Я следовал пароходом из Николаевска-на-Амуре в Хабаровск. Моим соседом по каюте оказался один милейший патанатом. Он увлекательно рассказывал о своих бесчисленных любовных приключениях, на мой взгляд, весьма рискованных в силу нечеловеческой бдительности его ревнивой жены. Потом принялся давать подробные наставления, как мне вести себя по его прибытии в Комсомольск-на-Амуре. Его должны были встречать несколько женщин, не считая законной супруги, каждой из которых он вез небольшой подарок. При подходе к причалу патанатом высмотрел их и показал мне. Когда подали сходни, он бросился в объятия благоверной – блондинки гренадерского роста с добавочной башней на голове, – а я конфиденциально сновал в толпе, спеша, пока не отвалил пароход, раздать тайным возлюбленным платки и коробочки.
На следующей пристани в каюту деликатно постучал худощавый человек лет тридцати – с чемоданом, усиками и кульком семечек. Чемодан он сунул на багажную полку, семечками радушно угостил меня, а усы унес назад на палубу, предварительно пригласив с собой выпить пива и получив вежливый отказ, – пива я уже от пуза напился с патанатомом.
Я дремал, когда дверь с треском распахнулась и на пороге снова вырос мой новый попутчик. Он раздувал мокрые усы и сверлил горящим взглядом.
– Встать! – заорал он. – Я из угро!
Должно быть, имелся в виду уголовный розыск.
– Ты что, спятил? – спросил я оторопело, еще не подозревая, насколько близок к истине.
– Вста-а-а-ать! – надрывался он, шатаясь и брызжа слюной. – В химии сгною!
Я встал и вытолкнул его в коридор, что потребовало совсем небольших усилий.
Забравшись на свою полку, я с тревогой ожидал немедленного продолжения. Однако до того момента, когда послышался деликатный стук, прошло никак не меньше четверти часа. Дверь мягко отворилась.
Войдя, он приветливо улыбнулся и положил кепочку на столик. Мы поговорили о всяких пустяках, и я никак не мог поверить, что это тот же самый человек, что совсем недавно брызгал слюной и матерился.
– Ну что, пойти пивка, что ли, выпить, – задумчиво сказал он, когда беседа себя исчерпала.
– Не знаю, – протянул я, всерьез раздумывая, не отсоветовать ли ему это.
Через пятнадцать минут дверь открылась так, что из верхней петли вылетел шуруп.
– А, падла! – зловеще процедил попутчик, качаясь на пороге. -
Лежишь?! А я за тебя в болотах тлеть буду?! С-с-сволочь! Семечки лузгаешь! А ты их покупал?!
Он схватил меня за ногу и стал тянуть.
– Документы! – хрипел он при этом. – Д-д-д-документы!!
Дверь была раскрыта. Вылетая после моего пинка, он совершенно не пострадал.
Прошло совсем немного времени, и этот сумасшедший, аккуратно постучав, опять возник на пороге каюты.
– Не желаете? – с улыбкой спросил он, протягивая мне коржик.
Я в ужасе отказался.
– Ну ничего, – сказал он, откусывая от второго. – Я оставлю, вы потом съедите. Дорога-то долгая.
Неторопливо жуя, он рассказал забавную историю о своем начальнике, попавшем под денежный начет. Глаза чуть блестели. Он был причесан, умыт, тих, вежлив, говорил о техникуме, о девушке Варе, о сложностях жизни, в которой никак не найти верной дороги без соответствующего образования, и по его серым глазам, которыми он грустно следил за хлюпающими в борт волнами, я понимал, что он ни в чем передо мной не виноват, потому что ничего про себя не помнит.
Короче говоря, это были доктор Джекиль и мистер Хайд в одном лице и в чистом, не замутненном литературой виде.
– Тут неплохое пиво, – сообщил он, смахивая крошки с усов. – Не выпить ли нам по бутылочке?
– Я не буду, – твердо сказал я. – Может, и вам не стоит?
– Да что там! – удивился он. – Время-то детское.
Когда он удалился, я поспешно собрал вещички, кинулся к стюарду, дал ему десять рублей и через пять минут уже запер дверь одноместной каюты.
Когда мы ошвартовались у пристани, до которой следовал мой безумный попутчик, я воровато проследил, как он шагает по сходням на берег, а затем поспешил в буфет и потребовал пива.
Первый стакан я подносил ко рту со странным чувством. До конца мне не верилось в это, но все-таки можно было предположить, что пиво, которое я пил с патанатомом, было еще нормальным, а в следующую партию неведомые вредители подсыпали специфического психотропного яду. И что, осушив этот стакан, я немедленно закричу петухом или пристану к буфетчику с вопросом, узнает ли он во мне Иосифа
Виссарионовича Сталина.
К тому времени, когда пароход гуднул, причаливая в Хабаровске, я осушил три бутылки – что вполне объяснимо при учете вышеописанного.
И могу поклясться, что в этом пиве не было ничего особенного.