- Кучер, зачем ты так дунган...? - спрашиваю я его.
- Я те... не Кучер. Ты эту кличку... брось. А бандитов надо уничтожать.
- Это же шла беднота, мы же за нее отдавали жизнь в борьбе с белыми и польскими панами.
- Мы... за коммунизм. Те кто не хочет его строить, должны быть сметены. Классовая борьба... не утихает в нашем обществе и нам нужно всегда быть бдительными...
Боже, что он несет. Одни передовицы из газет. А Кучера действительно несло...
- Вот например, ты, потерял бдительность, доверился прокравшемуся в наши ряды шпиону. Враг не дремлет... Троцкистско, бухаринские...
Это он про кого? Про Лешку? Что же они гады с ним сделали?
- Ты про Коновалова? - прерываю я его.
- Да. Он осужден, признался во всем...
- Откуда ты знаешь?
Жутко заныл живот. Где глухо пролетали слова Кучера.
- Партия все должна знать. Только партия ведет массы...
Я потерял сознание.
Кучер довез меня до Джаркента уже в критическом состоянии. Бросив фуру во дворе больницы, он сам тихонечко удрал...
Мне сделали операцию и после четырех месяцев лечения, медицинская комиссия признала не годным к военной службе.
1935 год.
Мы готовились к ноябрьским праздникам. В институте дым коромыслом, кругом вывешивались лозунги, готовились портреты вождей, распределялись обязанности среди студентов и преподавателей, кого и что необходимо нести на демонстрации.
- Петров, - тонким фальцетом пищала Раечка, проносясь по коридору, Петров...
- Здесь я.
- Уф, запарилась. Тебя ректор ищет.
- Это зачем еще, ты не знаешь?
- В Алма-Ату едешь?
Раечка, секретарша и поэтому всегда знает все.
- Почему я? - неуверенно спрашиваю ее.
- Там семинар по проблемам преподавания математики...
Сразу стало легче.
- Лечу.
Ректор толстоватый с заплывшими глазками мужик имел простенький вид, но это была маска. На самом деле, хитрее и коварнее его не найти.
- Петров, - ласково ворковал он, - тут есть вариант поехать в Казахстан. Профессор Воронов неожиданно заболел, Гольдбрайх никак не может найти свой паспорт, только ты и остался, голубчик.
- Если надо, я готов.
- И я так думаю. Надо Петров. Воронов тут тебе папочку оставил, подготовься к докладу, расскажи там наши предложения. Тебе Раечка командировочную выпишет, деньги готовы, так что давай в путь.
- Но ведь сейчас праздники?
- А девятого Ноября начало семинара. Так что побудь там в праздники, погуляй. Негоже нам, столичным, показывать себя недисциплинированными.
- Поговорите хоть с парторгом, мне поручен портрет Маленкова...
- Это мы все уладим, иди.
Вот так я шестого Ноября сел на поезд Москва - Алма-Ата.
В вагоне-ресторане народа очень мало, только за тремя столиками сидит по одному человеку. Я тоже сажусь у тут мой взгляд упирается в квадратную голову впереди сидящего. Что то знакомое зашевелилось в памяти.
- Черненко? Кучер?
Голова медленно разворачивается и рот раскрывается от изумления.
- Петров?
Полувоенный китель сидит на нем великолепно, глаза еще больше провалились внутрь, а щетка волос упрямо уставилась вверх. Я заметил, что обмотки он сменил на галифе с блестящими сапогами.
- Ты жив? - с удивлением он смотрит на меня.
- Жив. Почему я должен умереть?
- А мне сказали... Впрочем, я рад что ты жив.
Речь его стала плавней. Видно за пять лет он здорово поднатоскался.
- Чего ты там сидишь? - продолжил он. - Иди сюда.
Я пересел к нему. Мгновенно появился официант. Я заказал обед и скромную бутылку лимонада.
- И где сейчас работаешь? - он с наслаждением поглощает семгу.
- В институте, аспирантом.