В отличие от кофе (см.), употребление которого предполагает европейский стиль мышления и жизни, чай самой природой назначен для утоления жажды в Азии. Поэтому мне кажется странным, что здесь, в пределах нашей страны, находятся люди, рискующие пить кофе. На мой взгляд, столь резкий диссонанс между натурой – конечно же, совершенно азиатской! – и тем, чем ее потчуют, не может не вызвать отрыжки, икоты или, чего доброго, бессонницы.
И действительно, можно ли вообразить употребление кофе в такой, например, ситуации.
Большой пыльный кишлак на юге Таджикистана. Лето. Пятый час дня.
Дикая жара.
Придорожная чайхана. Кущи и соответственно сень струй. Под старыми чинарами близ большого арыка штук шесть квадратных топчанов – катов.
Они застелены какими-то тлелыми половиками. Несколько чернявых посетителей в халатах и тюбетейках сидят, скрестив ноги, на катах или возлежат на них же на манер древних греков. Двое играют в шахматы. Носики почти всех чайников предварительно отбиты, а затем мастерски заменены жестяными протезами. Крышки на веревочках.
Щербатые пиалушки. Чай в них наливают на самое донышко. Потому что, если сам по себе пьешь, это просто удобно: не нужно долго ждать, пока остынет. Дунул – и пей. Если же кого-нибудь угощаешь, то чем меньше налил, тем чаще придется проявлять к гостю внимание, а проявить к гостю внимание – это главная радость для хозяина… В служебной части заведения, расположившейся под легким навесом, огромный самовар, похожий на почернелого от старости бегемота. На перекладине висит ивовая клетка. Она расцвечена перьями и лоскутками, а ее пернатый населец кеклик (см.) время от времени оглашает окрестности озабоченным кудахтаньем. Молодой чайханщик со своим мальчишкой-подручным. Короче говоря, мусульманская идиллия.
Между тем по разбитой дороге, перекашиваясь бортами на колдобинах, подъезжает кургузый "ГАЗ-63" с брезентовым верхом.
Из кабины выбираются водитель и мой отец. Он в выгоревшей армейской панаме на голове и с кобурой на боку. Из кузова – еще один такой же иссохлый геолог в таком же полевом (см. Поле ) обмундировании.
Этот, правда, не вооружен.
Сидящие в чайхане невзначай посматривают на пришельцев.
Пришельцы устало идут к свободному кату. Разуваются, покряхтывая.
Располагаются.
Подбегает мальчик.
– Э, бача! – говорит отец, с отвращением оглядывая несколько замусоренный предыдущими посетителями кат. – Позови-ка хозяина!
Поспешно подходит, вытирая руки о фартук, чайханщик.
– Что у тебя тут такой свинарник?! – спрашивает отец. – Убрать не можешь?! Тебе не в чайхане работать, а за поросятами ходить!..
Насупившись, чайханщик молча наводит порядок и удаляется.
– Якта чойнак бьер! – говорит ему в спину отец. – И печаку пусть принесет, что ли…
Неожиданное замедление.
– Да что ж такое! – ворчит отец. – Люди тут уже от жажды потрескались, а он ковыряется!..
Но вот наконец мальчик бегом приносит чайник, три пиалки и требуемую сласть.
– За смертью вас посылать, – говорит отец. – Что так долго?
– Вода кипел! – отвечает мальчик, пятясь от этого грозного рыжего человека.
Зеленый чай положено раза три перелить, чтобы лучше заварился. Налил немного – и обратно в чайник.
Все. Можно пить.
Пьют.
– Что за черт, – ворчит отец. – Псиной какой-то отдает… Нет, это не девяносто пятый!
Рассуждают о качестве чая. Собственно говоря, чай хорош только один
– именно что "девяносто пятый". Все иные сорта если упоминаются, то с непременными аллегорическими довесками в виде "ослиного навоза" и
"мышиного дерьма".
– Давно такой дряни не попадалось, – бормочет отец, с отвращением выплескивая опивки на утоптанную, чисто метенную глиняную дорожку.
И снимает с пустого чайника крышку.
И заглядывает в него.
– Что за хреновина! – говорит он, присматриваясь.
И выуживает разгоряченный, парящий желтый кусок свиного сала!
Немая сцена.
Которая, разумеется, кончается бурей.
В общем, см. Селитра, только все наоборот.
А вы еще говорите – кофе!..