Не следует ли мне пойти еще дальше и попытаться передать им устно мое сообщение для Управления?
Я надеялся, что нас оставят одних, но все-таки сомневался в этом. Я сумел вставить в свои показания на процессе значительную часть тех сведений, которые хотел бы передать Управлению. Как бы тщательно я ни подбирал слова, такое сообщение поставило бы мою семью под угрозу. Я решил этого не делать.
Мое возмущение Гриневым имело один положительный результат: оно помогло мне скоротать время. В 5 часов 30 минут вечера, четыре часа 40 минут спустя после того, как судьи удалились на совещание, меня снова пригласили в зал суда.
Пока я стоял, ухватившись за деревянные перила, расположенные по обе стороны скамьи подсудимых, председательствующий зачитывал приговор. Это был длинный, очень длинный документ, и я даже заподозрил, что он был написан заранее, а не за те несколько часов, пока судьи совещались. Тот факт, что его распространили уже напечатанным среди корреспондентов немедленно после закрытия заседания суда, пожалуй, подтверждает это. Снова были перечислены обвинения, из чего стало очевидно, что судьи не только полностью согласны с заключениями обвинителя, включая показания «экспертов», но в ряде случаев пошли еще дальше Руденко. Например, они заявили, будто «последующие события подтвердили, что агрессивное вторжение самолета-разведчика «У-2» в воздушное пространство Союза ССР 1 мая было преднамеренно подготовлено реакционными кругами Соединенных Штатов Америки, чтобы сорвать парижское совещание в верхах, не допустить смягчения международной напряженности, оживить одряхлевшую и ненавистную всем народам политику «холодной войны».
Я был виновен не только в шпионаже, но и во всем этом.
Так вместе со мной на скамье подсудимых оказались Соединенные Штаты Америки.
Судья заканчивал свою речь. Это чувствовалось по его тону и передавалось аудитории. Все замерли.
«Заслушав все свидетельские показания и изучив все вещественные доказательства, — сказал судья, — Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР считает установленным, что подсудимый Пауэрс в течение длительного времени являлся активным секретным агентом Центрального разведывательного управления США, непосредственно выполнявшим шпионские задания этого управления против Советского Союза, а 1 мая 1960 года с ведома правительства Соединенных Штатов Америки на специально снаряженном военном разведывательном самолете «У-2» вторгся в воздушное пространство Союза ССР и с помощью особой радиотехнической и фотографической аппаратуры собрал сведения стратегического значения, составляющие государственную и военную тайну Советского государства, чем совершил тяжкое преступление, предусмотренное статьей 2 Закона Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления».
Фоторепортеры придвинулись ближе. Я был полон решимости не выдать своих чувств, каким бы ни оказался приговор. Но мои пальцы еще крепче сжали поручни барьера.
«Вместе с тем, — продолжал судья, — оценивая все обстоятельства данного дела, по внутреннему убеждению в их взаимосвязи, учитывая чистосердечное признание Пауэрсом своей виновности и его искреннее раскаяние в содеянном, исходя из принципов социалистического гуманизма, руководствуясь статьями 319 и 320 УПК РСФСР, Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила: Пауэрса Фрэнсиса Гарри на основании статьи 2 Закона Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления» лишить свободы на десять лет…»
Я не слышал остального. Я искал глазами своих близких, но в смятении не мог разглядеть их. Присутствующие в зале стоя аплодировали. Потому ли, что приговор им показался достаточно суровым или, наоборот, гуманным? Не знаю.
Лишь когда меня вывели из зала суда, я вдруг осознал всю тяжесть приговора.
Десять долгих лет!
В комнате, куда меня ввели, уже находились мои мать, отец, сестра Джессика, Барбара и ее мать. Я не мог справиться с собой. Увидев их, я не выдержал и зарыдал. Все они тоже плакали.
Мои надежды на встречу наедине оказались слишком оптимистичными. Кроме четырех охранников, двух переводчиков и врача в первые несколько минут здесь присутствовало полдюжины советских фоторепортеров.
Посередине комнаты стоял накрытый стол: бутерброды, икра, свежие фрукты, содовая вода, чай. Никто из нас не притронулся к еде. Мы только смотрели друг на друга. Три с половиной месяца мы ждали этого момента, боялись, что он может не наступить, и все же обдумывали слова, которые скажем при встрече. Теперь же, когда наступила эта минута, мы забыли обо всем. То продолжительное молчание, то вдруг все начинали говорить разом. Я и не знал, что так сильно соскучился по южному говору, пока не услышал их всех пятерых.
Большей частью это был обычный, ничего не значащий домашний разговор, но я уже давно так не разговаривал. Семейные новости. Приветы от сестер, племянниц и племянников. Рассказ о том, как наша собака Эк привыкает к Милледжвилу. Обсуждения: продавать ли машину? арендовать или покупать дом? переправлять ли мебель из Турции?
С того момента, как Руденко заявил, что не будет требовать смертной казни, я ожидал максимального срока 15 лет.
Теперь я узнал конец моего приговора, который я не расслышал в зале суда: десять лет с отбыванием первых трех лет в тюрьме. Это означало, объяснил переводчик, что после трехлетнего тюремного заключения меня могут направить в какой-нибудь исправительно-трудовой лагерь, расположенный в глубине России. По особому разрешению моя жена могла бы поселиться неподалеку и навещать меня «время от времени». Один американский юрист сказал моему отцу, что я имею право просить о переводе в трудовой лагерь после того, как отсижу в тюрьме полсрока. Срок отбытия наказания засчитывался с момента моего задержания, следовательно, я уже отсидел больше трех с половиной месяцев. Конечно, были испробованы и другие возможности облегчить мою участь. Мои родственники обращались и к Л. И. Брежневу, и к Н. С. Хрущеву, пытались встретиться с последним, но он в то время отдыхал на Черном море.
Мы как драгоценность лелеяли малейшую надежду, которую давал нам текст приговора. Но слова «десять лет» нависли дамокловым мечом.
Мы пытались строить планы, но слишком многое оставалось еще не ясным. Барбара хотела остаться в Москве и устроиться на работу в американское посольство. Я был против: не было никакой уверенности, что ей разрешат свидания со мной; кроме того, скоро меня должны перевести в тюрьму, постоянное место моего заключения, расположенную за пределами Москвы, но когда и куда, мне не сказали.
Я узнал еще кое-какие новости. 1 июля где-то над Баренцевым морем русские сбили «РБ-47». Советский Союз заявил, что самолет нарушил границу; Соединенные Штаты утверждали, что граница не нарушалась. Пилот был убит; двое других оставшихся в живых членов экипажа, капитаны Фримэн В. Олмстед и Джон Р. Маккоун, были задержаны русскими.
Я не знал ни одного из этих людей, но понимал, каково им было обоим.
Мама дала мне Новый завет. Один из охранников забрал его. «Книгу нужно осмотреть», — объяснил переводчик. Барбара принесла дневник, о чем я просил ее в одном из своих писем. Его тоже взяли. Интересно, чего опасались мои охранники: то ли они думали, что в вещах спрятаны письма, то ли считали, что члены моей собственной семьи намереваются подсунуть мне отраву?
Заметив, что я без часов, отец предложил мне свои. «Нет, — сказал я. — Видимо, мне не разрешат их носить, а если и разрешат, я все буду смотреть и смотреть на время».
Мою маму взволновало, что я похудел. Меня же беспокоило ее здоровье. Все говорило о том, что они невероятно измотаны, особенно Барбара. Ее лицо опухло, будто она беспрерывно плакала или — мне не хотелось об этом думать — сильно пила.
Трения между Барбарой и моими родителями были очевидны, хотя их причина оставалась для меня загадкой. Я решил, что если мне разрешат их снова повидать (а переводчик сказал, что это возможно), я постараюсь устроить так, чтобы они пришли ко мне поодиночке.
Переводчик предупредил нас, что положенный нам час почти истек.
Я сказал родным, что у меня есть сообщение для прессы. Обвинения Гринева в адрес Соединенных Штатов — неожиданный удар для меня. Я ничего не знал о тех аргументах, которые он использовал, пока не услышал их в суде. Я полностью отмежевываюсь от этих заявлений и от него самого. Что же касается его слов о том, что я могу остаться в Советском Союзе, то я с радостью уеду из России тотчас же, как мне позволят это сделать. Я американец и я горжусь этим.
Наш час истек. Охранники увели меня.
Вечером мне вернули Новый завет и дневник, который я вел уже пять лет. Эти вещи мне понадобятся, пока я буду отсиживать свой срок.
Я боялся, что, начав писать, дам волю зажатым в кулак чувствам. Моя первая запись получилась нарочито краткой:
«19 августа 1960 года. Последний день суда. Десять лет. Виделся один час с женой и родителями».
Нация, национализм, националисты — так много сказано и написано по существу данных понятий. Большинство историков и философов определяют национализм как идеологию и политику, рассматривающие нацию в качестве высшей и внеисторической формы общественного единства, в рамках которого все социальные слои связаны будто бы гармоничной общностью интересов.
Национализм проявляется в абсолютизации достоинств и прав своей нации и в пренебрежении к достоинствам и правам других наций, в постоянном подчеркивании идеи национального превосходства и национальной исключительности, в разжигании межнациональной вражды, затушевывании противоречий тех или иных слоев общества.
Для большинства народов и народностей, проживающих на территории бывшего СССР, его распад является трагедией, причины и последствия которой до конца не поддаются осмыслению. Однако при внимательном анализе происходящих социально-политических потрясений, повторяющихся в течение одного столетия на территории 1/6 части суши, однозначно просматривается стремление врагов Российского многонационального государства эксплуатировать национальный вопрос в своих интересах. В частности, существовавшие национальные противоречия в СССР широко использовались гитлеровской Германией перед нападением на Советский Союз и в ходе Великой Отечественной войны.
Руководителями национал-социалистической партии Германии были разработаны планы порабощения народов, входящих в состав СССР, путем стимулирования националистической деятельности в различных регионах страны. Наиболее четко и конкретно эти намерения изложены в речи рейхслейтера Розенберга о политических целях Германии в предстоящей войне против Советского Союза и планах его расчленения, которую он произнес в Берлине 20 июня 1941 г. Розенберг, возглавивший с июля 1941 года имперское министерство по делам оккупированных восточных областей, в ходе своего выступления 20 июня заявил, что «…задачи нашей политики, как мне кажется, должны…идти в том направлении, чтобы подхватить в умной и целенаправленной форме стремление к свободе всех этих народов (имеются в виду народы, населяющие территорию СССР. — В. Я.) и придать им определенные государственные формы, то есть органически выкроить из огромной территории Советского Союза государственные образования и восстановить их против Москвы, освободив тем самым Германскую империю на будущие века от восточной угрозы.
Четыре больших блока должны будут оградить нас и одновременно продвинуть далеко на восток сущность Европы:
1. Великая Финляндия.
2. Прибалтика.
3. Украина.
4. Кавказ.
…Целью германской восточной политики по отношению к русским является то, чтобы эту первобытную Московию вернуть к старым традициям и повернуть лицом снова на восток…»
Далее в своем выступлении Розенберг предлагал активно использовать националистов различных регионов СССР для дестабилизации обстановки в стране в ходе предстоящих боевых действий. Следует подчеркнуть, что руководители фашистского рейха, в том числе и Розенберг, планировали задействовать националистов лишь для достижения своих военно-политических целей, стоявших перед ними накануне и в первоначальный период войны, с последующим устранением националистического движения с политической арены оккупированных регионов СССР. Именно так обстояло дело с украинскими националистами во главе с Бандерой и с литовскими националистами, возглавлявшимися бывшим послом буржуазной Литвы в Германии Шкирпой. Вскоре после начала боевых действий Германии против СССР Бандера был арестован немцами, а в Прибалтике литовское национальное правительство, созданное 23 июня 1941 года во главе со Шкирпой, 5 августа 1941 г. по приказу немецкого оккупационного командования было распущено.
Читатель, ознакомившись с более чем полувековой давности планами Розенберга, вероятно обратил внимание на их созвучность современным событиям, происходящим на территории бывшего СССР.
Информационные сообщения в периодической печати, на радио и телевидении, поступающие из горячих точек на Кавказе, Средней Азии, а несколько ранее из Приднестровья и др., обязывают находить объяснения происходящему и подсказывают целесообразность обращения к историческим событиям, зафиксированным в архивных документах периода Великой Отечественной войны.
Для реализации планов фашистской Германии по расчленению СССР главное командование вооруженных сил (OKW) и главное командование сухопутных сил (OKH) вермахта разрабатывали свои мероприятия по использованию националистических и антисоветских настроений части населения оккупированных территорий Советского Союза. Читателям предлагается для ознакомления один из трофейных немецких документов, в котором изложены предложения по активному использованию в борьбе с Красной Армией и советскими партизанами крымских татар и народов Кавказа.
Документ подготовлен на основании распоряжения генерального штаба OKH № 11/1671/42 от 7 февраля 1942 года командованию 11 немецкой армии, действовавшей против войск Красной Армии в Крыму и на Северном Кавказе. Документ составлен в форме доклада под названием «Формирование татарских и кавказских воинских частей в пределах деятельности штаба главного командования 11-й армии».
20 марта 1942 г. доклад был направлен в главное командование сухопутных сил, командующему тыловыми сухопутными войсками южных областей, а также в отдел армейской разведки (Iц) 11 армии.