и затем сразу же стал преподавать). Из первых его трактатов видно, что
терминология его к этому времени еще не совсем устоялась, и в дальнейшем его
творчестве прослеживается значительная эволюция.
Но и трактаты Плотин начал писать тоже далеко не сразу. Вначале, как это
было принято у античных философов, он преподавал в устной форме, и только
потом, по просьбе учеников, стал записывать свои трактаты. При этом Плотин
обладал феноменальными способностями, на которые указывает Порфирий:
«Продумав про себя свое рассуждение от начала и до конца, он тотчас записывал
продуманное и так излагал все, что сложилось у него в уме, словно списывал
готовое из книги. Даже во время беседы, ведя разговор, он не отрывался от своих
рассуждений: произнося все, что нужно было для разговора, он в то же время
неослабно вперял мысль в предмет своего рассмотрения. А когда собеседник
отходил от него, он не перечитывал написанного, ибо, как сказано, был слишком
слаб глазами, а принимался прямо продолжать с того же места, словно и не
отрывался ни на миг ни для какого разговора. Так умел он беседовать
одновременно и сам с собою и с другими, и беседы с самим собою не прекращал он
никогда, разве что во сне; впрочем, и сон отгонял он от себя, и пищею
довольствовался самой малой, воздерживаясь порою даже от хлеба, довольствуясь
единою лишь сосредоточенностью ума» (8).
Кроме того, что Плотин был гениальным философом, факты, описанные
Порфирием, показывают, что он был еще и незаурядным педагогом, потому что
23 См.: Лосев А.Ф. История античной эстетики, т.6. М., 1982. С.
93
многие богатые граждане Рима перед смертью отдавали Плотину своих детей на
воспитание, «доверяя их и все свое имущество его опеке, словно был он свят и
божествен» (9). Этот факт говорит о том, что Плотин был довольно обеспеченным
человеком и дом его был достаточно велик.
Об отношении Плотина к своему телу мы уже имеем представление, и
результат такого отношения можно было наблюдать в последние годы жизни
Плотина. «Часто страдая животом, он никогда не позволял себе делать
промывание, твердя, что не к лицу старику такое лечение; и он отказывался
принимать териак, говоря, что даже мясо домашних животных для него не годится
в пищу. В бани он не ходил, а вместо этого растирался каждый день дома; когда же
мор усилился (неизвестно, о какой именно эпидемии здесь идет речь. — В.Л.) и
растиравшие его прислужники погибли, то, оставшись без этого лечения, он
заболел еще и горлом. При мне никаких признаков этого еще не было, - пишет
Порфирий, - но когда я уехал, болезнь его усилилась настолько, что и голос его,
чистый и звучный, исчез от хрипа, и взгляд помутился, и руки и ноги стали
подволакиваться» (2). Какая именно болезнь постигла его в последние месяцы его
жизни, неизвестно. Разные врачи на основании перечисленных выше симптомов
предполагают разное: одни говорят, что это была проказа, другие — туберкулез.
«О кончине его Евстохий нам рассказывал так (сам Евстохий жил в Путеолах
и поспел к нему, лишь когда уже было поздно): умирающий сказал ему: «А я тебя
все еще жду», потом сказал, что сейчас попытается слить то, что было
божественного в нем, с тем, что есть божественного во Вселенной; и тут змея
проскользнула под постелью, где он лежал, и исчезла в отверстии стены, а он
испустил дыхание (по тогдашним языческим поверьям, душа, уходя из тела,
принимает вид змеи. — В.Л.). Было ему, по словам Евстохия, шестьдесят шесть
лет» (2).