69111.fb2
Лев Толстой однажды заметил, что ни один план не выдерживает столкновения с действительностью. Возможно, это утверждение чрезмерно категорично, однако зачастую именно так и происходит. В течение долгих лет Советский Союз готовился к большой войне. В Генштабе разрабатывали детальные планы возможных боевых действий, в военных округах проводились учения и маневры, командиры Красной Армии старательно учились искусству современной войны и нарком обороны Ворошилов уверенно говорил о войне «малой кровью на чужой территории». Но вся довоенная подготовка оказалась недостаточной в тот проклятый день, когда германские войска вторглись на советскую землю.
Немецкие клинья рвали оборону Красной Армии, на приграничных аэродромах горели так и не поднявшиеся в воздух самолеты с красными звездами на плоскостях, а на фоне подбитых и брошенных советских танков фотографировались шедшие на восток солдаты вермахта. Мужество и самоотверженность красноармейцев поражала противника, — но военная машина вермахта была гораздо сильнее РККА. Вся довоенная подготовка к войне пошла прахом.
Полный размер случившейся катастрофы и всю величину нависшей над страной опасности в Кремле осознали 29 июня. Днем раньше, 28 июня, пал Минск, рухнул Западный фронт. На Юго-Западном фронте поражением завершилось встречное танковое сражение в районе Дубно — Луцк — Броды, войска отступали к линии укрепрайонов. Стало ясно, что приграничное сражение окончательно проиграно.
Поздно вечером 28 июня непосредственные заместители Сталина по правительству (В. Молотов, А. Микоян) и партии (секретарь ЦК А. Щербаков) подготовили проект совместной директивы СНК СССР и ЦК ВКП(б). После этого документ тщательно отредактировал Сталин, внесший в него много поправок и дополнений. Когда Сталин и Молотов подписали директиву, получившую название «Партийным и советским организациям прифронтовых областей», уже минула полночь; наступило 29 июня. Это число и было поставлено на документе.[21]
«Наша страна вступила в смертельную схватку со своим опасным и коварным врагом — немецким фашизмом… Несмотря на создавшуюся серьезную угрозу для нашей страны некоторые партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации и руководители все еще не понимают смысла этой угрозы, еще не осознали значения этой угрозы, живут благодушно — мирными настроениями и не понимают, что война резко изменила положение, что наша родина оказалась в величайшей опасности и что мы должны быстро и решительно перестроить всю работу на военный лад.
Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) обязывают все партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации покончить с благодушием и беспечностью и мобилизовать все наши организации и все силы народа для разгрома врага, для беспощадной расправы с ордами напавшего германского фашизма.
Совнарком Союза ССР и ЦК ВКП(б) требуют от вас:
1. В беспощадной борьбе с врагом отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственную нашему народу.
2. Организовать всестороннюю помощь действующей Армии, обеспечить организационное проведение мобилизации запасных, обеспечить снабжение Армии всем необходимым, быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, широкую помощь раненным предоставлением под госпитали больниц, школ, клубов, учреждений.
3. Укрепить тыл Красной Армии, подчинив интересам фронта всю свою деятельность, обеспечить усиленную работу всех предприятий, разъяснить трудящимся их обязанности и сложившееся положение, организовать охрану заводов, электростанций, мостов, телефонной и телеграфной связи, организовать беспощадную борьбу со всеми дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, оказывая во всем этом быстрое содействие истребительным батальонам. Все коммунисты должны знать, что враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении лживых слухов, учитывать это в своей работе и не поддаваться на провокации.
4. При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу пи одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику пи килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывоза его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.
5. В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т. д. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их па каждом шагу, срывать все их мероприятия.
Для руководства всей этой деятельностью заблаговременно под ответственность первых секретарей райкомом и обкомов создавать из лучших людей надежные подпольные ячейки.
…Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) заявляют, что в навязанной нам войне с фашистской Германией решается вопрос о жизни и смерти советского государства, о том — быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение.
Теперь все зависит от нашего умения быстро организовываться и действовать, не теряя ни минуты времени, не упуская ни одной возможности в борьбе с врагом».
Значение директивы от 29 июня, основные тезисы которой спустя четыре дня были повторены Сталиным в радиообращении к народу, трудно преувеличить. «Данная директива центра появилась исключительно своевременно, в самый острый и напряженный для страны момент, — отмечают современные историки. — Власть сумела кратко, но конкретно, жестко и понятно донести до местных партийно-советских органов свои основные требования и задачи. Директива «встряхнула» властные структуры на местах, заставив их выполнять роль генератора всей оборонной работы страны… В целом, документ сыграл свою мобилизующую роль и, по существу, выступил тем программным документом, на основании которого органы партийной и советской власти в центре и на местах организовывали и проводили свою работу, направленную на превращение государства и общества в единый военный лагерь».[22]
Этим, впрочем, директива не исчерпывалась. В ней впервые была поставлена задача дезорганизации тыла немецких войск и развертывания для этого партизанского движения.
Сегодня очень популярны разговоры о том, что эта задача была-де поставлена «слишком поздно».[23] Это не более чем банальное по нашим временам желание хоть в чем-то упрекнуть советское руководство.
Все познается в сравнении. Ни в Польше, ни во Франции, ни даже в Югославии правительством не был озвучен внятный призыв к партизанской борьбе против захватчиков. Этого не было сделано ни на восьмой, ни на двенадцатый день войны. Этого не было сделано вообще — и в Польше, и во Франции, и в Югославии партизанские отряды стали возникать лишь после поражения и капитуляции.
В Советском Союзе дело обстояло иначе — уже на вторую неделю войны руководство страны призвало население к партизанской борьбе и предприняло первые мероприятия по организации партизанских отрядов. Если это называется «поздно» — то непонятно, что называется «рано».
Нужно помнить, что обычно партизанская война разгорается неторопливо. В Югославии первые партизанские выступления начались спустя два месяца после оккупации страны немцами. В Греции партизанские отряды появились через десять месяцев после капитуляции. Во Франции — через полтора года. В Польше — почти через три.[24] Конечно, и Югославия (где местные коммунисты под руководством Тито проявили выдающиеся организационные способности), и Польша (где эмигрантское правительство Сикорского откровенно тормозило развитие борьбы против оккупантов) являются крайними случаями. В нормальных условиях партизанская борьба начинается примерно через год после начала оккупации. В зависимости от эффективности деятельности карательных органов оккупантов и наличия помощи извне этот срок может немного увеличиться или уменьшится, но кое-что остается неизменным. Патриоты должны наладить связь между собою, найти командиров с военным опытом, организовать тайный сбор оружия, запасов продовольствия и медикаментов. В условиях оккупации на все это требуется значительное время.
Именно из этой предпосылки исходило германское командование при подготовке вторжения в Советский Союз. Оно учитывало, что без столкновения с партизанами дело не обойдется, но было уверено, что произойдет это не сразу.
В середине 1940 года контроль над оккупированной Польшей осуществлялся силами шести дивизий охраны тыла;[25] для охраны тыла во время войны с СССР было выделено девять охранных дивизий[26] и четыре айнзатцгруппы полиции безопасности и СД численностью около 800 человек каждая.[27] Кроме того, в распоряжении ОКХ за фронтом групп армий имелась полицейская дивизия СС,[28] а офицеры и солдаты вермахта получили официальное разрешение убивать любого жителя оккупированных территорий, когда им это только заблагорассудится.[29]
Сегодня мы знаем, что силы, выделенные нацистами для борьбы с партизанами, оказались совершенно недостаточными. Из этого, однако, не следует делать вывод об ошибках планирования, якобы допущенных в этом вопросе германским командованием. Предположить, что советское партизанское движение будет развиваться форсированно, было невозможно, и нацисты вполне обоснованно рассчитывали на обычное, неторопливое начало партизанской войны — такое же, как во Франции и Польше.
Но советское руководство сильно отличалось от правительств западных стран, привычно считавших партизанскую войну «за средство революционное, за узаконенное состояние анархии, столь же опасное для общественного порядка внутри страны, как и для неприятеля».[30] В Кремле революционных средств не боялись и прекрасно понимали военное значение дезорганизации вражеского тыла. Решение о ведении партизанской войны было принято с поражающей воображение стремительностью.
Озвученный в радио-выступлении Сталина от 3 июля призыв к организации партизанской войны был услышан всей страной. Это был шаг, на который нелегко решиться. Объявление о необходимости подготовки и ведения партизанской войны радикально рвало с довоенным оптимизмом и могло быть воспринято народом как акт отчаяния. «Всему крах. Положение на фронте безнадежное. Из Кремля дано указание готовить подпольные организации». «Партизанское движение, к которому призывает Сталин, — это весьма недейственная форма борьбы. Это порыв отчаяния», — вот какие высказывания фиксировали органы госбезопасности после речи Сталина.[31] Необходимо было приложить много усилий, прежде чем партизанская борьба начала бы восприниматься в народе как грозное оружие против агрессора, а не как предвестник поражения.
Для германского командования произошедшее стало неожиданностью, на которую было непонятно как реагировать. Гитлер высказался пренебрежительно: «Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она даст нам возможность истреблять все, что восстает против нас».[32] Более осторожный начальник Генерального штаба Гальдер задумчиво записал в дневнике: «Необходимо выждать, будет ли иметь успех воззвание Сталина, в котором он призвал всех трудящихся к народной войне против нас. От этого будет зависеть, какими мерами и средствами придется очищать обширные промышленные области, которые нам предстоит занять».[33] Командующие войсками на Восточном фронте предпочли готовиться к худшему: «Войска и их контрразведывательные органы стали очень внимательно следить за всем, что походило на попытки населения оказать сопротивление, ибо они были убеждены в том, что широкие круги населения повинуются приказу Сталина. Командные инстанции были готовы немедленно самыми жестокими мерами подавить малейшую попытку к организации сопротивления».[34]
Правы в конечном итоге оказались пессимисты: быстрота принятого Кремлем решения о начале партизанской войны позволила форсировать ее развитие. Через считаные недели, а то и дни после прихода немецких войск в их тылу начинали действовать первые партизанские отряды, а уже через три месяца после начала войны фельдмаршал Кейтель указывал в приказе ОКВ, что коммунистическое повстанческое движение приняло массовый характер и создает «угрозу для немецкого руководства войной».[35] Отечественные исследователи, как правило, не обращают на стремительное начало советской партизанской войны особого внимания, считая его чем-то саморазумеющимся. Однако, как мы уже видели на примере Польши, Франции и Греции, ничего саморазумеющегося здесь нет, а есть заслуга, во-первых, высшего советского руководства, вовремя отдавшего приказ о начале партизанской войны, и, во-вторых, местных властей, сумевших этот приказ выполнить.
Директива от 29 июня носила двойственный характер. С одной стороны, она в предельно жесткой форме доносила до представителей властей прифронтовых областей приказ организовывать партизанское движение. С другой стороны, в ней ничего не говорилось о том, как, собственно говоря, это партизанское движение организовывать.
Партийные и государственные чиновники были сведущи в делах гражданских: они умели организовывать посевные и сбор урожая, планировать развитие промышленности, вести аппаратные интриги и решать множество мелких, но от того не менее важных вопросов, связанных с повседневной жизнью подчиненного им учреждения или области. А вот организовывать партизанское движение они не умели; дело это для них было новым и необычным.
В любой другой стране мира гражданские чиновники спасовали бы перед подобной задачей: не имея ни опыта, ни ресурсов, в предельно короткие сроки развернуть в тылу наступающего врага партизанскую борьбу — не забывая при этом об организации эвакуации, мобилизации и активной помощи фронту, под бомбежкой, слушая приближающуюся канонаду, ожидая прорвавшихся немецких танков. Любой секретарь райкома или председатель горсовета мог привести тысячу и одну объективную причину невозможности выполнения директивы от 29 июня — по крайней мере, в той ее части, которая касалась партизанского движения. Вот только слушать бы этих оправданий в Кремле не стали.
С давних пор в России освоен безотказный алгоритм решения невыполнимых задач. В кризисный момент исполнитель получает карт-бланш на любые действия, которые помогут выполнить поставленную перед ним задачу. Он может мобилизовать все необходимые ему ресурсы, может привлекать всех необходимых специалистов, каких только сможет найти. Он может делать все, что угодно, — но задача должна быть выполнена, и выполнена в срок. Невыполнение задачи означает в лучшем случае конец карьеры. В худшем случае может дойти и до тюрьмы, и до смертного приговора.
Когда страна длительное время живет в покое, о подобных методах начинают забывать, их критикуют как негуманные и неэффективные. Но как только наступает кризисный момент, испытанное средство пускается в ход.
Советский Союз не был избалован спокойной жизнью. Сначала кровопролитная гражданская война, потом коллективизация и индустриализация, жизнь в ожидании приближающейся войны, в осознании непреложного факта, что «мы слабы, а слабых бьют». За десятилетия почти непрерывного напряжения партийные и государственные чиновники в большинстве своем научились не бояться невыполнимых задач. Наказание за проваленное дело воспринималось в то время как должное; этим, впрочем, мотивация не исчерпывалась. «Мы знаем, что ныне лежит на весах, и что совершается ныне», — напишет вскоре великая поэтесса; под этими словами могли подписаться многие советские управленцы и многие простые граждане.
Именно этим объясняется тот поразительный факт, что к организации партизанских отрядов многие местные власти приступили в инициативном порядке — еще до того, как в Кремле была разработана директива от 29 июня.
Для коммунистов, помнивших Гражданскую войну и царское время, естественным шагом был переход на нелегальное положение. И для подготовки к этому им были не нужны никакие указания «сверху». Уже на следующий день после начала войны, 23 июня, Минским обкомом было принято решение о подготовке партийных организаций к переходу на нелегальное положение.[36]
Вспомнили партийные руководители и о партизанской войне. Вечером 24 июня в обстреливаемом немецкой артиллерией Минске первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко объяснял своим подчиненным сложившееся положение. «Обстановка тяжелая. Наши войска продолжают с боями отступать. Немецкие танковые соединения рвутся к Минску. По сведениям фронтовой разведки, к городу подходят пять танковых дивизий противника… Наши части несут большие потери в людях. Нельзя ждать, пока будут подтянуты войска из тыла. Мы должны принять все меры для ускорения мобилизации запасников. — Пономаренко помолчал немного, что-то обдумывая, и в заключение сказал: — И вот еще что, товарищи. Пришло время начинать партизанскую борьбу в тылу врага. В Минске сейчас находятся многие партийные, советские и комсомольские работники из занятых немцами областей и районов. Надо немедленно решать, кого из них мы можем направить во вражеский тыл для организации партизанских отрядов и диверсионных групп».[37]
Первым созданным в Белоруссии партизанским формированием стал отряд, организованный 26 июня в Пинске. Его возглавил заведующий хозфинотделом обкома партии Василий Корж.[38] Если судить по должности, можно подумать, что командиром первого белорусского партизанского отряда стал человек сугубо гражданский — но на самом деле Корж был профессионалом партизанской войны. Он воевал в Гражданской, в начале двадцатых годов партизанил в Польше, в тридцатых ходил в тыл франкистов в Испании, а в страшные годы «Великой чистки» чуть было не попал в тюрьму. Должность в Пинском обкоме стала для Коржа своеобразной ссылкой; как только началась война, он принялся за давно привычное дело. Первый бой отряд Коржа принял два дня спустя, напав на немецкую колонну на Пинском тракте.
Украинские партийные власти тоже не медлили. В ночь на 25 июня в Новгороде-Волынском член политбюро ЦК КП(б) Украины Гречуха провел совещание секретарей обкомов Западной Украины, на котором обсуждались мероприятия по созданию партийного подполья и партизанских отрядов в оставляемых районах. 27 июня в Каменецк-Подольске секретарь ЦК КП(б) Украины Спивак провел инструктаж организаторов местного партийного подполья. 28 июня партийное руководство Украины организовало совещание секретарей обкомов Левобережной Украины по развертыванию партизанского движения.[39]
Получение совместной директивы ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 29 июня активизировало деятельность по организации партийного подполья и партизанского движения. Уже 30 июня ЦК КП(б) Белоруссии опубликовало директиву № 1 «О переходе на подпольную работу парторганизаций районов занятых противником». Первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко впоследствии утверждал, что эта директива была разработана еще до того, как из Москвы поступила директива от 29 июня.[40] Он лукавил: очевидное текстологическое сходство двух директив показывает обратное. Вся вводная часть директивы ЦК КП(б) Белоруссии дословно воспроизводила уже цитировавшиеся основные положения директивы СНК и ЦК ВКП(б):
«1. В целях руководства деятельностью партизанских отрядов и диверсионных групп в районах, занятых противником, для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телеграфной и телефонной связи, поджога складов, для создания невыносимых условий для врага и всех его пособников, для преследования и уничтожения врагов на каждом шагу, для срыва всех его мероприятий в городах, районных центрах, рабочих поселках, железнодорожных станциях, в совхозах и колхозах под ответственность первых секретарей горкомов и райкомов своевременно создавать из лучших людей надежные подпольные ячейки и явочные квартиры.
2. При создании подпольных ячеек в целях их большей конспирации подбирать коммунистов, малоизвестных в городе, районе, допуская переброски из других районов, предприятий.
3. Для руководства работой подпольных ячеек первые секретари обкомов назначают секретарей ячеек, которые поддерживают связь и получают директивы от вышестоящих партийных органов.
4. В городах и районах для руководства работой подпольных ячеек секретарями обкомов назначаются городские и районные тройки, в составе: секретаря райкома (горкома), военного работника, оргработника».[41]
Таким образом, руководство белорусской компартии предполагало осуществлять руководство партизанским движением через подпольные партийные органы, возглавить которые должны были секретари райкомов и горкомов. Этот тезис был повторен в изданной на следующий день директиве ЦК КП(б) Белоруссии № 2 «О развертывании партизанской войны в тылу противника»:
«Все местности Белоруссии, занятые врагом, должны немедленно покрыться густой сетью партизанских отрядов, ведущих непрерывную ожесточенную борьбу на уничтожение врага… В районах и селах создаются подпольные партийные и комсомольские ячейки, главная задача которых — мобилизация народа на беспощадную расправу с врагом. Для этой цели все коммунисты и комсомольцы, способные носить оружие, остаются на территории, занятой врагом…
Нельзя ждать ни минуты, начинать действовать сейчас же быстро и решительно. Для уничтожения врага не стесняйтесь прибегать к любым средствам: душите, рубите, жгите, травите фашистскую гадину. Пусть почувствует враг, как горит под ним наша земля. Действуйте смело, решительно, победа будет за нами. Нет такой силы, которая смогла бы покорить советский народ».[42]
В подписанной Пономаренко директиве № 2 приказывалось немедленно организовать партизанские отряды; однако не объяснялось, как это следует делать. С организацией подполья, вспомнив годы не столь уж далекой Гражданской войны, партийные работники могли справиться. Создание партизанских формирований было делом более сложным: необходимо было отобрать надежных людей, хотя бы минимально их подготовить, вооружить, поставить конкретные боевые задания. К счастью, у секретарей райкомов и горкомов было на кого переложить эти задачи.
Подобно тому, как партийные органы начали организацию подполья еще до получения соответствующих распоряжений из Кремля, территориальные управления НКВД и НГКБ Белоруссии начали организовывать партизанские отряды и диверсионные группы за несколько дней до появления соответствующего приказа московского руководства. По всей видимости, эти действия были отработаны еще до войны.
26 июня 1941 г. органами госбезопасности Белоруссии на территории Минской, Могилевской и Витебской областей было из сотрудников органов НКГБ — НКВД создано 14 партизанских отрядов общей численностью 1162 человека. Пожелания партийных властей, чтобы к каждому отряду было прикреплено по ответственному партработнику, возражений, разумеется, не встретило.[43]
В следующие несколько дней НКГБ и партийные органы создали десять организационных групп, задачей которых была организация партизанского движения в находящихся под угрозой оккупации областях. Об этих группах рассказывается в докладной записке наркома госбезопасности СССР Л. Ф. Цанавы:
«Одновременно с организацией партизанских отрядов, представляющих из себя боевые единицы, из руководящего оперативного состава НКГБ и партийных работников было создано 10 групп численностью по 8–9 человек каждая, которые посланы в районы Полесской, Витебской, Минской и Гомельской областей для организации широкой работы по сколачиванию в этих районах партизанских отрядов, возглавить которые должны будут посланные нами руководящие оперативные и партийные работники.
Районы, в которые направлены эти группы, имеют стратегическое значение, и в годы гражданской войны в них было широко развернуто партизанское движение.
В случае занятия территории противником на них возложены аналогичные задачи, что и на партизанские отряды»[44]
На территориальном уровне сотрудничество партийных властей и органов НКВД-НКГБ также было весьма тесным. Так, например, в Пинской области из пятнадцати отрядов, созданных за неделю после издания директивы № 2, тринадцать возглавлялись кадровыми сотрудниками НКВД.[45] Подобное положение вещей не было «белорусским» феноменом; точно так же на первых порах обстояло дело во всех приграничных республиках и областях.[46]
В этой связи не приходится удивляться, что уже 2 июля Пономаренко сделал попытку организационно закрепить это сотрудничество. В адрес Сталина ушла специальная телеграмма:
«В Белоруссии развернулось партизанское движение, например в Полесской области каждое село, колхоз имеют партизанский отряд. Коммунисты оставлены нами на подпольной работе для организации и руководства. Оставлено, отобрано и послано около 1500 человек. Сегодня мною послано 50 отрядов в занятые районы с особо важным заданием, смысл которого не доверяю бумаге… Это боевое движение необходимо поддерживать, подогревать, руководить им, подбрасывать иногда технику и устанавливать связи. Я предлагаю при штабе фронта создать управление по руководству партизанской борьбой, которое могло бы для этого использовать и аппарат ЦК и СНК Белоруссии. Охотно это дело возглавил бы я, так как занимаюсь этим и сейчас, знание кадров и условий многому помогут. Заместителями назначить Цанаву, НКГБ и Матвеева, НКВД. Практически это почти сделано».[47]
Насчет партизанского отряда в каждом селе Полесской области Пономаренко несколько преувеличивал, однако роль органов НКВД и НКГБ в организации партизанского движения оценивал адекватно. Два наркома — госбезопасности и внутренних дел — в качестве заместителей начальника управления по руководству партизанской борьбой предлагались потому, что именно им подчинялось подавляющее большинство существовавших на тот момент партизанских отрядов.
Однако реакции Сталина на это предложение, судя по всему, не последовало. Зато у белорусских партработников возникло встречное предложение к Пономаренко: создать специальную группу для организации и руководства партизанским движением на уровне Белоруссии решением ЦК КП(б) Белоруссии. Пономаренко эту идею немедленно похоронил. «ЦК исходил из того, что никакая группа не сможет выполнить эту задачу так, как это может сделать аппарат ЦК, — писал он впоследствии. — Направлять же работу должно руководство ЦК непосредственно, не перекладывая это дело на менее ответственных и менее влиятельных в партийной организации Белоруссии отдельных лиц».[48]
Причина отказа была проста: Пономаренко реально оценивал сложившуюся ситуацию и понимал, что в деле организации партизанского движения не обойтись без помощи НКВД-НКГБ, координацию с которыми нужно налаживать на уровне высшего партийного руководства республики. Просьбы какого-нибудь начальника оперативной группы при ЦК наркомы госбезопасности и внутренних дел могли и проигнорировать.
Надо сказать, что партийные органы Белоруссии занимались подбором организаторских и диверсионных групп не только в сотрудничестве с органами НКВД-НКГБ, но и самостоятельно. И воспоминания, и документы говорят о том, что шел этот процесс трудно и с большими ошибками. Если бы не активная помощь органов госбезопасности и военной разведки, оказанная на первых порах, дело было бы совсем плохо. Как вспоминал секретарь Могилевского обкома Д. С. Мовчанский, кроме «правильных в основе своей, но довольно общих указаний», партийные органы немногим могли помочь организованным ими отрядам.[49] ЦК КП(б) Белоруссии был создан пункт по формированию партизанских отрядов, однако подготовка там оставляла желать много лучшего. «Подготовка партизанских формирований и подпольщиков в основном сводилась к самому краткому инструктажу и вооружению партизан в лучшем случае винтовками и гранатами, а часто только охотничьими ружьями и личным оружием», — писал о том времени И. Г. Старинов.[50]
Полковник Старинов был кадровым диверсантом с довоенным стажем, участвовал в подготовке партизан в начале 30-х гг., воевал в Испании советником партизанско-диверсионной группы. Когда Старинов через год уезжал на родину, группа была уже не группа, а XIV Специальный партизанский корпус. Великую Отечественную Старинов встретил начальником отдела в Главном военноинженерном управлении РККА, но думать о «зафронтовой» работе не прекращал ни на минуту. 11 июля он пришел к Пономаренко с предложением создать специальную партизанскую школу по образцу существовавших в начале 30-х годов. Пономаренко идею оценил, и на следующий день Тимошенко, совмещавший должности наркома обороны и командующего Западным фронтом, подписал приказ о создании Оперативно-учебного центра (ОУЦ); Старинов стал его начальником.[51]
Хотя ОУЦ и был создан приказом командующего Западным фронтом, подчинялся он ЦК КП(б) Белоруссии. Для формирования ОУЦ использовался уже упоминавшийся пункт по формированию партизанских отрядов, дислоцированный в Рославле.[52] Структура была такова: кроме собственно Оперативно-учебного центра действовали его филиалы — Орловская, Вяземская и Киевская школы. При 3-й, 13-й и 21-й армиях Центрального фронта действовали оперативные пункты ОУЦ в составе двух-трех оперативных работников и одного инструктора.[53]
ОУЦ занимался подготовкой, формированием, вооружением и переброской в тыл противника диверсионных организаторских групп; за период с 13 июля по 22 сентября 1941 г. в центре было подготовлено 95 инструкторов и 3571 партизан и диверсант.[54]
Поскольку всего за 1941 г. по линии партийных властей БССР было подготовлено и направлено в оккупированные районы 104 партизанских отряда и 323 организаторские и диверсионные группы общей численностью свыше 8307 чел.,[55] деятельность ОУЦ и возглавлявшего его полковника Старинова трудно переоценить. Об этом свидетельствует и отправленная 19 июля информационная записка Пономаренко Сталину, в которой, помимо описания фактов успешных партизанских действий, было предложено организовать в Центре большую специальную школу для массовой подготовки диверсантов.[56]
Кроме игравшего ключевую роль ОУЦ, партийными органами Белоруссии была создана сеть подпольных организаций в Минске, Бобруйске, Могилеве и других городах. В системе подпольных организаций важную роль играли районные подпольные комитеты партии, которые должны были осуществлять непосредственное руководство подпольем и партизанскими отрядами в районах.[57]
Партийные и советские власти Украины также активно приступили к выполнению директивы от 29 июня. 30 июня для непосредственного руководства работой по подготовке подпольных организаций и партизанских отрядов была создана оперативная группа ЦК КП(б) Украины и ЦК ЛКСМ под руководством секретаря ЦК КП(б) Украины по кадрам М. С. Спивака, в которую вошли А. Н. Зеленко, Л. П. Дрожжин, Т. А. Строкач и другие.[58] Любопытно, что вместе с партийными работниками, в оперативную группу вошел и зампарткома внутренних дел УССР Строкач; как и их белорусские коллеги, партийные власти Украины на первых порах не могли обойтись без помощи чекистов.
Следует заметить, что оперативная группа была достаточно эфемерным образованием; вначале организационно она не оформлялась, не был утвержден и персональный состав. Такие же оперативные группы создавались при обкомах; возглавляли группы секретари по кадрам.[59]
5 июля ЦК КП(б) Украины принял специальное постановление об организации партизанской борьбы в тылу противника. 6 июля было опубликовано обращение СНК УССР к населению: «Пусть каждая хата и дом, пусть каждый город и село несут смерть гитлеровским разбойничьим бандам. Возродим славные традиции украинских партизан, беспощадно уничтожавших в годы гражданской войны немецких оккупантов».[60]
Как и в Белоруссии, подготовкой и переброской партизанских отрядов занимались обкомы, горкомы и райкомы партии, при которых создавались кратковременные курсы для обучения партизан.[61] Кроме того, с 1 августа 1941 г. решением ЦК КП(б) Украины по образцу белорусского ОУЦ была создана центральная партизанская школа под Киевом, в создании которой по обыкновению деятельное участие принял полковник Старинов.[62] Начальником школы стал еще один диверсант с довоенным стажем, готовивший партизан в начале 30-х гг. и воевавшей в Испании — полковник М. К. Кочегаров. Всего в этой школе и ее филиалах за 1941 г. было подготовлено около 4500 чел.[63]
Опыт, приобретенный партийными властями приграничных республик и областей, был использован при разработке изданного 18 июля закрытого постановления ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу немецких войск». В постановлении отмечалось, что «в войне с фашистской Германией исключительное значение приобрела борьба в тылу немецкой армии. […] В этой борьбе с фашистскими захватчиками мы имеем много еще не использованных средств, много упущенных нами возможностей для нанесения тяжелых ударов по врагу». Золотые слова! Распорядительная часть директивы была, однако, достаточно стереотипной: «чтобы придать всей этой борьбе в тылу германских войск самый широкий размах и боевую активность» ее должны были организовывать руководители местных советских и партийных организаций.[64] Таким образом, постановление закрепляло уже сложившуюся партийную систему организации партизанского движения.
В течение последующих месяцев директивами ГКО и постановлениями Политбюро ЦК ВКП(б) были регламентированы вопросы денежного довольствия партизан и членов их семей.[65] Вместе с директивой СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Партийным и советским организациям прифронтовых областей» от 29 июня и постановлением ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу немецких войск» от 18 июля эти документы задавали основные рамки, в которых на первых порах осуществлялись организация и руководство партизанским движением. На их основе вырабатывались нормативно-правовые акты и строилась зафронтовая работа всех занимавшихся ею органов.
Прибалтийские республики были потеряны уже в первые недели войны, и потому развертывание партизанского движения партийным властям приходилось проводить в чрезвычайно сложных условиях, перебрасывая партизанские формирования и подпольщиков через линию фронта.
Это во многом определило местную специфику партизанской борьбы; компартии прибалтийских республик не смогли, подобно властям Украины и Белоруссии, приступить к организации партизанского и подпольного движения сразу после получения директивы от 29 июня. Представители ЦК прибалтийских компартий участвовали в подготовке директивы от 18 июля;[66] однако реальные мероприятия по развертыванию партизанской борьбы прибалтийские партийные власти начали предпринимать еще позднее.
Так, в Эстонии только 23 июля постановлением ЦК КП(б) Эстонии был создан партизанский штаб, которому подчинялись подпольные организации на территории республики. Всего в эстонском подполье летом 1941 г. было оставлено 800 чел., значительная часть из которых вскоре была разоблачена и уничтожена службами безопасности оккупантов.[67]
Неудивительно, что партизанский штаб Эстонии вскоре де-факто прекратил свое существование.
Схожим образом обстояло дело и в Латвии, государственным и партийным властям которой, прежде чем приступить к формированию партизанских отрядов, понадобилось специальное постановление ГКО, опубликованное 3 августа 1941 г.[68] В Литве же только 28 августа была создана ведавшая вопросами партизанской и подпольной борьбы «руководящая группа», которую возглавил секретарь ЦК КП(б) Литвы А. Снечкус.[69]
К осени 1941 г. в Украине, Белоруссии и в большинстве прифронтовых областей зафронтовая работа партийных органов окончательно обособилась от зафронтовой работы военной разведки, органов госбезопасности и иных структур, занимавшихся партизанским движением. Если в начале войны партизанские отряды, о которых отчитывались местные партийные власти, подчинялись не им, а НКВД или военной разведке, то теперь партийные органы сами формировали партизанские отряды.[70] Неудивительно, что эти отряды подчинялись непосредственно партийным властям. Таким образом, произошло обособление партийной системы управления партизанским движением.
К началу Великой Отечественной войны советские органы госбезопасности не обладали ни специализированным аппаратом по ведению борьбы в тылу противника, ни сколько-нибудь оформившейся концепцией этой борьбы.
К примеру, мобилизационный план НКГБ Белоруссии на 1941 г. и предвоенные планы расстановки руководящего и оперативного состава органов госбезопасности вообще не предполагали действий непосредственно на территории республики в случае занятия ее противником.[71] Точно так же обстояло дело в союзных наркоматах НКВД и НКГБ. Вместе с тем, опыт, полученный в ходе гражданской войны в Испании и советско-финской войны, показывал, что в случае начала войны с Германией зафронтовая работа станет одним из основных направлений деятельности органов госбезопасности.
Согласно воспоминаниям П. А. Судоплатова, 17 июня 1941 г. заместитель председателя СНК, нарком внутренних дел Л. П. Берия отдал ему распоряжение о создании Особой группы из числа сотрудников разведки. «Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны, — вспоминал Судоплатов. — В данный момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способной противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны».[72] Вместе с тем, «речь шла не только о предотвращении широкомасштабных провокаций, но и о развертывании разведывательно-диверсионной работы в ближайших тылах немецких соединений, если они перейдут границу».[73]
Распоряжение о создании Особой группы до начала войны в настоящее время связывают с подготовкой к наступательной войне,[74] однако для подобных утверждений еще нет оснований. Функционально Особая группа могла быть использована как для наступательной, так и для оборонительной войны; фактическое ее создание говорит лишь об осознании советским руководством неизбежности скорого военного конфликта, но никак не о его сценарии.
Более того, анализ воспоминаний П. А. Судоплатова свидетельствует об отсутствии у руководства органов госбезопасности на тот момент целостной концепции ведения борьбы в тылу противника. Вопросы подчиненности будущих диверсионных групп, их цели и задачи лишь прорабатывались, причем, «чисто теоретически».[75] Результатом стало одобренное наркомом внутренних дел предложение создать при Особой группе специального боевого резерва численностью в 1200 человек из состава пограничных и внутренних войск и четырех батальонов диверсионного назначения с дислокацией в Украине, в Белоруссии, Прибалтике и Московской области.[76]
Практически же к началу войны небольшой аппарат официально еще не существующей Особой группы сумел ревизовать имевшиеся в распоряжении НКВД материальные и людские резервы, начать прием передаваемой из других оперативных служб госбезопасности и внутренних дел агентуры и наладить координацию с рядом военных структур. В частности, Особая группа создавалась в тесном контакте с соответствующим органом Разведывательного управления Генштаба РККА — 5-м (диверсионным) отделом, возглавлявшимся полковником Х.-У. Д. Мамсуровым. Последний участвовал в проработке вопросов организации диверсионной деятельности.[77]
М. И. Мельтюхов, ссылаясь на воспоминания П. А. Судоплатова, утверждает, что «Особая группа должна была быть готова к действиям к 1 июля 1941 г.».[78] Однако в воспоминаниях Судоплатова нет указания точной даты; лишь в ночь на 22 июня он сообщил командующему пограничными войсками И. И. Масленникову, что «Особая группа будет готова к действию не раньше, чем через десять дней».[79] В любом случае, к 22 июня 1941 г. создание Особой группы было далеко от завершения; «реально нами, — с печалью отметил впоследствии Судоплатов, — не были подготовлены ни силы, ни средства для развертывания диверсионных подразделений и партизанской войны».[80]
Более того, неожиданное начало войны серьезно скорректировало предвоенные планы (какими бы они не были); новые задачи органов госбезопасности в условиях военного времени были конкретизированы в директиве НКВД СССР от 1 июля 1941 г. «В качестве основной задачи, — говорилось в директиве, — перед работниками НКГБ, переводимыми на нелегальное положение, необходимо ставить задачу по организации совместно с органами НКВД партизанских отрядов, боевых групп для активной борьбы с врагом».[81]
В соответствии с этими задачами 5 июля была сформирована Особая группа при наркоме внутренних дел. Начальником ее был назначен старший майор ГБ П. А. Судоплатов. В приказе цели Особой группы определялись как «выполнение специальных заданий».[82] П. А. Судоплатов, основываясь на приказе, определяющем задачи Особой группы, излагает их следующим образом:
— развертывание «диверсионной войны на оккупированной территории, в прифронтовой полосе и глубоком тылу противника»;
— содействие партийно-советскому активу в развертывании массового партизанского движения и сопротивления в тылу врага
— проникновение в специальные службы противника, выявление их агентуры, забрасываемой в советский тыл для сбора развединформации и проведения диверсий.[83]
Кроме того, в задачи Особой группы входило создание нелегальных агентурных сетей на оккупированной территории и руководство специальными радиоиграми с немецкой разведкой с целью дезинформации противника.[84]
Важность деятельности новой структуры подчеркивалась тем, что «начальники всех служб и подразделений НКВД приказом по наркомату были обязаны оказывать Особой группе содействие людьми, техникой, вооружением для развертывания разведывательно-диверсионной работы в ближних и дальних тылах немецких войск».[85] До войны Судоплатов был заместителем начальника 1-го (разведывательного) Управления НКГБ СССР; неудивительно поэтому, что костяк Особой группы составили сотрудники внешней разведки.[86] Однако кроме организации разведки пред ними встала принципиальная новая задача организации в тылу врага партизанской и диверсионной борьбы.
Особая группа располагала собственными войсками, состоявшими из двух бригад, делившихся на батальоны, отряды и спецгруппы. Развертывание войск Особой группы началось 27 июня, когда на стадионе «Динамо» начался отбор добровольцев-спортсменов. Кроме этого были мобилизованы выпускники Высшей школы НКВД, разведчики Школы особого назначения, молодежь из милиции и пожарной охраны и «особый резерв Коминтерна».[87] Задачи войск Особой группы четко определились лишь к концу августа; к началу октября 1941 г. было завершено формирование двух полков и различных спецподразделений, вошедших в состав Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН) НКВД СССР, командиром которой стал полковник М. Ф. Орлов.[88]
Структура Особой группы на июль — начало августа 1941 г. на данный момент неизвестна; насколько можно судить, отделения Особой группы занимались организацией разведывательно-диверсионной работы по территориальному принципу.[89] Проблема заключалась в том, что на местах у Особой группы не было представительств и для осуществления своей деятельности было необходимо налаживать взаимодействие с местными органами госбезопасности и внутренних дел, на что уходили лишние силы и лишнее время — время, которого так не хватало. В общем, как писал впоследствии П. А. Судоплатов, в то трагическое лето «вопрос о взаимодействии Особой группы с территориальными органами встал очень остро».[90]
Не легче было и местным органам НКГБ — НКВД. Сразу же после начала войны сотрудники этих органов приступили в формированию партизанских и диверсионных отрядов. Так, 26 июня 1941 г. органами госбезопасности Белоруссии на территории Минской, Могилевской и Витебской областей было из сотрудников органов НКГБ — НКВД создано 14 партизанских отрядов общей численностью 1162 человека.[91] То, что это произошло задолго до подписания директивы НКВД СССР от 1 июля 1941 г., свидетельствует о том, что руководство территориальных органов госбезопасности прекрасно осознавало как тяжесть сложившейся на фронте ситуации, так и огромную важность организации партизанской и диверсионной борьбы в тылу наступающего противника. Однако отсутствие в составе территориальных УНКГБ — У НКВД специальных структур для подготовки ведения партизанских действий[92] обусловило импровизационный и, в известной мере, разрозненный характер предпринимавшихся в этой области мероприятий.
Поскольку специализированные структуры по подготовке партизанской войны в составе территориальных органов госбезопасности отсутствовали, выполнение соответствующих задач явочным порядком легло на созданные 25 июля 1941 г. оперативные группы НКВД — УНКВД республик, краев и областей по борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника в прифронтовой полосе.[93] Оперативным группам подчинялись создаваемые для борьбы с парашютными десантами истребительные батальоны; однако в условиях быстрого продвижения немецких войск истребительным батальонам часто приходилось переходить к партизанским действиям. Кроме того, истребительные батальоны, к концу июля насчитывавшие 328 тыс. человек,[94] могли стать кадровым резервом для формирования новых партизанских отрядов.
Первым предложите создать централизованную ведомственную систему управления партизанским движением выдвинул нарком внутренних дел Украины старший майор ГБ Сергиенко, 29 июля направивший Берии докладную записку следующего содержания:
«В связи с тем, что работа по созданию партизанских отрядов и диверсионно-разведывательных групп приняла широкие размеры и что отмечается некоторая организационная неточность и неясность в руководстве ими, крайне неотложным является решение следующих вопросов:
1. Все руководство партизанским движением должно быть возложено на органы НКВД.
2. Для повседневного оперативного руководства направляемыми в тыл противника истребительными батальонами, партизанскими отрядами и диверсионно-разведывательными группами, создания и обеспечения новых партизанских формирований и координирования всех действий в этом направлении необходима организация при НКВД специального оперативного отдела в составе отделений:
а) оперативного руководства (с представительством военно-образованных оперативных работников в штабах фронтов, армий и корпусов);
б) разведки и пропаганды;
в) связи (беспроволочной, линейной, живой и авиа);
г) материально-технического обеспечения;
д) подготовки и организации.
Оперативный отдел должен обязательно возглавляться работником с соответствующим военным образованием. Заместителей начальника отдела целесообразно комплектовать из среды опытного оперативно-чекистского состава.
3. Оперативный отдел НКВД должен располагать источниками снабжения партизанских, истребительных и диверсионно-разведывательных формирований техническими средствами связи, боеприпасами, ВВ и вооружением, вещевым и продуктовым довольствием и военно-топографическими материалами.
Для успешного разворота работы крайне желательно, чтобы оперативные отделы союзных Наркоматов имели в своем распоряжении хотя бы по одному авиазвену.
Проект такой организации, формирования и руководства партизанским движением одобрен Секретарем ЦККП(б) У.
В руководстве союзного НКВД к этому предложению отнеслись серьезно, однако, насколько можно понять, добиться передачи управления всем партизанским движением в руки НКВД Берии не удалось. Зато на выстраивание ведомственной системы управления разрешение было получено. О том, как было принято это решение, информации пока нет. Известно лишь, что 8 августа наркомом внутренних дел Л. П. Берией была подписана адресованная Сталину записка «О создании партизанских отрядов и диверсионных групп». В целом записка носила информационный характер, но завершалась следующими словами: «Органам НКВД следует и в дальнейшем вести работу по организации партизанских отрядов и диверсионных групп. Прошу ваших указаний». Доводы НКВД были убедительны: на документе осталась резолюция «Согласен. Ст.». 10 августа Берия распорядился: «тт. Серов, Петров, Аполлонов, Судоплатов, отработайте и представьте свои предложения».[96] Предложения были предоставлены и реализованы; согласно им 25 августа в структуре НКВД были созданы 4-е отделы по организации и руководству истребительными батальонами, партизанскими отрядами и диверсионными группами, преобразованию оперативных групп по борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника.[97] В тот же день было утверждено Положение о работе 4-х отделов и их штатное расписание, согласно которым в круг задач 4-х отделов входило:
— повседневное руководство формированием и боевой деятельностью истребительных батальонов, партизанских отрядов и диверсионных групп;
— налаживание связи с истребительными батальонами, перешедшими на положение партизанских отрядов, а также с существующими партизанскими отрядами и диверсионными группами в тылу противника;
— организация войсковой и агентурной разведки районов вероятных действий партизанских отрядов и диверсионных групп;
— разведка тыла противника и мест возможной переправы партизанских отрядов;
— обеспечение партизанских формирований оружием и боеприпасами для ведения боевых действий, а также продовольствием, одеждой и другим снаряжением.[98]
О структуре 4-х отделов можно судить по следующим данным. 4-й отдел УНКВД Ленинградской области к концу августа состоял из шести отделений (руководство истребительными батальонами; руководство партизанскими формированиями; разведки; связи; боевой подготовки; материально-технического обеспечения) и насчитывал 48 чел. Такую же структуру имел 4-й отдел УНКВД Карело-Финской ССР, насчитывавший, правда, лишь 33 сотрудника.[99]
Начальник 4-го отдела подчинялся непосредственно наркому внутренних дел союзной республики либо начальнику местного УНКВД, имел права отдавать распоряжения подчиненным штабам и опергруппам в районах и областях, отвечавших за деятельность партизанских формирований. Действия 4-х отделов координировались с особыми отделами НКВД, войсковым командованием и гражданскими властями, причем для более тесного контакта с армейскими структурами предписывалось иметь представителей 4-го отдела УНКВД при штабах армий и фронтов, расположенных на территории подведомственной области.[100]
То, что 4-е отделы подчинялись наркому НКВД республик, подчеркивало их значимость, однако было не самым рациональным решением. Наиболее простым решением была бы централизация: создание в системе республиканских НКВД специализированных 4-х управлений, которым подчинялись бы 4-е отделы УНКВД. Однако лишь в составе НКВД УССР было создано не управление даже — а 4-й отдел.[101] Эта незавершенность создаваемой структуры имела вполне логичное объяснение.
Летом 1941 г. положение на фронтах сложилось для Красной Армии крайне неудачно; наступление немецких войск было столь быстрым, что Белоруссия и прибалтийские республики были потеряны. И центральный аппарат, и, тем более, территориальные управления НКВД и НКГБ этих республик де-факто прекратили свое существование. В Белоруссии, например, уже 29 июня республиканские наркоматы внутренних дел и госбезопасности были слиты в единый НКВД БССР. Территориальных УНКВД было образовано только три — Гомельское, Могилевское и Полесское. Остальные области уже были оккупированы противником. В сентябре же, когда захваченной оказалась вся Белоруссия, республиканский НКВД был расформирован.[102] Уцелевшие кадры сотрудников госбезопасности и внутренних дел были направлены на укомплектование особых отделов армий и фронтов; так, особый отдел Западного фронта возглавил нарком госбезопасности Белоруссии Л. Ф. Цанава.[103]
В то же время на территории Украины немцам не удалось добиться столь же впечатляющего успеха вплоть до середины сентября; органы НКВД республики продолжали функционировать в более или менее нормальном режиме, что позволило централизовать ведомственную систему организации партизанской борьбы. Другое дело, что просуществовала эта система недолго; после падения Киева и потери большей части территории Украины, то, что произошло в Белоруссии и Прибалтике, случилось и на юге. Было ясно, что восстановленный Юго-Западный фронт будет не в состоянии удержать наступление противника и потому в обозримой перспективе придется оставить и восточные области Украины. К тому же 4-й отдел НКВД УССР практически в полном составе погиб в окружении;[104] отдел пришлось формировать заново, и ясно, что улучшению работы это не способствовало. Тем не менее украинские чекисты справились. Уже к середине ноября 4-й отдел НКВД УССР был воссоздан; ему были подчинены 4-е отделы УНКВД по Ворошиловградской, Сталинской и Харьковской областям. При штабах Юго-Западного и Южного фронтов, а также входивших в эти фронты 40-й, 38-й, 6-й, 18-й, 56-й и 12-й армий были созданы опергруппы 4-го отдела НКВД УССР.[105]
К концу сентября имеющиеся на Украине 4-е отделы УНКВД де-факто подчинялись одновременно и 4-му отделу НКВД УССР и НКВД СССР, которому подчинялись и 4-е отделы УНКВД областей, входивших в состав РСФСР. Отдельно существовала Особая группа при наркоме внутренних дел СССР, подчиненные ей войска (еще находившиеся, правда, в процессе формирования) и Штаб по борьбе с парашютными десантами противника, которому, по логике вещей, должны были подчиняться истребительные батальоны. «Но этот орган, — замечает исследователь В. А. Романов, — судя по всему, ни по своей штатно-организационной структуре, ни (главное) по кадровому составу, не был способен на авторитетные и масштабные действия».[106] Партизанские отряды и диверсионные группы также формировались особыми отделами фронтов[107] и разведотделами территориальных УНКВД.[108] Так, на Ленинградском фронте для проведения разведывательно-диверсионной работы и внедрения агентуры в разведывательные органы противника было создано 6-е отделение особого отдела фронта.[109]
Как видим, несмотря на реализацию проекта Сергиенко и создание 4-х отделов, создать стройную ведомственную систему управления партизанским движением не удалось. Необходимо было провести второй этап централизации.
Судя по воспоминаниям П. А. Судоплатова, принять решение о ведомственной централизации «зафронтовых» структур руководству НКВД было довольно трудно. Для начала 26 августа приказом по наркомату был определен порядок взаимодействия с Особой группой «оперативных, технических и войсковых подразделений и соединений органов государственной безопасности и внутренних дел».[110]4-с отделы вошли в оперативное подчинение Особой группе; однако прежде чем создать систему управления партизанской борьбой, следовало сначала понять, что, собственно говоря, под партизанской борьбой понимать. Любопытное наблюдение сделал В. А. Романов: руководство Особой группы, «составленное преимущественно из специалистов по разведке и террору, имело весьма смутные представления о партизанских действиях».[111]
Также цельной концепцией в этом вопросе не располагало ни руководство НКВД, ни высшее советское руководство в целом. Попытки быстро выработать общую концепцию партизанской борьбы оказались малоэффективными. «Я принимал участие в нескольких совещаниях по этому поводу и в ЦК, и в Генштабе, и у Берии в НКВД», — вспоминал впоследствии П. А. Судоплатов; по его словам, они произвели на него «удручающее впечатление».[112] Подходы к проблеме у представителей разных ведомств были слишком различными. Между тем ситуация на фронтах не очень располагала к продолжительным дискуссиям.
Руководство НКВД попросту разрубило этот гордиев узел. Не имеет значения, как будут организовывать партизанское движение другие; главное, как это будем делать мы. В сентябре в НКВД Украины и Белоруссии были подготовлены докладные записки об организации деятельности органов госбезопасности в тылу противника.[113] На основе этих обобщающих накопленный боевой опыт документов была выработана концепция «зафронтовой» деятельности НКВД, которую тут же начали воплощать в жизнь.
3 октября 1941 года Особая группа при наркоме внутренних дел СССР была реорганизована в 2-й отдел НКВД СССР, в оперативное подчинение которого вошли территориальные 4-е отделы. Начальником 2-го отдела был назначен все тот же П. А. Судоплатов, его заместителями стали Л. И. Эйтингон и В. А. Какучая.[114] Как справедливо замечают исследователи, статус Особой группы не соответствовал масштабам возложенных на нее после начала войны задач.[115] С этим утверждением трудно не согласиться; реорганизация Особой группы во 2-й отдел была обусловлена стремлением повысить эффективность деятельности органов госбезопасности на оккупированной территории.
Задачами 2-го отдела являлись, с одной стороны, агентурная разведка на оккупированной территории и, с другой, разведывательно-диверсионная деятельность, в том числе подготовка, материально-техническое обеспечение и переброска в тыл противника разведывательно-диверсионных групп (РДГ).[116] Из двух бригад войск Особой группы, как мы помним, к тому времени была сформирована лишь одна, получившая наименование ОМСБОН; подчинена она была наркому внутренних дел, руководству 2-го отдела НКВД СССР, а также — как спецназ особого назначения — Генштабу Красной Армии.
В основном задачи бригады особого назначения были определены еще в конце августа. «Мы должны были быстро подготовиться к действиям в тылу противника, где предстояло всемерно помогать развитию партизанского движения, вести разведывательно-диверсионную работу на плавных коммуникациях врага и выполнять особые задания на самых различных участках фронта», — впоследствии вспоминал ставший в октябре 1941 г. командиром ОМСБОНаМ. Ф. Орлов.[117]
Таким образом, как мы видим, задачи оказания помощи развитию массового партизанского движения входили в задачи не собственно 2-го отдела, а лишь подчиненной ему ОМСБОН. Основной упор в деятельности 2-го отдела был сделан (помимо ведения разведывательных и контрразведывательных операций) на организацию и заброску в тыл противника РДГ для выполнения конкретных заданий — от диверсий на коммуникациях противника до захвата и удержания «важных административных стратегических пунктов в тылу немецко-фашистских войск».[118]
«Нам удалось правильно сформулировать не только задачи разведывательно-диверсионной борьбы в тылу противника, но и определить места проведения операций в связи с планами советского Верховного Командования», — не без некоторого самодовольства впоследствии вспоминал об этом П. А. Судоплатов.[119]
Проблема заключалась в том, что сосредоточиться исключительно на выполнении специальных заданий отрядам и группам, подчиненным 2-му отделу НКВД СССР и действовавшим во вражеском тылу, не удавалось. Об этом вспоминал командир одного из полков ОМСБОН, подполковник В. В. Гриднев:
«ОМСБОН формируя для заброски во вражеский тыл оперативно-разведывательные и диверсионные отряды и группы, не называл их партизанскими. Мы говорили о них как о группах или отрядах специального назначения… В то же время в фашистском тылу в разных местах и разными путями партийные и советские органы создавали отряды, которые все называли партизанскими, а мы к такому определению добавляли еще и слово «местные». Зачастую эти местные отряды, особенно на первых порах, самым тесным образом взаимодействовали с омсбоновскими группами и отрядами, а иногда и сливались с ними. Это понятно, поскольку, пока не было штабов партизанского движения и единого руководства, отряды и группы специального назначения являлись как бы «официальными» и «полномочными» представителями «Большой земли», да к тому же еще поддерживали с ней регулярную радиосвязь».
Таким образом, в создавшейся ситуации органам государственной безопасности пришлось сосредоточиться не только на проведении специальных операций, но и на поддержке, руководстве и использовании зарождающегося партизанского движения. Неудивительно, что в скором времени руководство НКВД стало воспринимать ведение партизанской борьбы как свою единоличную епархию. Так, в декабре 1941 г. политуправление Юго-Западного фронта обратилось в НКВД УССР с просьбой выслать сведения о дислокации партизанских отрядов с целью организации взаимодействия, создания новых формирований и т. п.; в ответ был получен холодный отказ:
«Ваш запрос для нас является не совсем ясным. На основании приказа НКВД СССР № 001 151 от 25 августа 1941 г. при НКВД УССР организован 4-й отдел, на который возложены организация и руководство боевой деятельностью истребительных батальонов, партизанских отрядов и диверсионных групп. Направление Вам копий требуемых материалов… может привести к параллелизму и нежелательным последствиям».
6 декабря 1941 г. была издана инструкция НКВД СССР «Об организации и деятельности в тылу противника партизанских отрядов, истребительных и диверсионных групп». Согласно этому документу, организацией и руководством деятельности партизанских отрядов, истребительных и диверсионных групп занимались органы внутренних дел, информируя о состоянии этой работы первого секретаря обкома либо ЦК республиканской компартии.[120]«Анализируя этот документ, нельзя не заметить, что в нем просматривается определенная узость задач, отдается предпочтение ведомственным интересам», — комментирует инструкцию историк В. И. Боярский.[121]
Ведомственная точка зрения была такова: поскольку организацией партизанских действий уже занимаются органы НКВД и именно их отряды составляют большую часть действующих партизанских отрядов, а в распоряжении НКВД имеется и бригада особого назначения (ОМСБОН), партизанским движением должны руководить органы госбезопасности через уже существующие структуры 2-го отдела НКВД СССР.
Советская военная разведка имела достаточно обширный опыт организации диверсионных действий в тылу противника. Еще в 1924 г. на Разведывательное управление Штаба РККА кроме непосредственно разведывательных задач была возложена «организация в зависимости от международного положения активной разведки в тылу противника».[122] Активной разведкой в терминологии первой трети XX в. обозначалась разведывательно-диверсионная деятельность. После окончания войны на территории западных областей Польши действовали советские партизанские формирования (1921–1926 гг.); в Румынии, Болгарии, Черногории (1923–1924 гг.) и в Германии при активной поддержке и помощи советских специалистов создавались партизанско-повстанческие отряды. Это — отдельный и интересный вопрос, который, однако, не имеет прямого отношения к нашей теме.[123] Органы советской военной разведки активно участвовали в подготовке к ведению партизанской войны в начале 30-х гг. — так называемой (работе по линии «Д»». Во время гражданской войны в Испании сотрудниками Разведупра Х.-У Д. Мамсуровым («Ксанти») и И. Г. Стариновым («Зеро») был создан XIV (партизанский) корпус, отряды которого активно и успешно действовали во вражеском тылу.[124] В структуре разведуправления функционировало спецотделение «А»; по возвращении из Испании его возглавил Х.-УД. Мамсуров.[125] Во время советско-финской войны военная разведка также организовывала диверсионные действия в тылу противника, причем относительно успешно, что в условиях той войны было немалым достижением.[126]
В преддверии Великой Отечественной войны представителями Разведупра неоднократно поднимался вопрос о необходимости подготовки к ведению диверсионной деятельности, который, однако, по тем или иным причинам, игнорировались руководством страны.[127]
Только накануне войны начальник 5-го (диверсионного) отдела Разведупра Мамсуров был привлечен к разработке принципов формирования Особой группы при наркоме внутренних дел;[128] по всей видимости, вскоре мероприятия по организации диверсионной борьбы, подобные проводившимся органами госбезопасности, должны были последовать и по линии военной разведки.
Война, однако, началась раньше. «В атмосфере строжайшей секретности в разведывательном управлении РККА в ночь на 22 июня проводились штабные учения, на которых прорабатывались вопросы организации разведки при возможном нападении Германии, — вспоминал впоследствии сотрудник разведупра В. А. Никольский. — А на рассвете всем участникам игры, еще не разошедшимся по домам, стало известно о вторжении немецких войск в Советский Союз и бомбардировке ряда наших городов. Так игра превратилась в действительность».[129]
К началу войны 5-й (диверсионный) отдел Разведупра по-прежнему возглавлял полковник Мамсуров, его заместителем являлся капитан Н. К. Патрахальцев, входившие в состав отдела три отделения возглавляли старший лейтенант B. А. Троян, капитан Н. И. Щелков и майор В. И. Смирнов.[130] Однако на уровне разведотделов штабов военных округов (фронтов) и армий не существовало диверсионных отделений; 5-й отдел РУ ГШ, как и Особая групп НКВД, представлял собой голову без тела. В условиях войны это не замедлило сказаться. Организация разведывательно-диверсионной работы была возложена на оперативные пункты разведотделов штабов военных округов (фронтов). Сотрудники оперпунктов не имели соответствующего специфического опыта; кроме того, оперативные пункты, изначально территориальные, с началом войны были прикреплены к штабам армий и потому «задания получали и от армии, и от фронта, причем задания были противоречивыми… в результате пункт не знал кого слушать».[131] Суть дела была в том, что армейское командование требовало от оперпунктов тактической разведки на глубину 10–15 км, а фронтовое — стратегической, на 50–70 км от линии фронта;[132] организация диверсионной борьбы в любом случае отходила на второй план.
Для того чтобы организовать диверсионную работу, на Западный фронт командировали весь личный состав 5-го отдела. Туда же выехал и откомандированный в распоряжение маршала Ворошилова Мамсуров. За организацию диверсионных действий он принялся рьяно. «Ночью 28 июня я уехал в район подготовки партизанских кадров и до наступления утра проводил занятия по тактике диверсионных действий, — вспоминал полковник. — Эту группу утром 29 июня (а их было около 300 человек) мы направили на выполнение боевых заданий в тылу противника. По моей просьбе в район приехали Ворошилов и Пономаренко, чтобы сказать будущим партизанам напутственные слова».[133] Кроме Ворошилова и Пономаренко перед этим первым партизанским отрядом выступил также маршал Шапошников. Он был по-военному конкретен: «Используйте любую возможность для того, чтобы тормозить подвоз фашистских резервов к фронту. Организуйте крушения вражеских эшелонов с живой силой, боевой техникой и вооружением, сжигайте склады и базы противника».[134]
0 масштабах проведенной Мамсуровым и его подчиненными работы впоследствии вспоминал Ворошилов. «Только за первые дни моего пребывания на Западном фронт, — писал он, — в тыл врага было отправлено сначала 10 крупных групп по 100 человек в каждой, а затем 500 человек в составе мелких групп — в основном для выполнения диверсионных заданий. А незадолго перед моим отъездом было переброшено еще 28 диверсионных групп».[135]
Мамсурова и его подчиненных отозвали с фронта 5 июля;[136] секретарь ЦК Белорусской компартии Пономаренко, по достоинству оценивший их профессионализм, просил оставить их в его распоряжении, однако безуспешно.[137] Специалисты 5-го отдела нужны были на других фронтах; так, Мамсуров впоследствии организовывал разведывательно-диверсионную работу на Северо-Западном и Ленинградском фронтах. Нужны были специалисты и в Центре, где проходила массовая подготовка эмигрантов из стран Восточной Европы. Их предполагалось забросить в глубокий немецкий тыл для развертывания там партизанской борьбы; «только в одном лагере военной разведки вблизи подмосковной станции Сходня в первый месяц войны велось обучение полутора тысяч человек различной национальности».[138] К сожалению, эта операция оказалась малоэффективной; подготовленные военной разведкой десанты были быстро разгромлены и не нашли серьезной поддержки среди населения.
К импровизациям военной разведке пришлось прибегать повсеместно; так, на Южном фронте 10 июля при разведотделе постановлением Военного совета было создано нештатное отделение по организации диверсионно-партизанских отрядов со штатом 17 человек.[139]
27 июля в войска была разослана директива Генштаба РККА за подписью Г. К. Жукова и начальника Разведуправления Ф. И. Голикова, «которая определила формы и способы участия вооруженных сил в развертывании партизанской борьбы». Командованию фронтов предписывалось «немедленно приступить к формированию и заброске на территорию, занятую противником, большого количества мелких диверсионно-партизанских групп и отрядов», которые нацеливались на срыв перевозок противника и ведения разведки.[140] На Западном фронте выполнение этой задачи теперь лето на разведотдел штаба фронта и направленную для усиления Оперативную группу подполковника А. Е. Свирина.
Оперативная группа была создана военной разведкой из офицеров-слушателей академии им. Фрунзе для формирования и переброски в тыл противника разведывательно-диверсионных групп в полосе Западного фронта;[141] начальником ее был назначен подполковник Андрей Ермолаевич Свирин. Свирин был старшим преподавателем кафедры разведки Высшей разведшколы; к сожалению, никакого военного опыта, кроме давно минувшей Гражданской, он не имел.[142] Поэтому прибывшая в конце июня на фронт Оперативная группа поначалу особых успехов не снискала. «Работая в войсках с целью подбора необходимых людей для выполнения заданий в тылу врага, офицеры части встретились с определенными трудностями: беспрерывное отступление наших войск и невозможность установления устойчивой связи с группами, направляемыми на задание; нежелание командиров частей отпускать людей, отобранных для работы в тылу противника; отсутствие опыта разведывательной работы у подавляющего большинства личного состава части, — вспоминал один из сотрудников опергруппы. — В связи с этим работа шла медленно и не всегда качественно. В июле — августе удалось организовать и направить в тыл противника несколько групп, однако устойчивая связь поддерживалась с тремя из них. Требовалась немедленная перестройка работы части в соответствии с требованиями конкретных условий войны».[143]
Оперативная группа немедленно столкнулась с рядом серьезных проблем. Во-первых, штатный состав группы насчитывал всего двенадцать офицеров, не имевших специфического опыта «зафронтовой» работы. Во-вторых, как уже упоминалось, организационно-штатные расписания разведотделов штабов и армий не предусматривали структур, ведущих разведывательно-диверсионную деятельность, что осложняло деятельность Оперативной группы. Наконец, в-третьих, материально-техническое оснащение создаваемых диверсионных групп оставляло желать много лучшего.[144]
К середине августа в Разведуправлении окончательно поняли, что деятельность Оперативной группы малоэффективна и что А. Е. Свирин не способен поднять ее на должный уровень. В августе 1941 г. Свирина перевели на должность начальника разведотдела штаба Черноморской группы войск Закавказского фронта, и надо сказать, что на чисто разведывательном поприще Андрей Ермолаевич проявил себя очень хорошо.[145] Диверсионную же деятельность на Западном фронте возглавил «кадровый диверсант» с довоенным опытом майор Артур Карлович Спрогис, до того занимавший должность замначальника Оперативной группы. «Вступив в должность, майор Спрогис, — вспоминал один из сотрудников опергруппы, — в кратчайший срок сумел перестроить работу части и подготовить ее к более масштабным, активным и решительным действиям в тылу противника в самые трудные и опасные для столицы дни и месяцы осени 1941 года».[146]
Оперативная группа при штабе Западного фронта была преобразована в Оперативный диверсионной пункт (ОДП) разведотдела штаба Западного фронта, представители которого действовали при армиях, входивших в состав фронта. Представители ОДП должны были в полосе своей ответственности вести диверсионные действия в интересах армии, а также организовывать сеть партизанских отрядов из местных жителей.[147]
При разведотделах штабов фронтов и армий к этому времени действовал 3-и отделения; как вспоминал возглавлявший 3-е отделение РО штаба 10-й армии В. А. Никольский, «предусматривалось создание агентурной сети в его [противника] тылу. Кроме того, на нас возлагалась организация диверсий».[148] Увы, обе эти задачи фактически не выполнялись: деятельность плохо подготовленных и не располагающих необходимой материально-технической базой разведчиков была очевидно неэффективной.[149]«Фронты и армии правильно поставленной хоть сколько-нибудь широкой диверсионной работы не ведут, — писал в сентябре секретарь белорусского ЦК Пономаренко, — разведывательные управления и отделы засылают ничтожное количество людей. Эти люди, взятые отдельно, действуют неплохо, но в целом их работа оперативного значения не имеет».[150]
На Западном фронте выход был найден в совмещении должностей: начальник Отдельного диверсионного пункта А. К. Спрогис стал одновременно начальником 3-го (диверсионного) отдела штаба фронта.[151] Это позволило наладить диверсионную работу; на других фронтах, однако, специалистов, подобных Спрогису, не было.
Главное управление политической пропаганды (ГУПП) РККА в войну вступило с новым руководством; 21 июня, в последний предвоенный день, начальником ГУПП был назначен Л. З. Мехлис. Бог весть какие замыслы стояли за этой кадровой комбинацией; в любом случае, особенности характера Мехлиса во многом обусловили то, что с началом войны полномочия ГУПП начали неуклонно расширяться. Новый начальник ГУПП людям не доверял и считал, что без присмотра никто ничего не будет делать, а если и сделает, то не так как надо. Поэтому Мехлис всегда старался заниматься всем сам, «подминая» под себя все, что было возможно. В первые месяцы войны он развернул бурную деятельность и, как пишет его биограф Ю. В. Рубцов, «постоянно выезжал на фронт, хватался за десятки дел не зная депрессию).[152]
Неудивительно поэтому, что в конце концов в поле зрения Мехлиса попало и развертывающееся партизанское движение. В начале июля, когда Лев Захарович как представитель Ставки находился при штабе Западного фронта, с просьбой о содействии в организации партизанских формирований к нему обратился вездесущий начальник Оперативно-инженерной группы фронта полковник И. Г. Старинов. «Я объяснил, какое важное, непрерывно возрастающее значение имеет минирование железных дорог в тылу фашистских войск, постарался убедить армейского комиссара, что диверсии на коммуникациях врага потребуют гораздо меньше сил и средств, чем тратится на бомбардировку железнодорожных узлов и воинских эшелонов», — вспоминал потом Старинов.[153] Как конкретно отреагировал Мехлис на предложение полковника использовать саперные части фронта для диверсионной работы, неизвестно (Старинов излагает две отличные друг от друга версии[154]); ясно только, что никаких конкретных мероприятий предпринято не были.
Мехлису, однако, слова полковника запомнились, тем более что вскоре Сталиным было принято решение о создании комиссии по руководству партизанским движением и подпольными организациями. В состав ее, кроме Мехлиса, был введен первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко и ряд других высокопоставленных лиц. «Однако, — вспоминал Пономаренко, — эта комиссия осталась только на бумаге, и мы не знали об ее «существовании» до самого конца войны».[155] Пономаренко подвела память; по крайней мере одно заседание этой комиссии состоялось. О нем в своих воспоминаниях написал П. А. Судоплатов,[156] и к этому эпизоду мы еще вернемся.
В любом случае, Мехлис о своем назначении в комиссию по руководству партизанским движением знал, о чем свидетельствуют действия ГУПП. Уже 3 и 5 июля 1941 г. Совинформбюро опубликовало первые сообщения о начавшейся партизанской борьбе. «На занятой противником территории стихийно возникает массовое партизанское движение. Прекрасно зная местность, партизаны героически действуют в тылу немецких захватчиков».[157] Далее о борьбе партизан сообщалось практически ежедневно. На пользу это шло не всегда. Так, 11 июля «Правда» поместила статью, весьма своеобразно толковавшую суть партизанской войны. «Партизанская война, — писалось в ней, — есть не только война отрядами. Это война каждого двора, дома, куста, поголовная война всех мужчин и женщин, всего населения против насильников и грабителей, забравшихся в нашу родную землю».[158] Такое понимание партизанской войны, конечно, не способствовало ее профессионализации; статья фактически дезориентировала местные гражданские власти, указывая им неправильные цели.
Уже в первой декаде июля началось формирование первых штатных «партизанских структур» в составе политорганов. Лидером этого процесса стало политуправление Северо-Западного фронта. Об этом рассказал в своих мемуарах А. Н. Асмолов, встретивший войну на должности замначальника разведотдела штаба СЗФ. Занимался он, естественно, партизанами. «Однако на этой должности я пробыл недолго, — вспоминает Асмолов. — В июле 1941 г. Военный совет принял постановление о создании при политуправлении отдела, на который возлагалась работа по организации партизанских отрядов и руководству их боевой деятельности. Он получил наименование 10-го отдела политуправления — по дате принятия постановления. Меня назначили начальником этого отдела».[159]
Асмолов деятельно принялся за работу; уже 13 июля начальник политуправления фронта Рябчий направил в ГУПП доклад о проделанной работе в области организации партизанского движения. Однако на стол Мехлиса этот документ так и не лег: 14 июля перевозивший корреспонденцию в Москву самолет совершил вынужденную посадку на контролировавшейся немцами территории. Все находившиеся в самолете документы попали в руки немецких спецслужб, узнавших много нового для себя.[160] Приведем обширную цитату из доклада:
«При Управлении политической пропаганды Северо-Западного фронта был организован особый отдел, получивший наименование «отдел № 10». Его задачей является управление партизанским движением в тылу врага. Он выполняет всю работу, относящуюся к организации, вооружению и руководству действиями партизанских отрядов. Отдел поддерживает постоянную связь с местными партийными организациями и партизанскими отрядами.
Управление политической пропаганды фронта направило 52 политработника среднего и пожилого возраста для организации и руководства партизанским движением и для работы в тылу противника.
На 13 июля 1941 года были созданы 22 партизанских отряда в зоне Северо-Западного фронта (Луга, Великие Лики, Бологое). Командирами этих отрядов являются коммунисты, в основном политработники Красной Армии, отобранные Управлением политической пропаганды фронта. Командиры шести отрядов являются политработниками местных партийных организаций и руководителями колхозов. Все командиры партизанских отрядов получили подробные инструкции. Каждому командиру была вручена памятка, составленная Управлением политической пропаганды фронта. В ней содержатся подробные директивы для действий отрядов и их подразделений.
Партизанские отряды были организованы следующим образом: в основном каждый отряд насчитывает 50–80 человек и делится на 5–8 подразделений. Численность одного особого отряда составляет 300 человек. Его командир, товарищ Красавин, является работником Островного райкома партии; товарищ Якушев, капитан пограничных войск, был назначен начальником штаба. Помимо этого, в данном отряде имеется 11 командиров среднего командного звена, которые используются в качестве командиров рот и взводов. К отряду также прикомандированы шесть инструкторов по подрывному делу…
Помимо этих 22 отрядов органами НКВД и НГКБ в каждом районе были организованы истребительные батальоны. Задачей этих подразделений является борьба с вражескими парашютистами в тылу наших войск. Эти подразделения в настоящее время выполняют свои задачи и по мере приближения противника обычно отступают вместе с Красной Армией или эвакуируемым населением. После отступления войск Красной Армии в зависимости от количества имеющихся в районе истребительных подразделений два или три объединяются в одно.
Управление политической пропаганды фронта принимает меры к тому, чтобы после прихода противника данные истребительные подразделения были преобразованы в партизанские отряды, действующие в тылу врага.
В настоящее время Управление политической пропаганды фронта проводит работу по расширению партизанского движения в тылу врага путем направления политработников в партизанские отряды и местные партийные и советские организации».[161]
Доклад Рябчего стал первым захваченным немцами документом об организации советского партизанского движения; в результате у немецкого командования сложилось ошибочное впечатление о ключевой роли армейских политорганов в системе управления советскими партизанами. Впоследствии это заблуждение перекочевало на страницы западных исторических исследований. Этот историографический курьез, однако, не отменяет того факта, что буквально за несколько дней 10-му отделу УПП СФЗ под руководством Асмолова удалось добиться очень многого.
15 июля 1941 г. ГУПП распространило обращение к войскам, сражающимся в окружении во вражеском тылу.
«С каждым днем положение врага становится все хуже и хуже… Наши главные силы бьют фашистов с фронта, а вы и партизаны — с тыла… Разрушайте коммуникации и средства связи врага. Рвите его провода. Валите телеграфные столбы. Приводите в негодность дороги и мосты, устраивайте завалы. Поджигайте склады. Нападайте на транспорты врага. Дезорганизуйте движение тыловых колонн противника, нагоняйте на него панику. В захваченных немцами районах создавайте невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследуйте и уничтожайте их на каждом шагу, срывайте все их мероприятия».[162]
Как видим, «обращение» популяризировало директиву от 29 июня, однако этим его смысл не исчерпывался. На следующий день, 16 июля, была издана директива, в которой военным советам и политуправлениям фронтов предписывалось вместе с партийными органами «принимать активное участие» в подборе людей для партизанских отрядов и диверсионных групп, их материального обеспечения, обучения и поддержки с ними связи после выхода в тыл противника. Кроме того, начальникам управлений и отделов политпропаганды предписывалось «самым решительным образом наказывать всех, кто хоть в какой-то степени попытается помешать действиям советских партизан и диверсантов».[163] Интересно отметить, что это была одна из первых директив, изданных после реорганизации ГУПП в более могущественное Главное политическое управление (ГлавПУ) РККА.
Еще через четыре дня, 20 июля, была издана директива НКО «О задачах военных комиссаров и политработников в Красной Армии», в которой, кроме всего прочего, содержалось требование к политработникам «поддерживать тесную связь с местными партийными и советскими организациями, мобилизуя все их силы на укрепление тыла и на помощь фронта, на работу среди населения оккупированных территорий и на развертывания партизанского движения в тылу врага».[164]
В тот же день Военным советом Северо-Западного фронта была одобрена Инструкция по подготовке и действиям партизанских отрядов и диверсионных групп — первая инструкция подобного рода за войну. И подготовлена она была не в НКВД или Разведупре, а в органах политпропаганды. До этого ГУПП распространяло пособия по ведению партизанских действий, разработанные в годы Гражданской войны.[165] Историк В. И. Боярский, который характеризует эти пособия как «примитивные»,[166] несправедлив. Инструкции и пособия времен Гражданской войны разрабатывались на основе монументальных исследований по проблемам ведения «малой войны» дореволюционными военными специалистами и потому сохранили свое значение и к началу Великой Отечественной войны;[167] их распространение можно было только приветствовать. Но, конечно же, разработанная в политуправлении Северо-Западного фронта инструкция больше отвечала реалиям войны; вскоре центральные политорганы разослали эту инструкцию в штабы фронтов и армий для руководства и использования.[168]
Все это свидетельствовало о том, что организация партизанского движения вошла в функции армейских политработников; в этом была своя логика. Действительно, «партийные работники хорошо знали людей, остающихся в тылу врага, и районы развертывания партизанского движения; представители политорганов Красной Армии являлись опытными военными специалистами и, кроме того, будучи органами фронтового (армейского) командования, имели возможность оказать партизанским отрядам помощь в материально-техническом обеспечении».[169]
Другое дело, что никаких штатных структур для зафронтовой работы ни в политотделах армий, ни в политуправлениях фронтов, ни в самом ГлавПУ, естественно, изначально не существовало. Ситуацию необходимо было исправлять.
19 августа Главное политуправление распространило директиву «О работе среди оккупированных областей и партийно-политическом руководстве партизанским движением». Глядя на этот подписанный Мехлисом документ, мы легко можем увидеть, что не нравилось начальнику ГлавПУ в сложившейся ситуации с партизанами. «В партизанском движении имеется много недостатков. Партизанские отряды часто разрозненны, не получают конкретных указаний. Части Красной Армии, ведущие партизанскую войну, так же не получают нужного руководства, не всегда координируют свои действия с партизанскими отрядами».[170]
Мехлис хотел обеспечить хотя бы минимальную централизацию партизан с помощью политорганов. Для этого при политуправлениях фронтов создавались отделы по партийно-политической работе среди населения и частей Красной Армии, действующие на оккупированной территории; впоследствии подчиненные им отделения были созданы при политотделах армий.[171] Хотя основной задачей отделов было заявлено «руководство партийно-политической работой» среди партизан, анализ директивы показывает, что функции отделов были гораздо шире. Отделы были должны:
— устанавливать и поддерживать регулярную связь с действующими во вражеском тылу подразделениями;
— посылать своих представителей в тыл врага для руководства работой среди населения оккупированных территорий и партийно-политического руководства партизанским движением;
— вести пропагандистскую работу среди населения оккупированных территорий и партизанских формирований.
Руководство работой отдела было возложено на члена Военного совета и начальника политуправления фронта.[172] Достаточно характерно, что в документах того времени непроизносимое название «отделы по работе среди населения оккупированных территорий, частей Красной Армии и партизанских отрядов, действующих в тылу противника» (носившие, к тому же, различные номера) обычно заменяется лапидарным: спецотдел политуправления фронта.[173]
Таким образом, показавшееся Мехлису удачным решение Военного совета Северо-Западного фронта было распространено на всю армию;[174] была создана еще одна структура, осуществлявшая руководство партизанским движением. Фраза директивы о «партийно-политическом руководстве партизанским движением» воспринималась достаточно однозначно, как сотрудниками ГлавПУ, так и военными, чекистами и партийно-советской властью.
Как показывают документы, функции спецотделов политуправлений фронтов и подчиненных им спецотделений политотделов армий оказались достаточно широки, включив в себя, помимо собственно партийно-политической работы, руководство партизанскими отрядами, установление и поддержание связи с партизанскими отрядами, участие в формировании особых отрядов и переброске их через линию фронта, подготовку тайных баз с продовольствием и вооружением, и даже ведение на оккупированной территории «политической разведки» с целью установления мероприятий, осуществляемых оккупантами в конкретной местности, отношения к этим мероприятиям населения, настроения населения и т. д.[175]
Особенно активно действовал возглавляемый А. Н. Асмоловым спецотдел политуправления Северо-Западного фронта.[176] Опыт действий диверсионных групп на Северо-Западном фронте был обобщен в ГлавПУ в ноябре 1941 г.; некоторые исследователи приписывают появившуюся инструкцию непосредственно начальнику Политуправления Мехлису.[177] Последнее вызывает сильные сомнения (гораздо более вероятно авторство Асмолова), однако, в любом случае, обобщение опыта партизанских и диверсионных действий свидетельствовало, что ГлавПУ и в дальнейшем собиралось деятельно осуществлять руководство партизанским движением.
В первые месяцы войны организация партизанского движения происходила повсеместно и хаотически. Представители партийных и советских властей, органов госбезопасности и внутренних дел, особых отделов, военной разведки и армейских политорганов, перед которыми ставились задачи зафронтовой работы, тесно сотрудничали между собой. Одни знали местность и настроения населения, другие имели на оккупированной территории свою агентуру, третьи — необходимый разведывательный и диверсионный опыт. Сотрудничество было настолько тесным, что разделить эту деятельность, сказать: вот это целиком делали органы НКВД, вот это — партийные власти, а это — военная разведка, не представляется возможным.
«Партизанское движение было делом новым, незнакомым. Его следовало как можно быстрее организовать, сделать максимально эффективным, — писал впоследствии первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко. — За эту большую работу энергично взялись все: партия — местные партийные организации, армейские политработники, чекисты, военные. Вот это и решило успех».[178]
Действительно, сотрудничество в подготовке и заброске на оккупированную территорию партизанских отрядов и диверсионных групп было логичным и естественным. Зато руководство партизанскими формированиями не могло осуществляться совместно.
Это прекрасно понимали в Кремле; в начале июля для координации действий различных ведомств по руководству партизанским движением и подпольными организациями была создана специальная комиссия, в состав которой вошло руководство компартий приграничных республик, ГУПП и НКВД.[179] Предполагалось в рамках этой комиссии объединить действия различных ведомств по руководству зафронтовой работой.
Однако комиссия существовала недолго; известно лишь об одном ее заседании.[180] Оно состоялось 17 или 18 июля 1941 г. в составе Маленкова (председатель), Берии, Меркулова, Пономаренко, представителей ЦК компартий Латвии, Литвы, Эстонии и начальник Особой группы при наркоме внутренних дел Судоплатов. Судоплатов и оставил воспоминания об этом заседании или, как он сам выразился, «совещании».
На совещании впервые проявилось различие подходов к руководству партизанским движением. Согласно точке зрения представителей партийных властей, руководство партизанским движением должно было осуществляться партийными органами, в том числе и подпольными, организованными на территории противника.[181] Руководство органов госбезопасности, естественно, придерживалось иной точки зрения. «Органы госбезопасности играют большую роль в обеспечении широкого развития партизанского движения, в организации боевых дружин, диверсионных групп», — писал П. А. Судоплатов, и делал вывод: руководство партизанскими формированиями также должно быть возложено на органы НКВД — НКГБ.[182] Сотрудничать с местными партийными властями органы госбезопасности были согласны в вопросах подбора кадров для зафронтовой работы, но никак не в области руководства ею.[183]
Точка зрения НКВД, однако, не была одобрена; в разработанной по результатам совещания директиве ЦК ВКП(б) от 18 июля, как уже говорилось, руководство партизанским движением возлагалось на подпольные партийные органы, а органы госбезопасности упоминались лишь в качестве резерва для формирования партизанских отрядов и диверсионных групп.[184]
Таким образом, директива от 18 июля положила начало формированию ведомственных систем руководства партизанским движением. Было совершенно ясно, что и органы госбезопасности, чьи предложения были проигнорированы, и армейские органы политпропаганды и военной разведки, до обсуждения проблем руководства зафронтовой работы не допущенные (или же проигнорировавшие это обсуждение), — все они продолжат организацию партизанских и диверсионных отрядов, а также будут осуществлять непосредственное руководство ими.
Так оно и получилось.
Формирование ведомственных систем руководства партизанским движением в целом завершилось к началу осени 1941 г. В системе НКВД были созданы 4-е отделы местных УНКВД и руководивший их работой 2-й отдел НКВД СССР. В системе ГлавПУ оформились спецотделы при политуправлениях фронтов и спецотделения при политотделах армий. Военная разведка упорядочила зафронтовую диверсионную деятельность разведотделов штабов фронтов и армий, создав три отделения, занимавшиеся диверсионной работой. Партийные и советские власти, в полном соответствии с директивами от 29 июня и 18 июля, развернули систему подпольных организаций, подчиненных ЦК компартий союзных республик и обкомам. Естественным образом возник вопрос о взаимодействии всех этих органов, принадлежавших к различным ведомствам, но занимавшихся одним и тем же делом.
Легче всего было с подбором кадров для партизанских отрядов и подготовкой партизан; здесь мы видим повсеместное сотрудничество. Так, курсы по подготовке партизан и подпольщиков при горкомах и райкомах партии повсеместно организовывались при участии местных органов НКВД.[185] Другое дело, что статус этих школ имел обыкновение меняться: из-под контроля партийных властей они постепенно переходили в ведение органов госбезопасности. Так случилось, в частности, с наиболее крупным филиалом ОУЦ, Орловской школой. Изначально созданная партийными властями республики, школа вскоре оказалась подчиненной НКВД БССР.[186] Судя по документам, белорусские чекисты так же претендовали и на сам Оперативно-учебный центр.[187] Однако ОУЦ играл слишком важную роль для организации партизанского движения партийными органами Белоруссии и потому сохранил свой статус «при ЦК КП(б) Белоруссии».
Достаточно оперативно происходил обмен разведданными. Например, 4-й отдел УНКВД Ленинградской области оперативно передавал добытые партизанами сведения командованию частей, разведотделам штабов фронтов, местным партийным органам.[188] Точно так же поступали Штаб истребительных батальонов НКВД СССР, разведотделы УНКВД, Особые отделы фронтов и армий.[189] В свою очередь, партийные власти передавали добытую партизанами информацию командованию частей, разведывательным и особым отделам.[190] Информация, обобщенная органами госбезопасности, также поступала в Генштаб и ГКО.[191]
Хуже было с координацией практических мероприятий. Уже при организации переброски партизанских и диверсионных формирований через линию фронта координация между различными органами, как правило, отсутствовала.[192]«Существует ряд органов, пытающихся руководить партизанским движением, причем каждый претендует, что это дело этого органа, а не какого-либо другого, — писал в ноябре 1941 г. начальник 10-го отдела ПУ Северо-Западного фронта Асмолов. — В результате возник целый ряд параллельных местных центров по руководству одним и тем же вопросом, одними и теми же отрядами, хотя многие их этих так называемых местных центров не сформировали ни одного отряда… В результате на местах иногда дело доходит до больших недоразумений, даются отрядам и местным районным партийно-советским органам противоречивые указания…»[193]
Отсутствие единого руководства действительно катастрофически влияло на партизанское движение. Разрозненные, неуправляемые и плохо организованные партизанские отряды, забрасываемые в тыл противника кем попало, просто не могли действовать эффективно.
Сложившиеся ведомственные системы организации и руководства партизанским движением, как выяснилось к зиме 1941 г., не были способны обеспечить эффективное взаимодействие. В каждом ведомстве понимали ненормальность ситуации, когда вопросами партизанской борьбы занимаются множество параллельных и независимых друг от друга структур; все видели проистекающие из этого неудобства — однако и партийные органы, и НКВД, и военная разведка и даже ГлавПУ не без основания считали, что именно их структуры должны продолжать заниматься партизанами.
В этих условиях взаимодействие осуществлялось на уровне личных контактов и потому обычно налаживалось между родственными организациями. 4-е Управление и Штаб истребительных батальонов НКВД СССР эффективно взаимодействовали с фронтовыми особыми отделами и территориальными органами внутренних дел.[194] А вот спецотделы политуправлений фронтов гораздо с большим трудом находили общий язык с местными советскими и партийными органами. Когда представители спецотдела ПУ 16-й армии Западного фронта в ноябре 1941 г. пытались наладить взаимодействие с Московским комитетом (МК) ВКП(б), случился конфуз. «При встрече с представителем МК товарищем Волковым последний заявил, что ему не было известно, что в армии кто-то занимается партизанским движением, ибо это дело МК».[195] Вопрос был решен только после долгих убеждений.
«Отсутствие единого центра по руководству партизанским движением неизбежно вызывает то, что сейчас имеем массу недочетов в партизанском движении, — писал начальник спецотдела ПУ Северо-Западного фронта Асмолов. — Никто не заботится обеспечить партизанское движение радиосредствами; до сих пор не отработан практический вопрос о порядке обеспечения партизан и их семей денежным пособием…; никто не занимается обобщением опыта партизанской борьбы, не распространяется положительный опыт между фронтами; до сих пор мы не получили ни одного руководящего указания по организации партизанского движения и его руководству из центра…»[196]
Ненормальность такого положения, по всей видимости, понималась в Кремле, куда записки о необходимости изменения системы руководства партизанским движением поступали регулярно. Об этом свидетельствует следующий достаточно известный эпизод.
11 августа из немецкого окружения прорвался большой отряд советских военнослужащих под командованием зам. командующего Западным фронтом генерала И. В. Болдина. 12 августа Сталин сообщил генералу И. В. Болдину, что в Москве формируется управление по руководству партизанским движением. «Не согласитесь ли его возглавить?» — спросил он Болдина. Тот отказался: «Что вы, товарищ Сталин. Мне надо воевать. Я же строевой генерал».[197] Сталин не стал настаивать, поскольку, скорее всего, это управление не существовало даже в эскизных проектах. По-видимому, сталинское предложение генералу Болдину можно рассматривать скорее как эмоциональную реакцию, а не как попытку реально создать управление партизанскими силами.
Сделанное генералу Болдину предложение возглавить партизанское движение интересно тем, что примерно в это время командование РККА стало все больше внимания уделять партизанской проблеме. Причины понятны: эффективное оперативно-боевое руководство партизанскими силами и, как следствие, эффективные действия партизан нужны прежде всего военным. Партизанская борьба позволяла дезорганизовывать прифронтовой и оперативный тыл противника, что не могло не сказаться на устойчивости фронтовых соединений вермахта, в чем военное командование было кровно заинтересовано.
Надо сказать, что в Генштабе внимательно наблюдали за организацией и ходом партизанской борьбы. Уже 27 июля Генштаб разослал в войска подписанную Жуковым директиву, в которой командованию фронтов предписывалось «немедленно приступить к формированию и заброске на территорию, занятую противником, большого количества мелких диверсионно-партизанских групп и отрядов».[198] Ближе к осени заместитель начальника оперативного управления Генштаба А. М. Василевский сформулирует: «складывающееся движение сопротивления в тылу противника следует рассматривать как особый фронт борьбы на коммуникациях противника».[199] По сути, Генштаб ставил вопрос о взаимодействии партизанских отрядов с Красной Армией.
Военное командование видело, что ведомственная система управления партизанским движением не оправдывает себя, и, по мере сил, пыталось исправить положение. Этим занялись Военные советы фронтов и армий.
На Юго-Западном фронте 1 ноября приказом Военного совета фронта была организационно оформлена созданная еще 30 июня оперативная группа ЦК КП(б) Украины, возглавляемая секретарем по кадром Спиваком.[200] Аморфный прежде орган был реорганизован, получил наименование Оперативной группы при Военном совете ЮЗФ и должен был обеспечить координацию действий различных ведомств. Выполнение этой задачи ложилось на уполномоченных оперативной группы, действовавших при штабе каждой армии фронта.
В то же время была введена должность уполномоченного 4-го отдела НКВД УССР при штабе армий фронта.[201] Принципы взаимодействия уполномоченных 4-го отдела НКВД УССР и политуправлений армий были определены во «Временной инструкции», изданной 17 ноября 1941 г. Задачами уполномоченного являлись: организация связи, руководство партизанскими отрядами и диверсионными группами, организация и переброска в тыл противника диверсионных групп, разведчиков и связников, ведение учета формирований, действующих во вражеском тылу, установление связи и оказание помощи местным партийным и советским органам. Свою работу уполномоченному 4-го отдела следовало строить в полном контакте и согласованности с представителями оперативной группы при Военном совете ЮЗФ, начальником 4-го отделения ПУ армии и начальником Особого отдела армии.[202]
Таким образом, украинские партийные власти сочли полезным использовать структуры органов внутренних дел, как «базовые» при осуществлении руководства партизанским движением. Об этом свидетельствовало также и то, что одним из первых распоряжений Оперативной группы стало: направить в помощь политотделам и разведотделам армий Юго-Западного фронта группу работников 4-го отдела НКВД в количестве трех человек в каждую армию.[203]
К сожалению, наладить взаимодействие между представителями Оперативной группы, 4-го отдела, политических, разведывательных и особых отделов армий не удалось. Мы уже рассказывали, например, что когда в декабре 1941 г. политуправление Юго-Западного фронта обратилось в НКВД УССР с просьбой выслать сведения о дислокации партизанских отрядов с целью организации взаимодействия, создания новых формирований и т. п.; в ответ был получен холодный отказ.
В свою очередь, фронтовые и армейские опергруппы 4-го отдела НКВД УССР находились при военных на положении бедных родственников. Материально-техническое обеспечение для опергрупп у военных приходилось выбивать лично наркому внутренних дел Украины Сергиенко, причем, как можно понять, без особого успеха. 10 февраля 1942 г. Сергиенко писал в Москву:
«При штабах 21, 12, 18, 6, 38 и 56 армий и штабах Южного и Юго-Западного фронтов НКВД УССР созданы оперативные группы, в задачу которых входят формирование и выброска в тыл противника партизанских отрядов, истребительных и диверсионно-разведывательных групп, а также осуществление регулярной связи с ранее созданными и действующими в тылу противника партизанскими отрядами.
Отсутствие в распоряжении оперативных групп каких бы то ни бьию возможностей для продовольственного и вещевого снабжения создаваемых партизанских формирований крайне затрудняет их работу.
Прошу Ваших указаний о выделении из резервов соответствующих фронтов и армий в распоряжение указанных групп 15 красноармейских пайков ежедневно для каждой оперативной группы, всего 90–100 пайков.
Так же прошу Ваших указаний штабам фронтов и армий об оказании помощи оперативным группам в вопросе экипировки выбрасываемых в тыл противника партизанских отрядов и агентуры.
Оказание такого рода помощи прифронтовым оперативным группам НКВД УССР и приравнивание их, в этом смысле, к разведывательным отделам и 8-м отделениям политотделов, несомненно, создаст более благоприятные условия для их работы».
То, что вопрос о выделении армией 15 пайков в день украинским чекистам приходилось решать через Москву, исчерпывающе свидетельствовало о проблемах межведомственного взаимодействия.
Об отсутствии взаимодействия свидетельствует еще одна докладная записка Сергиенко, направленная в Военный совет Юго-Западного направления 6 марта 1942 г. «На линии фронта имеется большое скопление различных представителей от всех указанных выше органов, которые работают в разнобой и мешают друг другу, — говорилось в записке. — Организация переброски партизанских формирований через линию фронта очень часто поручается совершенно неопытным в этом отношении людям. Особенно это отличается у работников политотделов. Имеют место случаи перехвата партизанских формирований указанными выше представителями и дачи отрядам разноречивых указаний и задач».[204]
Через две недели после того, как докладная поступила в Военный совет, произошел случай, ярко свидетельствовавший о царившем разброде: политотдел 18-й армии вывел с оккупированной территории 26 (!) партизанских отрядов, оставленных там органами НКВД и использовал их в качестве армейских подразделений.[205]
Чаша терпения ЦК КП(б) Украины переполнилась; все оперативно-боевое руководство партизанскими формированиями было возложено на 4-й отдел НКВД УССР, которому вменялось взять на учет партизанские отряды, находившиеся в ведении Оперативной группы и политорганов Южного и Юго-Западного фронтов. Однако, как с печалью отмечают исследователи, «реализовать намеченные мероприятия было крайне сложно»[206] и в жизнь они не воплотились.
Не нашел воплощения в жизнь и другой проект организации руководства партизанским движением, составленный полковником Стариновым и изложенный в письме Военного совета Юго-Западного фронта на имя Сталина. В проекте предлагалось:
«7. Создать при Государственном Комитете Обороны Штаб по разрушению тыла врага, которому объединить и возглавить работу всех организаций в деле разрушения тыла врага.
2. Белорусскую школу оперативно-учебного центра Западного фронта переформировать в школу по подготовке командных кадров по разрушению тыла врага. […]
Создать при каждом фронте специальные диверсионные бригады в составе трех отдельных батальонов. На командиров бригад возложить все дело оперативного руководства, снабжения и обучения партизан и диверсантов».[207]
Проект был передан на рассмотрение начальнику ГлавПУ Мехлиса, который его откровенно «зарубил».[208]
На Карельском фронте Военный совет 14-й армии в конце концов просто запретил пропуск через линию фронта групп и отдельных лиц, направленных в тыл противника без разрешения на то начальника разведотдела штаба фронта в каждом отдельном случае.[209]
На Северо-Западном фронте Военный совет поступил еще более радикально, выведя из ведения политуправления вопросы организационно-оперативного и административно-хозяйственного характера, связанные с партизанским движением. Вместо этого 14 ноября 1941 г. был создан специальный партизанский отдел, подчиненный Военному совету фронта; разведотдел и политуправление должны были координировать свою деятельность с партизанским отделом.[210] В феврале 1942 г. партизанский отдел был переформирован в оперативную группу Ленинградского ШПД. Решение оказалось ошибочным; ЛШПД с трудом представлял себе состояние партизанского движения на Северо-Западном фронте, оперативная группа не имела необходимой базы и материальных кадров. 15 апреля 1942 г. партизанский отдел при Военном совете фронта был воссоздан.[211]
Таким образом, усилия Военных советов фронтов и армий, хоть и позволили несколько повысить эффективность руководства партизанским движением и боевую деятельность партизанских формирований, ведомственный вопрос не решили и решить не могли.
Только создание единого органа управления партизанским движением, в который вошли бы представители всех заинтересованных ведомств и который бы непосредственно (а не через структуры различных ведомств) руководил бы боевой деятельностью партизан, их организацией и снабжением, мог покончить с ведомственным хаосом.
Именно по этому пути в попытке обеспечить координацию между действиями различных ведомств пошли в Ленинградской области.
Получив директиву от 29 июня, ленинградский обком приступил к формированию партизанских отрядов. Деятельность эта, как и в других областях и союзных республиках, первоначально производилась в тесном взаимодействии с органами госбезопасности, армейскими структурами. Так, в начале августа при обкоме была образована оперативная группа по руководству партизанским движением в оккупированных районах области. В нее вошли секретарь обкома Г. Х. Бумагин, начальник военного отдела обкома М. Ф. Алексеев и представитель УНКГБ ЛO Л. И. Кожевников.[212]
11 октября 1941 г. в Военный совет Ленинградского фронта поступила докладная записка членов Военного совета 8-й армии, в которой поднимался вопрос о неприемлемости ситуации, в которой партизанские отряды забрасываются в тыл противника кем попало. «В результате, — констатировалось в докладной, — большинство этих отрядов отсиживается по 5–8 дней в тылу наших войск, загромождают тылы армии. Когда они переходят наконец линию фронта, то работают в тылу противника очень мало, 2–3 дня, и выходят обратно, не выполнив полностью своего задания. Материальное оснащение этих отрядов плохое… Дислоцирование не продумано. Отдельные отряды направляются в районы, обрабатываемые нашей артиллерией, и отряды несут бесцельные потери».[213] Предлагалось «немедленно централизовать управление всеми отрядами в масштабе армии, для чего создать небольшую оперативную группу при Военном совете».[214]
К этому времени, однако, вопрос был уже решен. 27 сентября вместо оперативной группы при обкоме был создан штаб партизанского движения; возглавил его секретарь обкома М. Н. Никитин.[215] Как считает A.C. Князьков, это было сделано «в целях усиления централизации и объединений усилий обкома и горкома ВКП(б) с фронтовым командованием», о чем свидетельствует то, что в руководство штаба партизанского движения вошел начальник разведотдела штаба Ленинградского фронта комбриг П. П. Евстигнеев.[216] С этой точкой зрения следует полностью согласиться.
Создание штаба партизанского движения повысило эффективность межведомственного взаимодействия. Например, разведотдел УНКВД по Ленинградской области информировал разведотделы штабов армий и партийные власти не только о деятельности подчиненных ему партизанских отрядов и диверсионных групп, но даже и о некоторых намечающихся мероприятиях.[217]
Ленинградским ШПД был разработан «План организации связи и руководства партизанскими отрядами Ленинградской области», согласно которому для руководства политической работой среди партизан на оккупированную территорию направлялись оперативные группы ленинградского обкома. Оперативно-боевую деятельность партизанских формирований осуществлял ЛШПД. Для этого при штабах армий и фронтов создавались оперативные группы штаба партизанского движения в составе представителей обкома и УНКВД.[218]
Таким образом, на Ленинградском фронте параллелизм и разнобой в деятельности различных структур, организовывавших партизанскую борьбу, удалось в значительной степени преодолеть путем создания единого органа руководства партизанским движением — Ленинградского ШПД. Проблема заключалась в том, что произошло это только на одном фронте.
Черепанов В. В. Власть и война: Сталинский механизм государственного управления в Великой Отечественной войне. М., 2006. С. 48.
Российский государственный архив социально-политической истории (далее — РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 59. Д. 401. Л. 8 — 11; Известия ЦК КПСС. 1991. № 6. С. 218–220; Русский архив: Великая Отечественная (далее — РАВО). М., 1999. Т. 20 (9). С. 17–18; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечственной войне: Сборник документов (далее — ОГБ). М., 2000. Т. 2. Кн. 1. С. 121–123.
Подобное утверждение мы находим, например, в монографии: Партизанское движение: По опыту Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.: Военно-исторический очерк. М., 2001. С. 26–27.
Если быть точным, то партизанская война в Югославии началась в первой половине июня 1941 г., в Греции — весной 1942 г., во Франции — осенью 1941 г., в Польше — в мае — июне 1942 г. См.: Семиряга М. И. Советские люди в европейском Сопротивлении. М., 1970. С. 18, 116, 154–155, 241.
Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии, 1933–1945 гг. М., 2003. С. 191, 195.
Там же. С. 260; Howell Е. The soviet partisan movement. P. 12–13; Хессе Э. Главы из книги «Советско-русская партизанская война 1941–1944 гг.» // Антипартизанская война в 1941–1945 гг. М.; Минск, 2005. С. 45–46.
Альтман И. А. Жертвы ненависти: Холокост в СССР, 1941–1945 гг. М., 2002. С. 211–212.
Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии. С. 272.
Преступные цели — преступные средства: Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР, 1941–1944 гг. М., 1968. С. 31–33.
Клаузевиц К. фон. О войне. М.; СПб., 2002. Т. 2. С. 223.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 168.
Преступные цели — преступные средства… С. 53.
Гальдер Ф. Военный дневник, 1941–1942. М.; СПб., 2003. С. 83.
Хессе Э. Главы из книги… С. 39.
Дашичев В. И. Стратегия Гитлера. Т. 3. С. 574.
Бычков Л.H. Партизанское движение в годы Великой Отечественной войны, 1941–1945: Краткий очерк. М., 1965. С. 55.
Калинин Н.3. Партизанская республика. М., 1964. С. 8–9.
Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 — июль 1944): Краткие сведения об организационной структуре партизанских соединений, бригад (полков), отрядов (батальонов) и их личном составе. Минск, 1983. С. 599.
Война в тылу врага: О некоторых проблемах истории советского партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. М., 1974. Вып. 1. С. 17–18.
Пономаренко П. К. Во главе обороны // Солдатами были все. Минск: Беларусь, 1972. С. 41.
РАВО. Т. 20 (9). С, 43; ЦАМО. Ф. 15. Оп. 178359. Д. 2. Л. 78–79.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 138–139; РАВО. Т. 20 (9). С. 44–45; ЦАМО. Ф. 15. Оп. 178359. Д. 2. Л. 80–81.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 188–189.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 189.
РАВО. Т. 20 (9). С. 47; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 480. Л. 21–24.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 498–501; Т. 3. Кн. 1. С. 76–80.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 149–150; Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 196.
Пономаренко П. К. Во главе обороны… С. 42.
Партийное подполье в Белоруссии, 1941–1944: Страницы воспоминаний: Витебская, Могилевская, Гомельская, Полесская области. Минск, 1985. С. 149.
Архив автора. Старинов И. Г. Вопросы подготовки кадров к ведению партизанской войны: Рукопись. С. 24.
Старинов И. Г. Пройти незримым. М., 1988. С. 26–27.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 351, 476; Кн. 2. С. 36–39, 78–80.
Там же. Т. 2. Кн. 2. С. 39.
Архив автора. Старинов И. Г. Вопросы подготовки кадров… С. 24–25.П. К. Пономаренко в докладной записке Сталину от 21 сентября 1941 г. приводит другую цифру: за два месяца было «подготовлено практически и заброшено в тыл 2960 диверсантов» (РАВО. Т. 20 (9). С. 60; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 481. Л. 184–191). Впрочем, не исключено, что здесь нет противоречия: подготовлено было 3571 чел., из них 2960 перебросили в тыл противника, а остальных оставили в угрожаемых районах.
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 8. Д. 480. Л. 75,160–161; Д.481. Л. 1–6.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 363–365; Известия ЦК КПСС. 1990. № 8. С. 209–211.
Бычков Л.H. Партизанское движение… С. 54.
История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945. Т. 2. С. 122; Бычков Л.H. Партизанское движение… С. 33, 54.
Курас И. Ф., Кентий A.B. Штаб непокоренных. Киев, 1988. С. 11.
Боротьба трудящихся Львівщини проти німецько-фашистських загарабників, 1941–1944 pp.: Збірник документів і материіалів. Львів, 1949. С. 113–115; Партизанское движение… C. 33.
РАВО. Т. 20 (9). С. 63; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 8. Д.481. Л. 184–191.
Там же. С. 60; Старинов И. Г. Пройти незримым… С. 39–41.
Архив автора. Старинов И. Г. Вопросы подготовки кадров… С. 26.Место дислокации и направление деятельности школы были вскоре выявлены германской разведкой, по сведениям которой единовременный состав курсантов составлял 1000 чел. (Информация III отдела РОВС о положении в СССР, 30.09.1941 // Дробязко С. И Под знаменами врага: Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил, 1941–1945. М., 2004. С. 349).
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 343–345; РАВО. Т. 20 (9). С. 18–20.
РАВО. Т. 20 (9). С. 20, 25.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 276.
Лесняк Т. Совершенствование руководства партизанским движением // ВИЖ. 1967. № 9. С. 32.
РАВО. Т. 20 (9). С. 20–21.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 542–543.
РАВО. Т. 20 (9). С. 54, 62–72.
Соловьев А. К. Они действовали под разными псевдонимами… С. 6–7; Валаханович И. А. Деятельность НКГБ БССР по созданию оперативных групп и партизанских отрядов в июне — августе 1941 года // Беларусь, 22 июня 1941 года: Говорят архивы. Минск, 2001. С. 78.
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль… С. 142.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 215.
Мелътюхов М. И. Упущенный шанс Сталина: Советский Союз и борьба за Европу: 1939–1941: Документы, факты, суждения. М., 2000. С. 317.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 216.
Там же. С. 215–216.В основу плана организации действий во вражеском тылу был положен опыт войны в Испании: идея четырех батальонов, придающихся фронтам, повторяет организацию XIV Специального корпуса республиканской армии, состоявшего из четырех «дивизий» численностью по 500–800 человек, дислоцировавшихся соответственно на Каталонском, Центральном и Южном фронтах. (См.: Троян В. А. Ч етырнадцатый специальный // Мы — интернационалисты. М., 1975. С. 243). Интересным представляется также очевидная схожесть этой советской структуры организации партизанско-диверсионной деятельности со структурой немецкого полка «Бранденбург»; так независимо друг от друга в СССР и Германии пришли к одинаковым организационным структурам.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 215–216.
Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина… С. 317.
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль… С. 144.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 217; Соловьев А. К. Они действовали под разными псевдонимами… С. 11.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 137.
Там же. С. 186.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год. С. 256.Очевидно, непрофильные контрразведывательные задачи были, по всей видимости, возложены на Особую группу исключительно потому, что назначенный начальником Особой группы П. А. Судоплатов с 26 июня 1941 г. занимал должность заместителя начальника штаба НКВД по борьбе с парашютными десантами противника — т. е. с диверсантами. (Судоплатов П. А. Разведка и Кремль… С. 153). Логика была проста: раз Судоплатов уже этим занимается, включим борьбу с вражеской агентурой в сферу деятельности возглавляемой им Особой группы.
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль… С. 149; Попов А. Ю. НКВД и партизанское движение. С. 54.
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль… С. 149.
Колпакиди А. И., Прохоров Д. П. Внешняя разведка России. М., 2001. С. 42.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 218–219; 232–233; Зевелев А. И., Курлат Ф. Л., Козицкий A.C. Ненависть, спрессованная в тол. С. 5; Попов А. Ю. НКВД и партизанское движение… С. 42; Боярский В. И. Партизаны и армия… С. 141; Боярский В. И. Партизанство вчера, сегодня, завтра. С. 142; Малая война: организация и тактика боевых действий малых подразделений. Минск, 1998. С. 114; Романов В. А. 4-е управление НКВД СССР… С. 188.
Орлов М. Ф. Бригада особого назначения… С. 4.Большинство исследователей говорит о «переформировании» войск Особой группы в ОМСБОН, однако командир бригады М. Ф. Орлов в своих воспоминаниях высказался однозначно: «к началу октября мы полностью завершили формирование двух полков… которые вошли в состав ОМСБОН — так теперь стали называться войска Особой группы». Таким образом, из двух изначально запланированных бригад была сформирована одна, а на большее в условиях начавшейся битвы под Москвой не было ни ресурсов, ни времени. Описание участия ОМСБОН в обороне Москвы в октябре — ноябре 1941 г. см.: Зевелев А. И., Курлат Ф. Л., Козицкий A.C. Ненависть, спрессованная в тол… С. 6 — 18.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 260.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 265.
ОГБ. Т. 2. Ки. 1. С. 188.
До 3 февраля 1941 г. такие отделения существовали только на уровне республиканских НКВД (Судоплатов П. А. Разведка и Кремль… С. 127); после разделения НКВД и НКГБ они были, по всей видимости, ликвидированы.
Внутренние войска в Великой Отечественной войне, 1941–1945: Документы и материалы. М., 1975. С. 542; Белоозеров Б. П. Фронт без границ, 1941–1945 гг.: Историко-правовой анализ обеспечения безопасности фронта и тыла Северо-Запада. СПб., 2001. С. 56; Боярский В. И. Партизанство вчера, сегодня, завтра…С. 103.
Боярский В. И. Партизаны и армия… С. 95.
3 архівів ВУЧК — ГПУ — НКВД — КГБ. 2000. № 1. Док. № 21; ГДА СБУ. Ф. 60. Д. 83501. Т. 1. Л. 13–19.
Известия ЦК КПСС. 1990. № 9. С. 197.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 518–519.
3 apxiвiв ВУЧК — ГПУ — НКВД — КГБ. 2000. № 1. Док. № 5; Попов А. Ю. НКВД и партизанское движение. С. 54; Боярский В. И. Партизанство вчера, сегодня, завтра… С. 103.
Белоозеров Б. П. Фронт без границ… С. 61.
3 apxieiв ВУЧК — ГПУ — НКВД — КГБ. 2000. № 1. Док. № 5; Боярский В. И. Партизаны и армия… С. 73–74; Боярский В. И. Партизанство вчера, сегодня, завтра. С. 103.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 562; Кн. 2. С. 14, 165–170, 312–314; Т. 3. Кн. 1. С. 220–228.
Валаханович И. А. Деятельность НКГБ БССР… С. 79.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 147; Т. 3. Кн. 1. С. 176, 188, 306, 353, 397,461, 560; Попов А. Ю. 15 встреч с генералом КГБ Бельченко… С. 136–137, 146.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 165–166.
3 apxiвiв ВУЧК — ГПУ — НКВД — КГБ. 2000. № 1. Док. № 33; ГДА СБУ. Ф. 60. Д. 83505. Ч. 2. Л. 419–422.
Романов В. А. 4-е управление НКВД СССР… С. 184.
РГАСПИ. Ф. 69. On. 1. Д. 745. Л. 1; ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 452; Кн. 2. С. 146–147, 332–333; Т. 3. Кн. 1. 305–307, 393–397, 459–461; РАВО. Т. 20 (9). С. 60; Никольский В. А. Аквариум — 2. С. 71; Степаков В. Н. Русские диверсанты против «кукушек»… С. 99–10.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 76.
Там же. С. 271.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 262.
Романов В. А. 4-е управление НКВД СССР… С. 189.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 276–278, 287.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 50–51; 70–81.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 163.
Колпакиди А. И., Прохоров Д. П. КГБ: Спецоперации советской разведки. М., 2000. С. 245.
Попов А. Ю. НКВД и партизанское движение… С. 55.
Орлов М. Ф. Бригада особого назначения… С. 4. См. также: Попов А. Ю. НКВД и партизанское движение… С. 55–56.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 289.
Там же.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2.
Боярский В. И. Партизанство вчера, сегодня, завтра… С. 109.
Кочик В. Я. Некоторые аспекты деятельности советской военной разведки в 20 — 30-е годы: Структура, кадры, направления деятельности, операции // ВИА. М., 2000. Вып. 13. С. 61.
См., напр.: Колпакиди А. И., Прохоров Д. П. Империя ГРУ. Т. 2. С. 110–129.
Троян В. А. Четырнадцатый специальный… С. 241–254; Старинов И. Г. Мины ждут своего часа. С. 63 — 148; Ефимов М. Диверсант по имени Ксанти // Солдат удачи. 2003. № 10. С. 26–31.
О личности Мамсурова см.: Черчесов Г. Е. Под псевдонимом Ксанти. Владикавказ, 1995; Черчесов Г. Е. Человек с засекреченной биографией. Владикавказ, 1994; Болтунов М. Е. Диверсанты ГРУ. М., 2004.
Весьма лестную оценку действий спецотрядов Разведупра и лично Х.-У. Д. Мамсурова на финской войне дает П. А. Судоплатов (Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год. С. 235). Эта похвала тем более важна, что исходит из уст одного из руководителей конкурирующей структуры.
Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б)… С. 244–250,281; Никольский В. А. Аквариум-2… С. 42.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год.:. С. 215–216.
Никольский В. А. Аквариум — 2… С. 44.
Лурье В. М., Кочик В. Я. ГРУ: Дела и лица. М.; СПб., 2002.C. 627.
ОГБ. Т. 3. Кн. 1. С. 22.
Там же.
Болтунов М. Е. Командарма арестовал офицер ГРУ // Независимое военное обозрение. 2003. № 43. С. 7; Болтунов М. Е. Диверсанты ГРУ. С. 16. См. так же: Мамсуров Х.-У. Д. В первые дни войны // Московские новости. 1988. 17 июля. С. 12–13.
Ворошилов К. Е. Срочное поручение… С. 27; Пономаренко П. К. Во главе обороны… С. 35; Калинин П. З. Партизанская республика… С. 20.
Ворошилов К. Е. Срочное поручение… С. 26–27.
Болтунов М. Е. Командарма арестовал офицер ГРУ… С. 7; Он же. Диверсанты ГРУ. С. 17.
Пономаренко П. К. Во главе обороны… С. 46.
Лурье В. М., Кочик В. Я. ГРУ: Дела и лица… С. 72.
РАВО. Т. 20 (9). С. 76.
Пережогин В. А. Солдаты партизанского фронта… С. 182; Партизанское движение… С. 37.
Боярский В. И. Партизаны и армия… С. 136–138.
Лурье В. М., Кочик В. Я. ГРУ: Дела и лица… С. 180.
Мегера А. К. Военные разведчики в тылу врага // ВИА. М., 1998. Вып. 3. С. 190–191.
Боярский В. И. Партизаны и армия… С. 136.
Лурье В. М., Кочик В. Я. ГРУ: Дела и лица… С. 180.
Мегера А. К. Военные разведчики в тылу врага… С. 191.
Боярский В. И. Партизанство вчера, сегодня, завтра… С. 123.
Никольский В. А. Аквариум-2… С. 60.
Там же. С. 60–65.
РАВО. Т. 20 (9). С. 60.
Никольский В. А. Аквариум-2… С. 97, 101.
Рубцов Ю. В. Alter ego Сталина: Страницы политической биографии Л. З. Мехлиса. М., 1999. С. 154–155.
Старинов И. Г. Пройти незримым… С. 25–26.
Там же. С. 26; Старинов И. Г. Мины ждут своего часа… С. 220–221.
Пономаренко П. К. Всенародная борьба…
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 276–277.
Бычков Л.H. Партизанское движение… С. 43–44.
Правда. 1941. 11 июля.
Асмолов А. Н. Фронт в тылу вермахта… С. 9.
Армстронг Дж. Партизанская война… С. 309.
Армстронг Дж. Партизанская война… С. 309–311.
Армстронг Дж. Партизанская война… С. 309–311.
Там же. С. 46–47.
РАВО. Т. 17(6). С. 51.
Курас И. Ф., Кентий A.B. Штаб непокоренных… С. 10.
Боярский В. И. Партизаны и армия… С. 34.
См., напр.: Клембовский В. Н. Партизанские действия: Опыт руководства. М., 1918.
РАВО. Т. 20 (9). С. 76–81; Асмолов А. Н. Фронт в тылу вермахта… С. 11.
Партизанское движение… С. 38.
РАВО. Т. 17 (6). С. 69–70; Т. 20 (9). С. 23–24.
Там же. Т. 20 (9). С. 91–93.
РАВО. Т. 20 (9). С. 24, 91–93.
Там же. С. 83.
Асмолов А. Н. Фронт в тылу вермахта… С. 9; Партизанское движение… С. 37.
РАВО. Т. 20 (9). С. 83, 89–93, 95 — 101, 104–110.
Там же. С. 95 — 101.
Рубцов Ю. В. Alter ego Сталина… С. 170.
Пономаренко П. К. Незабываемые годы… С. 27.
Пономаренко П. К. Всенародная борьба…; Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 276.
до самого конца войны» (Пономаренко П. К. Всенародная борьба… С. 127). На самом деле Пономаренко, мягко говоря, лукавил, причем делал это с вполне конкретной целью, а именно: представить себя инициатором централизации партизанского движения в начальный период войны.
РАВО. Т. 20 (9). С. 18–20.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 276–277.
Там же. С. 277.
РАВО. Т. 20 (9). С. 19.
ОГБ. Т. 2. Кн. 1. С. 491–492; 496–497; Кн. 2. С. 91; Т. 3. Кн. 1. С. 248–249, 355–356.
Там же. Т. 2. Кн. 2. С. 156.
Там же. С. 78.
Там же. С. 330–331; Т. 3. Кн. 1. С. 32–38, 82..
Там же. Т. 2. Кн. 2. С. 450,
Там же. С. 493–494.
РГАСПИ. Ф. 69. On. 1. Д. 745. Л. 1–3, 19–27; ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 332–333, 393; Т. 3. Кн. 1. С. 7–9.
ОГБ. Т. 3. Кн. 1. С. 114.
РАВО. Т. 20 (9). С. 100–101.
ОГБ. Т. 3. Кн. 1. С. 396.
РАВО. Т. 20 (9). С. 108.
Там же. С. 101.
Болдин И. В. Сорок пять дней в тылу врага // ВИЖ. 1961. № 4. С. 81.
Пережогин В. А. Солдаты партизанского фронта… С. 182.
Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии, 1941 год… С. 283.
РАВО. Т. 20 (9). С. 101–102.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 312.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 313–314; 3 apxiвiв ВУЧК — ГПУ — НКВД — КГБ. 2000. № 1. Док. № 28; ГДА СБУ. Ф. 60. Д. 83595. Л. 6–7.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 302.
3 apxiвiв ВУЧК — ГПУ — НКВД — КГБ. 2000. № 1. Док. № 36; ГДА СБУ. Ф. 60. Д. 83505. Ч. 2. Л. 352–353.
Курас И. Ф., Кентий A.B. Штаб непокоренных… С. 13.
Там же. С. 16.
ПА ИИП при ЦК КПБ. Ф. 4. Оп. 33-а. Д. 1. Л. 31–34. Цитируется по копии, переданной автору И. Г. Стариновым.
Старинов И. Г. Пройти незримым… С. 81–82.
ОГБ. Кн. З. Т. 1. С. 114.
РАВО. Т. 20 (9). С. 102–103.
Пережогин В. А. Солдаты партизанского фронта… С. 181–182.
ОГБ. Т. 3. Кн. 1. С. 102.
РАВО. Т. 20 (9). С. 93–94.
Там же. С. 94.
ОГБ. Т. 3. Кн. 1. С. 102; РАВО. Т. 20 (9). С. 85.
Партизанское движение… С. 29.
ОГБ. Т. 2. Кн. 2. С. 493–494.
РАВО. Т. 20 (9). С. 85–86.