Ты спорил о поэзии со мной
На нашем языке коми-пермяцком.
Однажды с Кузнецовым едва не случилась беда. Ночью в глухом месте на него совершила нападение группа бандитов из местных кулаков. Жизнь Николаю спас старый револьвер "смит-вессон", выданный ему накануне, - в те годы многие советские работники, лесоустроители в том числе, имели право ношения личного оружия.
В связи с нападением Николаю пришлось давать показания уполномоченному Кочевского райотдела ОГПУ И.Ф. Овчинникову, коми-пермяку по национальности. Иван Федорович с изумлением обнаружил, что молодой русский лесоустроитель, так смело и успешно отбившийся от бандитов, свободно говорит по коми-пермяцки. Позднее он вспоминал: "У меня о Кузнецове с первого взгляда создалось очень хорошее впечатление, а после беседы с ним я понял, что он человек эрудированный, разбирающийся в разных вопросах. От многих вновь прибывших к нам на работу мне приходилось слышать отрицательные отзывы о нашем округе и населяющем его коми-пермяцком народе. Они считали округ отсталым, а его население - примитивными и недалекими людьми. Но мнение Кузнецова по этому вопросу показало, что он - человек добрый, умный и политически грамотный".
Этот эпизод оказался не единственным - в Кузнецова во время его поездок по округе еще дважды стреляли. Тогда же ему довелось проявить свое мужество не только под пулями: как-то вынес из пылающего барака женщину, на которой уже горело платье...
Есть основания предполагать, что именно тогда незаурядные способности и личные качества Николая Кузнецова привлекли к нему внимание органов государственной безопасности.
Жил Кузнецов в Кудымкаре более чем скромно. Собственного жилья у него не имелось, и за четыре года он четырежды менял квартиру. Снимать частным образом комнату стоило изрядно, даже при тогдашней дешевизне, то, что оставалось от зарплаты, уходило на питание. Продовольствие дорожало, после коллективизации в Кудымкаре, как и во всей стране, стало ощутимо голодно.
Чтобы прокормиться, Николай вынужден всерьез, а не только для развлечения и отдыха, заниматься охотой, отстреливать не только зайцев, но и голубей, собирать грибы, ягоды, орехи, съедобные травы.
Характерное для тех лет происшествие: отлучилась на несколько дней семья друзей. В их отсутствие квартиру обокрали. Из вещей почти ничего не взяли, но унесли... мешок с мукой, запас на несколько месяцев. Семья с малым ребенком оказалась в отчаянном положении. Николай пошел по кругу общих знакомых, из скудных пайков люди собрали пострадавшим муки, сколько могли, чтобы дотянули те до следующей выдачи.
Несмотря на все трудности тогдашнего убогого быта, Николай жил в Кудымкаре жизнью достаточно насыщенной, интересной. Кроме уже названных друзей, у него появился очень примечательный новый знакомый - преподаватель педагогического техникума Николай Михайлович Вилесов, хорошо владевший восемью языками! Вилесов учил Николая говорить на коми-пермяцком, помогал совершенствоваться и в немецком. Он же давал Николаю книги из своей хорошо подобранной домашней библиотеки.
Краеведы установили любимые места Кузнецова в Кудымкаре: Красная горка, парк культуры и отдыха, окружной краеведческий музей. Сотрудникам музея он помогал собирать коллекцию. В частности, подарил гербарий, собранный еще в годы учения в Талицком техникуме. Когда был создан Коми-пермяцкий драматический театр, Николай стал ходить на его спектакли, не пропускал и новые фильмы в кинотеатре "Пролетарий".
Все шло хорошо, но вдруг...
4 июня 1932 года в доме Игнатьева А.В. по улице Ленина, 8, где Кузнецов снимал комнату, был произведен обыск, а сам он арестован. Некоторое время его содержали под стражей, а затем освободили под подписку о невыезде до суда. Что же произошло?
Непосредственный начальник Кузнецова и еще несколько сослуживцев составляли подложные ведомости, присваивали незаработанные деньги и продукты. Николай, заметив неладное, решил объясниться с начальником. Тот на него сначала наорал, потом попытался подкупить.
Возмущенный Кузнецов, поняв, что явно совершается уголовное преступление, обратился в милицию. Местные следственные органы, не сразу разобрав, что к чему, поначалу арестовали всех работников лесоустроительной партии, в том числе и Николая.
Суд состоялся 17 ноября 1932 года. Руководитель лесоустроительной партии был осужден к 8 годам, еще трое подсудимых - к 4 годам лишения свободы. Поскольку с тех пор прошло много десятилетий и эти люди давно умерли, вряд ли уместно сегодня называть их фамилии. Нам важно знать одно: Николай Кузнецов ни к каким хищениям причастен не был. Но все же суд признал его виновным в халатности, за что наказал, но не лишением свободы, а годом исправительных работ по месту службы.
Уже после войны Верховный суд РСФСР, пересмотрев дело, этот приговор отменил.
В 1933 году Кузнецова постигло тяжелое горе - 21 марта после недолгой болезни умерла мать - Анна Петровна. Николай даже не смог поспеть на похороны.
В конце 1933 года лесоустроительная партия была ликвидирована, и в последующие почти полтора года Николаю пришлось сменить несколько мест работы: в производственном отделе леспромхоза, в Коми-Пермяцком Многопромсоюзе, в Кудымкарском промкоопхозе. Наконец, последняя работа в этом городе: с января по 2 июня 1934 года Кузнецов счетовод в кудымкарской кустарной артели "Красный молот". Истек год, который по приговору суда Кузнецов обязан был отработать в Кудымкаре, и для себя он твердо решил, что дальше здесь не останется.
Куда податься? Разумеется, в Свердловск, где уже обосновались Лидия и Виктор...
Глава 4
Итак, простившись с друзьями, Николай перебирается в столицу Урала. Уже с 1 июля 1934 года он статистик в тресте Свердлес, затем чертежник в Верх-Исетском заводе. Наконец, 15 мая 1935 года Николай Кузнецов поступает работать на знаменитый "Завод заводов" - Уралмаш, сердце индустриального Свердловска - до 28 января 1936 года он здесь расцеховщик бюро технического контроля конструкторского отдела.
В служебные обязанности Николая в БТК входит обеспечение чертежами всех цехов и отделов завода-гиганта. Дело вроде бы нехитрое для грамотного парня, но требующее внимательности и аккуратности.
Уралмаш стал для Кузнецова не только важной производственной, но и жизненной школой. До сих пор он жил в маленьких городках, работал в учреждениях, где сотрудников - раз, два и обчелся.
Теперь он жил в крупнейшем тогда городе Урала и Сибири, работал на заводе с многотысячным трудовым коллективом. Совсем иная обстановка, среда, атмосфера. Следовательно, нужны иные формы общения с людьми, иной стиль поведения. И все это "иное" жадно впитывает в себя вчерашний кудымкарский служащий.
На Уралмаше Кузнецов получил практически неограниченную возможность совершенствоваться в немецком языке.
В те годы здесь, как и на других предприятиях, еще работало много иностранных инженеров и мастеров, особенно из Германии, так как своих, отечественных, специалистов у нас не хватало.
Это были разные люди. Некоторые из них приехали в СССР только для того, чтобы заработать побольше денег (платили им в твердой валюте, прикрепляли к особым продовольственным распределителям и столовым, селили в относительно благоустроенных по тем временам и представлениям домах). Другие искренне стремились помочь тому государству, что они полагали "республикой труда", своими знаниями в строительстве и освоении индустриальных гигантов. Наконец, были и такие, как шеф-монтер фирмы "Борзиг", демонстративно носивший на пальце массивный серебряный перстень с черненой свастикой на печатке.
Обаятельный и общительный, умевший легко сходиться с разными по социальному и должностному положению, уровню образования, возрасту людьми, Кузнецов вскоре завел знакомство с несколькими такими специалистами. Он встречался с ними и на работе, и в свободной обстановке во внеслужебное время. Беседовал по-немецки на разные темы, одалживал книги и грампластинки.
Инженеры, с которыми он общался, были родом из разных земель Германии, благодаря этому Николай стал теперь практиковаться не в немецком языке "вообще", так называемом "хохдойч", но изучать многие его диалекты и наречия. Это чрезвычайно помогало ему впоследствии, когда, вращаясь повседневно в среде немецких офицеров и чиновников оккупационных властей, он, в зависимости от обстоятельств, выдавал себя за уроженца той или иной местности Германии. Недаром гаулейтер Восточной Пруссии1 Эрих Кох после получасовой беседы с Николаем Ивановичем не только ничего не заподозрил, но без тени сомнения признал в обер-лейтенанте Зиберте своего земляка.
Бывший инженер Уралмаша Н.И. Баранов вспоминал:
"Летом 1935 года Николай Иванович некоторое время жил у меня на квартире по улице Стахановцев, 10. Я удивлялся той настойчивости, с которой он отрабатывал разговорную речь на немецком языке. Встану утром рано, часов в пять, а его уже нет. Значит, сидит у дома в скверике и штудирует словарь... Когда я задал вопрос, зачем он столь глубоко изучает иностранный язык, для чего это ему нужно, он ответил: "Для современного культурного человека недостаточно знать только свою родную речь, только нравы и обычаи своего народа. Знать два языка - прожить две жизни".
С немецкими инженерами Кузнецов не только разговаривал о всякой всячине, он стремился перенять у них и знания, и манеру поведения, выпытывал обычаи и традиции.
Первое время Кузнецов жил у сестры Лидии по улице Тургенева (дом 6, квартира 8). Потом, когда она вышла замуж, у брата Виктора (улица Индустрии, дом 17, квартира 23).
Уже став работником Уралмаша, он жил, а точнее ночевал, как уже было сказано ранее, у нового сослуживца инженера Баранова.
Наконец произошло маленькое чудо: Николай получил свою комнату в доме 26 по улице Уральских рабочих. Через год он переехал в дом 54 по улице Ленина. С первых же зарплат он купил, как тогда выражались "приобрел", патефон с кучей пластинок. Были среди них и немецкие. С их помощью разучивал немецкие песни, и народные и шлягеры.
Если не считать патефона, имевшегося тогда далеко не в каждой семье, обстановка в комнате была самая спартанская: железная кровать, письменный стол, два стула, книжная полка и зеркало. На стене большая карта СССР. Все.
Скромность обстановки Кузнецов в известной мере компенсировал хорошей одеждой. Остались в талицкой и кудымкарской молодости юнгштурмовка, высокие сапоги и кудлатая папаха. Не из пижонства, но сознательного желания выглядеть европейцем Кузнецов решительно меняет манеру одеваться. Разумеется, скромная зарплата и скудный ассортимент тогдашних магазинов не позволяли ему иметь богатый гардероб, но ту одежду, что Николай мог купить, он научился носить непринужденно и элегантно. Отутюженный костюм, мягкая шляпа, надетая, как положено - бабочка на ленте слева, правильно подобранные по цвету рубашки и галстуки.
Иногда Кузнецов появлялся на людях в костюме, с точки зрения окружающих, экстравагантном: серое полупальто с широким поясом, американские ботинки на непривычно толстой подошве, брюки-гольф, высокие носки с рельефным рисунком или кожаные краги, серое кашне в крупную клетку...
От прежнего внешнего облика неизменными остались лишь подтянутость и аккуратность.
На улице, среди очень просто, скорее даже бедно одевавшегося тогда свердловского люда, Кузнецова вполне могли принять за иностранца, тем более что он весьма умело воспринимал у западных специалистов и манеру поведения.
Кузнецов той поры - завзятый театрал, не пропускающий ни одной премьеры, ни одного концерта именитых гастролеров, организатор веселых пикников за городом и шумных товарищеских вечеринок. Он по-прежнему увлекается лыжами и стрельбой, по-прежнему превосходно читает "Сказки об Италии" Горького, отрывки из "Анны Карениной".
Неожиданно появилось еще одно увлечение - туризм и даже альпинизм. Николай записался в заводскую секцию, вместе с другими энтузиастами выезжал на тренировки на Чертово Городище возле железнодорожной станции Исеть, на скалы Семь Братьев под Верх-Нейвинском. У одного сослуживца и товарища по секции Валерия Шеломова имелся фотоаппарат "Фотокор" (снимал на пластинку). Как-то на Московском тракте он сфотографировал группу туристов у обелиска Европа-Азия. Среди них - и Николай Кузнецов.
Большой библиотеки у Николая Кузнецова никогда не было. Материальные возможности и ограниченная жилплощадь не позволяли. Но отдельные хорошие книги, даже редкие, тогда вполне можно было недорого купить в букинистических магазинах, а то и на базаре. Николай и покупал, не часто и с большим разбором. Так, на его полке стояли "История государства Российского" Н.М. Карамзина, "Всемирная история" Брокгауза и Ефрона, томики В.А. Жуковского.
В характере Кузнецова вдруг прорезалась новая черта: он любит и умеет, к тому же весьма убедительно, мистифицировать случайных, а то и давних знакомых. Отголоски этих мистификаций дошли и до наших дней. И сейчас можно читать и слышать, что Кузнецов учился - по одному варианту в Индустриальном институте, по другому - в институте иностранных языков.
Того же происхождения и легенда о якобы успешной защите дипломной работы на... немецком языке. Мол, Кузнецов вроде бы показывал кому-то газету с информацией о столь необычном событии.
Автор должен признаться, что одно время он тоже всерьез принимал эти очень завлекательные, но абсолютно ничем не подтвержденные, хотя и устойчивые легенды.
В архивах ни одного свердловского вуза нет и малейших следов о пребывании в них студента Н.И. Кузнецова. Да и не могло - по здравому рассуждению - быть. Николай не имел необходимого для поступления в институт свидетельства о наличии законченного среднего образования. Можно только гадать, почему в Кудымкаре, где имелся свой лесотехникум, он не сдал всего-навсего несколько экзаменов, необходимых для получения полноценного диплома.
Разными биографами подняты подшивки всех выходивших в Свердловске газет, включая многотиражки крупных заводов. Газеты с таким сообщением конечно же не обнаружено. Потому что раз не было обучения в институте, очного или заочного, не могло быть и защиты диплома. Тем более - на немецком языке. Если даже допустить, что Кузнецов в ту пору уже настолько хорошо владел немецким, что был способен написать на нем специальную дипломную работу, то нужно было бы еще образовать такую экзаменационную комиссию, которая этот текст хотя бы могла прочитать...