И вправо и влево, вся цепь идет вперед, выстрелы чаще... крики сильней... "Ура!.. Бей их... мать! Вперед!"
Пошли, все пошли - быстро. Лица другие - весело-зверские, радостные, раскрасневшиеся, глаза блестят. Сходимся... В штыки... Все равно... вперед!.. ура!.. ура!..
Почему же они не близятся? остановились?
Черненькие фигурки уже не кричат... стали... толпятся... дрогнули. "Отступают! отступают!" - громово катится по цепи, и все бросились бегом... стреляют... бегут... штыки наперевес... лица радостные... ура!.. ура!.. ура!..
Вот пробежали наши окопчики. Бежим вперед. Ничего не страшно. Вон лежит их раненый в синей куртке, наверное матрос. Кто-то стреляет ему в голову, он дернулся и замер...
Впереди черненькие фигурки бегут, бегут, бросают винтовки...
Вот уже их окопы. Валяются винтовки, патронташи, хлеб...
Какая стрельба! Ничего не слышно. Кричат прицелы: "Десять! Восемь! На мост! На мост!"
Мы бежим влево, на жел.-дор. мост. Мост обстреливается пулеметом, но мы с братом уже пробежали его, сбежали с насыпи. Под ней, вытянувшись, лежит весь в крови черный, бледный солдат, широко открывает рот, как птица...
"А, сдыхаешь, сволочь!" - проносится у меня и тут же:
"Господи, что со мной?" Но это мгновенье. Все забылось. Мы бежим вперед. Тррах! Что такое? С поезда бьют на картечь. Кто-то упал и страшно закричал. Но это ничего. Надо только вперед...
Вперед некуда -уткнулись в реку. Черт возьми! Зачем мы пошли на мост! Надо назад! Тррах! Взрыв! Удар! Все кругом трещит. С поезда бьют на картечь! Опять упали раненые. Господа! Назад! Идти некуда! Бежим назад. Взрывы! Треск!
С поезда бьют часто, оглушительно...
На полотне наш пулемет, за ним прапорщик-женщина Мерсье, прижалась, стреляет по поезду и звонко кричит: "Куда же вы?! Зачем назад!.."
Страшный удар. Убило бегущих пулеметчиков. Стонут лежащие раненые: "возьмите, возьмите, ради Бога, господа, куда же вы??"
Одни быстро проходят мимо, как будто не замечая. Другие уговаривают: "Ну, куда же мы возьмем? Мы идем на новые позиции".
"Христиане, что ль, вы?!" - надтреснуто кричит большой раненый корниловец.
"И правда? Возьмем, господа?" Берем вчетвером на жел.- дор. щит, тяжело нести, он стонет, нога у него раздроблена... "ой, братцы, осторожно, ой, ой!"
Отнесли к будке, сдали сестре.
"Господа, надо найти кого-нибудь из начальников".- "Здесь, на будке, ген. Марков, сходите". Иду.
На крыльцо выходит ген. Марков, в желтой куртке по колено, в большой текинской папахе, с нагайкой.
"В чем дело?" Докладываю. "Зачем же вы зарывались, на мост лезть совсем не было надобности... Передайте, что положение прочное. Станица уже за нами. Бой идет по жел. дороге. У вас есть старший, пусть ведет вас к вашим цепям. Догоняйте их".
Мы перерезаем поле, идем по улице станицы.
Вышли из боя - на душе стало мирно, хорошо. Возбужденность, подъем мгновенно исчезли. На смену им пришла мягкая, ленивая усталость, желание отдыха. Не хочется идти опять в бой, в шумы, в крики, в выстрелы...
Уже вечереет. За станицей молчаливо, понуро стоят наши батареи. "Куда корниловцы пошли?" - "Вот так". Нашли свою роту. Она лежит в цепи, примыкая флангом к полотну жел. дороги. Легли и мы. Тяжелая, равнодушная усталость вяжет тело. Не хочется ни стрелять, ни наступать, ни окапываться. Хочется отдохнуть.
А пули свистят. Видны большевистские цепи и далеко на полотне их бронированный поезд. Вяло трещат винтовки. Но вдруг по цепи пролетела суета. Поезд наступает!
С белым, вздрагивающим и расплывающимся над трубой дымком поезд увеличивается, увеличивается...
Цепь нервничает. Люди встают. Отступают. Уже отошли за будку. А поезд придвигается все ближе, ближе...
Приказ: в атаку на поезд.
Усталость сковывает тело. Как не хочется идти в атаку.
И что мы сделаем.
А поезд близится, с него стреляет пулемет.
"В атаку! Ура!"
Цепь неуверенно двинулась. Несколько человек быстро идут вперед, остальные вяло двигаются с винтовками наперевес.
"Вперед! вперед!" Пошли быстрей. Выравниваются, кричат. Пошли...
Вот мы уже недалеко от поезда. С него вихрем несутся пули... ура!.. ура!.. ура!..
Что это?! Кто меня ударил по ноге? Какая боль! - я покачнулся, схватился за ногу... Кровь... Ранен...
Недалеко, согнувшись, бежит брат, кричит "ура". Надо сказать ему.
"Сережа! Сережа!" - Не слышит...
Я опираюсь на винтовку, тихо иду назад к будке. Сзади летят, жужжат пули. "Сейчас еще раз ранит, может быть, убьет",- проносится в голове. Нога ноет, как будто туго перетянута...
На будке одна сестра. Около нее сидят, лежат, стоят раненые.
"Сестрица, перевяжите, пожалуйста".
"Сейчас, сейчас, подождите, не всем сразу,- спокойно отвечает она.- Вот видите, на позиции я одна, а все сестры где? им только на подводах с офицерами кататься".
Сестра перевязывает и ласково улыбается: "ну, счастливчик вы, еще бы полсантиметра - и кость". Нога приятно стягивается бинтом... Меня под руки ведут в станицу. Уже легли сумерки. По обсаженной тополями дороге ведут, несут раненых. Вдали стучат винтовки, пулеметы, ухает артиллерия...
На площади, в училище - лазарет. Помещение в несколько комнат завалено ранеными. Тускло светят керосиновые лампы. В воздухе висит непрекращающийся стон, нечеловеческий, животный.
уууу-оой-айааа...
"сестра, куда раненого положить?" - спрашивают приведшие меня.
"Ах, все равно, все комнаты переполнены",- отвечает быстро проходящая сестра.
Я лег. Пол завален людьми. Стоны не прекращаются. Тяжело. Болит нога. Засыпаю в изнеможении...