Бала-Оглан. Решение такое: значит, Алмас, которая вносит разлад в деревню, совершила несколько неправильных действий, ссорит сельчан, просить район снять со службы.
Алмас. Хорошее решение.
Гаджи-Ахмед. Хорошее? Что же тут хорошего?
Алмас. Для вас хорошее.
Гаджи-Ахмед. Скажи, дочка, сколько тебе лет?
Алмас. Я за вас замуж не собираюсь выходить.
Гаджи-Ахмед. Больше девятнадцати быть не может. Как ты думаешь, Бала-Оглан, так или не так?
Бала-Оглан. Да, да, так и есть.
Гаджи-Ахмед. Хорошо. Положим, что восемнадцать. Хорошо. Сколько мне лет будет?
А л м а с. Не интересуюсь.
Г а д ж и-А х м е д. Этой весной исполняется пятьдесят. Так или не так?
А л м а с. Не знаю, - я не загс.
Гаджи-Ахмед. Знаешь, дочка, ты ученая, а мы - люди темные. В наше время школ не было, и мы не учились. А сейчас у тебя сын и дочь мои учатся. Так или не так? Я своей пустой головой понимаю, что в наше время неграмотный человек - все равно что скотина.
Бала-Оглан. Так, так, так... Лучше иметь сто умных врагов, чем одного безумного друга.
Г а д ж и-А х м е д. Так, дочка, или не так?
А л м а с. Не знаю.
Гаджи-Ахмед. Правда, мы хоть люди и темные, но пятьдесят лет в мире жили. Куда ни пойду, всюду двери для меня открыты. Знает бог, как я был рад твоему приезду. Пусть, говорю, и из нашей деревни выйдут ученые! Приехала в деревню, позвал в гости. Пускай, говорю, - наша гордость. Только, дочка, мы обижены на тебя. Сильно обижены - и я, и Бала-Оглан. Так или не так, Бала-Оглан?
Бала-Оглан. Так, так, так...
Гаджи-Ахмед. Мы думали, что ты приедешь и будешь нам помогать. А ты начала бог весть с чего! Меня, дочка, зовут Гаджи-Ахмед. Я такой человек: когда дело дойдет до вражды, то и перед пулей глаз не закрою. До последней иголки продам, а дело доведу до конца. А теперь смотрю - с кем враждовать? Ведь ты же не чужая. Клянусь своим сыном: когда люди вносили постановление, сердце мое кровью обливалось. Алмас-ханум, скажи одно слово: "да", и завтра же такую подзатылину всем дам, скоро не очнутся. Так или не так, Бала-Оглан?
Бала-Оглан. Так, так. Прямо по затылку!
Гаджи-Ахмед. Позавчера мой сын говорит: "Отец, я учительнице молока хочу отнести". Говорю: "Возьми бурую корову и привяжи у них во дворе, пускай Наз-Ханум каждый день будет сама доить". Думаю, раз ребенок любит учительницу, значит учительница хорошая. Так или не так, Бала-Оглан?
Бала-Оглан. Так, так, так. Моя дочка тоже вас любит... Жены ткут ковер, а она говорит: "Это для моей учительницы". Думаю, раз говорит, значит любит учительницу.
Гаджи-Ахмед. Мы к тебе всем сердцем, а не как Шариф: исподтишка работает против тебя, а за глаза Мирзу-Самендара выдвигает. Правда, ты мне не родная, но раз я тебя пригласил к себе, значит ты мне друг. Так или не так? Клянусь богом, я этому Шарифу завтра же такую трепку задам, что он свое имя забудет! Как он смеет задевать моего друга?
Бала-Оглан. Я все знаю, что у него на душе.
Гаджи-Ахмед. Да, я тоже знаю. Он думает, что Гаджи-Ахмед с Бала-Огланом сговорятся и вдруг Алмас-ханум вместо него в секретари сельсовета проведут.
Бала-Оглан. Так, так. И больше ничего.
Гаджи-Ахмед. Но, Бала-Оглан, даю тебе честное слово, что я это сделаю! Завтра же сговорюсь с ребятами.
Бала-Оглан. На что ребята? Я - предсельсовета. Я завтра же устрою, и больше ничего. Только пусть Алмас-ханум сама скажет, что согласна.
Алмас. Хорошо. Что я за все это должна сделать?
Гаджи-Ахмед. Как, то есть, что должна сделать? Гм... (Ухмыляется). Она думает, что нам что-нибудь от нее надо.
Бала-Оглан. Нет, нет, нет.
Гаджи-Ахмед. Мы только просим, чтобы ты вору о камне не напоминала. В деревне у меня пять друзей и десять врагов. И я всегда над ними смеялся. Мы не хотим, чтобы они теперь надо мной смеялись. Что у меня, Гаджи-Ахмеда, отнимут сад, мне не жалко. Пусть хоть сто таких садов у меня возьмут, все равно. Я сам дарю тебе сад под родником. Через два-три месяца возьми и переходи туда. Хочешь - в школу превращай, хочешь - в артель.
Алмас. Этот сад ни под школу, ни под артель не годится.
Гаджи-Ахмед. Под артель не годится, сама будешь жить. Я тебе его самой дарю. Хочешь - возьми и брось, хочешь - подари кому, мне все равно.
Алмас. А ты этот сад себе оставь, а другой, большой, под артель отдай.
Г а д ж и-А х м е д. Да я и большой бы отдал, несмотря на его доход, но я над ним сам трудился в поте лица, а придут туда люди, которые из поколения в поколение были моими слугами, и будут надо мной же смеяться. Вот что меня останавливает. И буду бороться до последних сил, а его не отдам. А сад под родником дарю тебе добровольно. А что касается мечети или чего-нибудь другого, что ж, поговорим, посоветуемся и устроим, как ты хочешь. А мулле Субхану просто скажем: "Ты до сих пор в мечети был муллой, а теперь мечеть сделаем школой, и ты будешь там учителем. А чалму можешь и не носить. Не умрешь же?" Так своим порядком. А он человек ловкий, согласится.
Бала-Оглан. Так, так, согласится обязательно, лишь бы жалование платили.
Алмас. Я вас выслушала очень внимательно. И я поняла, что я действительно пока еще ребенок.
Гаджи-Ахмед. Молодец, девушка, молодец! Клянусь богом, Бала-Оглан, люблю слушать, как она говорит.
Наз-Ханум. Клянусь богом, мы сами хотели к вам идти.
Алмас. Мать...
Гаджи-Ахмед. Напрасно не пришли. Клянусь богом, Бала-Оглан, лучшего бы барана зарезал. Раз человек меня уважает, так я для него жизни своей не пожалею. Так или не так?
Бала-Оглан. Так, так, так...
Наз-Ханум. Клянусь богом, она второй день крошки не проглотила. А вечерами ходит взад-вперед по комнате или забьется в угол, к машинам своим, и плачет.
Алмас. Мать! Ты иди в другую комнату и молчи.
Наз-Ханум. Я, дочка, ничего плохого не говорю.
Алмас. Я ведь знаю, что в мире выгоднее помочь -одному вору, чем ста честным. Сегодня вы ему откроете дорогу, а завтра - он вам.
Бала-Оглан. Рука руку моет, а рука - лицо.
Наз-Ханум. И твой покойный отец говорил, что осел осла чешет.