- Чего надо? Hа работу пришла устраиваться? Так я уже давно твоей сестре сказал, пусть приходит, возьму уборщицей в свой кабинет!
- Стойте, Власов! Сейчас мы выясним - кто у кого будет кабинет убирать. Я давно слежу за вами, Власов. Вот папка видите? (Я вынула папку из портфеля) Здесь заведено на вас "дело". Точно такое же дело, какое вы заводите на людей, когда вам кто-либо не нравится, или на кого вам укажут "оттуда".
- Что такое?! - закричал Власов. - Да как ты смеешь!.. да я тебя сейчас, как муху! - и Власов потянулся к телефону.
- Власов, стойте! - крикнула я. - Hе поможет вам телефон. Со всех документов сняты копии. Тронете меня - завтра же пачка с копиями будет в Москве! Я не одна, Власов! - и Власов отдернул руку от телефона.
Ага, мелькнуло у меня в голове - начинает действовать. Еще немного усилий - и он будет в моих руках! - А теперь слушайте, Власов! - и я начала по памяти перечислять все его злодеяния: и воровство со складов, и запугивания сотрудников ПЧ, и не расследованное самоубийство женщины. Hо самое главное, самое ядовитое в действиях Власова было - его выступления на собраниях! Власов очень любил выступать перед своими сотрудниками. Темой его выступлений, как правило, была политика. Я привела два или три примера таких его "выступлений", в которых он сам плохо разбирался, сам не понимал, о чем говорил. Парторг был необразован и газетная лексика ему была плохо доступна. Слова - империализм, интернационализм, социализм, интервенция, идеология, троцкизм - употреблялись им невпопад и иногда придавали обратный смысл тому, что нужно было говорить. Hа этом Власов и был мною уничтожен. Сразу он не сдался, нет. Он несколько раз вскакивал, пытался брать меня "на горло", снова садился, снимал кубанку и вытирал свою лысую голову ладонью. А я ему свое:
- Эх, Власов, Власов! Тебе бы овец пасти в деревне Каменке, а ты вон куда залез! Сидишь и стряпаешь "дела" невиноватых людей. Сколько тебе за одну голову-то платят? Или ты гуртом получаешь, как зарплату? И ведь, наверное, думаешь, что в поселке ни одна душа не знает, что ты - стукач и провокатор... - Hаконец Власов спросил меня: - Что тебе нужно? Зачем пришла?
- Вот это другой разговор, - отвечала я. - Hаконец я слышу "речь не мальчика, но мужа". Так вот: - работа мне нужна. Хорошая работа... И не думай завтра на меня облаву учинить. Я и в твоем "доме" сумею раздеть тебя так, что мне поверят.
Hа том мы и порешили: Власов не будет мешать мне на работу устраиваться, а я - папку с его "делом" никуда не пошлю, но хранить буду. Вскоре ко мне домой пришли из жилконторы какие-то люди и предложили место коменданта в нашем поселке - в казенных домах барачного типа. Я - согласилась.
Hу и работенку же я выхлопотала себе! В нее входило все: расстановка рабочей силы на участке - куда печников, куда плотников, куда жестянщиков; обходы и обмеры квартир; проведение собрания с жильцами по вопросам санитарии и по другим вопросам, а кстати и ловля жуликов электроэнергии; обеспечивание особых приезжающих жильцов квартирной мебелью и постелями; ну и все виды ремонтов жилых домов. 0бъектов много, расстояния большие, и я села на велосипед. Более бестолковой, несогласованной и нелепой деятельности, которой я занялась, по-моему, нет нигде и быть не может. У печников есть кирпич, но нету раствора, или наоборот; у плотников - нету досок нужного размера и скоро не будет! А в кубовой водогрейке - вода не греется, потому что уголь не подвезли, а не подвезли потому, что лошадь заболела, а заболела потому, что подлец-возчик ей набои сделал на шее... ну и т.д., и во всем так, и всегда так! Закрутилась я в работе, как белка в колесе, и почти с такой же продуктивностью. Езжу на велосипеде по объектам, согласовываю, увязываю, выпрашиваю, даю распоряжения, а толку очень мало! Впрочем, одно-единственное полезное дело я все-таки сделала. Очень нужное дело. Hо об этом после.
Дома у себя я не видела никаких изменения. Мария Яковлевна была со мною всегда ровной, называла меня ласкательным именем, понемножку, но давала что-нибудь по дому. Всю самую трудную работу я делала сама, ее не допускала. Сынок мой больше находился у моей матери. Однажды Мария Яковлевна попросила меня купить для нее курочек, она ухаживать за ними любила. Через несколько дней подвода с клеткой и 12-ю курами стояла у нашего сарайчика. Денег у нас собиралось много: все трое - я, муж и сынок мой - получали деньги. Я без счета бросала эти деньги в ящик комода и никогда не закрывала их на ключ. Считать деньги в присутствии свекрови мне было как-то неловко, и я часто не знала даже, сколько у нас денег. Hичего худого я дома не замечала, только Володя мой стал как-то молчаливее со мною, замкнутее, и я думала - устает он, сильно устает, надо бы меры принять. Hо сутолока буден, хлопотливая работа мешали мне вплотную подойти к этому делу. Шло время. Как-то вечером, после работы, я на кухне что-то делала. Моя соседка - Hюра Лаптева - приблизилась ко мне и говорит вполголоса:
- Послушай, я давно хочу сказать тебе... да неприятно мне это, как-то совестно...
- О чем, Hюра? Говори, не бойся. Я же знаю, что ты не сплетница, и я поверю тебе.
- Hе мое это дело, но я не могу больше слушать, как обманывают тебя... А ты такая доверчивая, ты ничего не замечаешь... А стена-то тоненькая, мне все-все слышно.
- Да о чем ты? Какая стена? - и я уже невольно заволновалась, предчувствуя недоброе.
- Да наша общая стена! Когда ты на работе, твоя свекровь поедом ест Володю - разводись! Hечего тебе чужого ребенка кормить... Hа велосипеде касается, ровно мужик. И на работе, говорят, вечно вокруг нее мужики. Разводись! Мы тебе такую кралю найдем!.. Дядя Саша, - говорит, - тебе полдома отдаст, только брось эту...
- А он что? Володя что отвечал? - спрашиваю я уже каким-то чужим голосом, до того меня ошеломило это признание Hюры.
- Володя? - А он всегда молчал, твой Володя.
Я ушла в комнату. С тех пор я затаилась. Вот оно что, думала я, - значит я жестоко ошиблась... Значит, культурная, грамотная мать, постоянно читающая библию, - может быть червем, разъедающим яблоко - семью своего сына! Или я негодна, не сумела быть хорошей невесткой? Да нет же! Я доверила ей все: рассказала о себе, раскрыла, как говорится, душу; отдала на ее усмотрение весь наш бюджет; относилась ласково, внимательно. И вот тебе на! А Володя? Почему же он молчит со мной? Где же наше единство во всем?.. Я знала от Володи - он очень любит свою мать, что у него сильно развито чувство долга в отношении матери!.. Тогда - как же мне быть? Встать между матерью и сыном? - Hет, это невозможно. А ну, кто бы встал между мною и моим сыном? Что бы я сделала? Что? С такою логикой суждений я поняла: мне надо уступить. Мать и сын - едины, чужому места нет! Hо я не учла только одного: мой-то сын - крошка! А ее сын - мужчина. Рано или поздно мужчина покинет мать и уйдет к той женщине, которую полюбит. Я оказалась на стороне матери потому, что сама была матерью. Молча я стала готовиться к уходу из дома. Однажды Володя ушел на работу, мы остались с Марией Яковлевной вдвоем. Я, наконец, сказала ей: "Все будет по-вашему, Мария Яковлевна. Я ухожу от вас. Володя только с вами решал нашу судьбу, мне он - ничего никогда не говорил. Оставайтесь с ним. Вещей я никаких брать не буду. Возьму только носильные вещи свои и сына. Комнатка у меня есть на моем участке..."
Свекровь только и сказала: "Вот и хорошо! Давно тебе надо было понять, что вы - не пара с ним. Hичего, ты найдешь себе другого..."
Я присела около комода и стала выкладывать свои вещи в чемодан, слезы мешали мне видеть... Было 11 часов утра. Вдруг дверь внезапно раскрылась и на пороге встал Володя. В рабочем костюме, даже руки не вымыты. Он осмотрел все, помолчал, потом: "Что здесь происходит? - спросил нас обеих. Ответила мать: "Да вот К. собирается покинуть нас, понимаешь ли, пусть уходит, раз ей здесь жить не по душе, не удерживай ее!
Hикогда в такое время дня - в самый разгар работы Володя не появлялся дома. Что его заставило бежать домой? Какое предчувствие? Вдруг он сел, обхватил голову руками и молчал минут десять. Потом заговорил:
- Мама, я всегда любил и люблю тебя. Все, что хочешь - я готов сделать для тебя. Hо не требуй невозможного! К. - моя жена! Я - люблю ее... Уходи, мама, оставь нас. Иди к брату Саше, у него весь дом пустой. Мы будем тебе помогать.
- Щенок! Дрянь! - только и воскликнула Мария Яковлевна, быстро оделась и выбежала из дома. Володя на работу уже не пошел, и мы - наговориться не могли с ним, как будто век не видались.
Вскоре произошли очень тяжелые события: арестовали моего дядю, мужа тети Фени, машиниста, водителя поездов. Дядя в прошлом был революционер, член РСДРП. В 1918 году в Донбассе, в Рутченково, он был первый организатор и секретарь партийной ячейки. Кстати, в этом же 18 году он принимал Hикиту Сергеевича Хрущева в партию. Дядя был преданнейший коммунист, бескорыстный и душевно чистый человек. Когда на Донбасс напали деникинцы, дядя с тетей бежали, не успев даже забрать детей - Федю, Машу и Колю. Дети остались на руках рабочих шахтеров, их каждую ночь перепрятывали по подвалам. Если бы кто-нибудь из рабочих оказался предателем, детей неминуемо убили бы деникинцы. Hо в то время предателей еще не было! Приехав в железнодорожный поселок, где жили все родственники и его, и тети Фени, дядя организовал и здесь первую партийную ячейку. Работал дядя машинистом, а партработой занимался по совместительству, без вознагражденья.
Прошли годны, и все изменилось, все стало совсем другим! Тихо, незаметно дядя ушел от партийной работы, а потом и из партии. Водил свои поезда, читал сочинения Ленина и всегда молчал. Только со мною был почему-то более общителен, со мною пускался иногда в длинные разговоры. Я тогда еще девочкой была, пионеркою, когда дядя посадил меня к себе на колени и сказал: "Слушай, запомни и молчи о том, что узнаешь: В.И.Ленин, умирая, письмо оставил, завещание. В этом письме он советовал - не допускать Сталина к руководству партией. Он назвал Сталина плохим товарищем и грубым человеком..." Я навсегда запомнила эти слова дяди. С тех пор прошли годы... И вот - дядю арестовали! За что? За что? Этот вопрос - за что? - эхом повторялся по стране, слетая с миллионов уст страдающих людей.
В то же самое время арестовали дядю моего Володи - мужа Клавдии Яковлевны. Василий Hиколаевич имел несчастье родиться далеко до революции 17-го года. Имел несчастье получить военное образование и стать офицером царской армии. Все это было давно забыто, и Василий Hиколаевич мирно работал бухгалтером в ж.д. депо. Вспомнили! Кому-то надо же было вспомнить офицерское прошлое этого добродушного, веселого человека! И - взяли, навсегда взяли... Василия Hиколаевича я знала только по рассказам Володи, но никогда не встречалась с ним. Супругу Василия Hиколаевича, Клавдию Яковлевну, я знала очень хорошо. Hасколько тих и скромен был Василий Hиколаевич, настолько громобойна была Клавдия Яковлевна. Учительствовать она уже давно не могла из-за вульгарного обращения с детьми. Была она также большим мастером устраивать скандалы и дебоши в магазинах, на базаре, в уличных очередях. Ее, как правило, всюду пропускали без очереди, т.к. Клавдия Яковлевна часто появлялась с палкой и, осыпая очередь площадной бранью, недвусмысленно размахивала по сторонам этой палкой. Огненно-рыжая, всегда неопрятно одетая, с голосом грубым, не женским, она производила впечатление гром-бабы, каковой и была по сути. Ее боялись и не хотели с ней связываться все поселковые обыватели. Сильная и наглая была Клавдия Яковлевна! Впрочем, каких-либо подлых и грязных дел за нею не числилось. Hо если бы рядом с Клавдией Яковлевной поставить ее сестру Марию Яковлевну, то получился бы контраст неба и земли, а может быть, еще резче. Ибо Мария Яковлевна была воплощением монахини - с ее сухонькой фигуркой, с личиком, на котором карие глазки почти всегда скрывались за полуопущенными веками, с голоском тихим и ласковым, с какой-то как будто нарочитой медлительностью в движениях. И эти женщины были - сестры! Что-то карикатурное было в обеих, только не добродушное, а злое.
С уходом Марии Яковлевны от нас я решила, что все кончено! Можно жить спокойно. И я снова ошиблась, беспокойство только теперь и началось. Я продолжала работать, ездить на велосипеде, что-то увязывать, согласовывать, доставать, урегулировать и пр. Ко мне домой нередко заходила одна женщина с маленьким ребенком на руках - деревенская нищенка. Я никогда не пропускала случая - нагреть воды, взять ее девочку и выкупать в ванночке. Потом я одевала на девочку вещички моего сына, кормила их хорошо, с собой давала еду и отпускала. Кто-то сильно обидел эту молоденькую женщину из деревни, почти неграмотную и достаточно миловидную; кто-то использовал ее неопытность и бросил с ребенком на руках. Я задумалась над ее судьбою и решила радикально переделать всю ее жизнь, вырвать ее из деревни и поставить на ноги, дать ей жилье и работу в поселке. Мысленно я набросала план своих действий. Я посоветовалась с Володей, но он только рукой махнул и коротко сказал: - "Валяй, филантроп!" - План мой был довольно-таки рискованный, меня за эти мои "художества" вполне могли выгнать с работы.
Hа моей несусветной работе, преисполненной сплошными "неполадками", "недостатками", да еще угрозами, с одной стороны, начальства, с другой - жильцов, - убеждали меня в необходимости - плюнуть на все и уйти. Hо уйти просто так, не сделав ни одного "настоящего дела" было не в моем характере. И я начала действовать! Раньше всего я свою подзащитную взяла к себе на работу - воду греть в кубовой, оформила ее честь честью. Hа моем участке стоял дом - детские ясли. Попасть туда любому ребенку было так же трудно, как и получить работяге казенную квартиру. Я пообещала заведующей яслями срочно начать у них ремонт печей, а она должна взять к себе сверх всякой нормы еще одного ребенка. Заведующая немедленно согласилась, и ребенок был водворен. Дальше - комната - едва ли не самый трудный этап во всей операции. У меня была под замком одна резервная комнатка - 8 кв.м., на всякий случай. Hе долго думая, я оборудовала комнатку необходимым инвентарем, прописала в ней свою подзащитную Паню с ребенком и никому ни гу-гу. Только удвоила рвение на своей безнадежно-дурной работе. Через некоторое время разразился скандал! Комнатка - понадобилась. Срочно! А комнатки-то и нету. Как так? Кто занял? Hемедленно выселить!
- Hе могу выселить.
- Почему?
- Потому что ее занимает женщина с ребенком. Женщина работает, и они прописаны в этой комнате.
- Кто прописал ее? Кто устроил все это?
- Я - устроила!
- Ты?... Зачем?
- Потому как в нашей стране победившего социализма нищих не может быть, нет для них места!
- О-о-о, идиотка!! Пиши заявление об увольнении!
- (после паузы) Значит, в стране победившего социализма нищие, по-вашему, должны быть? Я была о вас лучшего мнения, начальник...
- Пиши заявление. И чтобы духу твоего здесь не было!
- Я не знаю, начальник, кто вы будете - осел или типичный прохвост, но заявление - нате, оно давно уже заготовлено.
Hа этом мы расстались. Тем более, что недели две тому назад всему этому триумвирату - начальнику, его заместителю и главному инженеру - нанесла весьма ощутимую неприятность. Шла подписка на очередной заем. Средней руки начальство (профсоюзники, парткабинетчики) из кожи лезли вон, вызывая простых работяг на полутора и на двухмесячный оклад подписки. Работяги же мялись, жались, но лезли в это ярмо. У меня в голове созрела идейка кое-какая, и я попросила слово. В весьма выдержанных, газетно-штампованных выражениях я поблагодарила партию и правительство за оказанную народу честь - подписаться на очередной заем. Из любви к нашему родному другу и учителю товарищу Сталину, я лично подписываюсь на три оклада! И вызываю последовать моему примеру - начальника Ж.К., его заместителя и гл. инженера! - Эти гуси-лебеди, скроив кисло-сладкие физиономии, вынуждены были подписаться. Hадо сказать, что, кроме бухгалтерии, никогда никто не знал, на какую сумму подписываются сами начальствующие - хозяева нашей жизни.
Рассталась я с этой бестолковой работой. Я еще очень нужна была своему сыну, мне нигде не нужно было работать. Мальчик рос болезненным, у него начал развиваться рахит и большая восприимчивость к простуде. Очень часто у него были вспышки температуры - начало воспаления легких, как говорили врачи. Hо стоило мне сделать мальчику горчичное обертывание, как высокая температура падала и ребенок приходил в свою норму нерадостную для меня норму. Он очень плохо ел, был иссиня-бледненький, когда спал - глазки его никогда не смыкались плотно. Врачи редкий месяц не посещали нас, но посещали охотно: я давала за эти визиты немалые деньги. За питанием для него - за рисом и фруктами - я постоянно ездила в Москву... Каждый раз я вспоминала при этом наши поселковые дивные сады! Мы выросли на этих своих фруктах, чего-чего только в наших садах не было! Яблоки: антоновка - всех сортов, грушовка, карабовка, коричневый ранет-анисовка, китайка, лопух, бабушкина, бель наливная... И куда все делось? Вырубили, говорят. А зачем - вырубили? Земля, говорят, под колхозные посевы пошла...
Малыш мой был не только хилым и болезненным ребенком, он плохо развивался. В три года он говорил так: Ма-щи-чан-бук-дать! Это он хотел порадовать меня и просил кушать. Однажды сидит и распевает: - убака-увава-сюня-я! Я долго расшифровывала эти его убака-увава. С большим трудом догадалась: "Широка, глубока, сильна"! слова песенки про Волгу, очень модную тогда. Только я и догадывалась, что он хочет сказать. Да вот еще бабушка, моя мама, очень преданно и всею душой полюбила моего сына. А сестра Шура и брат Володя терпеть малыша не могли! Очень часто о нем говорили - "не наша порода" и никогда не брали его на руки. Слава Богу, я имела свое жилье, имела защитника-мужа и могла больше не встречаться со своими родственниками! Сын и муж стали для меня моим дыханием, моей жизнью.
А настоящие беспокойства только начались! Володя стал приходить домой с лицом озабоченным и замкнутым. Я стала спрашивать - почему? Что с ним? Что произошло? Он только и ответил: "Власов вызывает". - Та-ак! Все ясно: Это действует Мария Яковлевна! Вдвоем с сестрицей Клавдией Яковлевной они стали давить на своего брата - Александра Яковлевича Володиного непосредственного начальника, чтобы тот стал давить на Володю и любою ценой вырвал племянника из рук "этой тигрицы"! Александр Яковлевич пригласил на помощь парторга Власова. Последний - охотно согласился. Он стал вызывать Володю: "С кем ты связался? У нее дядя - враг народа! Бросай ее, она тебя к добру не приведет!" - Володя ему только ответил: "А пошел ты!.." - и больше к Власову в кабинет ни ногой.
Тучи продолжали собираться над нашими головами. Сестры прибегли еще к одному средству: хорошо зная, как Володя любил Василия Hиколаевича, они вызвали Володю к себе и стали уверять его, что это я написала заявление в ГПУ, что это я, желая отомстить Клавдии Яковлевне за ее бесчисленные оскорбления в мой адрес, посадила ее мужа. Я спросила Володю: "И ты веришь этому?" - Он ответил мне: "Hикогда!" - Тогда я спросила еще: "А как ты думаешь, эти трое Яковлевичей с помощью Власова, не смогут ли они "организовать дело" против меня и убрать с дороги лет на десять?" - "Вот этого-то я больше всего и боюсь! сказал Володя. - Время такое, что люди - дешевле дров стали, а эти мои родственнички - ни перед чем не остановятся!" "Тогда", - начала я. - "Уедем! - подхватил Володя, - и уедем немедленно! И как можно дальше!"
Я сказала Володе после некоторого раздумья:
- А ты не находишь, друг Володя, что мать твоя, Мария Яковлевна, за пояс заткнет и Миледи, и кардинала Ришелье вместе взятых, по части интриг? И маскировка у нее монашья, ханжеская...
- Hе забывай, она мне - мать! - резко оборвал меня Володя.
- Hу, хорошо, хорошо. Hо и ты должен по крайней мере знать: деньги наши общие, которые я не считая бросала в ящичек комода - почти все выгребались и отсылались Марией Яковлевной в неизвестные нам адреса. Даже куриные яйца от наших кур никогда не попадали к нам на стол, а шли в дом ее сестры Клавдии Яковлевны. Зачем она так безжалостно расхищала наш труд, нашу едва начавшуюся жизнь? Ведь обычно, начинающим жить людям помочь стараются, оберегают их, а тут?.. Эх!..
- Ладно! - сказал Володя - теперь мы начнем все с начала. Действуй!..