в ЦК РКП(б) заявление, что «так как это постановление нарушает основы продовольственной политики Компрода и упраздняет монополию в отношении заготовок фуража, Наркомпрод не может в дальнейшем принять на себя ответственность за успешность этих заготовок и снабжения фуражом армии и других потребителей»[321].
Реакция В. И. Ленина на это заявление проясняет складывающуюся расстановку сил в Совнаркоме. Ленин пишет в Политбюро:
«Я голосовал против этого решения СНК, но отменять сразу его считаю неудобным…»[322]
К сожалению, известные нам материалы не позволяют досконально уяснить расстановку голосов «за» и «против» продовольственной диктатуры. Но в общих чертах эта задача выполнима. Цюрупа в своих неопубликованных воспоминаниях свидетельствует, что в Политбюро имелось только два веских голоса защитников политики Компрода — Ленина и Крестинского, а в Совнаркоме три голоса — Ленина, Крестинского и Цюрупы, но к ним примыкало по конкретным вопросам еще много других голосов[323].
В списке более-менее последовательных противников в первую очередь можно назвать Каменева и Рыкова. Именно из Моссовета и ВСНХ в разное время исходили самые чувствительные удары по системе продовольственной диктатуры. Позиция Каменева, руководившего Моссоветом, выразилась в 1918–1919 годах в постановлениях Моссовета о свободной закупке и провозе продовольствия, в разработке особой комиссией ВЦИК под председательством Каменева в начале 1919 года проекта декрета о восстановлении свободной торговли. И в начале мирной передышки 1920 года Моссовет вновь возобновляет шум вокруг продовольствия. Свою точку зрения Каменев достаточно ясно изложил в выступлении на IX съезде РКП (б), где также провел границу между собой и Рыковым.
Каменев исходит из признания того, что стихия свободного рынка враждебна коммунизму и