как дважды два четыре, а в уме — как идея этого положения. В уме содержатся
идеи всех тех положений, которые имеются в душе, и не может быть ничего такого,
что могло бы быть только в душе, а в уме не было бы. Ум мыслит все, а мышление
возможно лишь тогда, когда есть идея этой мысли. Но так как ум может мыслить
все, существующее или несуществующее, то он гораздо шире, чем душа. Ум есть
способность мыслить вообще, а не только мыслить уже существующее. Ум может
помыслить и то, что еще не существует, чему еще нет аналогов в душе, но в уме эта
идея уже есть. Поэтому ум относится к душе, как к какой-то части, ум гораздо
шире, он объемлет душу.
Затем Плотин обнаруживает, что ум, который является отдельной ипостасью,
не является последней ипостасью. Чистое мышление, чистая мысль — это то, до
чего возвысился еще Аристотель: Бог есть чистая мысль, которая мыслит сама себя.
Еще до Плотина Альбин и Аммоний синтезировали это положение Аристотеля с
платоновскими положениями, показав, что ум, мысля сам себя, мыслит в себе идеи.
Таким образом они произвели соединение аристотелизма и платонизма. Ум — это
не просто пустое аристотелевское множество, а множество, наполненное идеями.
Поэтому оказывается, что ум не прост. С одной стороны, он прост — это простота
ума, мыслящего и познающего сам себя. Но познавая сам себя, ум уже
раздваивается. Если ум мыслит сам себя, то он узнает сам себя, и, значит,
существует уже и как субъект познания, и как его объект. Ум как субъект мыслит, а
мыслит он сам себя, следовательно, является и объектом познания. Поэтому даже в
этом акте самопознания ум не может быть абсолютно простым. Он прост, но эта его
простота не абсолютна, она всегда раздваивается. А поскольку, мысля сам себя, ум
мыслит идеи, то эта простота оказывается еще более иллюзорной.
Но ум все же прост. Откуда в нем эта простота, это единство? Почему ум не
разваливается, почему ум, познавая сам себя, оказывается, тем не менее, простым?
Следовательно, должна существовать еще одна субстанция, которую Плотин
называет Единое — to hen. Именно единое, абсолютно единое, которое не
раздваивается на мужское и женское начало, как это было у Пифагора. Существует
единое само по себе, которое придает единство и уму, и душе, и всему нашему
миру. Рассуждая таким же образом, как это мы делали по отношению к уму и к
душе, мы вместе с Плотином придем к выводу, что единое объемлет весь ум, оно
создает ему единство, и поэтому оно не может быть меньше ума по содержанию;
оно не может быть частью ума, единое не может быть частью чего-то, оно может
быть только единым, поэтому единое не может быть в уме, оно может быть только
отдельной ипостасью. Единое не может быть частью ума, поэтому оно не может
быть и частью ума и по своей наполненности. Единое включает в себя все то, что
есть в уме, но гораздо шире. Оно дает уму единство и поэтому включает в себя ум
как свою собственную часть, хотя единое не имеет частей, но если прибегнуть к
математическому языку, единое есть гораздо более полное множество, чем
множество ума. Возникает иерархия: единое, которое объемлет собой все, в нем
есть ум, который составляет «часть» единого. Единое по самой своей природе не
может быть объектом познания или субъектом познания, объект и субъект
существуют только на уровне ума, но само существование ума показывает, что
единое существует. Единое можно вычислить, т. е. вычислить, что оно есть, но
увидеть его нельзя. Так же как существование планеты Плутон было вычислено на
основании отклонения орбиты планеты Нептун, но увидеть ее нельзя в силу ее
бесконечной удаленности от Земли, так и единое есть, даже если его нельзя
увидеть. Единое непознаваемо по свой природе, ибо то, что познается, всегда